Красота

Никита Королёв, 2022

Красота. Высокая и низкая. Вечная и сиюминутная. Её воспевают и её боятся. Ей воздвигают храмы, ограждая её бархатными верёвками, но её же безжалостно оскверняют, втаптывая в грязь, сжигая, ровняя с землёй. Ей любуются миллионы или проходят мимо неё, не заметив. Она спасёт мир. Даже если это мир одного маленького человека, чья повседневность вдруг озарилась её светом…

Сегодня всё утро, да и почти весь день, я писал прощальное письмо мастеру. Пытался уложить в нём всю свою «историю болезни» длиною в три года и объяснить, почему ухожу из института. Писал, как обычно, долго, но, совсем не как обычно, увлечённо, только после отправки письма вспомнив, что вообще-то не завтракал и не обедал. Приготовил себе яичницу из трёх яиц, с сыром, беконом — и остававшимися на дне пачки начос. Всё-таки голод — двигатель творчества.

После завтрака я хотел сразу выйти из дома, чтобы сходить в поликлинику и запросить мою детскую медкарту — в армию попадать сейчас точно не стоило, так что я решил не откладывать вопрос своего отвода в долгий ящик (в противном случае, можно было в него сыграть), — но перед этим всё же немного посидел над музыкой, доводя до ума наш с братом многострадальный альбом.

День стоял пасмурный, серый и, сев в автобус, я поймал себя на уже привычном желании надеть тёмные очки — такие, чтобы была видна только дорога передо мной. За окном проплыли мрачные жёлтые фасады смотрящих на Волоколамку сталинок, и на остановке «Улица Марины Расковой» я вышел. Поднявшийся ветер гонял последнюю летнюю пыль и опавшие листья, с серого сгустившегося неба угрожающе моросило, и я, подгоняемый предчувствием сильного дождя, быстрым шагом пошёл вниз по Чапаевскому переулку.

В поликлинике мне сказали, что детскую медкарту мне может выдать только терапевт. Запись только на завтра, на 16 часов. Хорошо, получил талон и вышел. Пошёл дальше по Чапаевскому переулку, мимо сквера, кончающегося травяным склоном, с которого мы в детстве съезжали на ледянках и который, как выяснилось уже намного позже, был крышей общественного туалета. В наушниках у меня играли наши с Сашей песни, уже готовые к выходу в свет. Я, хоть и придирался к каждой мелочи, но в целом был доволен результатом — песни звучали, как царившая вокруг осень, — меланхолично, синевато-серо.

Я думал пойти к Жене, своей девушке, и, пока дома никого нет, записать гитару для новой песни — но ноги понесли меня на Ходынку: мысли о прогулке по ней разливались внутри приятным теплом.

Конец ознакомительного фрагмента.