Ничтожно маленькая Аэйровия

Ника Никулина

Аллариан, ушедший, как ему казалось, на покой, снова в деле и не по своей воле. Новый предводитель криккенеров хочет воплотить в жизнь грандиозный план с помощью главного героя, а тому стали приходить письма от неизвестного с историей о том, как возникло, существовало и погибло самое могучее королевство за всею историю Кристалье – Аэйровия, и, наконец, раскрывая тайну этих самых «Хроник Кристалье».

Глава 2

В ловушке и на свадьбе

— Что-что? — чувствую, как у из моего лексикона пропадают все цензурные слова. Такого поворота я точно не ожидал.

Хотя… мне ли не знать, что криккенеры поступают весьма странно и мыслят очень нестандартно? Через минуту прихожу в себя и даже фыркаю. Мне уже не привыкать: меня и клан собственный предал, и повстречал криккенера, создавшего Аэйровию, и любимая мачеха пыталась убить, и Лина ушла, и… — в общем, да чего там только не было. Я не думаю, что у меня остались силы поражаться чему-то. И назначение меня на новый пост больше разозлило, нежели удивило. Остается лишь ругаться про себя крепкими словечками…

— Ребятушки, глава наш новый нуждается в покое теперь. Не задорен он по час сей. Бишь тоби убраться всем и не появляться! — махает рукой Эй… Да как его зовут-то? Ненавижу имена мертвяков: с первого раза их запомнить не получается. — Прорицателем не надобно быть, бишь тоби предугадать последующий вопрос твой. Уши лишние удалены. Надеждой согреваю себя, чтоб о слухающих стенах миф шуткой был. Не задорно, а то не задорно, однако.

— Я сейчас только хочу убить тебя, — только и могу прорычать.

— Задорно, задорно, молвишь ты как! Не серчай, лучезарный наш, уж так. Не плохо все на деле самом. Задорнее и веселее буду я тебя, хоть и помер давно-давным. Ну-ну, брови-то нахмурил, экой важный, досада-то какая! — да, он издевается. — Покоен будь. Возможность величайшая предоставлена тебе: главой нашей быть, котятки-то не все лелеют об этом даже. Претворить мечту в жизнь свою желаю. Деять однако надобеть не враскид, а за одно другим. Бишь тоби начала для нужна нам мясо-железяка, всех бы нас возглавить бы которая могла. Покоен будь, другоредь молвлю! Помидоры гнилые, тапки тяжелыя, стрелы ядовитые, мечи вострые — все, летит все в слугу покорного, бишь тоби в меня. Кумекай так: задорно это все! Варианты ежели другие были, не беспокоили бы тебя мы. Но не существовало их! Не задорно, не задорно вышло! Ну, не сумели найти мы больше даэйгоров, не сумели: они все не были здесь, — криккенер разводит руками. — Бишь тоби сообразить ты можешь, не нашли замены мы тебе?

— Допустим, я понял тебя. А если я откажусь? Не захочу быть вашим предводителем?

— А разница где? Не хочешь — не хоти, Зиждителя ради. Но… — мертвяк достает из кармана связку ключей и бряцает ей. — А задорно, да? Феликсе при, мудром батьке, и Блоурэн сумасбродной настежь дверка в низины распахнута была. Но скумекал так я: не задорно будет оставить так все. Бишь тоби, замочков двадцать навесил кузнец наш родный, а потом ключиком клац-клац такой я, — и одним из ключей закрывает невидимый замок. — И дверка заперта уж. Вывод делаешь ты какой?

— Я в ловушке, — обреченно отвечаю этому криккенеру. — На поверхность я не могу переместиться из замка. Но не за его пределами. Но, к сожалению, единственный выход ты запер, — а затем начинаю мозолить себе лоб. — Послушай, Эй…

— Эйрефор. Непосильно коли запомнить уж, зови Мишей, не против человечьих имен я.

— Эйрефор, тебе не кажется, что твоя цель — выражаясь по-астральному, утопична? Почему криккенеры с даэйгорами вдруг должны пойти за тобой?

— За мной, светоносный наш, не пойдут. Их поведешь ты. Поведал Феликс мне, уходя: «Эйри, скоро наступит…тупая шутка… переломный момент…бла-бла-бла… когда на защиту людей снова становятся даэйгоры… тупая шутка… а криккенеров род человеческий начинает раздражать… Бла-бла-бла… и опять по тому же кругу. Я видел это множество раз…бла-бла-бла… Этот замкнутый круг пора бы разорвать…тупая шутка.» Что-то в роде этом, бишь тоби время не шибко дурное, картошку заставить чтоб клубнями вверх расти. Не-не-не… Это не задорно. Задорнее будет, прорастут ежели ботва да клубни в бок.

— Я, конечно, понимаю, что криккенеры и мозг — несовместимые вещи, — набираю воздуха в грудь и глубоко вздыхаю. — Но все же… тебе не казалось, что клубни неспроста растут вниз? И что в конце концов, у меня есть работа, свои дела и свое личное время?

Эйрефор фыркает:

— Задорнее быть нужно, задорнее, Аллариан! «Работа, дела, время» — передразнивает он меня. — Нет поныне этого у тебя. Глава и начальник ты наш отныне. Должен ты нами, нечестивыми, руководить. Картошку ежели так расти оставить, веселья не сыскать. Бишь тоби не уверить тебе меня решение переиначить, — говорит криккенер с ожесточением. Затем проходится по залу и смягчает тон. — Коли сложно свыкнуться тебе с работой новой, на порах первых сидеть ты можешь, не делая ничего. Ни-че-го! Себе вообрази, что ты — кукла фарфоровая ряженая, под стекло поставленная. Задорно, да? Бишь тоби я пока — короносец подлинный. Но в раж войдешь — уступить изволю. Не падкий я на власть отнюдь. Скумекай ты, скумекай! Задорно выйти должно, коли криккенеры будут с даэйгорами заодно. В Астрале ведь незыблемом не воюют расы так ожесточенно. А мы? Мы хуже чтоль их? Не задорно, не задорно, однако. Крушить да громить надоело! — Эйрефор умолкает и махает на меня рукой. — Что гутарить мне с тобой? Непонятливый ты, не задорный, однако. Узреть ты должен сам. Не прозреешь коли — от старости в ящик сыграешь.

И уходит.

Опять вздыхаю. А затем тупо смотрю в одну точку и молчу. Такое создается впечатление, что Всетворец мне не позволяет жить своей жизнью. Нет, в судьбу верить я отказываюсь, но эта закономерность начинает доставать. Вот и что делать? Вспоминаю то время, когда мне было пятнадцать лет. Ужаснейшая пора. Да я тут года три с лишнем проторчал! Опять эти каменно-кислые рожи и безразличные голоса. Каждый день, каждый день…

Бежать надо бы. Неужели у меня не хватит сил сорвать те замки?

Но для начала нужно все-таки получить хоть какую-то одежду. Конечно, понимаю, что криккенерам все равно одет ли я или раздет, но мне самому не шибко приятно. Да, и холодновато.

— К делу вынужден вернуться я! — И опять в зал входит Эйрефор. — Задорно. Мусор всякий валяется, кумекаю, дескать обронил кто-то. Ан нет. Бишь тоби с письмецом конверт. Предназначена посылка сия тебе, — я с недоумением и неодобрением смотрю на мертвяка. Он восклицает. — Обижаешь, светозарный, обижаешь. Бишь тоби да не читывал я, не читывал, покоен будь, — подходит ко мне и вручает конверт. — Твоему отправителю привет мой передавай, — поворачивается, затем уходит. А потом прибавляет, — и равно все и все равно, что не знаю я его!

— Знать бы мне, привет кому мне передать, — говорю вслух. Снова конверт. Только тут уже написано лишь два слова: «Мастеру Аллариану.» То бишь мне. И действительно, отправитель не указан.

Можно пока и почитать, не думаю, что займет слишком много времени. А потом нужно все-таки поискать одежку.

— Как все отвратительно, — проговорил про себя Аллариан, держа бокал вина в руке. Его одолевали сомнения относительно того, стоит ли ему пить или сохранить рассудок чистым. Рыжеволосый про себя отмечал, что ему бы хотелось упиться в самый хлам, но все же надо не терять лицо, поэтому он вытянул руку и с сожалением медленно вылил содержимое прямо с утеса на коричневые скалы, больше похожие на гнилые акульи зубы.

Он стоял на обрыве утеса, на котором располагался реставрированный Белый замок. Недалеко от юноши проходило, скромное, по меркам столицы мира, торжество. Свадьбу решили отмечать прямо на свежем воздухе, благо погода и сезон позволяли это.

Замок был спроектирован таким образом, что располагался прямо на самом обрыве, делая его неприступной крепостью, к которой лишь вел большой цепной мост. Но замок занимал не все пространство, а оставался небольшой кусок суши, где был устроен открытый внутренний двор, обращенный на море. Во времена черно-белой войны часть стены черного замка была разрушена со стороны прибрежных скал, и Сильверин решил так все и оставить, устроив такой вот каменный сад. И поставив магический барьер, чтобы никто ненароком не свалился в бушующие воды.

Пол устилали белоснежные и сияющие плиты, сделанные из известняка, стены в этой части замка были покрыты объемными панелями со стилизованными изображениями желтого светила, под которым происходила битва, и побеждали люди, окруженные ореолом света, в то время как побежденным были приделаны уродливые рога. Также над полом располагался навес, по которому струилась светло-зеленая лоза с ослепительно сверкающими цветами, которая держалась на изящных колоннах в виде очень худеньких девушек, сделанных из сияющего, с блеклыми прожилками, мрамора. Рядом с богатой дверью располагался не менее богатый стол со множеством блюд и закусок, но здешнюю искушенную публику это не удивляло. Также тут было пару не менее помпезных беседок с живой изгородью.

Гостей было не так уж много, опять же по меркам столицы, но в этот раз на них не было цветных накидок, как на Алейрэне, а все они были облачены в разнообразную строгую, но и в то же время богато украшенную одежду. Тогда это было модно. Принадлежность к тому или иному дому можно было определить по разнообразным цветным вставкам на одежде. Все что-то бурно обсуждали и веселились, а может даже и плели заговоры, но не показывали виду, и казалось, что никто не замечал рыжеволосого молодого человека, стоящего совсем на краю и размышляющего о чем-то с грустным лицом.

К нему тут же подбежал счастливый Арилэнке, и его белый плащ развевался на ветру подобно знамени, единственный человек, кто был на этом празднестве в накидке. И они начали говорить на севэронском.

— Аллар, ты почему ушел? Отец просил тебя найти.

— Просто… — лицо Аллариана все исказилось, и он прикусил губу, чтобы его голос не сорвался ненароком. — Я не люблю свадьбы. Ты же знаешь почему, — и он выбросил со всей злости стакан в море.

— Аллар… — тихо прошептал черноволосый, лукаво посматривая на всех. — Они же все узнают, что ты маг. Что ты творишь?

— Действительно, — обескураженно произнес Аллариан, оперившись о невидимый барьер, не дававший ему свалиться с обрыва, и который он частично убрал. — Низины погребите, я хотел держать себя в руках сегодня, — и он сжал ладони, сделал пару глубоких вздохов и вполне искренне улыбнулся. — Никто, надеюсь, не заподозрил? — он начал внимательно всматриваться в лица окружающих.

Арилэнке тут же со всей силы запустил свой стакан, примерно туда, куда бросил его старший брат, и емкость стремительно понеслась вниз, разливая драгоценную жидкость, отливающей в лучах светила драгоценным рубиновым цветом.

— Яг гхотел разхбить этгог дугацкий стахан об багьер, а онх улегтел! — тут же принялся на ломанном ашкватурионском жаловаться черноволосый, чем привлек все свое внимание к своей персоне. Тут же к этим двоим прибежал человек в белой мантии и равнодушно спросил:

— Что случилось?

Черноволосый просунул руку за барьер и громогласно заявил:

— Безогхазие кгагое-то! Вхы гто всег богваны! А есги кхто-нгибудь тхуда упаг?!

Маг провел рукой по барьеру и ответил без эмоций:

— Извините, я все исправлю, мой король.

Арилэнке поголосил для вида, пока он перестал быть кому-либо интересным, и они вместе с братом отошли от дыры в стене.

— Ты выставил себя не с самой лучшей стороны, — обеспокоенно сказал Аллариан.

— Да, но мне плевать на всех. Зато тебя никто не заподозрил. Наверное.

— Даже если бы все и узнали, что я маг, они бы все равно не посмели бы даже пикнуть об этом. У нас за спиной целая армия мертвецов, и мы имеем огромную власть. Но тебе все равно не следовало этого делать.

— «Тебе не следовало этого делать», — передразнил своего брата Арилэнке. — Бла-бла-бла, Аллар. Ты можешь хотя бы на минуту расслабиться? Кстати, сегодня вечером ты целый день со мной и Асей. И вечер тоже. И ты не посмеешь мне отказать. А то я тебя ущипну.

— Ари… — вздохнул Аллариан, — Ты уже взрослый, и под твоим началом целый Севэрон, теперь ты — король и тебе предстоит… — но договорить он не успел, как черноволосый схватил его за щеку и ущипнул. Рыжеволосый сделал вид, что не заметил этого, а продолжил, — и как… — затем последовал еще один неприятный щипок и старший сдался. — Ладно! Мы сегодня с тобой посидим и поболтаем вечером, только прекрати вести себя как ребенок, — сказал он на удивление спокойно. — Но не надейся, что я не буду читать тебе нотаций.

Арилэнке рассмеялся и весело ответил:

— Вот опять ты зудишь, — затем он резко помрачнел. — Низины меня погребите, я только сейчас понял, что мне будет не хватать твоего занудства.

— А мне человека, который всегда может поднять настроение, — ласково ответил Аллариан и потрепал малдшего брата по голове.

— И все же…почему ты отказался от трона? Я не понимаю, — младший брат добавил грустно. — К тому же мне завтра не хочется покидать ни тебя, ни Асю.

— Дело в том, что какой бы сильной не была моя ненависть к отцу, я не могу его оставить в Ашкватурионе. Он не знает так его, как я. Я же жил здесь три года. И знаю, с какими людьми стоит связываться, а с какими нет. К тому же местные лорды меня любят, а сейчас вдвойне, я же вроде как жертва и все такое. Но с другой стороны они попытаются использовать меня против отца. Но я не дамся им.

— Почему ты защищаешь этого ужасного человека, особенно после того, что он сделал?

— У него своя правда. Он думает, что поступил справедливо. Хотя это не так. А ты же знаешь девиз белого дома Алари: «От справедливости никто не уйдет.» Вот черный дом и не ушел. Кровная вражда нам всем только помешает. Особенно сейчас, когда наш дом — самый могучий из всех цветных. И вот тебе первый урок, как правителю. Забудь о своих чувствах. Они не имеют больше значения. Помни о долге.

— Как тебе удается толкать такие пафосные выраженьица? — слегка надулся черноволосый. — Я тоже так хочу.

— О, в этом нет ничего удивительного. Я просто говорю банальные вещи с умным видом, — пожал плечами Аллариан, и направился к столу, чтобы все же немного увлажнить горло, его брат увязался за ним.

К ним подошла весьма миловидная девушка в светлом пиджаке с золотистыми отворотами. Она улыбнулась и начала говорить:

— Прекрасная погода, не находите?

— Нгу, нихчего тагк, — растерянно ответил Арилэнке. — У нхас дхома кугда хогоднее.

— Я слышала, что у мужчин с крайнего севера невероятно горячие сердца, в которых кипит необузданная страсть, — томно она обвела взглядом обоих, и у черноволосого перехватило дыхание и он поперхнулся.

— Извините, леди, вы так ослепительны, что мужчины у ваших ног ложатся тотчас же, а мой брат даже устоять на ногах не может, — ответил самой лучезарной улыбкой рыжеволосый и отошел с братом в сторону.

— На что она намекала? — удивленно спросил Арилэнке. — Первый раз вижу, чтобы девушки так со мной общались.

— Привыкай, ты теперь не чернь. А самый что ни на есть король. И самое главное, мы с тобой свободны. Только вот мы не свободны выбирать, вот в чем проблема, — вздохнул Аллариан и взглянул в толпу. И он обомлел. На минуту показалось, что он увидел черноволосую девушку в антрацитовом плаще. Моргнул. И наваждение пропало.

— Аллар? Что с тобой.

— Просто призрак прошлого, ничего особенного, — грустно ответил рыжеволосый. — Так, я отвлекся. Я хочу сказать, что теперь многие хотят породниться с нашим домом. И в любом случае, Ари, это будет брак по расчету, и от этого никуда не деться. Я все же советую постараться полюбить будущую невесту, или по крайней мере не конфликтовать с ней. Проще будет жить.

— Мне все равно страшно, Аллар. Я не готов к такой ответственности. Я же раздолбай. Ну, какой из меня король?

— В кои-то веки Арилэнке говорит не чушь, — сурово сказал подошедший к сыновьям Сильверин. — А теперь оставь нас с Алларианом.

Черноволосый тут же поспешил ретироваться, и все свое внимание Сильверин решил сосредоточить на своем старшем сыне. По тому, как тряслись у него руки, можно было предположить, что он был в ярости, однако ни одна мышца не дрогнула на его лице, и он продолжал сохранять присущее ему самообладание. Они вдвоем отошли подальше в сторонку от веселящейся толпы.

Аллариан начал говорить, опережая отца:

— Не находишь эту свадьбу очень скучной? Знаешь, чего не хватает? Вооруженных солдат, взявших в заложники гостей, паники и парочку веревок. Ну, ты знаешь, которые можно будет повязать на деревья. А потом повесить невесту и всю ее родню на них. Мне кажется, так будет гораздо интереснее, тебе так не кажется? — Аллариан пытался скрыть за своей язвительной насмешкой горечь утраты, и у него это удавалось. Это заявление тут же сбило с мысли его отца, и он ответил с тенью сожаления:

— Понимаю, Аллар, у тебя есть право злиться, но я не мог поступить иначе. Мы с тобой уже неоднократно обсуждали это, но позволь тебе напомнить, — голос его стал холодным, — что Шейраз Дзынь обманул меня и сыпал угрозами о том, что я больше тебя не увижу и ты останешься в черном доме. Он нарушил договор. А это было несправедливо по отношению к нашему дому и к тебе, в частности. Получается, что тебя продали словно какую-то наложницу, и хотели с тобой поиграться как с дешевой…

— Я добровольно согласился облачиться в черное, чтобы скрепить союз между нашими домами, — рыжеволосый опять перебил своего отца. — И неоднократно слал тебе сообщения. Но, по-видимому, они не дошли. Эти люди, в отличие от тебя, хорошо ко мне относились и ценили меня, зачастую даже прислушивались к моим советам. А ты нет. Неадекватно в этом случае поступил только ты, перебив столько действительно хороших людей. Вот где несправедливость.

— Все было не так…

— Тебе не кажется, — раздраженно ответил Аллариан, — что наши версии расходятся? — и он тут же вздрогнул. Он почувствовал, как колеблются нити. И они опять издают непонятный звон. Который не на шутку испугал его.

— Опять твои безумные идеи о вмешательстве некой силы в наши разборки? — хмыкнул Сильверин. — Опять слушать эту чепуху я не собираюсь.

— Но ты просто подумай, — в голове Аллариана продолжало звенеть и это очень страшило его, но тщательно пытался скрыть накрывший его ужас и продолжал говорить наиболее ровным тоном. — Смотри. Раньше мы были никем. Белыми дикарями, отплясывающими под балалайку вместе с медведями посреди замороженной пустыни. И эти дикари уничтожают самую могущественную силу во всем Кристалье. А в этом им помогают крикке, которые никогда не вмешивались в политику, но, послушав твои бредовые речи о якобы несправедливости, тут же ринулись помогать. Не подозрительно разве?

— Ты просто тронулся от потери своей дорогой невестушки.

— Она была моей женой! Ты испортил нам свадьбу! — взвился рыжеволосый. Он уже не мог скрывать своего раздражения. И тихий звон мешал держать себя в руках.

— Еще скажи, что ты ждал от нее ребенка, чтобы я окончательно почувствовала себя монстром, — равнодушно сказал Сильверин, а его сын стал еще белее обычного. — Черный дом Дзынь нарушил обещание. И они поплатились за этом. И закончили на этом.

— Какой же ты просто… — Аллариан пытался найти сравнение, — айсберг. Холодный и никому не нужный, но создающий столько проблем и катастроф. И нет, она не была беременной. Но это обстоятельство не лишает тебя титула самого страшного чудовища во всем Кристалье. Ты вообще когда-нибудь оттаиваешь?

— Хватит, — повысил голос отец. — Заболтал меня. С Алейрэна мне так и не удалось поговорить с тобой серьезно.

— О, так ты бываешь НЕ серьезным? Мне казалось, ты всегда такой.

— Я лишь хочу узнать, что за клоунаду ты устроил на совете? Совсем крыша поехала? Решил отомстить мне таким способом?

— Если я бы хотел отомстить тебе, папа, — рыжеволосый особенно выделил последнее слово, а затем натянуто улыбнулся, — я бы отравил тебя. И ты даже не понял бы, как именно я это сделал. Но ты поразительно недальновиден. Сначала не замечаешь, что наши дома специально кто-то стравил, а потом не видишь моей ценности в качестве твоего советника.

— Это-то я как раз и понимаю, не держи меня за своего полоумного брата, которого ты с дуру на трон посадил.

— Ты еще более глуп, если считаешь, что Ари не достоин. Он отлично справится со своей ролью. А ты справляйся со своей. И советую тебе, все же прислушиваться ко мне. Я лучше знаю всех этих людей, — он показывает на присутствующих гостей, — чем ты.

— Ты такой же нахал, как и твоя мать, — зло ответил Сильверин. — Весь в нее. Если бы за нее не вступился пурпурный дом, я бы…

— Ты тоже приложил руку к моему созданию, и у нас больше похожего, чем ты думаешь. И если ты посмеешь тронуть маму, то тебе же воздатся с тройной силой. Тогда ты застал меня просто врасплох. Но не думай, что ты снова сможешь навредить мне, Ари или Асе. И ты явно что-то скрываешь. И я выясню это, — Аллариан почувствовал, что посторонний шум усилился, и он не может больше вести нормальный диалог, поэтому поспешил его закончить. — А я пока хочу повеселиться.

Аллариан резво сорвался с места и стал быстро удаляться от торжества. Он дошел до двери, которую ему распахнули двое слуг в белых плащах. С каждым шагом в его голове усиливался звон, который стал перекрывать другие звуки, и от которого начиналась раскалываться голова. Молодой человек быстро шел по коридору, практически ничего не замечая, выискивая место, где бы он смог уединиться, а в глазах его был страх. Наконец он нашел маленькую небольшую комнатку с замаскированной под рельеф стены дверью. Он тут стек по двери и весь сжался, спрятав голову под коленями и локтями, настолько этот посторонний шум стал невыносимым.

Этот же звон он отчетливо слышал три года назад, во время победы белого дома над черным. И сейчас. Тогда юноше показалось, что он сходит с ума и у него начинаются галлюцинации. И это заставляло его не просто содрогнуться, а испытать панический страх. Ведь для Аллариана было самым страшным потерять самообладание и стать безумным. Стать тем, кто не умеет контролировать себя и ведет как полный идиот. А этот непонятный звон лишь щедро откармливал этот потаенный страх.

Рыжеволосый почувствовал, как у него сперло дыхание, и начинали увлажняться глаза. Звон уходил постепенно, и Аллариан начал постепенно расслабляться, он расправил ноги, поднял голову и обнаружил, что на него устремлены две пары карих глаз. Одна из них принадлежала его сестре, облаченной в белое легкое платье, а вторая — молодому мужчину в сияющей одежде и ярко-лимонном шарфе, настолько длинным, что почти доставал до пола. Эти двое сидели на подоконнике и удивленно с боязнью уставились на рыжеволосого, а тот в свою очередь сначала почувствовал неловкость, а потом раздражение. Он резко встал, лицо его сменило вид с разбитого на царственно-возмутительный, и недовольно спросил:

— Что вы делаете в МОЕЙ тайной комнате?

— Аллар, знаю, как все выглядит, но мы просто с Тилем болтали, — поспешила объясниться Ассертши.

Аллариан криво усмехнулся. В чем-то он был солидарен со своим отцом. Он на дух не переносил желтый дом. Когда-то этот дом служил черному. И даже тогда рыжеволосый не переносил его на дух.

— Да, и у меня есть возлюбленная, — вслед за девушкой начал объясняться мужчина в ядовитого цвета шарфе. — Ася — просто прекрасный человек, с которым приятно вести беседу, она всего лишь мой друг и не больше. А ваш отец и ваш брат, дорогой принц, недолюбливают наше семейство. Вот мы с другом и решили спрятаться…

Рыжеволосый сурово сдвинул брови, как любил делать его отец и строго сказал:

— Правильно решение. Однако в следующий раз может не повезти, и сюда может нагрянуть мой отец, я бы советовал вам обоим запираться. А ты, желтое отрепье, раз уж тебя выбрала моя дражайшая сестра в качестве своего собеседника, слушай меня внимательно, — он зло прищурился. — Не вздумай что-нибудь сделать с ней, а уж тем более прикасаться к ней, а иначе повторится история с черным домом.

И пошел прочь из комнаты.

* * *

Все трое стояли в порту и наблюдали за тем, как люди готовили корабли к отплытию. В то время в Кристалье была поздняя весна, когда снег уже давным-давно растаял, небо было неестественно-яркого цвета, желтое светило начинало припекать, предметы отбрасывали черные насыщенные тени, а растительность была невообразимого изумрудно-малахитового цвета.

В порту почти не было людей, провожать молодого короля в дорогу собрались лишь брат с сестрой. Кроме них тут лишь были сотрудники порта, да капитан с командой, в которой обязательно должен быть маг, желательно несколько, знающие водное направление, чтобы в дороге было легко и быстро. Судно, выкрашенное в белые и украшенное орнаментом в виде снежинок, было и без того быстроходным, а уж с помощью магии, оно могло нестись по бурным водам просто с сумасшедшей скоростью. Арилэнке был крайне взволнован: ведь ему предстояло войти в новую жизнь, вступить в новую должность, которая и неизвестно, что должна преподнести.

— Ребята, мне очень страшно. Меня прямо трясет. Жизнь не учила меня, как быть королем, — ответил честно черноволосый. — Всю жизнь меня пинали и мне на что было надеяться, а теперь я должен повелевать кем-то… К тому же без вас там будет скучно, — прибавил он грустно.

— Ну, в жизни всякое происходит, к чему ты готов. Например, к венчанию в тринадцать лет, а потом к смертоубийству всего живого прямо на твоей свадьбе в шестнадцать лет, — вздохнул Аллариан. — Но что я все про себя? У тебя все должно получиться. К тому же я постараюсь связаться с тобой, если, конечно, отец не влипнет в очередную неприятность.

— Ари, главное, не задирайся слишком, пожалуйста, я хочу, чтобы ты был цел, — обняла очень крепко своего брата Ассертши. — Мне будет не хватать тебя, — у нее по щеке скатилась слеза.

— А ты больше не общайся, пожалуйста, с этим типом. Он мутный. Я просто хочу, чтобы ты была счастлива, — Арилэнке тоже почувствовал, как по его щеке прокатилось что-то горячее, но он быстро это смахнул и приобрел гордый вид.

— Какой же ты наивный. И по-своему хороший. Без тебя тут будет, конечно, по-другому.

— Аллар, — Арилэнке, прекратив обниматься с сестрой, тут же набросился на своего старшего брата, — Как же я буду по тебе скучать. Главное, не унывай. Ты не такой как отец. И не давай ему одержать над тобой вверх.

— Постараюсь, — хмыкнул Аллариан, поглаживая брата по спине. — Только, Ари, не переставай быть таким же весельчаком, каким ты всегда был. Пожалуйста.

— Скорее на Севэроне лед растает, чем я перестану веселиться, — хмыкнул черноволосый.

За прощанием следил Сильверин из окна. Он стоял, прямо выпрямившись, а его лицо не выражало ничего. Когда-то он точно так же провожал Аллариана в путь, а потом и ему пришлось последовать за ним, прихватив войско. Однако все же мужчина был неспокоен. Он сложил руки за спиной, и они у него были мокрыми от пота и дрожали. Сильверин находился в своем кабинете, развернувшись спиной к своему рабочему месту, состоящему из крепкого стола, на котором было много бумаг, и не менее надежного стула. Стоит сказать, что в комнате самого могущественного человека все было скромно, но крепко, к слову он не любил помпезности, он бы не стал вообще украшать ничем замок, если бы на этом не настоял бы серьезно его старший сын. Более того, Сильверина коробила показушная помпезность, у себя дома он жил в каменном укрепленном замке и это его вполне устраивало. Однако долг требовал другого. Чтобы справедливость свершилась.

Мужчина следил какое-то время, а потом приказал человеку в белой мантии, протянув ему черный кубик размером с ладонь:

— Проиграй еще раз.

Человек повиновался и махнул рукой вокруг магического устройства, называемого тогда звукозаписывателем. Оттуда тут же стал доноситься сбивчивый голос Аллариана:

— Отец… помоги… они замышляют…что-то ужасное… они хотя… убить меня… и всю нашу семью… они сказали…что ты… опозорил наш род… и позор надо смыть… начиная с меня…помоги…

— Это точно был мой сын? — обеспокоенно спросил самый влиятельный человек в Кристалье. — Это ведь не подделка?

— Это совершенно точно Аллариан Алари, ваш сын, — равнодушно ответил человек в мантии.

— Но почему он упрямо мне продолжает доказывать обратное?! — разъярился Сильверин. — Он же ведь сам просил помощи, я собрал армию и пошел его освобождать! А он оказывается не нуждался в помощи, более того был счастлив! Почему он отправил именно такое сообщение перед собственной свадьбой? — он сделал паузу и принялся сосредоточенно думать. — Точно не подделка? Ты проверял? Прибор не сломан?

— Со звукозаписывателем все в порядке, а само сообщение я проверял сорок раз, и могу с уверенностью сказать, что это оригинал. Нити не умеют врать, господин, они есть самое точное, что есть в нашем мироздании. Я могу ради вашего спокойствия посоветоваться с другими магами, но они скажут то же самое. Мне это сделать?

— Нет, — понуро ответил Сильверин. — Оставь меня.

Мужчина сел на стул. Отец маленького, но могучего семейства сидел какое-то время у себя, потом направился в спальню, которая располагалась за маленькой дверью в стене. Мужчина всегда был настороже, поэтому-то он ночевал рядом с кабинетом. Он вошел также в не особо большую комнату, где почти все пространство занимала дубовая кровать с белыми простынями, на которых полулежала темнокожая женщина со сверкающими синими глазами. Ее черные волосы трепал ветер, который проникал в комнату сквозь распахнутое окно и норовил сорвать с женщины одеяло, которым она прикрывалась. Она одарила лукавым взглядом Сильверина. Некогда эта женщина была его наложницей, почти никем, а буквально вчера стала официальной женой и самой влиятельной женщиной во всех королевствах.

Мужчина, не раздеваясь, и в сапогах, лег в постель, отвернувшись от своей жены, а она тут же обхватила сзади его своими шоколадными руками и обеспокоенно спросила:

— Сильв, что-то случилось?

— Дети считают, что я — бесчувственный кусок льда, и не без оснований. Но они не могут понять, сколько важны они для меня. И суровым мне приходится быть, чтобы не показаться в глазах других слабаком. Чтобы не дать им даже повода усомниться во мне. Может… — его голос начал немного колебаться. — я все же излишне строг?

— Нет. Ты именно такой, каким должен быть идеальный мужчина, муж и отец самого могущественного семейства в Кристалье. Разве это не повод для гордости?

— Не когда тебя ненавидит твой же старший сын, — лицо мужчины несколько исказилось. — Я же действительно беспокоился за него. И когда он прислал сообщение по магическому каналу о помощи, я тут же откликнулся на него. Эти гады хотели убить моего сына. И всех нас. Как я еще мог реагировать на это?

— Ты сделал все, как надо. Аллар — умный, он должен понять. И, кажется, действительно понимает, хоть и не может простить тебя, — женщина принялась приглаживать волосы своего мужа.

— Просто я боюсь, как бы это все не сказалось на… его душевном благополучии… Он же ведь до сих пор разбит…Я всего лишь… — с некоторой растерянностью начал говорить мужчина. — жаждал справедливости… И ведь добился ее. Но что-то явно упустил…

* * *

«Я что-то явно упустил,» — думал про себя Аллариан, сидя в своей комнате после проводов своего брата, в полном одиночестве. Его комната была примерно по размерам такой же, что и у отца, он также терпеть не мог роскоши. Однако все стены были забиты картинами с изображением разнообразных пейзажей. И среди них был лишь один портрет, на который так пристально смотрел рыжеволосый. На нем был накинут черный плащ, который некогда приказал сжечь его отец, и он с грустью смотрел на нарисованную маслом девушку с острым лицом, узкими карими глазами и длинными прямыми черными волосами, стекающими по плечам и переходящими прямо в черное платье с небольшим декольте, от которого вверх по горлу шла черная сетка. В руках она сжимала небольшой меч.

Даже и не знаю: верить или нет? Конечно, разрешить эту проблему мог бы Феликс, повторяюсь. Но его нет, увы. А пока я не могу понять, кто пишет, с какой целью, зачем это кому-то сдалось, почему именно мне… Может, это и вовсе вымысел? Но… опять же имена. И что? Тогда, на площади, я был не один.

Комкаю письмо и бросаю его на пол. В конце концов, пока ничего интересного там нет. Если нужно будет криккенерам, то они сами уберут мусор. А пока передо мной стоит задача поважнее: как отсюда выбраться?

Но для начала, надо на себя что-нибудь накинуть. Я весь закоченел.

* * *

Что могу сказать?

Да, ничего… ничего у меня не получилось. Я имею ввиду, что застрял здесь надолго. Сколько точно пробыл тут, сказать не могу. Времени в этом месте вообще не ощущаешь. Словно его здесь и вовсе нет. С другой стороны, а зачем этим дохлякам время? Они ведь никуда не спешат, не опаздывают на работу, молоко у них не убежит.

Низины меня погребите, меня уж точно уволили. Сколько я там не появляюсь? Месяц? Может… больше? Нет, у меня, конечно, есть и другие варианты (более презентабельные), куда пойти работать. Но мне там нравится. Может, ребята и начнут искать, но, наверняка, им и в голову не придет мысль, что меня могли забрать эти трупы недобитые. Лина ушла…а Конс. Что Конс? У него проблем у самого и без того выше крыши. Да, и к тому же он привык, что обыкновенно я пропадаю надолго в неизвестном направлении… Низины меня погребите, ведь сам себя же и загнал в тупик. Нет, законы подлости на то и существуют, чтобы всякую гадость подкидывать, но эта закономерность начинает бесить…

К тому же, мне что-то стало лезть в глаза, и это меня стало упорно раздражать. В один прекрасный момент я понял, что это… волосы. Да-да, они самые, которые с тех самых пор, когда побелели, перестали вообще расти. И это меня даже… обрадовало. Но не в этом суть. А в другом.

Раз шесть, низины погребите, я пытался сбежать, это точно, из этого гиблого места! Или семь? А может восемь? Тьфу, уже сбился со счета. Один раз не успел до выхода дойти, а последующие — справиться с замками. И я хочу все на свете проклянуть, честное слово! И опять же меня поймали…только что! Снова я оказываюсь в тронном зале. Нет, и что все они хотят от меня? Чтобы я возглавил этот низинский склеп? Да, ни за что. Терпеть криккенеров не могу.

Зато дали одежду. Это оказался мой старый любимый комплект, который мне когда-то выдавал Феликс, состоящий из белого плаща, красной рубашки, черных штанов с сапогами. Неужели я ни капли не вырос? Но если приглядеться, то эта одежда новая. От плаща я избавился сразу же. Уж сильно он мешается.

Не хотел иметь никаких дел ни с одной стороной, ни с другой. Однако… однако не получилось. Чувствую, от меня не отвяжутся…

И неужели у меня просто нет другого выхода?

Это крайне прискорбно…

— В сети наши опять угодил ты? Не задорно, не задорно, — в зал входит Эйрефор. — Аллариан, сказать серьезно если, неужто по нраву тебе на грабельки раз — дцать наступать? Бишь тоби смешно и не задорно зрить «старания» твои. Совет таков мой — пару указов издай, а дальше отвяжутся от тебя все.

Я многозначительно смотрю на дохляка, вздыхаю, затем устало спрашиваю:

— Эйрефор, а ты давно в замке? Просто, когда я здесь был, то мне не доводилось с тобой сталкиваться. А если бы и повстречал, то непременно бы запомнил на всю жизнь.

— Неужто я таков? — хихикает ехидно криккенер. — Задорно, хоть под Феликса крылом обитал тут я десятка три-с, запамятовал чуток, но молвлю так. Нетушки, не успели узреть друг друга. Замок боляхный, криккенеров немерено, бишь тоби немудренно: не знал до сей поры тебя я. Слыхал, однако, с девахой сбежал ты. Ее, возможно, знал я. Но упомнить мне не в силах.

— Понятно, — пожимаю плечами. — Может, оно и к лучшему, что я про твое существование раньше не знал. И все же твоя манера говорения… отличается. Кем ты был при жизни? И, конечно же, мне интересно узнать, как так получилось, что ты стал криккенером. Жизнерадостные люди не будут убивать себя, ровно, как и убийцы. Неужели контракт?

— Если бы, — правдоподобно хмыкает Эйрефор. — Нетушки, контракт тут не при делах. Да, и не слыхивал о них я. Касаемо того, изрекать изволю как я, молвю тебе одно: мыслишь ты почему, назван был Переигравшим я Эйри Фороттой? Переиграл я шибко слишком. Нет, я могу разговаривать и так, — криккенер перестает говорить живо, интересно, показывая что-то жестами и мимикой. Сейчас Эйрефор ничем не отличается от других мертвяков. — Когда был живым, то на сцене я играл одного забавного мужика-путешественника, который нахватался, странствуя, всяких новых словечек и нелепо их вставлял в свою речь, при этом смешно выворачивая фразы. Это был единственный раз в жизни, когда я играл главную роль. Какие слова всплывают в памяти, такие и говорю. Ну, не задорно, не задорно!

Криккенер опять похоже изображает раздражение и хлопает себя по коленке, сделав недовольное лицо:

— Молвить так не задорно мне. Вестимо актер я. Звать Вержевский Михаил. Таимничать нет нужды мне, не шибко известен был. Актеришка второго… — Эйрефор задумывается. — Кривда это, на плане третьем мелькал я. Не задорно было, не задорно ничуть! Желал: вот буду скакать на сцене Большого театра имени Иришанова, народ уважать начнет… Но года в захолустье глубоком два провел я. Не сдох пока, — и криккенер мечтательно куда-то смотрит. А затем словно приходит в себя:

— А крайне случай-то смешон, бишь тоби глуп он.

Хихикает Эйрефор. Причем очень реалистично… аж бросает в дрожь: я привык слышать наигранность, а вот встретить мертвяка-актера… честно говоря, пока такие еще не попадались. А тот продолжал:.

Но слухай ты сюды. Значит, решил я пойти к своему одному другану, — Эйрефор изображает, как идет. — Шагаю, шагаю, насвистываю, значит, — насвистывает. — День прекрасный, птички поют, — и вбирает ноздрями воздух, а затем лицо мертвяка принимает такое счастливое выражение, что не остается сомнений, что ему и впрямь хорошо. — И вот я пришел, — останавливается и стучит в незримую дверь. — «Кто там?» «Это я, Миша», — эти две фразы Эйрефор говорит двумя разными голосами и с разной интонацией, создается впечатление, что говорят два разных человека. — «Заходи». И, значит, сидим мы такие, — полуприсаживается, — сидим мы, значит, пьем чай, — и делает вид, что мешает ложкой в кружке, затем подносит невидимый бокал ко рту и «пьет», — болтаем мы. Обо всем на свете, — криккенер размахивает руками, словно убеждая незримого собеседника в чем-то, а лицо напряжено. — И вот мы заспорили! — лицо еще грознее становится, мертвяк яростнее размахивает руками. — О, поведаю я и тебе о причине вздора. Влюблены в одну красну красавицу были мы, — и делает мечтательное лицо, затем вздыхает. Потом Эйрефор снова хмурится. — Мы оба! И доказывали друг другу, сильнее чья любовь! «Да, я ради нее хоть на край света!» «Да, я ради нее изгоем стану!» «Да, я ради нее горы сверну!» «Да я…да…я» И края с концом не видать было уж, — актер вздыхает. — Друг мой больше нашел доводов, слов же не осталось вовсе у меня. И тогда я, — делает вид, что его осенило, — промолвил: «Зато я готов умереть ради любви и сейчас же это докажу!» — говорит так горячо, что не остается сомнений, что Эйрефор так и сделает.

И я не понимаю, как этому криккенеру удается сделать так, чтобы он весь раскраснелся от мнимого волнения. Создается впечатление, что у бедного влюбленного юноши сейчас сердце выскочит.

— Мой друг не успел ничего предпринять! Как я, — и начинает бегать по помещению, — сорвал с дивана одеяло из лоскутов, — подбегает к невидимому дивану, сорвав незримое одеяло, — взял стул, — «берет» стул, — встал на него и привязал канделябру, низко висящему, крепко-крепко одеяло, — и делает попутно то, о чем говорит. Получается, настолько убедительно, что мне невольно становится страшно за этого юношу: как бы он не наделал глупостей. — А потом я наматываю на шею одеяло, — повторяет сказанное, — и отстраняю стул! — Эйрефор подпрыгивает, делая вид, что лишился опоры, а затем издает неприятный звук: «Кры!», напоминающий хруст. Затем криккенер поникает, его стеклянные глаза удивленно расширились, а на его лице можно прочитать: «Что только что произошло?», руки безвольно свисают, и Эйрефор шагает медленно то в одну сторону, то в другую, показывая этим, что словно покачивается на невидимой веревке. Зрелище реалистичное, а вместе с тем и жуткое. Невольно вздрагиваю.

Затем актер перестает что-либо изображать и заливается хохотом:

— Узреть бы себя надобно было мне! Это так, думается мне, задорно было, задорно! Бишь тоби уповал на то, дескать вида для повишу, а дружочек мой снимет меня — и победа моя. Но иначе приключилось: выя моя сломалась прежде, чем понял я, случилось что. Бишь тоби глупая очень смерть и задорная. И папаня мой с маманей, провожая сыночка своего ненаглядного в последнюю в дорогу, изволил сказать так: «Придурок». — криккенер затем кланяется, — за внимание благодарствую, — и хлопает сам себе в ладоши.

Дальше Эйрефор усаживается на второй трон и продолжает выразительно рассказывать, сменив тему:

— Криккенеры все, вопроси у кого, сетуют на существование на свое. Все! А мне задорно вот! — смеется. — Бишь тоби жалеть мне нет нужды, что нелепо жизнь оборвал свою. Живой я был, таланта заметить никто изволить не желал. Молил Зиждителя я дать возможность мне дар свой раскрыть, — а затем криккенер кричит на весь зал. — И Он дал возможность эту мне! Насколько благодарен я Ему, описать не могу! В сером своем существовании лучшего не было у меня. Задорно, ведь задорно! — продолжает криккенер более спокойным тоном. — Наслаждение… оно вот, — и рукой показывает на зал. — Вот радостно мне что.

Время свободное отдаю искусству. Перевоплощаться умею я, по поверхности затем гуляю. Задорно, задорно, однако, вышвыривают подобно собаке тебя, скумекав: «Вот пьянь нажралась». Но задорнее другое, идет когда «маленькая сгорбленная старушечка» с «сумочками тяжелеными», дескать добры молодцы помогите. Али заявится «капитан матерый» на верфь и разуму-уму учить салаг давай, как надо! Кем не был только я! И не упомнить-то всего. Бишь тоби мне задорно, весело и хорошо. Да! Черепа в муку молоть таланта нет у меня, но язык подвернут будь здоров. Не скромен я, правду глаголю. Ежели Феликс умертвял даэйгоров, то подговаривать же остается мне их. Способами всевозможными: где словом, где делом, где монетой звонкой, а где и обманом. Посему ребятки короносцем назвали меня своим. Речист, артистичен и задорен, — Эйрефор останавливается, а потом реалистично бьет себя по лбу. — Вулкана слов извержение низинское произошло! По делу, собственно, сюда явился я изволил какому? Письмецо опять тебе, — улыбается, — Бишь тоби не скучай. Не задорно а то, — встает, быстро соскакивает со ступеней и исчезает в темноте.

Меня вот что поражает в этом мертвеце. Хоть он и обладает настолько заурядной внешностью, что, случайно его встретив в толпе, не обратишь даже внимания, но, несмотря на это, его манеру говорения очень и очень сложно забыть. Я, конечно, не знаком со сценой, но, по-моему, Эйрефор мог бы стать знаменитым актером, не оборви он сам себе так глупо жизнь. Несмотря на свою «серую» внешность, Эйрефор — довольно-таки яркая личность. Пусть немного и…чокнутая. Не думаю, что я обрадовался бы, став криккенером. Мне бы было все равно. Хотя, с другой стороны, люди (или даже криккенеры) искусства чем-то отличаются от остальных и видят мир под своим углом зрения.

Все же лучше, когда кто-то из криккенеров хоть изображает жизнь. Это-то мне и нравилось в Феликсе. Может, удастся и с Эйрефором найти общий язык… Нет уж. Ненавижу я мертвяков, а этот еще к тому же мне Ши Дзинь не вернул.

Честно говоря, у меня нет настроения читать письмо. Поэтому прячу его в карман.

Сижу на троне. Не знаю, что делать. Это уже не грустно даже, а смешно. Столько раз пытаться сбежать… И ни одна попытка не увенчалась успехом! Неужели придется все же вступить в свою новую должность?

Меня бросает в дрожь от последней мысли.

Да не за какие богатства Кристалье и Астрала. Начать нужно с того, что меня бесит окружающая обстановка: эти темные стены, этот черный пол, эти «цветочки»… с приходом к власти Эйрефора эти дохляки тут ничего не изменили. Неужели им все это по нраву?

Все раздражает и бесит…

— Так поменяйте.

— Что? — чуть ли не подскакиваю. Голос раздается снизу. У ступеней. Опускаю взгляд и вижу женскую фигуру, облаченную в черный балахон и золотую маску с прорезями для глаз.

— Я вслух что-то сказал? — остываю.

— Да, — спокойно отвечает мертвячка.

Лишь зло цокаю. А криккенерка продолжает:

— Я тут недавно. Но все говорят, что вы наш новый предводитель. А воля предводителя — для меня закон. Если вам что-то не нравится…

— Все. — отвечаю холодно. — И эта мебель уродская, и эта вечная темнота, и эти идиотские змееподобные цветы на потолке, стенах, слава Всетворцу хоть не на полу! Этот гнетущий черный, эти закупоренные окна…

— Вы ведь нами руководите, — перебивает мертвячка своим безразличным голосом. — Что вам мешает приказать, — она подходит к «цветочку» и просто-напросто срывает его, — изменить интерьер замка?

Я останавливаю свой взгляд на криккенерке, а затем задумываюсь. А почему бы и нет? Она права, у меня есть власть, можно ей и воспользоваться. Вот, Эйрефор, подлец, специально ничего не менял, надеялся, что за дело возьмусь я! Ну, что же. Идея мне нравится. Пока все равно не придумал очередной неудачный план побега… Можно все тут и поменять. Дабы на психику не давило. Авось что-то и удачное в голову придет.

— Подождите, — и эта мертвячка куда-то убегает прочь. Из-за этой вездесущей темноты вообще ничего невозможно увидеть.

Продолжаю сидеть и думать. И через какое-то время появляется целая бригада криккенеров. Мертвецов двадцать. Или даже больше.

— Это пока все, кого я смогла найти. Прибегут и остальные. Вы просто скажите, что нам надо нужно сделать, — говорит та криккенерка.

— Ну, — я откашливаюсь и скучающим голосом говорю, — для начала. Нужно снять все эти «цветы». И добавить немного света. Канделябры, подсвечники, или даже применить магию. И еще насчет окон. Кто-то из вас хорошо знает магию искажения пространства? — я спускаюсь вниз. Ко мне подходит мужчина, лет пятидесяти, накачанный, в тунике с разорванными рукавами, а рожа такая перекошенная, что на нее даже неприятно смотреть, лицо покрыто многочисленными шрамами, царапинами и синяками. Оружия немерено: различные кинжалы, кастеты, молот за спиной, на кожаном поясном ремне болтаются два меча. Такой криккенер, явно, не стал бы себя вешать…

— Предположим, что это я, — отвечает он грубо-равнодушным голосом. — Что вы хотите?

Я пытаюсь найти подходящее окно. Низины погребите, не слишком удобно рыскать в темноте. Через минуту надо мной появляется яркий красно-синий пучок света.

— Спасибо, — холодно благодарю мертвеца. Как оказывается, я не в том месте искал и чуть бы не налетел на опорную колонну. Найдя заколоченное оконце, я спрашиваю:

— Можешь ты сделать тут вот такую иллюзию, — призадумываюсь, — чтобы создавалось впечатление того, что замок стоит… посреди леса?

— Конечно. Без проблем. Это двадцатый этаж, значит, надо немного подумать, — затем мертвец чешет в затылке и начинает вертеть руками. Против воли хмыкаю. Никогда бы, честно говоря, не подумал бы, что такой бугай, нет, бугающе знал магию.

Наконец, вместо заколоченного окна я вижу, пусть и не совсем реалистичную, но картину. Словно замок стоит на обрыве, а внизу синее море. Больше похоже на огромную иллюстрацию, вырванную из книги и приколоченную на стену.

— Неплохо. А в движении сможешь сделать?

— Это что-то вроде эскиза. Просто, первое, что пришло на ум. Это всегда было моей мечтой, быть магом и воином одновременно, — почему-то говорит этот здоровяк. — Пока мне не воткнули нож в спину. Мне. Джеку Кровопускателю. Это было предательство, — криккенер затыкает себя и спрашивает. — Как получилось?

— Хорошо, — смотрю на иллюзию. — Мне так больше нравится. Только ты потом сможешь изобразить лес? Красивый зеленый лес. Где очень много сосен. Просто… такой растет рядом с Вяземой.

— Конечно. Вязема на Севере?

— Да.

— Предводитель. Я всегда вами восхищался, — неожиданно заявляет этот «кровопускатель», — вы хоть наших и многих зарезали, но вы были достойным противником. И хорошо, что вы теперь на нашей стороне.

Пожимаю плечами. Не хочу огорчать этого мертвяка, но я по-прежнему ни на чьей стороне. Мне и те противны и те.

Затем говорю:

— Еще бы мне хотелось, чтобы мне принесли зеркало и посветили.

Моя просьба была тут же выполнена, и я внимательно стал вглядываться в себя. К двум разноцветным глаза я привык, но меня поразили ни с того ни с чего выросшие волосы, которые стали даже мешать моему обзору. Самое интересное, что корни у них уже не были белыми, а это означало только одно…

— Позовите сюда цирюльника и отрежьте эти идиотские волосы вместе с этими бровями. Кроме этого, я еще хочу, чтобы в замке…

И принялся раздавать указания. Я тут все начинаю менять не потому, что мне вдруг неожиданно понравилось быть предводителем.

Мне просто надоела здешняя обстановка.