Ева

Никита Агушин (2024)

А вы верите в жизнь после смерти? Смерть — это неотъемлемая часть жизни, именно ей все заканчивается. Но что она значит в жизни, когда погибает твой близкий человек? и возможна ли эта жизнь после такого жуткого события? Евгений в такую жизнь не верил. Однажды, в один из тысячи беззаботных дней его жизнь перевернулась с ног на голову. Теперь он живёт в деревне у бабушки. Раньше это место ему казалось райским садом, а сейчас оно превратилось в пылающую адскую клетку. Закрывшись от всех, он пытается похоронить себя в воспоминаниях о прошлом. Найдется ли кто-нибудь, кто поможет ему выбраться из этой ямы? Лишившись всего, ему предстоит научиться снова найти смысл жить. Пройти путь от мрачных похорон до шумной свадьбы, где каждый гость по-своему одинок и давно уже мертв.

Глава 3. Найди меня под бледной луной

Желтый диск луны, прячущийся под пеленой молочного тумана, словно огромный кошачий глаз, внимательно следил за тем, что происходит в деревне по ночам. Это могло показаться невероятным, но даже ветер этой ночью решил вздремнуть, ведь не было даже и сквозняка, который мог бы нервно шуршать листьями тополей или гонять пыль на старом деревянном крыльце. Но даже без ветра все еще было неестественно холодно. Вороны, расположившиеся на деревянном заборе, молча спрятали клювы под крылья, дрожа от холода. Ни одна псина не рискнула вытащить морду за пределы своей будки. Казалось, пройдет еще денек-другой, и выпадет снег. Белым жгучим пеплом он покроет дороги слой за слоем и будет падать с неба, не останавливаясь, пока не закопает всю деревню заживо.

В полуночной тишине послышался протяжный скрип. На темный двор четкой и прямой полосой упал луч света, пробившийся сквозь полуоткрытую входную дверь. Вскоре он дрогнул от тени вышедшего из дома человека, а затем и вовсе пропал, когда дверь захлопнули. Медленно ступая по крыльцу, укутанное в полушубок тело с теплым платком на голове двинулось к калитке. Оглядываясь, словно преступник, человек покинул двор, и медленным шагом двинулся по улице.

Мрак окутал все улицы мертвой деревни. Ни в одном из окон не горел свет. Лишь только одинокая луна рисовала очертания треугольных крыш домов и острых шипов верхушек сосен вдали. Где-то в глубине леса раздался вой. Он был подобен мольбе о помощи, паническому крику, кличу безвыходности. Он резко оборвался хриплым рычанием, и снова наступила тишина.

Разглядывая едва заметную протоптанную линию среди сухих кустов, человек в полушубке, дрожа то ли от холода, то ли от страха, двигался вперед. Он точно знал, куда направляется, поэтому быстрым шагом шел к своей цели. Через несколько минут он свернул с тропинки и подошел к голубой калитке перед странным угловатым домом с острой высокой крышей. Из завешанных плотными шторами окон дома прорывался слабый свет. Хозяева еще точно не спали. Замешкавшись, человек в полушубке все же отворил калитку и ступил во двор. Холодная дрожь пробила его с ног до головы. В этом месте как будто бы что-то пряталось. Казалось, где-то в кустах сидит какой-то черт и пристально наблюдает за тем, как кто-то вошел в его двор. Неуверенными шагами человек дошел до входной двери и снова оглянулся. Как только уставшие и потускневшие глаза посмотрели на двор, в кустах шиповника мелькнули тени. Было ли это больное воображение или действительно нечистая сила, понять было трудно, но человек в полушубке вздрогнул и, затаив дыхание, открыл входную дверь. Мигом влетев в дом, он стремительно закрыл засов, тяжело дыша.

В нос ударил приторный запах, заставляющий вошедшего невольно кашлять. Легкий шлейф дымка был еле заметен в тусклых лучах света. Спертый воздух затруднял дыхание, что только усугубляло положение. Складывалось впечатление, что еще при входе на твою шею уже повесили петлю, и при любом удобном случае она взлетит вверх и потянет тебя за собой.

— Авдотька! — вошедшая, все еще пытаясь откашляться, стала снимать полушубок, — опять свои свечи поганые жжешь! Ну хоть окно открой, здесь и задохнуться недолго-то!

Старушка, кряхтя, сняла с себя калоши и развернулась. В прихожей царила все та же темнота, и лишь из большой комнаты, за деревянной белой рамой сочился свет, проскальзывая между деревянными разноцветными бусами. Через мгновенье в дверном проеме возник тонкий силуэт. На нем как будто не было лица, зато четко можно было разглядеть босые и неестественно тощие ноги, легкий шелковый халат чуть ниже колен, и странным образом повязанный на голове женщины платок. Костлявой рукой с длинными, тонкими пальцами и острыми ногтями она держала тонкую сигарету.

— Раиса, я разочарована, — томный голос перекрыл все звуки в округе. — Я была уверена, что как только ты услышишь чудный запах моих новых ароматических свечей, ты тут же его оценишь по достоинству!

— Чего я должна услышать? — Баба Рая поправила на плечах пуховый бежевый платок и направилась в зал, — ты что, уже со свечами разговаривать начала, Кашпировская?

Бабушка раскинула деревянные бусы и вошла в зал. Теперь она смогла увидеть и лицо своей подруги. Покрытое морщинами, бледное лицо с острыми скулами, тонкими губами и такими же тонкими нарисованными бровями. Глаза ее впали, и как будто были из хрусталя. Старушка медленно провела вошедшую взглядом, закуривая сигарету.

Бабка Рая оглядела мрачную комнату. Первое, что бросалось в глаза, это свечи, горевшие на маленьком черном столике — единственный источник света в комнате. Вокруг них лежало много хлама: сухоцветы, колода карт, непонятные разноцветные бусы, ожерелья и браслеты и, конечно же, пепельница, заполненная через верх бычками сигарет. На полу и на стенах комнаты красовались различные ковры с самыми причудливыми узорами.

— Понавешала ковров, — вздохнула старуха, — на потолок тоже прибьешь?

— Таким образом, я охватываю пространство со всех углов, чтобы не было никакой конкретной стороны, которая является нижним ребром, а другая — верхним. Мое пространство свободно от этих понятий.

— Да ты скажи проще — дыры в стене, а заклеить нечем! Я принесу тебе шпаклевки, в сарае еще лежит, мы все тебе сделаем.

— Раиса, — Авдотья закатила глаза, — Присаживайся на диван, рядом с Мартой.

Баба Рая испуганно повернулась лицом к дивану. Она не сразу заметила другую маленькую и полненькую старушку, расположившуюся на диване.

— Господи! Марта! — бабка схватилась за сердце, — тьфу на тебя! Не заметила. Что ты притаилась здесь? Ты хоть там дышишь?

— А что мне еще делать… — хриплый тонкий голосок выдавал отсутствие некоторых зубов у крохотной бабули, — меня никто еще ни о чем не спрашивал, вот я сижу и молчу…

— Итак, — высокая и тощая Авдотья села на свой выцветший потёртый кожаный пуфик и сделала тягу сигаретного дыма, — рассказывай, Раиса. Как все прошло? Уже прошел суд?

Бабка Рая опустила взгляд на танцующее пламя свечи. Язычок огня крутился и плясал вокруг фитилька, демонстрируя всю свою гибкость и проворность.

— Как ты и говорила, суд прошел и Женька остался со мной. Вот, недавно приехал. Мрачный, молчаливый. Видела бы ты его. Тощий, прям как ты. Обросший, немытый, смотреть страшно. А было когда смотреть, он из комнаты практически не выходит. Запрется там и сидит. Выходит, только когда его псину покормить надо. Привез ее на мою шею из города, она бегает, блох собирает…

— Не может никак отойти, так?

— Не то слово…

Язычок пламени блеснул на глазах Марты, наполнявшихся слезами:

— Бедный мальчик. В его возрасте пережить такое…

Она опустила голову и спрятала лицо в ладони. Авдотья, докурив сигарету, выбросила ее в и без того полную пепельницу, и тут же закурила новую.

— Ты ему так и не сказала правду? — стеклянные глаза будто смотрели сквозь Раису.

Баба Рая затаила дыхание:

— Я не хочу, чтобы он знал про это…

— И правильно. — Вздохнула Авдотья, — пусть хотя бы какое-то время святой образ этой женщины останется в его памяти. Не стоит убивать ее и в наших сердцах.

— Царствие небесное… — тихо перекрестилась баба Марта в углу.

В комнате воцарилась тишина. Только тени старых женщин плясали на станах вместе с огоньком свечи. Авдотья потянула руку к колоде карт. Ее длинные костлявые пальцы с хрустом один за другим схватили их, и медленно, словно механически, подняли со стола. Старуха принялась мешать карты. Делала она это так уверенно, что даже не смотрела на них. Ее пронзительный взгляд затуманенных глаз насквозь пробивал бабку Раю, которая боялась поднять взгляд в ответ. Шелест карт был подобен свисту стремительно летящего лезвия ножа по воздуху, и с каждым разом этот звук становился все громче. Баба Рая взглянула исподлобья за спину Авдотье. Ее огромная черная тень была похожа на танцующего черта. Он отбивал копытами в такт свечке непонятный танец. Он извивался подобно змее, скрючивался, а затем снова распрямлялся. Рая наблюдала за ним не отрываясь. Но стоило ей опустить взгляд, как у нее перехватило дыхание.

Свеча была неподвижна. Ее крохотный огонек, словно маленький солдатик с военной выправкой и твердым стержнем стоял на страже магии, которая происходила на столе. А тень за спиной Авдотьи все еще плясала. Даже больше — она стала подходить к кругу пожилых женщин. Через пару секунд она стояла в паре шагов от колдуньи. Демон мог дотянуться до нее и схватить за плечи. Вместо этого он продолжал извиваться, и иногда что-то шептать Авдотье.

Рая боялась пошевелиться, наблюдая за бушующей тенью. Может, просто игра воспаленного воображения? Она перевела взгляд на Авдотью. Старуха смотрела на нее и, казалось, даже не моргала. Бабка Рая не смогла долго держать зрительный контакт и отвернулась посмотреть на Марту. Пожилая женщина, сидящая на краю дивана, тоже наблюдала за тенью гадалки. Прижав палец к губам, она приказала Рае молчать. Та не посмела и повернуть головы. Так она и сидела, полубоком, пока Авдотья не стала раскладывать карты на столе.

— Какой кошмар… — голос старухи вздрогнул.

Раиса повернулась и удивленно посмотрела на нее. Авдотья тяжело вздохнула. По ее щеке покатилась слеза. Она рассматривала картинки на картах. Баба Рая ничего не понимала в этих незамысловатых изображениях, но от реакции Авдотьи чувство тревоги у нее в груди только нарастало. Рая снова посмотрела старухе за спину. Демона не было. Но тень обрела знакомый силуэт. Она стояла неподвижно. Насмотрела прямо на нее. Она плакала.

— Мама… — шептала тень, — мама… Я не виновата, мама… Найди меня, мама. Ты потеряла меня, так найди меня, настоящую…

В голову ударила мигрень, будто сверлом пробивая череп насквозь. Старушка схватилась за голову, зажмурившись. Как только боль отступила, она снова взглянула на Авдотью. Тень за ее спиной стала тощей, скрюченной и неподвижной, как сама Авдотья.

— Ты до последнего надеялась, что твою дочь оклеветали… — спросила колдунья.

Рая молчала. Они смотрели друг другу в глаза, а вокруг плясали тени. Они смеялись и кричали, рвали на себе кожу и ломали кости. Но старухи игнорировали их, вцепившись друг за друга взглядом. Затем старуха продолжила:

— Все, что тебе сказали тогда в участке — правда. Они не пытались оклеветать твою дочь.

Рая закрыла глаза и спрятала лицо в ладони. Как это страшно, хоронить единственного ребенка. Еще страшнее, когда его скелеты выбираются из шкафов и преследуют тебя.

— Какой позор… Господи, почему ты забрал ее, а не меня? Почему я должна жить с этим?

— Ему не стоит этого знать, — продолжила Авдотья, — он все еще очень любит маму. Он потерял слишком много. Не нужно отбирать у него хотя бы это…

Старухи молчали. Никто не решался сказать ни слова. Только тени еле слышно всхлипывали, причитая что-то себе под нос.

Слабое освещение луны пробивалось сквозь тонкую грань между темно-синим ночным небом и бесконечной водной гладью, и стремились в глубину морской пучины. Но бесконечная тьма полностью поглощала любое свечение, не оставляя ни капли жизни внутри себя. Только бесконечная пелена смерти…

В промежутке между небом и водой распахнулась белая дверь.

Безмятежность водной глади нарушилась. Лунное отражение исказилось волнами, лучи света заплясали от колец, бежавших по воде. В центре этого внезапного хаоса оказалось тело, стремительно погружающееся в воду. Евгений открыл глаза и увидел дрожащий лучик, который медленно отдалялся от него. По телу пробежала дрожь, и все его мышцы сковало холодом. Этот холод был холоднее, чем взгляд его отца. Он был ему знаком. Приняв, что биться против него бесполезно, он продолжал медленно погружаться в океанскую пучину, заточенную в этих глазах.

Медленно распахнулись черные ресницы, и в лучах рассвета заблестела слезинка в холодных голубых глазах.

Евгений открыл глаза. Всего лишь сон. Медленно поднявшись, он сел на кровати и посмотрел в окно. Алые лучи солнца пробирались в комнату сквозь ветви деревьев за стеклом. В воздухе пахло гарью. Парень поднялся с кровати и направился к выходу из комнаты, но на полпути острая боль в колене решила остановить его планы. Остановившись у шкафа, он стиснул зубы в недоумении. Прихрамывая, он все-таки продолжил путь.

На кухне бабушка вовсю жарила оладьи. Хотя скорее сжигала до углей. Треск масла на старенькой маленькой металлической сковороде оглушал все остальные возможные звуки.

— Ты встал? — Старушка стояла в желтом фартуке, уперев руки в боки, держа в одной из них деревянную лопатку.

— Нет, лежу еще, не видно, что ли? — Лохматый Евгений пошел дальше до ванной.

— Ты мне не ерничай, сейчас как заряжу по шее… — бубнила бабка в ответ, но, поняв, что ее никто не слушает, остановилась, — есть будешь? — спросила бабушка Рая, когда внук вышел из ванной.

— Нет.

Парень удалился в свою комнату. Чувство голода давно не приходило к нему. Изредка по ночам, он заглядывал на кухню и ел, что под руку попадется, дабы просто не умереть от голода. Такая процедура прошла этой ночью, так что беспокоиться не о чем.

Ритмичное тиканье часов заполнило собой все пространство комнаты. Ни единого звука более. Терпеть эти звуки с каждой секундой было все более и более невыносимо. До следующего дня оставалось всего сорок четыре тысячи восемьсот шестьдесят два тика. Сорок четыре тысячи восемьсот шестьдесят один. Сорок четыре тысячи восемьсот шестьдесят. Сорок четыре тысячи восемьсот пятьдесят девять…

— Восемь, семь, шесть, пять… — Женя стоял лицом к стволу березы с прижатыми к глазам ладонями, — четыре, три, два, один! Кто не спрятался, я не виноват!

Мальчишка развернулся и мигом отбежал от дерева. Женя оглядел двор по периметру, в надежде, что заметит Маму за первым попавшимся кустом. Но не все оказалось так просто. Он побежал вокруг белых стен дома, чуть не споткнувшись об порог крыльца, но снова никого не обнаружил. Наверное, теперь мама решила играть серьезно! Значит, нужно ее искать в более серьезных местах. Тогда мальчик устремился в сторону небольшого старого и захламленного сарайчика. Но его дверь была заперта, а в разбитом окне виднелась только темнота и пыль. Может быть, она спряталась в палисаднике, среди цветов? Она же такая красивая и цветущая, что без проблем может слиться с кустами роз! Женя добежал до сеточного забора зеленого цвета и вцепился в него своими маленькими ручками. Он стал внимательно вглядываться в ароматные кусты. Как бы он ни старался, он не мог разглядеть ни одного цветка, который был таким же красивым, как его мама. Может, потому, что все розы хоть и очень красивые, но очень недружелюбные. Их нельзя обнять, а если попробуешь, напорешься на острый шип. Нет, маме точно здесь делать нечего. Но где же она тогда спряталась?

Где-то за его спиной раздался шепот. Женя вскочил и побежал на звук. Маленькие ножки побежали в сторону клумбы с розами, прямо под окном на кухне. И снова никого.

— Ладно, я сдаюсь! Я не могу тебя найти, мама! — звонкий голосок пронесся по двору. Но в ответ тишина. Мальчик выбежал на центр двора и снова воскликнул о своем поражении. Снова никого. Почему никто не отвечает? Мама больше не будет с ним играть? Или она пропала? На глазах невольно заблестели слезки, но тут снова раздался шепот, и снова со стороны роз. Женя прокрался к ним на цыпочках, но вновь никого не обнаружил. Вдруг из открытого окна на кухне снова послышался голос. Мальчик свел брови к переносице и злобно пошел в дом.

— Мама, мы же договаривались, в доме не прячемся! — Злобно кричал мальчик. Внезапно из кухни вылетел силуэт бабушки. Очень резкий и страшный.

— Цыц! Тихо! — Ее лицо стало еще злее, чем обычно. Оно скривилось в такой безобразной гримасе, а оттенок кожи напоминал желчь, — мама по телефону говорит. Ей срочно позвонили. Иди поиграй сам.

Бабушка вновь удалилась на кухню.

Женя был очень напуган, и, кажется, даже не дышал. Он просто попятился на цыпочках, к входной двери. Прикоснувшись к белой деревянной поверхности, он оперся на нее, и в тот же миг дверь раскрылась, и мальчик провалился вниз…

Тридцать девять тысяч четыреста двадцать семь, тридцать девять тысяч четыреста двадцать шесть, тридцать девять тысяч четыреста двадцать пять…