Парадоксы интеллектуального чтива. Книга третья «Экономика России по Аристофану»

Николай Алексеевич Болотов

12 эссе, написанных в разное время, но парадоксальным образом (в унисон с древней комедией Аристофана) описывают современную российскую ситуацию почитания бога богатства Плутоса в презрении к богине Бедности.

Деньги и Богатство

(по-русски)

То, что экономика имеет косвенное отношение к наукам, для меня ясно, исходя из самого понятия «Экономика», происходящего от древнегреческого не буквально, но ближе всего по смыслу — «правило ведения домашнего хозяйства».

Мудрые древние греки не вкладывали в это понятие больше смысла, чем оно само по себе содержало. Правила ведения хозяйства у каждого свои, поэтому и результаты его ведения разнятся очень здорово. И никаких законов правильного хозяйства, гарантирующих успех, они даже и не предполагали.

В этом отличие правил экономики от, скажем, законов физики, которые не столь очевидны и требуют абстрактного эвристического мышления гениев, чтобы выявить закономерные изменения одного признака с изменением другого, в чётких количественных величинах.

Поэтому по физическим или химическим законам возможно проводить технические расчёты любых изделий, а по «экономическим законам», которым видимость науки окончательно придал Карл Маркс — нельзя.

Сейчас в России экономистов стало больше чем инженеров, да и нобелевских лауреатов по экономике в мире пруд пруди, а вот «предсказать» точно, будет экономический кризис или нет, все они, скопом, не могут. Всё тут на уровне бабки-гадалки.

К чему вся эта преамбула?

А к тому, что «гениальная» компилятивная формула Маркса

Т — Д — Т (товар — деньги — товар) есть плагиат общепринятых правил, известных человечеству почти испокон веков, во всяком случае, с тех времён, когда у производственных отношений первобытного труженика появились бытовые трудности в обмене своего избыточного продукта на другой, который он производить не может, но потребность в нем очевидна. Это тот конкретный случай, когда за одну овцу возможно выменять три меры зерна, но зерно владельцу овцы в данный момент ни к чему, а нужен хороший нож. Но проблема в том, что кузнецу в тот же момент овца не нужна, а требуется три меры пшеницы.

Конечно, все это можно запросто обменять на месте схода — на ярмарке, но всем надо же трудиться, а не торговать!

Поэтому, чтобы найти выход их положения, который наши предки нашли лет, этак, 6000 назад, обозначим хозяина овцы как «А», владельца зерна как «Б», а кузнеца за — «В».

Гениальная догадка всегда приходит к тому, кто в ней больше всего нуждается.

В нашем случае «А» вспомнил, что у «Б» на стене его хижины весит красивое ожерелье из раковин, которое прошлый раз понравилось на ярмарке — «В».

Находчивый «А» выменял у «Б» эти ракушки за овцу и побежал за тридцать километров к кузнецу «В», за усердие, получив позарез ему нужный нож.

Эта операция оказалась менее затратной, чем ожидание ярмарки пару раз в сезон.

Но лиха беда начало и наш «А» выменял по случаю, на свой страх и риск, ещё несколько снизок раковин, которые, опять же по случаю, помогли ему в обмене своего товара уже с гончаром.

Такие «открытия» не могли кануть в лету ни у одного народа, если он действительно этнос (по греч. — народ) — то есть группа людей, объединённых общими признаками и интересами. Эта идея всем понравилась и раковины стали обменным товаром (деньгами) у различных индонезийских племён и не только у них. Для этого добывались раковины редких видов, нанизывались на верёвочку и эта примитивная, но очень портативная комбинация, стала обменными деньгами, имевшими все основные функции современных денег.

Каждая раковина — это качественная однородность уникальных свойств, одна денежная единица, а две — 2, три — 3, то есть снизка сохраняла количественную ценность в зависимости от числа денег, в любом месте, где эти раковины — деньги были узнаваемы. Они не должны существенно менять свои свойства, если их делить на мелкие части или объединять в одну крупную часть.

Они хорошо хранились при любой погоде на протяжении длительного времени и были относительно безопасными при различных видах транспортировки, обычно на шее.

В различных регионах мира использовали в качестве денег различные вещи (товарные деньги): у ряда племён индейцев Южной Америки деньгами служили разные ракушки и жемчужины, в Новой Зеландии в качестве денег использовались камни с отверстиями в середине.

Эти деньги имели Вес…

И уж точно «деньги» эти имели стоимость. Просверлить дырку в таком камне и сейчас представляется проблемой, а 3000—4000 лет назад и подавно!

Во многих странах в качестве денег использовался скот, меха и шкуры животных, эти формы денег были наиболее древними и распространёнными.

В некоторых странах деньгами служили продукты, получаемые от возделываемых культур. Так в Древней Мексике, Никарагуа, Гондурасе в качестве мелких денег употреблялись бобы какао. В некоторых областях Перу и Боливии ту же роль играл перец, в других областях Америки — листья табака, в Монголии — кирпичный (прессованный) чай.

В качестве «денег» на Каролинских островах использовались копья, куски известняка (глыбы диаметром до 2 м) и даже свиные хвостики. Связки свиных хвостиков достигали иногда 12 метров.

На острове Яп существовали женские и мужские деньги. Женщины использовали браслеты из раковин, мужчины каменные жернова.

В Древнем Риме с наёмными воинами расплачивались мешочками соли, и появившиеся позднее монеты назвали soldo (от названия монеты происходит soldato — «солдат»).

Особой популярностью на рынках островов Индийского океана и на берегах Западной Африки пользовались раковины каури, известные и в эпоху Средневековья на Руси и в Балтии. Конкистадоры в XVI веке получали золото индейцев в обмен на нитки стеклянных бусин. Вплоть до XVIII века европейцы, посещавшие Индонезию и Филиппины, вели обмен с островитянами при помощи зёрен перца и прочих пряностей.

На некоторых островах Океании и сейчас вместо денег применяются старинные бронзовые пушки, съедобные ласточкины гнёзда, браслеты, раковины, большие круглые камни (до 4 метров в диаметре и весом до 1 тонны), зубы животных, перья попугая и т. д.

У многих народов единицей ценности и платежа был раб.

На Руси помимо всего прочего могли использоваться соляные бруски.

Позднее в качестве денег стали использовать слитки и обрубки из металлов.

Постепенно роль денег повсеместно перешла к металлам.

Вероятно, сначала это были металлические предметы (наконечники стрел и копий, гвозди, утварь), затем слитки разной формы. С VII века до н. э. в Китае в обращении появляются чеканные монеты. Быстрое распространение монет связано с удобством их хранения, дробления и соединения, высокой относительной стоимостью при небольшом весе и объёме, что очень удобно для обмена.

Властители малоазийского государства Лидия в V в. до н.э. совершили настоящий переворот в истории денег: средства платежа приняли самую удобную форму — круглую.

Лидийская рубленная монета — золотой статор VI век до н. э.

Это были монеты из сплава серебра и золота. Круглая форма позволяла технологически удобней чеканить маленькие золотые слитки, на которые наносились титулы правителей, изображения, указывающие на происхождение и номинал монеты.

Изображения богов на монетах являлись их мистической охраной, в том числе и от фальшивомонетчиков, поскольку считалось, что не каждый жулик осмелится отчеканить «ложный» божий образ.

Сразу же эту новинку переняли древние греки.

С их подачи все первые денежные единицы были весовыми мерами зерна — мина, сикль, лира, фунт.

Всё это — Действительные деньги (выражены золотом, серебром или другими драгоценными металлами) — то есть деньги, номинал которых соответствует реальной стоимости, стоимости металла, из которого они изготовлены. Это нам следует запомнить, потому что исторически выделяется четыре основных вида денег: товарные, обеспеченные, фиатные и кредитные.

Но нас больше интересуют товарные деньги из драгоценных металлов, как основа для хранения и накопления богатства во все времена.

Русская нашейная гривна

В древней Руси мерой стоимости была серебряная гривна. Название и происхождение этой денежно-весовой единицы обмена произошло от древнего женского украшения — ожерелья — Гривны, обычно изготавливавшегося из серебра с инкрустацией драгоценными камнями. Вполне резонно было принять за крупную денежную единицу серебряный слиток примерного веса со средним ожерельем.

По самой распространённой версии, русское слово «деньги» (единственное число «деньга») произошло от тюркского «тенге». В свою очередь в тюркские языки слово пришло, по всей видимости, из Персии.

Тенге (данек в арабских странах; дангх в Персии; танка, тангка или таньга на Цейлоне, в Тибете и в Непале; таньга или теньга в Хивинском и Кокандском ханствах, в Бухарском эмирате) — повсеместно первоначально мелкая серебряная, а затем медная монета в странах Востока.

Иногда так же называли ещё и греческий обол (например, плату за перевоз усопших в загробный мир составляла один обол — танка Харона).

В «Хождении за три моря» у Афанасия Никитина (XV век) российские деньги называются рублями, а индийские и китайские деньги также называются стереотипно: тенка, тенки.

В книге указывается и дробность древних денежных единиц в различных видах платежа.

Например, «а родится дитя бѣло, ино гостю пошлины 300 тенекъ», «Почка алмаза новой копи по пять кени, чёрного — по четыре — шесть кени, а белого алмаза — одна тенка».

В настоящее время тенге — денежная единица в Казахстане, а также разменная монета в Туркмении.

Со времени формирования централизованного государства на Руси и начала регулярной чеканки монеты в Москве, деньгой стала называться монета «сребреник» достоинством в полкопейки, то есть одна двухсотая рубля. Кроме деньги, были и другие монеты: полушка — полденьги, одна четвёртая копейки; копейка; грош — две копейки; алтын — три копейки.

Первая русская деньга

Не удивляйтесь такой дробности. Ведь уже алтын был внушительной суммой: «Не было ни гроша, да вдруг алтын!»; пятак — пять копеек; гривенник — десять копеек; пятиалтынник — пятнадцать копеек; двугривенник — двадцать копеек; полтина — полрубля, то есть пятьдесят копеек; а рубль это основная единица.

Собственно деньга как-то не особенно прижилась в русском лексиконе, видимо из-за её малой стоимости, что лишний раз говорит о специфической особенности отношения русских к богатству…….

Однако о том мы поговорим дальше, а сейчас ответим на вопрос, откуда взялся рубль, вместо деньги?

Существует множество версий происхождения слова «рубль». Основные расходятся в деталях, но сходятся в том, что однокоренным является глагол «рубить». При этом вполне очевидно, что надо было что-то рубить. Продолговатый новгородский слиток гривны, весивший 196—200 граммов по тем временам, был очень крупной денежной единицей.

Поэтому в Москве использовался половинный обрубок — отрубок — «рубль гривны».

В других княжествах более распространённой была четверть гривны, которая могла дробиться и далее в «рублях» — кусках серебра с зарубками, означавшими их вес.

Другая версия происхождения названия гласит, что «рубль» является однокоренным со словом «рупия», что означает «обработанное серебро».

Я за объединение этих версий, исходя из вида первых русских рублей. Они скорее напоминают плохо обработанное серебро, чем просто обрубки гривны.

Наши древнерусские деньги относятся к товарным деньгам (натуральным, действительным, настоящим) то есть к деньгам, в роли которых выступает товар, обладающий самостоятельной стоимостью и полезностью. Они могут использоваться не только в качестве денег: например, золотую монету можно переплавить в ювелирное украшение.

Именно такими деньгами являются все виды товаров на начальных этапах развития товарного обращения (скот, зерно, меха, жемчужины, ракушки и т. п.).

Интересно, что Адам Смит рассказывал, что в его время (XVIII век) в некоторых шотландских селениях между рабочими был распространён обычай платить торговцам вместо мелкой монеты железными гвоздями, которые охотно принимались и имели вполне определённую стоимость.

Но наибольшую стоимость имели во все последующие времена металлические деньги — медные, бронзовые, серебряные, золотые, платиновые — полновесные монеты.

Постепенно товарные деньги уходили из оборота. Они слишком дороги в изготовлении. Стоимость их изготовления должна была соответствовать их номиналу, иначе натуральные деньги не будут исполнять роль идеального товара, выступающего эквивалентом стоимости других товаров.

В то же время, с развитием экономики потребность в деньгах увеличивается, что делает денежную систему государства слишком дорогой. В настоящее время «настоящие» товарные деньги используются как средство сбережения и накопления богатства.

В альтернативе к ним стоят «фиатные» (символические, бумажные, декретированные, ненастоящие) деньги — деньги, не имеющие самостоятельной стоимости или она несоразмерна с номиналом. Как ни странно, но ненастоящие деньги кое-где появляются раньше, чем монеты из драгоценных металлов.

На нижерасположенном фото представлены фиатные — керамические изделия фигурки — деньги древних шумеров. Видимо, голова овцы обозначала цену товара, равную стоимости овечьей головы, а керамическая фигурка быка (с оттиском гербового знака города) в конкретном городе приравнивалась к стоимости быка.

Другими словами это были первые, обеспеченные товаром, ассигнации для оплаты сделки. Эти фигурки могли быть обменены по предъявлению на живых овец, коз, быков и т.д..

Первые шумерские мины в порыв бартера

Для посвящённых же в тайны клинописи предназначались более удобные в обращении керамические катушки (правый снимок) — 5 мин, что равно стоимости 5 весовых шумерских мер зерна с возможной расширенной интерпретацией стоимости, своеобразной распиской в получении товара.

Эти шумерские ноу-хау предвосхитили все неудачные попытки различных государств перейти от фиатных денег к настоящим. С ростом экономики золота и серебра, и даже меди, не хватало для обеспечения объёма, как мы сейчас говорим, всего ВВП страны. Поэтому первоначально полноценные деньги мошенническим путём, что вполне естественно для денег вообще, постепенно превращались в фиатные.

В одном из среднеазиатских кладов медных монет встречаются монеты, надпись на которых говорит: «перед тобой дирхемы», т.е. серебряные монеты. Оказывается, медные монеты серебрились, на них писали слово «дирхем», и они выпускались на рынок как серебряные монеты. Фактически они ничего не стоили, но хорезмшах и его казна расплачивались ими как серебряными. Население, конечно, знало, что монеты обманные, но должно было их принимать и употреблять в торговле как настоящие серебряные деньги. Отказаться от приёма таких денег никто не мог. Так из столетия в столетие «портились» монеты. Они уменьшались в весе, в серебро и золото добавлялись дешёвые металлы.

А кое-кто из государей умел повернуть этот процесс в обратную сторону и не за сто долгих лет, а за неделю — другую.

Дионисий I, тиран Сиракуз, в начале IV в. до н.э. под страхом смерти заставил жителей сдать в казну всю имеющуюся у них монету. Затем он распорядился перечеканить её. Новые драхмы были объявлены равными двум старым. Новыми монетами Дионисий рассчитался с жителями. И те ушли, унося фактически половину сбережений.

Древнейшие банкноты (судя по найденным останкам) могли быть отпечатаны в Китае. В 1273 г н. э. Кубла Хан выпустил бумажные записки, сделанные из тёмно-красной коры и отмеченные его печатью и подписью казначея. Кван — это древнейшие уцелевшие бумажные деньги.

В России первые бумажные деньги (ассигнации) были введены при Екатерине II (1769 г.).

Сейчас все современные денежные системы основываются на фиатных деньгах (то есть знаках стоимости, заместителях реальных денег). Хотя фиатные деньги не имеют ценности, они способны выполнять функции денег, поскольку государство объявляет их законным платёжным средством на своей территории.

Фиатные деньги могут быть «обеспеченными или необеспеченными». Обеспеченные — деньги, которые могут быть обменены по предъявлению на фиксированное количество определённого товара или товарных денег, например на золото или серебро. Фактически, обеспеченные деньги являются представителями товарных денег.

Однако на сегодня, после отмены золотого стандарта, банкноты больше не гарантируются обменом на фиксированный товар и превратились в символические деньги, сохранив прежнее название.

Для нас это особенно важно.

Так как нас в этом эссе будет интересовать не то, как деньги способствуют товарному обмену, а как они стали средством накопления богатства, то есть другой основной функцией денег.

Эта функция более молода, чем первая — обменная. Как только появился первый «купец» — человек, которому данные товары не были нужны сами по себе, но он знал, где их можно продать — появилась формула, которой первый купец не знал, поскольку ещё Карла Маркса не было, но он здорово умел ею пользоваться по схеме Д — Т — Д.

То есть купил на деньги товар в одном месте, а потом его выгодно продал, желательно за морем, «где телушка — полушка, да рубль, перевоз», за большие деньги. Деньги, описывающие в своём движении этот цикл, превращаются в капитал, становятся капиталом или средством накопления богатства.

Пока деньги — средство товарообмена — это необходимое простецкое экономическое изобретение человечества, но когда они суть средство обогащения и накопления богатства — это уже тема психологии человека. И нам интересно разнообразие философии богатства у разных этносов, особенно у того, который — русский!

В общем, накопительная специфика денег оформляется

в экономике в виде закона Коперника — Грешема.

Закон Коперника — Грешема гласит: «Худшие деньги вытесняют из обращения лучшие», где под хорошими подразумеваются деньги, внутренняя стоимость которых выше либо равна номинальной стоимости. Закон был особенно актуальным во время существования серебряных и золотых монет. Так, при понижении содержания ценных металлов в монетах при сохранении прежней номинальной стоимости, ранее существовавшие монеты быстро выходили из употребления. Это объяснялось тем, что люди предпочитали сохранять хорошие деньги, расплачиваясь плохими.

Вроде бы всё ясно, хочешь сохранить клад надолго, закапывай в землю хорошие деньги. Но тут своё слово сказал очередной нобелевский лауреат, уточнив закон математика, экономиста и астронома — Коперника.

Лауреат Нобелевской премии по экономике 1999 года Роберт Манделл дополнил закон Коперника — Грешема: «Плохие деньги вытесняют хорошие, если они имеют одинаковую цену».

Воистину надо быть нобелевским лауреатом по экономике, чтобы заблудиться в двух соснах, уточняя современной «экономической эрудицией» закономерности известные уже в 1526 году.

Закон Коперника — Грешема более мудро гласит, что вытеснение хороших денег из обращения плохими происходит всегда и даже тогда, когда их покупательная стоимость и не одинакова.

Ни одному российскому купцу начала прошлого века не пришло бы в голову закапывать в кубышку, в лихие времена, царские ассигнации, керенки или советские рубли. Он, вопреки, премудрым лауреатам, для этой цели использовал золотые червонцы царской или советской чеканки 1923 года.

У меня вообще складывается впечатление, что во все времена русский богач плохо представлял себе, как преумножить своё богатство или даже просто сохранить. Поэтому в критические времена всё складывалось в горшок и закапывалось неподалёку, в саду.

Существует в русской философии мнение, что мы русские вообще не рассчитаны на богатство. Я как то не очень это понимаю, но давайте сошлёмся на одноимённую публикацию Александра Прохорова (Русская модель управления).

По моему — проще не скажешь.

«Отношение русских к деньгам и богатству весьма своеобразно — сама возможность обогащения как бы не предусмотрена традиционным русским воспитанием и образом жизни; ни рассчитан русский человек на богатство. Если же он разбогатеет, то чувствует некоторую растерянность и не знает, что теперь делать. Нередко он начинает блажить, сорить деньгами, как «новые русские». Например, миллионер Савва Морозов финансировал революционные марксистские организации, которые добивались ликвидации Морозова и прочих фабрикантов как класса. Другие богатеи просто швырялись деньгами — жгли их прилюдно, били зеркала в трактирах, шумно пропивали, содержали около себя своры родственников и знакомых, жертвовали на всевозможные общественно полезные и бесполезные нужды.

На свою деятельность предприниматели смотрели не только и не столько как на источник наживы, а как на выполнение задачи, своего рода миссию, возложенную Богом или судьбой. Про богатство говорили, что Бог дал его в пользование и потребует по нему отчёта, что выражалось отчасти и в том, что именно в купеческой среде были чрезвычайно развиты и благотворительность, и коллекционерство, на которые смотрели как на выполнение какого-то свыше назначенного долга. Нужно сказать, что в России вообще не было того культа богатых людей, который наблюдается в западных странах. Не только в революционной, но и в городской интеллигенции к богатым людям было не то что неприязненное, а малодоброжелательное отношение. Даже в купеческих группировках на бирже богатство не играло решающей роли.

Аристократы проигрывали свои состояния в карты, кормили целые таборы цыган, устраивали батального размаха охоты и т. п. «Некоторые из знаменитого российского дворянства считают за помрачение знатности своей сойти до мещанской бережливости.

«Умножение долгов почитают они единственным и благороднейшим промыслом», — писал Сумароков.

Служив отлично — благородно,

Долгами жил его отец,

Давал три бала ежегодно

И промотался наконец, —

писал Пушкин об образе жизни Онегина-старшего. Младший, судя по роману, продолжил традицию.

Европейцы с детства знали, как жить в соответствии с достатком. Если доход, скажем, тысяча гульденов, то положено иметь свой дом, если пять тысяч — пару лошадей, если десять тысяч — большой особняк с фонтаном, а если миллион, то иметь коллекцию старинной живописи и проводить лето на Ривьере. Есть правила, как вести себя сообразно со своим богатством.

Можно много рассуждать на эту тему, а лучше один раз посмотреть на бытовую сценку фламандской семейной идиллии начала 16-го века.

Массейс (Меняла с женой 1520—1515 годы, Масло, дерево, 71х68)

Небольшая картина Квентина Массейса показывает, с каким благородством и достоинством ростовщик меняла с женой рассматривают доставшуюся им почти затак ценную брошь. Я думаю, что Крамской или Репин изобразили бы русского ростовщика, с которым русская интеллигенция имела «частое несчастье» общаться, совсем в другом физиономическом ракурсе.

Но психология психологией, а мы сейчас говорим о богатстве…….Русские же не умели и не умеют быть богатыми — в обществе отсутствовали стереотипы поведения богатых людей. Этих правил нет и сейчас. Достаточно посмотреть российские фильмы-лубки якобы о жизни «новых русских», чтобы убедиться — представления населения о богатстве не изменились с XIX века, когда крестьяне искренне полагали: «На царе-батюшке золотые лапти, бархатные обмотки, везде зеркала да мебель магазина».

Этот прообраз богатого человека генетически заложен в психике россиянина. Прохоров правильно подмечает, что по-настоящему богатых людей до XVIII века было всего-то несколько сотен семейств, на протяжении большей части XVIII — несколько тысяч.

Общество жило по своим российским общинным понятиям.

Западных наблюдателей всегда поражало то обстоятельство, что при небольшом (почти единичном) для любой местности богатого, по меркам Европы, князя, его крестьяне жили заметно лучше, чем крепостные в Европе.

Откуда им было взять адекватный западному богатству образ жизни? Тем более, если на такую ситуацию исторически накладывается сталинская эпоха мирового социализма. «Желания людей становились все более непритязательны, — пишет Е. Ю. Зубкова о сталинской эпохе, но эти слова характеризуют отношение к богатству на всем протяжении русской истории. — …Набор благ, составляющий для большинства современников „предел мечтаний“, оскудел настолько, что стабильная зарплата, дающая возможность прокормить себя и семью, постоянное жилье, пусть даже комната в коммунальной квартире, уже считались подарком судьбы, настоящим счастьем. Восприятие счастья как отсутствие несчастья формировало у людей…особое отношение к жизни и её проблемам».

Вот это точно!

Восприятие счастья, как отсутствие несчастья!

Но философские рассуждения о богатстве и бедности нельзя привести в состояние, хотя бы временного перемирия, без привлечения истории страны.

Факт множественного отсутствия богатых людей во все времена в России, не вызывает сомнений. Однако всё-таки богатые князья, воеводы и наместники были. Отчего они не сохранили своё богатство в потомстве, скажем, как те же Ротшильды?

И почему единственными историческим «памятниками» богатству были только изредка встречающиеся клады ценных монет?

Отчего запрятанный горшок с серебряными монетами — единственное средство на Руси сохранить хоть что-нибудь?

Дело в том, что в России почти во все времена невозможно было передавать из поколения в поколение сколько-нибудь значительные накопления. А возможностей потерять имущество довольно предостаточно.

Во-первых, к этому приводили постоянные войны, преимущественно с кочевниками. Война с этим противником более разорительна, чем война с оседлым государством. Согласно исторической теории войн население оседлых земледельческих странах делится на воинов (комбатантов) и мирных жителей (нон-комбатантов). Боевые действия не являются всенародным занятием. Если два земледельческих государства в ходе военных действий поубивали друг у друга больше половины мужского населения, то война прекращается автоматически — некому пахать землю, урожай падает. Обеднение страны не позволяет содержать армию. Война временно прекращается сама собой из-за того, что войско мельчает. Ждут, когда вырастет следующее поколение работников, которое сможет прокормить следующее поколение воинов.

Неудивительно, что в европейской истории были и Столетняя, и Тридцатилетняя войны, а уж про семилетние и говорить нечего. Английский историк Роуз писал о войнах европейского средневековья: «Мы не должны смотреть на войну той эпохи как на нечто подобное тотальной войне современного общества: она была скорее способна поглотить избыток жизненной энергии общества, нежели обескровить его; она в основном занимала только тех, кому нравилось ею заниматься. И она не была продолжительной: она то вспыхивала, то угасала, особенно на море, где были длительные интервалы, когда ничего не происходило».

Так было во все века в западной Европе. Как только её государства оправлялись от неурожая или нашествия чумы и прирастали численностью мужского населения — потенциальных воинов, церковь объявляла очередной крестовый поход «ко гробу господню», чтобы обогатиться за счёт военного грабежа.

Иное дело кочевая война. Экономика кочевья такова, что для выпаса скота требуется лишь около 20% мужчин племени.

«Таким образом, из производственной сферы (небольшим числом ремесленников здесь можно пренебречь) высвобождался труд восьмидесяти процентов взрослых мужчин. Они могли целиком, профессионально посвятить себя войне. Эта особенность хозяйства кочевников позволяла им… наносить страшные удары земледельческим народам, значительно превосходящим их и численностью, и уровнем культуры».

Если в ходе набега племя потеряло 80% мужского населения, то с экономической точки зрения оно никакого ущерба не понесло. Достаточно по окончании войны разделить всех женщин между уменьшившимся в пять раз мужским населением, и продолжать воспроизводство и материальных благ, и населения. Поэтому война для них объективно является экономически выгодным занятием — понесённые потери компенсируются захватом чужого имущества.

В войне с кочевым народом нельзя было позволить себе потерпеть поражение, это приводило к подлинной катастрофе. Русская же система управления вырабатывалась именно в годы борьбы с кочевниками. Сначала с хазарами, потом с печенегами, затем с половцами, потом с татарами (причём каждая последующая волна кочевого нашествия была в военном отношении сильнее предыдущей, и в силу большей военной эффективности эти волны сменяли друг друга).

Если прибавить к специфическим военным лишениям России ещё и поборы со стороны властей постоянный армейский постой, помещичий произвол, вымогательство со стороны родственников и общины, пожары, разорительные неурожайные годы, то становится очевидной невозможность долговременного обогащения и передачи богатства по наследству. Что не отняли чужеземные супостаты — заберёт родное государство, что осталось от государства — заберёт барин, что не сумел отнять барин — заберёт община, что не заберёт община — заберут родственники и так далее.

Итак, нет стабильности — не будет постоянно растущего богатства — это как рефрен. А как у нас со способностью постоянно и честно зарабатывать?

Когда же свалится в руки обещанный пословицей воз денег?

Как можно разбогатеть?

А, знаете, как ни странно, но такая возможность в России есть, и не столь уж редкая, поскольку связана именно с периодической нестабильностью в стране.

В периоды нестабильного состояния общества, всегда появляются люди, которые могут пристроиться к каналам перераспределения и быстро обогащаться. В переломные эпохи радикальных реформ появляются целые прослойки нуворишей. Так было и при Иване Грозном, и при Петре I, и в начальный послереволюционный период, и в перестроечные и постперестроечные годы, да и сейчас их немало……

Наибольшая часть из них богатела благодаря успешной деятельности по перераспределению ранее созданных благ, другие — за счёт использования служебного положения, которое в суровые нестабильные годы становилось особенно прибыльным.

Конечно, это виды противозаконного обогащения, и государство российское во все времена пыталось с этим явлением бороться. Но всегда эта борьба была похожа на войну Дон Кихота с ветряными мельницами. Даже Петру Первому ничего не удавалось сделать. И чем больше он «выкачивал» ресурсов из нации на свои реформы, тем больше денег уворовывалось. О масштабах казнокрадства и коррупции того времени «говорят сведения о том, что из 100 собранных податных рубле попадали в казну только 30.

Это я не про коррупцию, которая была в России во все времена, но про специфику системы российского накопления денег и её сохранности. И не только при частной собственности, но и при её отсутствии в СССР. Перед скоротечной реформой 1947 года в Москве, в сберкассе при Центральном телеграфе, где традиционно держали деньги кремлёвские и цековские аппаратчики, ежедневный оборот увеличился с 88 тысяч рублей до 2 миллионов 200 тысяч рублей. Они точно знали, в отличие от всей остальной страны, что обменная реформа будет. Надо было срочно менять огромные для СССР суммы, при этом всеми возможными способами.

Сразу же, на сотни процентов, возросла выручка ювелирных и всех без исключения промтоварных магазинов, даже музыкальных! Покупались, в основном, фортепьяно, но не только. Выметалось все сплошь, до турецкого барабана, включительно!

Чтобы сохранить остатки товаров, магазины, по приказу ЦК КПСС стали закрываться на переучёт. Но это мало помогло, с прилавков коммерческих магазинов, которые торговали без карточек, но по значительно более высоким ценам, сметались колбасы, сыры, масло.

14 декабря 1947 года, после даты окончания обмена денег, местные банковские умельцы стали принимать вклады задним числом, так что большая часть «заработанных тяжким трудом денег» сохранилась, несмотря на наши предыдущие выводы о прошлых российских временах.

Это лишь говорит о том, что коррумпированное чиновничество в России никакая напасть не берет.

И чем страшнее эта напасть, тем избирательней коррупция действует. Ведь реформа 14 декабря 1947 года «О проведении денежной реформы и отмене карточек на продовольственные и промышленные товары» носила конфискационный характер, имевший целью сокращение денежной массы у коррумпированной части населения, оставшейся у неё после войны в результате её «антиконституционной» деятельности. И по оценкам некоторых экономистов наличная денежная масса действительно уменьшилась в три с лишним раза с 43,6 до 14 млрд руб. Но только с тем уточнением, что у коррумпированной элиты она фактически (в товарном отношении) возросла, при том, что по оценке Госбанка после обмена на руках у населения оставалось около 4 миллиардов старых, не обменянных рублей.

И я сам в то время был свидетелем тех «оставшихся» у населения денег, когда наутро 9-ти летнем пацаном, проходя мимо здания сберкассы, набрал в охапку несколько десятков тысяч рублей из ветром разметавшихся куч банкнот. На радостях отдал их деду, который похвалив меня за находчивость, сказал, что теперь есть чем растапливать печку.

Это так сказать мои детские недоумения в относительной стоимости денежных знаков.

А ведь при обмене денег был, казалось бы, установлен оптимальный порядок. При перерасчёте зарплаты деньги обменивались таким образом, что зарплата оставалась без изменения. По вкладам в Сбербанке суммы до 3 тысяч рублей обменивались также один к одному, по вкладам от 3 до 10 тысяч рублей было произведено сокращение накоплений на одну треть суммы, по вкладам в размере свыше 10 тысяч рублей изымалось две трети суммы. Те же, кто хранил деньги дома, при обмене получал один новый рубль за десять старых.

И вот в числе последних, как правильно посчитал ЦК КПСС, оказалось почти все население страны, хранившее свои «сокровища», как и посейчас принято, в загашниках, и которое в давке перед сберкассами, не успело обменять свои «богатства», хотя бы в пропорции 10:1. И это при том, что население страны было фактически нищим. После отмены карточек в конце 1947 года (в дореформенных ценах) при зарплатах большинства городского населения в 800 рублей килограмм ржаного хлеба стоил 3 рубля, пшеничного — 4 рубля 40 копеек, килограмм гречки — 12 рублей, сахара — 15 рублей, сливочного масла — 64 рубля, подсолнечного масла — 30 рублей, мороженого судака — 12 рублей, кофе — 75 рублей; литр молока — 3—4 рубля; десяток яиц — 12—16 рублей; бутылка пива «Жигулёвское» — 7 рублей; пол-литровая бутылка «Московской» водки — 60 рублей.

Как видим, особо не попируешь…..

И это только некоторые частности российского обогащения. Если денежная реформа 1947 года продемонстрировала растущую коррумпированность государственного аппарата при плановой экономике, то августовский кризис 1998 года наглядно показал размах коррупции в условиях дикого рынка. «Те, кто заранее получил доступ к информации о точной дате дефолта, смогли сколотить колоссальные состояния, — рассказывает депутат Госдумы Иван Грачёв. — Меня поразили суммы, которые перекочевали в карманы недобросовестных фирм и чиновников. Я знал, что многие чиновники играли на рынке ГКО, использовали другие возможности наживаться за счёт доступа к конфиденциальной информации, но августовский дефолт стал просто апофеозом…»

Нынешние «новые русские», несомненно, побили все рекорды своих исторических предшественников по эффективности «законных заработков». В результате имущественное неравенство в сегодняшней России достигло невиданного прежде уровня. Средний душевой доход 15% богатых в России в 10 раз выше, чем у 85% всех остальных российских граждан.

Привыкшее к уравниловке общество не имеет встроенных механизмов ограничения неравенства, и маятник по-прежнему попеременно движется то к казарменному равенству (в стабильной фазе), то к вопиющей нищете большинства на фоне сказочного обогащения немногих (в нестабильной фазе).

Наша психология считает, что в первую очередь богатеют те, в ком в меньшей степени развиты традиционные стереотипы поведения, люди, не получившие традиционного русского воспитания. Например, не связанные стереотипами общинной уравниловки представители национальных меньшинств.

Что касается русских, то чаще других материального успеха достигают люди, в силу каких-то частных причин выросшие не в семье, а, скажем, в спортивном или музыкальном интернате или в какой-то иной необычной среде.

Похоже, что тут психологи не ошибаются, что как раз и раскрывает глубинную суть русского менталитета общинной уравниловки. Ведь недаром из дюжины первых российских миллиардеров русских было 1—2 человека!

Про уравниловку, как основной критерий отношения российского общества к богатству следует сказать отдельно. Поскольку наскоро сколоченные богатства получены «неправедным» путём, что противоречит стереотипам уравнительного распределения, то русский этнос не может примириться с существованием богатых людей.

С другой стороны это же уравнительное распределение и периодические колебания системы управления то в стабильное, то в нестабильное состояние не давали людям шанса разбогатеть и надолго сохранить материальное благополучие, которое является важнейшим стимулом в системе либерального капитализма.

Таким образом, у россиян остался единственный альтернативный мотив, заставляющий людей трудиться по возможности более производительно, но лишь для обеспечения минимальных жизненных потребностей, а в крайнем варианте, для выживания и простого демографического воспроизводства по принципу «не до жиру, быть бы живу».

Вроде логично, хочешь жить, умей вертеться!

Или как говорили большевики — «кто не работает, тот не ест». Однако простота не всегда признак гениальности. А последняя фраза показывает плохое знание менталитета россиян интернациональным коммунистическим сословием.

Русская модель управления и самоуправления давным-давно выработала целый ряд самостийных механизмов, делавших излишней заботу о труде, даже ради собственного существования. Государственное перераспределение ресурсов позволяло и работящему, и неработящему, и умеющему, и неумеющему выжить примерно с одинаковой вероятностью. Механизмы такого перераспределения были различны в разные эпохи, имели отраслевые и региональные особенности, но суть их оставалась всегда одна и та же — каждый должен иметь возможность выжить независимо от того, успешно или неуспешно он работает.

Соответствующих примеров — просто «море». Начать хотя бы с воспринятого православием языческого обычая «толоки» — помощи, когда безлошадным или просто бедным крестьянам «мир» вспахивал землю, строил дом, выполнял за них те или иные работы.

Мероприятие это было, как и последующие коммунистические субботники, добровольно-принудительным. «На работу должны идти все, не желающего может принудить староста». При этом (что просто восхитительно гениально) помощь-толока, в соответствии с обычаями, была оформлена не как унизительная милостыня, а как праздник. На неё приходили в нарядной одежде, и заканчивалась она всеобщим угощением.

Удивительно, но «беспредельное» российское крепостное право практически обеспечивало пьяницам и дармоедам выживание, так как крепостные «души» стоили денег, нормальный барин не хотел их терять, и вынужденно их содержал.

Бедные бесплатно пользовались общинными благами, в частности, школами и церквями, построенными преимущественно за счёт зажиточных общинников. В результате, как и во всякой замкнутой социальной системе, в крестьянской общине постепенно увеличивалась доля бедняков, не имевших возможности самостоятельно обработать даже свой надел.

Более того, почти всегда в России можно было прожить, не работая вовсе. Например, нищенствовать. В Западной Европе нищенство, как антиконкурентное явление, преследовалось.

Либеральная демократия считает, что человек, который не участвует в конкуренции, но получает доход, тем самым подрывает общественную мораль и трудовую мотивацию. Он перераспределяет прибавочный продукт не в ту сторону, в которую нужно обществу, поскольку милостыня забирает часть дохода у эффективного хозяина в пользу неэффективного. Поэтому нищих, как правило, преследовали.

В средневековой Англии королева Елизавета издала специальный закон о бедных, по которому бродяжничество считалось преступлением. Были организованы работные дома, фактически каторги, где бродяг и нищих заставляли работать. Нововведение прижилось по всей Европе. Во Франции подобные заведения мягко именовались воспитательными домами, в Германии они откровенно назывались смирительными домами, но по существу и те и другие представляли собой тюрьмы для бродяг и нищих.

По мере развития европейской цивилизации отношение к нищим ухудшалось прямо пропорционально степени развития рыночной экономики. Как писал Гастон Рупнель: «В XVI веке чужака-нищего лечат или кормят перед тем, как выгнать. В начале XVII века ему обривают голову. Позднее его бьют кнутом, а в конце века последним словом подавления стала ссылка его в каторжные работы».

В России не было ничего похожего. Ещё «Домострой» предписывал: «И нищих, и малоимущих, и бедных, и страдающих приглашай в дом свой и как можешь накорми, напои, согрей, милостыню дай, ибо они заступники перед Богом за наши грехи». В последующие эпохи законодательство продолжило эту традицию. Александр I в указе от 1809 года предусмотрел строгие кары не против бродяг, а против виновных в «несмотрении за ними». Самих же бродяг полагалось препровождать к месту жительства «без всякого стеснения и огорчения».

Каково это видеть современному капитализму!

С нищими странниками уважительно обращались, кормили-поили, слушали их байки. Вспомните «Грозу» Островского…..Это поразительное благолепие особенно выразительно в северных деревнях. Там в сёлах имелись специальные приспособления, облегчающие процесс нищенствования. В домах ставили специальный жёлоб, который выходил из дома с тыльной стороны, где не было окон, чтобы нищего не было видно.

Бродяга стучал клюкой в стену, подставлял мешок, и по жёлобу ему «вслепую» сбрасывали еду. Как тогда говорили, «чтобы бедный не стыдился, а богатый не гордился».

Удивительная психология, обеспечивающая бродягам максимум моральных и физических удобств.

«Русское богатство» в 1879 году писало, что в Новгородской губернии «даже погорельцы не ходят за подаянием, а ждут и уверены, что каждый сам придёт к ним с помощью по силе и возможности». Помещики тоже не оставались в стороне. Так граф П. А. Румянцев предписывает оказывать крестьянам-погорельцам коллективную помощь, поясняя, что её «всякому взаимно ожидать надлежит».

Неудивительно, что количество нищих и бродяг в стране было огромно, что отмечалось иностранными путешественниками ещё в средневековье. В последующие эпохи нищие продолжали составлять немалый процент населения. В конце XIX века 80% нищих составляли профессионалы, для которых попрошайничество было более лёгким, чем работа, способом заработать на пропитание. «В сельской местности существовали целые нищенские гнезда — деревни, все жители которых жили за счёт профессионального нищенства. Доходы опытного нищего определялись в 15—20 рублей в месяц (что равнялось заработку квалифицированного рабочего)».

В Москве с давних пор было ходовым слово «пожарники», хотя имело совсем другое значение, отличное от общепринятого. Погорельцы, настоящие и фальшивые, приходили и приезжали в Москву семьями. Бабы с ребятишками ездили в санях собирать подаяние деньгами и барахлом, предъявляя удостоверения с гербовой печатью о том, что предъявители сего едут по сбору пожертвований в пользу сгоревшей деревни или села. Некоторые из них покупали особые сани, с обожжёнными концами оглоблей, уверяя, что только сани и успели вырвать из огня. «Горелые оглобли», — острили москвичи, но всё-таки подавали».

Неудивительно, что государство, в критические моменты существования, озабоченное проблемой повышения трудовой мотивации, начинает бороться с нищенством.

В своё время Пётр I, « прорубив «окно в Европу», энергично взялся за нищих.

«Нищим по улицам и при церквах против прежних указов милостыни не просить, никому не давать, по улицам не шататься; понеже в таковых многие за леностями и молодые, которые не употребляются в работы и наймы милостыни просят и от которых ничего доброго, кроме воровства, показать не можно, а ежели кто даст милостыни нищему, будет с него взят штраф 5 рублей».

Помещика, допустившего нищенствовать своего крепостного, ждал штраф в пять рублей (по указам 1702 и 1722 года). По тем же причинам в сталинском СССР в республиканские Уголовные кодексы были введены статьи, карающие за бродяжничество и нищенство.

Но это как эпизод……..

В целом на протяжении большей части русской истории преобладает доброжелательное отношение к нищенству. Более гуманное, чем в Европе, отношение к нищим обусловлено обилием причин, по которым русский человек мог оказаться без средств к существованию. Этих причин было просто «тьма» — «от тюрьмы да от сумы не зарекайся!».

В этом отличие русского нищего от западного.

В западных странах нищий с большой вероятностью являлся просто асоциальным человеком, ленивым и бессовестным, и общественное мнение так его и воспринимало. В России же вполне нормальный человек мог оказаться бродягой и нищим. Поэтому окружающие относились к нищим как к безвинно пострадавшим, им помогали, а не преследовали. Не случайно, что из всех более или менее развитых христианских стран, только в России сохранился обычай материальной помощи родственникам.

Если в западной стране подросшие дети уходят из родительской семьи, они будут вынуждены экономить на всем, у них будет более скромный стол и обстановка, но голодать им не придётся. В России, периодически переживающей трудные годы нестабильного режима, помощь родственникам вплоть до самого последнего времени являлась абсолютной необходимостью. Если родня не помогала, то наименее устроенные в жизни люди могли просто умереть.

Поэтому традиции родственной взаимопомощи у нас по инерции сохраняются. До сих пор считается, что плохие родители — это те, кто не может дать своим внукам (о детях и говорить нечего) высшего образования. Иностранцев удивляет, когда они сталкиваются с патриархальностью материальных отношений в русских семьях, где взрослые дети, сами имеющие детей, не стесняются принимать материальную помощь от своих родителей.

На Западе так не принято.

«В современном российском контексте это нередко выражается в том, что родители продолжают содержать даже женатых детей. Поддержка детей и внуков вообще выходит за рамки рыночных отношений — как прямых, так и косвенных», — пишет английский исследователь Теодор Шанин. Но он не понимает, что генетическая память русского народа ещё помнит голод, и помощь родственниками воспринимается как жизненно необходимая вещь. Однако такое положение дел, естественно, затрудняет функционирование системы материального стимулирования. Молодёжь долгие годы «ищет себя», сидя на родительской шее, вместо того, чтобы по-настоящему вкалывать и зарабатывать.

Исходя из всего выше написанного, становится странным, что люди вообще соглашаются работать. Первый стимул — работа для обогащения — отпал в силу уравниловки, второй возможный стимул — работа для поддержания существования — отпал в силу благоприятного устройства русского общества, когда все помогают ленивому, пьяному и убогому. Лень была экономически обусловлена и не могла не стать чертой национального характера.

Как в русском языке звучит расчёт с работы?

— «Уволить», то есть дать волю, освободить, облагодетельствовать.

Во всем мире рассчитывают с работы и выгоняют, а у нас дают «вольную»!!!

По-английски невыход на работу звучит как «отсутствие» (абсентеизм), без какой-либо эмоциональной окраски этого факта. В русском языке в данном случае употребляется особый термин — «прогул», от слова «гулять», отдыхать на свежем воздухе.

Невыход на работу как праздник! Это только в советской песни звучало: «Трудовые будни — праздники для нас!». Русский язык не обманешь, он откровенно показывает, что для нас праздник. Как гласят популярные поговорки — «Работа не волк, в лес не убежит», «Работа дураков любит».

Конечно это великая вещь — социализация русской общины, позволяющая выжить практически всякому юродивому.

Это очередной несимметричный русский ответ либеральной демократии — как предпосылка перспектив выживания государства в эпоху глобализации. Не за счёт конкурентного обогащения, а при помощи сверх способности к выживанию. И пренебрежение к «излишнему» богатству русского этноса в этом плане следует считать за прогрессивный признак, способствующий конкурентоспособности нации, при всем видимом её нежелании участвовать в этой мировой глоболистической эпопее!

Однако у социологов есть и другая альтернатива. Они считают, что для выживания в условиях конкурентной глобализации России срочно нужно находить паритет между жестокостью конкуренции и благолепием общинной взаимопомощи.

И я уверен, что посылы этого в многообразии русской нации есть. Меня поражало состояние, хорошо известной мне интеллигенции, да и не только её, в кошмарные 90-е годы. Тогда целые институты и заводы продолжали работать даже тогда, когда служащие месяцами не получали зарплату. Таких «трудоголиков» были многие тысячи. Ничего подобного на меркантильном западе быть не может.

Над этим феноменом вполне можно подзадуматься!

Но это уже другая тема, а мы и так удалились от нашей.

Напомню, что она про отношение русской нации к символу богатства. В русском фольклоре не закрепилось уважительного отношения к богатству. Если в сказке говорится — «жить-поживать да добра наживать», то под добром подразумевается самый необходимый набор имущества. Когда в сказке подчёркивается достоинство даже царствующего героя, то говорится о том, какой у него кафтан красивый, сабля острая, конь резвый, терем высокий………Но никогда речи нет о цене и стоимости этого богатства. Не было в России больших личных богатств, передаваемых по наследству.

Не о чем было и сказки сказывать!

В России богатый, как и бедный, не имел никаких гарантий, никакой уверенности в завтрашнем дне. Не случайны русские пословицы «От тюрьмы да от сумы не зарекайся», «Всех денег не заработаешь», «Деньги что навоз — сегодня нет, а завтра воз» и множество других, пропагандирующих пренебрежительное отношение к деньгам, как к временному явлению.

Как правило, богатство не обеспечивало своему владельцу физическую безопасность, накопленное имущество не делало жизнь своего владельца продолжительнее и счастливее, чаще наоборот.

В этом состоит разительное отличие, скажем, от раннефеодальной Англии, по законодательству которой, «каждый, владеющий пятью наделами и при этом имеющий щит, кольчугу и отделанный золотом меч, является тэном» (дворянином начального ранга). То же звание жалуется купцу, «три раза переплывшему море за свой счёт». В более поздние времена «королевские приказы на протяжении XIII и XIV веков принуждали всех лиц, с годовым доходом в 20, позднее в 40 и 50, а один раз (в 1353 году) даже в 15 фунтов, принимать рыцарское звание.

В России стремление к обогащению не являлось столь действенным мотивом в деятельности людей, как это должно быть в нормальной, конкурентной экономике. Представьте, что будет, если из западного общества «вынуть» стержень — желание граждан разбогатеть — все общественное устройство рухнет!

А в России представление о неправильности и даже греховности тяги человека к достатку издавна было общепринятым. Исторические уравнительные правила жизни вынуждали зажиточных людей по возможности прибедняться. А раз надо скрывать имущество, то какой же смысл его зарабатывать?

Разбогатевший человек не становился более независимым, в каком сословии он родился, в том и помирал.

Конечно, были, исключения из правил, предприниматели, выкупившие себя из крепостной зависимости, — Морозовы, Прохоровы, Гарелины. Но их всех по пальцам можно пересчитать.

Однако, в противовес самому себе и всему тому негативу о русском менталитете, который я привёл выше, хочу сказать, что именно их трудом и трудами им подобных пассионариев, Россия в начале прошлого века рванула на 4-е место в мире по объёму ВВП.

Надо всегда помнить, что история не делается средневзвешенным уровнем любого этноса, будь он ленив, как русский или трудолюбив, как немецкий. Историю делает пассионарный дух тех самых единиц, про которые мы в данном эссе и не упоминали.

Видимо, в этом качестве русский этнос также необычайно живуч и неистребим историческими ненастьями, которых на русскую душу пришлось с великим избытком.

Таковы исторические качества российского богатства и общественного отношения к нему. Эти качества, совершенно естественно, вылились в психологию этноса и его философское кредо по данному вопросу. Западная демагогия либеральной демократии порицает российское пренебрежительное отношение к накоплению богатства, как исключительную «первобытную дикость», перенятую православием у язычества. При этом игнорируется то обстоятельство, что разное отношение у разных российских этносов к богатству весьма характерно. К примеру, уважительное отношение к предприимчивости и благосостоянию у иудеев. Спокойное отношение к богатству у буддистов и мусульман. Так что «упор» только на русских в этом плане — профанация.

Более того, при этом умышленно «забываются» заповеди отца философии католического христианства и протестантства — Аристотеля, который специально отделял от понятий экономики понятие «хрематистики». Прошу не путать его с общеизвестной нам хрестоматией (первое от древнегреческого — обогащение) — термина, которым Аристотель обозначал науку об обогащении, искусство накапливать деньги и имущество.

Аристотель противопоставлял хрематистику — накопление богатства, как самоцель, и экономику, как целенаправленную деятельность по созданию благ, необходимых для естественных потребностей человека.

К хрематистике Аристотель относился отрицательно, поскольку она не следует природе, а направлена на эксплуатирование. На неё работает ростовщичество, которое по понятным причинам ненавидится, так как черпает свою прибыль из самих денег, а не из вещей, к распространению которых были введены деньги. Деньги, должны облегчить торговлю, но ростовщический процент увеличивает сами деньги. Поэтому этот вид обогащения, по мнению Аристотеля, самый извращённый. Аристотель также полагал, что из-за хрематистики у людей появилось представление о безграничном имуществе и богатстве, однако он же предупреждал, что скатывание в хрематистику губительно.

Это почти точь-в-точь по российским понятиям «хорошего богатства» в отличие от «плохого». Не думаю, что языческие славяне читали «Политику» Аристотеля, но, видимо, прописные истины есть общий ген справедливости у всего человечества, за исключением, конечно, философии либеральной демократии.

Что касается русской классической литературы и философии, то определённей и чётче своё отношение к накоплению богатства ради богатства, чем Фёдор Михайлович Достоевский сказать невозможно:

«Я лучше захочу всю жизнь прокочевать в киргизской палатке, чем поклоняться немецкому способу накопления богатств. Здесь везде у них в каждом доме свой фатер, ужасно добродетельный и необыкновенно честный. Вся здешняя семья в полнейшем подчинении у фатера. Все работают, как волы и копят деньги, как жиды. Лет через 50 или 70 внук первого фатера передаст сыну значительный капитал, тот своему, тот своему, и поколений через 5—6 выходит сам барон Ротшильд или Комп. Право, неизвестно ещё, что гаже: русское ли безобразие или немецкий способ накопления честным трудом».

Психология и социальная, и экономическая суть этого способа «честного накопления» гениально убедительно показана А. С. Пушкиным. Я не могу не привести пересказ одной сцены его маленькой трагедии «Скупой рыцарь».

Это монолог старого барона — скупого рыцаря, спускающегося в подвал своего замка……

Как молодой повеса ждёт свиданья

С какой-нибудь развратницей лукавой

Иль дурой, им обманутой, так я

Весь день минуты ждал, когда сойду

В подвал мой тайный, к верным сундукам.

Счастливый день! могу сегодня я

В шестой сундук (в сундук ещё неполный)

Горсть золота накопленного всыпать.

Не много, кажется, но понемногу

Сокровища растут.

Смотрит на своё золото и узнает «в лицо» каждый золотой, вспоминая историю его получения:

Тут есть дублон старинный… вот он. Нынче

Вдова мне отдала его, но прежде

С тремя детьми полдня перед окном

Она стояла на коленях воя.

Шёл дождь, и перестал, и вновь пошёл,

Притворщица не трогалась; я мог бы

Её прогнать, но что-то мне шептало,

Что мужнин долг она мне принесла

И не захочет завтра быть в тюрьме.

Открывает один за другим сундуки, исповедуется перед самим собой:

Я каждый раз, когда хочу сундук

Мой отпереть, впадаю в жар и трепет.

Не страх (о, нет! кого бояться мне?

При мне мой меч: за злато отвечает

Честной булат), но сердце мне теснит

Какое-то неведомое чувство…

Нас уверяют медики: есть люди,

В убийстве находящие приятность.

Когда я ключ в замок влагаю, то же

Я чувствую, что чувствовать должны

Они, вонзая в жертву нож: приятно

И страшно вместе.

Всыпает деньги, благословляя их уход из мира людей:

Ступайте, полно вам по свету рыскать,

Служа страстям и нуждам человека.

Усните здесь сном силы и покоя,

Как боги спят в глубоких небесах…

Хочу себе сегодня пир устроить:

Зажгу свечу пред каждым сундуком,

И все их отопру, и стану сам

Средь них глядеть на блещущие груды.

Зажигает свечи и придаётся эйфории:

Я царствую!.. Какой волшебный блеск!

Послушна мне, сильна моя держава;

В ней счастие, в ней честь моя и слава!

Я царствую…

Его заботит только одна мысль:

О, если б мог от взоров недостойных

Я скрыть подвал! о, если б из могилы

Прийти я мог, сторожевою тенью

Сидеть на сундуке и от живых

Сокровища мои хранить, как ныне!..

Как видим, зарок Аристотеля неведом психологии накопления богатства на Западе. Западный мир кричит о «загадочности», именно, русской души только потому, что у народов западной Европы вследствие географической и исторической близости сложилось некое «родство душ» и характеров, а русская душа и русский характер не соответствуют этим стереотипам.

Россия с её «промежуточным» географическим положением — слишком азиатская страна для европейцев и слишком европейская для азиатов. Но загадочна она только для европейцев. Азиатские культуры и национальные характеры настолько своеобразны, отдельны, ни на что не похожи, что им и в голову не придёт считать особенно загадочными русских.

Русские легенды и сказки непонятны только западному духу. К примеру, сказка «Морозко» вызывает недоумение и даже негодование американцев. Что поучительного в лживой девочке-сиротке, которая зачем-то врёт Морозу, что ей тепло, когда она коченеет от холода?

И почему это придурковатый дед наказывает мачехину дочку, которая честно кричит, что ей холодно!

Сюжет сказки противоречит уставу мирового «американского монастыря», где царствует голый прагматизм. Иностранцам не понятен и чужд менталитет русского человека, для которого характерна повышенная деликатность, нежелание затруднить, совершенно независимо от требований здравого смысла. Он вполне может отказаться от предлагаемой еды, питья, услуг; часто именно такой бывает его первая реакция: «спасибо, не надо, все в порядке».

Недаром любимый герой русского фольклора — Иванушка-дурачок: потому и «дурачок», что его поведение противоречит «здравому смыслу». Он отдаст последний кусок хлеба какой-нибудь зверушке в лесу, не думая о том, что самому есть нечего, а потом эта зверушка помогает ему победить Кощея Бессмертного. В результате, совсем не по правилам западной логики, он получает и царевну в жены, и полцарства в придачу.

И «супермен» русских былин Илья Муромец, имея выбор богатым стать, жениться или погибнуть, на перепутье, рассуждает совершенно бестолково: — «Мне женитьба не ко времени, а богатство мне не к радости». И предпочитает в соответствии с русским духом сначала сразиться с врагами родины, а потом уж всё остальное, как получится. Сказка ложь, да в ней намёк… Вдумайтесь во все эти присловья, которые давно клишированы в речи и в нашем сознании. Они полны глубокого смысла……..

Русские народные сказки — «опасная» вещь для накопления богатства ради богатства.. Они с раннего детства внушают нам простую мысль, которая потом оборачивается «загадочными» реакциями. Быть богатым — плохо, а быть бедным — хорошо, все богатые плохие, а все бедные хорошие. Отсюда пренебрежительное отношение к любым материальным благам, как типичная характеристика русского сознания, русской культуры, совершенно непонятная и загадочная для англоязычных культур.

Видимо поэтому когда-то русские купцы, а сейчас «новые русские» так беззаботно сорят деньгами.

По мнению Ильина, корни подобного отношения к богатству следует искать в инстинктивном осознании общего богатства: «Богат вовсе не индивид — Иван или Пётр; богаты мы, народ в целом. Богат пространством и землёй, лесом и степью, цветами и пчёлами, дичью и пушниной, реками и рыбой; богат земными недрами. Тогда русский говорит: „у нас течёт молоко и мёд“, „хватит на всех и ещё останется“ — это древние изречения народной мудрости».

Именно «подсознательно ощущаемым богатством» объясняет Ильин «в русской душе необоснованную беззаботность, легкомысленную и иллюзорную уверенность, выраженную словами, которые едва ли знает какой-либо другой народ: авось, небось, и как-нибудь».

Ильин считает, что «это подсознательное чувство народного благополучия, возможно, и побуждает богатых русских проматывать своё состояние, которое часто или слишком большое, или слишком легко доставшееся, или вовсе неистощимо».

Русский язык с древности изобилует поучениями и пословицами, демонстрирующими преходящий характер богатства, его бессилие, его вредное влияние на человека. Например:

Лучше капля ума, чем вдоволь богатства;

Из богатств выше золота — книги;

Богат ждёт пакости, а убог — радости;

Богатство спеси сродни;

Богатство — вода, пришла и ушла;

Не с богатством жить, с человеком;

Не от скудости скупость вышла, от богатства;

Чем богатее, тем скупее;

Богатому черти деньги куют.

В этом смысле весьма символична разница в отношении к богатству у русскоязычных и англоязычных лексик. Она ярко проявляется в устойчивом английском словосочетании «бедный, но честный».

Русские люди недоумевают по поводу союза «Но» в этой фразе, так же, как американцы не могли понять сказку «Морозко». Действительно, в этом выражении данный союз подразумевает некоторое исключение из общего правила: то есть — вообще-то все бедные нечестные, а этот бедный, но честный. Потрясающее исключение для англосаксов!

По-русски «Но честный» могло бы звучать только в контексте «богатый, но честный». Мысль о том, что счастье не купишь, глубоко укоренилась в сознании русских. В этом плане интересную иллюстрацию даёт русская история. Ко второй половине XIX века некоторые русские купцы сосредоточили в своих руках значительные средства. Предприимчивость, оборотистость и деловые качества русских купцов были хорошо известны.

Но необъяснимое чувство вины за чрезмерное богатство заставляло наиболее «совестливую» часть купечества тратить огромные средства на строительство церквей, открывать больницы и школы, делать щедрые пожертвования в различные благотворительные организации. А их дети и внуки (не в пример высказываниям Достоевского о немцах) расходовали накопленные средства на развитие культуры и искусства: собирали богатейшие коллекции, финансировали развитие народных промыслов, открывали театры, поддерживали молодых талантливых художников.

Так, знаменитая Третьяковская галерея появилась в Москве благодаря средствам и энтузиазму представителя знаменитой купеческой династии Павла Третьякова, а Московский художественный театр был основан на средства другого московского купца Саввы Морозова.

Для многих из них меценатство и благотворительность обернулись полным разорением, как, например, для двух Савва — Морозова и Мамонтова. Но накопление денег само по себе для них не имело смысла и становилось своеобразным грузом на душе.

Россияне не немцы и даже не полчки

Самое интересное, что это качество специфического древнерусского менталитета слабо изменяется и в современных условиях. Я привожу рейтинговую таблицу социолога В. В. Кириенко ментальных характеристик русских и даже не немцев, а «продвинутых» в капитализм их славянских подражателей — поляков. значимого, до 16-го — наименее характерного. В ней представлены рейтинги по 16 признакам, по степени их значимости. Эти данные 2000 года показывают почти полное расхождение в характеристиках, за исключением, пожалуй, самых генетически присущих всем славянам: полному единству в непостоянстве и необязательности. Во всем остальном менталитет «приближенных» к англосаксам этносов разительно отличается от менталитета русских.

Видимо потому в современном российском обществе большинство населения согласно со старыми пословицами о бедности и богатстве. Мнения бедных и богатых слоёв общества, если и отличаются, то в гораздо меньшей степени, чем в предыдущей таблице (см. ниже таблицу по Аналитическому докладу. М.,2003).

Сказка (присказка) — ложь, да в ней — намёк!

В первой таблице расхождения были иногда в 6—10 раз, а в этой, всего лишь в разы. Хотя мнением делились радикально отличающиеся по благосостоянью группы. И что особенно характерно!…http://www.rptb.ru/test2/SOCOPROS/socopros702.html. Из таблицы очевидно, что и богатые и бедные россияне во многом мыслят одинаково. По философским понятиям относительно перспектив обладания богатством, почти полное единодушие. И богатые, и бедные считают, что проку от него немного: и ума за деньги не купишь, и оно уйдёт, как пришло, и вообще, не в деньгах счастье…….Значительные расхождения наблюдаются лишь в истоках приобретения богатства (первая и последняя графа). Богатые в полтора раза в меньшем количестве, чем всё население в целом, считают, что возможно таки честным путём у нас в России заработать деньги, и в 2,5 раза отличаются по весьма спорному признаку, кто скупее — богатый или бедный.

Особенно впечатляет тот аргумент, что богатые могут честно у нас работать. Я в это верю, поскольку им уж точно это известно, а мы можем лишь предполагать обратное.

Это меня радует!

Вот такие у нас получились «пироги» в выпечке богатства из бедности. Что можно сказать в заключение?

Единомыслие, пусть даже частичное, богатых и бедных россиян вселяет некоторые перспективы в дальнейшее развитие всего человеческого сообщества, которое сейчас зациклилось на либеральном капитализме.

Капитализм провозглашает индивидуализм священным. Он признает за каждым право стремиться к счастью, которое понимается как «общество потребления», всеми возможными и невозможными средствами.

Фактически, экономическая политика капитализма направлена на то, чтобы сделать богатых ещё богаче, а бедных — ещё беднее, и его мораль: не замечай того, что тебя не касается. Оттого, видимо, теоретики капитализма не замечают расширяющейся пропасти между экономикой (в понимании Аристотеля), как системы ведения хозяйства и хрематистикой (недаром она так неблагозвучна в русском языке). Хотя она не столь неблагозвучна, как подлинно вредна в качестве накопления капитала ради капитала. Капиталисты считают её за необходимую фондовую часть финансового рынка.

На самом деле, если всё упростить до проще простого, фондовый рынок есть тот самый горшок с сокровищами, который на время закапывается в землю и тем изымается из действующей экономики, а затем возвращается той же производящей материальные ценности экономике под соответствующий процент.

За счёт этой законной махинации «фондовые инвесторы», а на самом деле те же самые средневековые ростовщики — менялы и спекулянты валютой «зарабатывают» на ровном месте «плохие деньги», то есть не обеспеченные материальными ценностями.

В этом плане наивная марксистская формула кругооборота денег: Деньги-Товар-Деньги на фондовом рынке потеряла свою первоначальную сущность — инвестирования в производство материальных ценностей — ВВП. В ней товар, как материальная составляющая, исчез. Остались просто деньги. И даже не деньги, их номинация. То есть продаётся и покупается не товар в классическом понимании, а стоимость (некая цифра арифметики — цена) предприятия. При этом в истории фондового рынка бывали случаи вообще полного отсутствия конкретного предприятия (фирмы), которое торговалось по баснословным ценам в ауре раскрученного ажиотажного спроса.

И в этом плане меня поражает заумь экономистов, которая утверждает, что никто до сих пор толком не знает, почему возникает финансовый пузырь в экономике.

Лично я уверен, что он возникает на основе ажиотажного спроса, в основном, на «ценные бумаги», что приводит, в конечном итоге, к кризису. Однако чисто философски — это просто напросто обман ближнего на основе жажды дармового богатства по древнему принципу: дешевле купи — дороже продай, и не важно, что……Всё тут упирается в известную теорию большого дурака. Согласно постулатам этой теории, пузыри возникают в результате поведения позитивно настроенных участников рынка (дураков), которые каким-то чудом покупают слишком дорогие активы в надежде нажиться на их продаже другим «дуракам» по цене выше, чем купили они сами. Пузыри существуют до тех пор, пока одни «дураки» находят других «дураков» и перепродают друг другу очевидно дутые активы. Пузырь «накопления богатства» лопается, когда остаются только «величайшие дураки», которые отдали за актив цену, по которой больше никто другой этот актив покупать не хочет.

Это видимо так и есть. Только вот меня удивляет позиция современной экономики, которая благословляет это фарисейство хитроумных фондовых дураков в ущерб экономики реального производства. Ведь она (экономика) знает, что финансовый пузырь — это отклонение рыночной цены от реальной стоимости актива. Но при этом «великомудро» подсчитывает «рыночную стоимость» компаний путём умножения количества торгуемых на бирже акций на их стоимость. Так с каждым разом виртуальный мыльный фондовый пузырь может (с надеждами на барыши) раздуваться пока не лопнет.

В результате, по мнению некоторых экономистов, чтобы спасти их любимый фондовый рынок нужно напечатать сотни триллионов долларов, на всю стоимость этого рынка. Только вот они забывают, что на такую же сумму в этом рынке отсутствует реальный товар. А печатанье новых долларов только удвоит величину пузыря современного мирового фондового рынка.

И чем больше будет развиваться (раздуваться) этот «фондовый рынок», тем медленнее станет прогрессировать либерально демократическое сообщество, поскольку его богатство будет всё в большей степени становиться «липовым»……

Так что, в общем, данное эссе подсказывает философский выход из тупика психологии накопления ради накопления. Выше изложенное русское пренебрежение к такому психотипу богатства не является чем-то уникальным среди прочих мировых этносов. Мы уже упоминали, что такой принцип обогащения не поддерживается ни китайской философией (несмотря на тягу нации к торговле), ни индийской, ни даже мусульманской.

Вот я прикинул, что к чему, подсчитал, и ужаснулся!

Оказывается, вся демагогия накопления богатства ради богатства, выдаваемая за мировое самосознание современного общества, проистекает, исключительно, от далеко не полного миллиарда католиков и протестантов, религиозная иудейская психология которых почему-то автоматически переносится на весь 7-ми миллиардный мир человеческой цивилизации.

В этой арифметике я вижу неизбежность грядущих перемен.

Ведь с бедностью можно будет покончить только тогда, когда человечество перестанет посвящать свою жизнь служению «золотому тельцу».

Однако «золотой телец» это не просто образ — это устойчивая психопатия отнюдь не легендарного Мидаса, которая сама по себе не умрёт. Уверен, что в ближайшее время, в конце глобализации, в мире сгруппируется два лагеря — один «продвинутый», другой — «неистребимый»!

Во главе второго, как мне кажется, будет стоять русский менталитет, неспособный к накоплению богатства, но конкурентоспособный в выживании при небогатой, но достойной жизни. И скорее всего в результате выравнивания (в процессе глобализации) производственных отношений и производительности труда «неистребимый мир» поглотит «продвинутый».

Никакой альтернативы этому быть не может, поскольку конечная ипостась либеральной демократии представляется мне в образе того самого легендарного Мидаса, который уже весь мир превратил в золото, остался один на Земле и ему, бедняге, даже поесть нечего!!!

Философская суть легенды чётко указывает нам, что путь героя-накопителя — это тупиковый путь цивилизации, в котором некий глобальный «Мидас», перераспределяющий товарный продукт человечества в свою пользу, фактически уничтожает всю цивилизацию.

При этом сам образ этого самоуничтожения для меня символичен:

Древний Мидас, по своей цивилизационной недоразвитости, всё сущее превращал в золото — пусть и бесполезный для еды материал, но таки некий продукт. А современная, продвинутая на 3000 лет экономическая цивилизация, превращает продукт даже не в бумагу (поскольку в «ценных бумагах» бумаги уже и нет), а в виртуальный пузырь богатства.

Но видимая цивилизационная бесполезность этого действа по своему очевидна современным Мидасам, которые предполагают и далее бесконечно паразитировать на реальной экономике, продавая и покупая воздух ими же надутых пузырей.

Февраль 2013 года

P.S. Написал я это эссе совсем недавно, но с тех пор появился новый виртуальный пузырь денежно-безденежного накопления богатства — «биткоин», который почему-то оценивается в долларах? То бишь, если ты виртуальный, то и веди себя соответственно! Тем более что при современном интернете Федеральной Резервной системе США уже не надо даже печатать доллары. Достаточно набрать пару строк в компьютере и «несметное богатство» отправится гулять по свету.

К чему это ведёт?

Думаю, если виртуальный мир богатства не угробит производственный сектор мировой экономики, то она, наращивая производительность труда до селе невиданными темпами, в конце концов на уровне всеобщего благосостояния обесценит само понятие не только частной собственности, но и вообще богатства.

Ведь богатство — это запас материального сверх нормы. И степень его обратно пропорциональна величине этой нормы. Чем выше средний уровень потребительской нормы, тем ниже стремление его увеличить. Ведь, если следовать любимой иудейской логике современного капитализма, согласно которой не следует возжелать осла своего ближнего, то это действует только в том случае, что эти ослы в дефиците. А если ты можешь запросто получить своего осла бесплатно по интернету, то на кой хрен воровать его у ближнего!?

Так что, применительно к нашей тематике, Деньги как средство накоплений богатства исчезнут с самим понятием Богатства. И человечество опять вернётся к древнему бартеру, типа той самой древней оценочной единице стоимости — шумерской овцы.

Нарисуешь в три — Д принтере овцу — и в момент её получишь, рисунок за рисунок, только в натуральном выражении.

Правда, всё это я пишу, исходя из своего российского совкового менталитета, когда-то примерившего на себя идеологию общественной собственности на богатство всей страны.

Как это произойдёт во всём мире и когда, я не знаю. Но если верить в марксистскую догму, что бытие определяет сознание, то это неизбежно случится….