Оранжевые мечты

Николай Георгич

Трогательная история одной девочки, лишенной полноценной семьи, живущей в своих мечтах, которые, она уверена, сбудутся…. Возможно, для многих эта история покажется не такой уже и трогательной, скорее жестокой и печальной, превратившейся в настоящий триллер. Обычный дом, обычная квартира в двухэтажной хрущевке в небольшом городке. Маленькая девочка второклашка и папа. Даже котенка нет дома. А по соседству на одной площадке плохие соседи с большой собакой. Но однажды, бездомный кот станет ей другом, – маленьким утешением от серой жизни с вечно занятым папой. И она одна, нет, со своим другом котом Малышом в борьбе с нехорошими соседями и их собакой. То, чем закончится это противостояние, никого не оставит равнодушным.

Часть первая

1

Бетонная лестница казалась большой и длинной с большими, будто бесконечными поручнями. Но, она была всего-навсего обычной лестницей, какие бывают в многоэтажных домах (это была трехэтажка хрущевской постройки, по крайней мере, так все говорили), но именно этот дом был самый «улетный» в поселке. Как его только не называли. И все из-за множества разных историй, происшедших в нем, которые с каждым разом обрастали новыми легендами и фантазиями. Одних они веселили, других отпугивали от него. Прозвище «хиросима» лучше всех прицепилось к этому дому.

Маленькая девочка с большим ранцем на плечах медленно поднималась по ней, держась своими маленькими ручонками за поручень, постоянно поглядывая вверх. Взгляд ее глаз был встревожен, все ее внимание было приковано на самый верх, куда вели ступеньки. На самую верхнюю площадку.

В подъезде было тихо, стояло какое-то ощущение пустоты, и запах сырости определенно вытягивающийся с подвала дома наполнял подъезд. Если бы не чистый майский воздух, залетавший в подъезд короткими порывами своего свежего весеннего дыхания и доносящееся пение птиц, то уныние стояло бы полное. Штукатурка на стенах подъезда была так стара, что местами отлетала, оставляя в стене неглубокие раковины и ее кусочки, валялись на ступеньках лестници. Инна — так звали маленькую девочку, наступила на один из них, он с хрустом раскрошился, и под ногами остался белый порошок. Она остановилась и затаила дыхание, сердце застучало от волнения частыми ударами.

Как будто мы живем здесь с папой одни!

Она смотрела на верхнюю площадку, уголок которой, был уже виден, и прошла еще несколько ступенек.

Внезапно, темно-коричневый «боксер» выскочил с верхней площадки. Спустившись на несколько ступенек лестници, он выдавил со своей слюнявой пасти глухое «гав», луной пронесшееся по подъезду.

А — ах!

Дыхание инны переполнилось неожиданным страхом, комок его подошел к самому горлу, у нее чуть не вырвался крик, она вся напряглась, взгляд стал напуган.

Потом все исчезло.

Чтобы это ни было — исчезло.

Я слишком внушаю себе это.

Она облегченно вздохнула, ей так захотелось в этот момент поверить, что наверху ничего страшного нет, что от этого у нее в груди заиграло радостное щекотание.

Еще немножечко ступенек и я дома, только почему нет папы?

Одна ступенька, вторая ступенька, она ступала все медленнее и медленнее, когда расстояние до дверей ее квартиры уменьшалось.

Всего двенадцать ступенечек осталось.

Она знала все их наизусть, особенно эти двенадцать, знала каждую их трещинку и извилинку. Она проходила, их каждый раз, так нехотя и так пугливо, считая одну за другой.

Инна стояла на площадке второго этажа не осмеливаясь шагнуть дальше. До ее квартиры оставались эти двенадцать страшных ступенек, ведущих на третий этаж, ее глаза накатились растерянностью и боязнью, дрожь маленьким ветерком пронизала тело.

Может мне позвать своего папу? Эта мысль у нее проснулась неожиданно, все напряжение ушло, страха в душе не было. Я знаю, он дома, просто устал, придя с работы и, наверное, прилег.

Инна была права, ее отец, которого звали Илья, действительно лежал на диване, закинув одну ногу на спинку, закрыл глаза и пытался снять свою усталость. Он совсем забыл о дочке.

Ты не зови своего папу, а то я тебя услышу.

Снова собака, Инна видела ее страшный взгляд, она смахнула первую мысль с головы, о том, чтобы позвать папу, и испугалась, страх снова прильнул к ней. Инна вгляделась в верхнюю площадку, железные прутья, на которых крепился поручень, выкрашенные в синий цвет, молчаливо стояли, будто стражы, отражая свою тень на цементный пол верхней площадки. Инна боялась подниматься выше, ноги ее тоже не хотели ступать на ступеньки лестници.

Для своего восьмилетнего возраста, она выглядела совсем маленькой и врядли бы, кто сказал, что она второклашка — малютка, как называл ее папа Илья. Он был мужчиной невысокого роста, худощавого телосложения с темно-каштановыми волосами, которому еще не исполнилось и тридцать пять, он был для нее, как отцом, так и матерью и самим богом, он был единственным, кто мог о ней позаботиться, защитить и любить ее. Восемь лет, это не такой уже и маленький возраст для нее, чтобы ограничиться только тем, что купить ей простое платьице и туфельки. Да и все-таки она девочка, с ними не так просто, как с мальчиками. Инна хотела лучшего, но понимала, что для их двоих с папой, существует всему этому грань. И для своего возраста была достаточно взрослой, чтобы этого не понимать и не чувствовать. Ей хотелось иметь и красивое модное платье, и красивую большую куклу, но она понимала своего отца, понимала его по-взрослому, по — настоящему и жалела его, своего единственного отца. Сколько бы денег ни было, их никогда не будет хватать. Конечно же, большой вопрос был в деньгах.

Илья смотрел на свою дочь со стороны, когда она садилась за столик делать уроки, и наблюдал ее полную самостоятельность, она была по-своему взрослой, он гордился ею.

Она у меня умница, рассуждал он.

Единственного чего она так ждала — это каникул, долгожданных летних каникул и совсем не потому, что ей надоела школа, ей надоел этот дом. Страшный, жудкий дом, с которого она хотела быстрее уехать и не возвращаться сюда. Никогда. Она знала, что они вместе с папой уедут отдыхать на целое лето с этого нелюбимого ей дома, они уедут к тете Тамаре, к родной тетке своего отца.

Тетка Тамара жила в городке Сосновое, это было далековато от поселка, несколько часов езды, да и еще с утомительными пересадками. Но даже это расстояние было для нее близким, она была уже там всей душой и не могла дождаться, когда наступит этот день. А ведь еще совсем недавно Инна жила у нее, когда была маленькой, целых, пять лет и помнила те годы, проведенные там.

Вот настанет лето, — говорил Илья — и мы поедем к тетке Тамаре. Ты же знаешь, как там хорошо, а речка… — он покачал головой, будто смакуя своими мыслями, — просто класс!

— Да, — выдохнула она протяжно, — как я хочу, чтобы быстрее настало лето. Когда же закончится эта зима? Почему она так долго тянется? — Ее голос прозвучал печально. — Лето всегда проходит так быстро, а ждешь его так долго, с зимой все наоборот, почему так папа?

Илья сжал плечи.

— Долго еще ждать лета? — наивно спросила она.

— Еще немножко придется подождать, — ответил Илья.

Они сидели вдвоем на кровати, подсунувшись к стене и опершись о ковер, висевший над ней, мечтали о лете, Инна прижалась к отцу, и он гладил ее светлые, как у матери волосы.

Об этом они говорили еще зимой, мороз так разрисовал окна, что, глядя в них, становилось холодно и это нагоняло скуку. По утрам так не хотелось вставать в школу, выходить на улицу и сутулиться от холода. Илья почти всегда подвозил Инну в школу на машине. У него была старенькая «копейка» зеленого цвета с прогнившими латками на задних крыльях, но движок еще исправно работал, и подводил очень редко. Когда дорогу сильно заметало снегом, Илья проводил ее в школу пешком. До самой школы он ее не доводил, оставалось, может быть метров сто и, он по привычке поправлял на ней шапку и, махнув, друг другу легонько ладонями они расходились в разные стороны. Илья быстрыми, большими шагами спешил на работу иногда, он оглядывался и смотрел ей вслед, Инна медленно и тяжело перебирала маленькими ножками по рыхлому снегу, который еще не успели расчистить на дороге.

Она совсем еще ребенок.

— Самое главное — тепло одеться, и никакой мороз не страшен, — Илья застегивал ей пальто и касался пальцем ее носика.

— Ну, — отмахивалась она, — зачем ты с меня сделал мальчика?

Илья улыбнулся; очень даже неплохо, отличная стрижка.

А тебе идет, — сказал он серьезно, и был доволен тем, как он ее подстриг.

— Папа не смейся, — она надулась.

— Нисколечки, я даже и не думал об этом. — Он искренне глянул ей в глаза. — Ну, нос повесила, ты совсем на мальчика не похожа, не успеешь и оглянуться, как они у тебя снова отрастут и станут еще лучше, чем были. Вот увидишь. — Он взъерошил ей волосы.

Инна покрутила пальцем свои коротенькие, густые коски и ничего не ответив, одела шапку.

Сейчас под шапкой всеравно не видно, а до лета отрастут, она себя успокоила.

Заплетать волосы Инны приходилось Илье постоянно, она ведь нуждалась в его помощи. Кому же, как не ему. А для него, это была нервотрепка. Он ее уговорил подстричься.

О ком же ты думал?

С такой коротенькой прической ей тоже было очень хорошо, хотя он знал, как много значили волосы для любой девочки.

О себе, только о себе.

— Ну, иди я тебя поцелую.

Илья целовал ее, а она в ответ его и так они разбегались. После работы он забирал ее со школы, она всегда оставалась в группе. Так было до второго класса, теперь, когда она стала взрослее на целый год, он провожал ее только на улицу и возле дома после работы встречал. Если бы соседи были нормальные, этого можна было бы и не делать.

— Ты уже взрослая, — сказал однажды ей Илья.

Приходилось поневоле приучать ее к этому, он был, как заведенный. Приготовить еду, постирать, погладить одежду, он забыл, что такое телевизор. Иногда он забегал в комнату и одним глазом мог взглянуть, когда Инна смотрела какую-нибудь передачу, но чаще, она тоже была с ним и помогала ему. Сколько Илья перебил тарелок и чашек в спешке, если бы не Инна, то и сам сломался бы. Она — вот, кто его держал крепко и уверенно, тянула его в жизнь, в какую ни есть, но жизнь полную и драгоценную ни разу не всплакнув о том, что она живет не так, как ее ровестники и не упрекала ни в чем отца. Она срослась с этим с самого своего рождения, вот откуда в ней столько понимания и самостоятельности.

— Папа! — останавливала она его, удивленно глядя ему в глаза, — ты так всю посуду перебъешь!

— Задолбала эта жизнь, эта спешка! — выбрасывал он часто невпопад такие слова.

Инна подошла к умывальнику.

— Я помою, папа!

Илья подфутболил куски от разбитой тарелки к мусорному ведру. Он выглядел уставшим и обозленным. Нервным.

— Я же могу помыть посуду и убрать в доме, хоть разок в школу не пойти. И ты не будешь тогда таким злым, — с лукавой ноткой в голосе пропела она.

— Я знаю, что ты можешь в школу не пойти! — сурово сказал он. Рубашка у него была расстегнута сверху до половины, на шее выступил пот. Он бросил полотенце и посмотрел на дочь, она смотрела на него сожалеющим и тревожным взглядом.

— Твою мать, — тихо выругался он и подошел к дочери присев на корточки. Он понимал, что нельзя ругаться так при ней, но выходило все автоматически. Илья не искал оправдания этому в себе. Он уже даже не понимал ее маленьких, добрых хитростей. Это уже была поломка. Програмная поломка мозга, которая еще больше усугублялась под воздействием неблагоприятной среды. — Я боюсь оставлять тебя одну, — виновато проговорил он, и сказал это от всего сердца. — Ничего не получается так, как хочется, поэтому я злюсь.

Инна обняла отца; я тебя понимаю, говорил ее жест.

На соседней улице жил его друг Андрей, он был женат, имел двоих детей и собственный добротный дом, типичная украинская семья. Они вместе учились в Киеве в училище, там и подружились, затем Андрей заманил Илью в поселок. Хотя развал Союза и оттолкнул прежние взаимоотношения между людьми и ненадежный украинский купон, которым можна было пятую точку подтереть, ничего не стоил, всеравно характер друга, как человека оставался неизменим.

— В крайнем случае, когда меня нет, — говорил Илья дочери, — ты иди к тете Оле, я ведь могу задержаться на работе, всякое может случиться.

Илья считал, что Андрею в жизни с женой повезло, она, кроме того, что была хорошей женщиной по натуре и хорошей хозяйкой, то еще и собой кровь с молоком.

… И сегодня в этот день, когда Илья Инну не встретил, и она сама потихоньку поднималась по лестнице, она чувствовала, что папа не на работе, он дома, просто к тете Оле не хотелось идти. Она стояла в тоненьком платьице в цветочки и красных туфельках, прислушиваясь к каждому шороху; к тете Оле я не пойду, решила она.

Эта лестница не такая уже и страшная.

Она поднялась на одну ступеньку, на вторую, на третью медленно и осторожно не спуская глаз с верхней самой последней ступеньки. И вот пятая.

У Ильи был еще и второй крайний случай; она знала, что запасной ключ от квартиры он прячет под батареей в коридоре в выщербленной дыре в цементном полу недалеко от дверей квартиры. Инна повернула к последнему лестничному пролету, состоящему из семи ступенек, и перед ее глазами, как на ладони открылась лестничная площадка совершенно свободная. Это Инну все равно еще не успокоило. Площадка, сама по себе была длинной, образуя собой коридор, а двери соседа были напротив их квартиры, на расстоянии около шести метров и их с лестницы просто не было видно, они прятались за стеной в коридоре. Напротив лестници была еще одна дверь квартиры, но в ней никто не жил.

Инна не знала, что делать, она смотрела на дверь своей квартиры, но она безмолвно стояла, не издавая ни звука. То обстоятельство, что дверей соседской квартиры не было видно, ее бесило и пугало. Она могла позвать отца или быстро добежать до дверей своей квартиры и скрыться в ней, но она боялась, боялась соседского «боксера». Он мог лежать сейчас под своими дверьми и, услышав ее, запросто опередил бы.

Инна прислушалась, было совсем тихо. Ей казалось, что если бы под дверьми была собака, то Инна обязательно бы услышала ее шорохи, шевеление и сопение, но ничего такого не было слышно. Ей вдруг захотелось быстро побежать вверх по ступенькам к своей двери.

А ты успеешь добежать, вдруг собака затаилась и только и ждет того, когда ты побежишь? Эта мысль так сковала ее, что она испугалась.

Нужно закрыть глаза, подождать немножко, затем открыть их и плохая мысль исчезнет, так меня папа учил.

Она закрыла глаза. Черная пустота затмила их и страх незнания того, что сейчас появится перед глазами, когда она их откроет, заставил быстро их открыть. Инна открыла глаза, плохая мысль попрежнему стояла у нее в голове, она не уходила от нее, она гонялась за ней. Инна так растерялась, что в голову к ней стали приходить одна за другой плохие мысли.

— Папа! Папа! — закричала она.

Кругом тишина и безмолвие. В какой-то момент она поняла, что собаки нет, но идти до квартиры не осмелилась.

— Папа! — снова закричала она, ей захотелось заплакать.

Вдруг дверь ее квартиры открылась, и вышел отец, он был в брюках и майке, вид у него был сонный.

— Инна! Боже! — он спустился к ней и обнял.

— Ну, что ты маленькая, я уже с тобой все хорошо, — он присел и вытер выступившие с ее глаз слезы.

— Где ты был? — всхлипнувши, спросила она.

Илья отвернулся от нее на секунду, затем снова посмотрел в ее заплаканные глаза.

— Я задремал, — виновато проговорил он.

Инна шморгнула носиком, глядя на отца, он легко улыбнулся и коснулся ее носика.

— Когда ты уже вырастешь? — покачал он головой.

Инна вытерла рукой под носом и отвернула от него голову.

— Пойдем, — сказал Илья, он встал, подхватил ее на руки и поднялся в квартиру.

Дома он помог снять ей портфель и усадил в кресло. Он присел напротив ее вытер слезинки застывшие на ее щеках и сказал:

— сегодня четвертое мая, тебе еще чюточку осталось походить в школу и тогда я на работе возьму отпуск, и мы поедем с тобой к тете Тамаре. Ты же у меня умница, правда?

Инна смотрела на Илью шморгая носиком.

— А когда мы совсем уедем с этого дома?

Это был вопрос, которого больше всего не ожидал Илья от нее и больше всего был к нему не готов. Ответа у него не было. В двух словах он когда-то объяснил ей, почему умерла мама, сказал, как есть, хотя она после этого целую неделю ходила сама не своя, но зато, этот вопрос отпал раз и навсегда. Это было тогда, когда она еще ходила в первый класс, она спросила об этом сама. Еще до школы она знала, что ее мама умерла, она свыклась с этой мыслью, но она не знала, почему ее не стало. Ей нужно было знать.

Илья об этом не собирался начинать разговор, но он знал, что с возрастом у нее начнуться вопросы и первый, будет именно о маме и поэтому ответ у него всегда был готов на этот вопрос. Он ждал его от нее, потому что знал, она в любую минуту об этом спросит. Она спросила, и он ответил, честно и правдиво. Но эту утрату она перенесла не с такой болью, с какой могла бы перенести при других обстоятельствах. Она никогда не видела своей мамы, не испытывала ее ласки и любви, и не видела, как она умерла. Инна не перенесла сразу, не перенесла изначально эту утрату в своей душе, она только слышала об ее смерти со слов отца, и горечь ее была вызвана только сожалением.

А сейчас? Этот вопрос был уже проблемой, это совсем не то в сравнении с тем, когда тебя спрашивают о том, что уже прошло. Его уже нет, прошлое прошло, и сказать правду можна не всю. Иногда и прошлое можно сохранить в тайне, если это нужно, ведь ложь иногда нужна, чтобы не расстроить преждевременно человека. Но будущее не скроешь и неправды не скажешь, ведь оно непременно наступит, и раскроются все истины, за свою ложь придется отвечать. Илья все это прекрасно понимал.

И что ей сказать?

Уехать с этого дома, насовсем, просто некуда, снять другую квартиру на поселке тоже не выход. От соседа с его собакой на поселке не спрячешься, он всюду их преследовал, это превращалось в игру. Чтобы продать свою квартиру и купить другую требовались две основные вещи: во-первых, найти другую квартиру, во-вторых, приватизировать свою. Что касается первого, то найти квартиру не сложно даже в районном центре, почти рядом с поселком, но в городе квартиры стоили дороже разве что, продав двухкомнатную, можно было купить однокомнатную. Что касается второго, то на приватизацию нужны деньги, хоть и не такие большие, но Илья и так считал каждую копейку. Для их обоих, его небольшой зарплаты было мало, Инна взрослела, и ей нужно было покупать новую одежду.

Если сильно постараться, то все можно было сделать. Перетерпеть эту волокиту с бумагами, согласиться на однокомнатную квартиру, но во всем этом был еще и принципиальный фактор: Илья не мог смириться с тем, что его выживает с квартиры какой-то старый собачатник. Илье казалось, что главная проблема упиралась не в жилье, а именно в соседях и она была важнее всего. С соседом разобраться будет легче, чем найти другую квартиру, решил Илья, и это будет справедливо. А почему бы и нет? С чего это какой-то старикан будет тут свои права качать? Илью это выводило из себя. Принцыпиальность победила Илью и вселилась в его мозгу.

Уехать с этого дома они, конечно, уедут, но только на пару месяцев лета. Они обязательно уедут. Ведь такого быть не может, чтобы они не поехали к тетке Тамаре, она сама их приглашала к себе на лето и Инна не могла дождаться, когда наступит этот день.

Еще маленькой ей запомнился Тамарин большой дом. Хотя и смутно, но она припоминала маленький сад возле дома, куриц с петухом, расхаживающих во дворе, гусей, индюков одни домашние птици. Но зато в сарае жило целое семейство кролей. Один длинный ряд клеток у стены был наполнен этими прожорливыми грызунами. Инне нравилось смотреть за ними, когда тетка Тамара или ее муж давали им траву. Помнила она также и главного сторожа всего этого хозяйства — это был старый пес Жук, обычная дворняжая собака. Он был такой добрый и ласковый пес, что врядли бы Инна могла подумать когда-нибудь, что собаки вообще бывают плохие. Но они ведь, как люди, бывают добрые и злые. Сейчас для нее все собаки на свете стали злыми и отвратительными.

И вот сейчас, глядя на Инну, в ее заплаканные глаза Илья думал: два месяца лета у тетки Тамары, а потом? Потом назад. А что сказать Инне? Каково будет возвращение назад, снова в этот дом? Илья не знал.

— Ты же знаешь, Инночка, как я хочу, чтобы все было хорошо, мы обязательно поедем к тете Тамаре и я обязательно, все для этого сделаю, я обещаю тебе. — Илья погладил ее по волосам.

— Я хочу уехать и не возвращаться сюда.

— Инна, — сожалеюще выговорил он, — я тоже хочу.

— Так почему мы так не сделаем?

— А куда же мы уедем?

— В какой нибудь другой город. Ты там найдешь себе работу, и тебе дадут, может быть квартиру, хоть самую маленькую.

Илья взял ее за плечи и прижал к себе.

— У нас все будет хорошо, — тихо сказал он.

Илья вспомнил свою жену. Ей тоже не нравилась эта квартира, этот дом, все. Но сколько прошло лет с тех пор, как они сюда заселились? Больше восьми лет. Илья не мог поверить, что столько лет они жили здесь и только сейчас, эта проблема стала настолько важной.

Но одна большая разница в этой проблеме была, та разница, что Илья с женой здесь прожил всего полгода. Когда родилась Инна, ее забрала к себе тетка Тамара и воспитывала ее у себя до шести лет. Вот и разница, Илья прожил в этой квартире дольше жены и дольше дочери, выходит, он привык к ней.

— Знаешь что? — сказал он, — тебе лучше сходить к своим девчонкам на улицу, это вон, совсем рядом от нашего дома. А то ты со школы и домой, никуда не выходишь темболее, что соседей сегодня нет дома.

Инна молчаливо дышала ему в ухо. Илья освободил ее из своих объятий и посмотрел ей в глаза.

— Ну, что?

— Я не хочу к девченкам. Может, пойдешь вместе со мной? — живо спросила она.

— А кто ужин приготовит, у нас повариха — это я?

— Придем с улици вместе приготовим, — утвердительно сказала она.

— Ты так думаешь?

— Угу, — закивала она головкой.

— Чтобы я без тебя делал? — Он двумя руками провел по ее волосам.

— Ну, так что пап, значит, ты идешь?

— Выходит, что иду.

Инна заметно повеселела.

— Только можно я не буду переодеваться?

— Как хочешь.

И они вдвоем пошли на улицу…

2

Отец Инны Илья, работал на «селикозной фабрике» девять лет простым электриком. «Селикозная фабрика» годами заработанное и заслуженное прозвище завода, полностью себя оправдывало. Завод, выпускавший щебень разных фракций, стоял в тумане пыли. Раньше были мойки для промывки щебня, пылеотводные системы, а сейчас не было ничего.

— Как меня достала эта «селикозная фабрика», кроме пыли ничего не заработаешь. — Так говорил Илья, когда приходил с работы уставший. Он заваливался на диван, закрывал глаза и минут пять лежал неподвижно, только слегка поднималась и опускалась его грудь.

— А там, что селикоз вырабатывают?

Илья засмеялся.

И еще какой…!

— Нет, малютка, это дражнилка такая или прозвище. Ведь все на что-нибудь придумывают всякие прозвища.

— Так значит, ты меня дразнишь?

— Нет, совсем нет, что ты. Понимаешь, есть хорошие прозвища и плохие, вот у тебя хорошее.

— Селикоз, это плохое прозвище?

— Еще какое!

— Значит, твой завод похож на селикоз?

Илья улыбнулся.

— Очень похож, — кивнул он.

Сплошной туман пыли.

— Почему папа так бывает, мы живем в плохом доме, ты работаешь на плохом заводе?

— Не знаю дочка, мне трудно об этом судить. — Но Илья догадывался, от чего зависят такие обстоятельства. Только ей, маленькой девочке, этого не понять.

Ей тогда было всего шесть лет. Стояло лето 1991 года и Илья, даже не знал и не подозревал, что Союз держался на волоске и его спокойная жизнь превратится в общую проблему, как и с большинством людей. Так и случилось, к одной его семейной проблеме, прибавилась еще и всеобщая. Могучей, большой страны не стало, в Украине, как и в других странах СНГ, поменялась валюта, на заводах стали задержки с зарплатой, инфляция, многие остались без работы.

Волей обстоятельств так вышло, что посельчане, которые работали на местных заводах, с работой не пролетели, не считая хронов. Камнедробильные заводы (здесь их было три) выпускали щебень, и хоть кое-как, но сбыт его шел на каждом из них. Зарплата начислялась, и с задержкой в один, два, а то и более месяцев выдавалась. Многие думали, что все еще вернется назад, и жили глупыми надеждами, веря в это. Те, кто сросся с тем принципом, что при Союзе на работу заставляли ходить и теперь они остались без нее, то все они просто впали в легкую панику, но все из этих людей нашли выход с положения. Одни ударились в бизнес, устроились на другую работу, или поехали на зароботки, а вторые, стали бомжами. Как оказалось, это тоже профессия…

Илье, который работал на одном из этих заводов, было хорошо еще и тем, что начальником цеха, в котором он работал, был его друг Сергей Ярохин, лучший его друг еще с детдома. Какие бы проблемы на работе в цеху не возникали, Ярохин приходил на помощь. Кроме того, он помогал ему и в личном плане и в семейном. Эта дружба была настолько крепкой, что в чем-нибудь ему отказать, Ярохин просто не мог.

Теперь, когда Украина стала независимой и на первых ее началах у большинства возникли финансовые проблемы, то Ярохин стал не таким дружелюбным, как раньше, но все же, был еще тем парнем. Например, дать Илье отпуск на тот период года, какой ему нужен был, было без проблем, темболее, что в цеху никто на этот счет не возмущался, все знали его семейное положение. И такого взаимоотношения, к примеру; мы же с тобой друзья!? Да друзья, но сейчас у нас с тобой деловые отношения, никогда не было.

Серега Ярохин был большой высокий парень с темными въющимися волосами, его от природы важная походка пассовала ему в его должности, и серъезное строгое лицо дополняло этот фактор. Внутри себя, он был, что называется, своим человеком в цеху.

Как-то, еще при Союзе, Ярохин помог Илье с путевкой на море. У жены уже была путевка, ей нужно было ехать. Она болела, но одну ее отпускать было нельзя. Что оставалось делать? Пришлось говорить с Ярохиным, и он помог. Но Илья знал, что две недели санатория возле моря мало чем помогут жене, врачи ей запретили рожать. Но она хотела иметь ребенка, своего кровного, родного, хотела родить для себя и для Ильи. Он тоже хотел, и она родила. Жить только для самих себя, это была не жизнь, она серьезно себя настроила на рождение ребенка и они оба надеялись на чудо, но его не случилось. Хотя, смотря как об этом судить. Жена оставила ему прекрасную девочку, а сама ушла в мир иной. Видно не угодно было Боженьке оставлять два ангела в одном доме. Илья за один тот день так осунулся, что на него было страшно смотреть, он так отчаялся, что чуть не бросил работу и не начал пить. Вытянула его из депрессии тетка Тамара. Она прочитала ему такую мораль и так высказала ему все, что Илья вмиг прозрел и постепенно отчапал от всего случившегося. Ему нужно было думать о своей маленькой девочке — о дочери. Но времанами на него накатывало отчаяние. Апатия к жизни.

Маленькую Инну пока забрала к себе Тамара, она не могла ее доверить Илье в таком возрасте, а темболее отдать в детдом. Илья этого не позволил бы. Каждые выходные он приезжал к ней, и часами носил ее на руках, а дома наедине не было и дня, чтобы он не думал о дочери. Когда, ей исполнилось пять лет, Илья решил, что пора ее забрать к себе. Он даже не подумал о том, будет ли он с ней справляться по-дому, ведь он днями на работе кроме выходных, а ей и постирать, и есть приготовить, это не то, что для себя одного любимого. Отправляя дочку в садик, она должна быть чистой, причесаной и аккуратно одетой, но прошел один день, за ним второй и Илья понял, что он ее никому не отдаст, она только его. Первые дни Тамара приезжала навестить их, посмотреть, как Илья справляется. Однажды, наблюдая за ними со стороны, поняла, — они одно целое. Улыбнулась и оставила их.

Инна взрослела и вырисовывалась своим сходством больше на мать, чем на отца, она напоминала Илье о жене, с которой он так и не успел пожить. Вещи ее остались лежать в шкафу так, как их оставила она в последний день, сложенными в шкафу. Илья их никуда не перекладывал и не прятал, их было не так много, они занимали всего две полки в шкафу, и на плечиках висело зимнее пальто. Инна часто брала мамины вещи, когда Илья разрешал, она любила их примерять на себе. Или блузку оденет, а сверху еще и ожерелье, или шапку, все на ее было большое, но она подходила к зеркалу и смотрелась в него, а потом, все складывала на место.

Я, когда выросту, буду такой, как мама.

В книжном серванте стояла любимая фотография Ильи: они на фоне природы у реки вдвоем с Ритой. Илья хорошо помнил тот день, когда он впервые привез Риту на поселок и вместе со своими друзьями отправились на шашлыки. Его два друга, Андрей и Сергей были уже женаты и взяли с собой своих жен.

Андрей Смольный, его одногрупник по училищу в Киеве и Ярохин Сергей, тот самый его начальник цеха, были лучшими друзьями Ильи.

Рита понравилась друзьям сразу и ей тоже понравилась компания и сам поселок. Она вдохновенно наслаждалась природой, когда они действительно оказались в красивом месте, ходила по траве вдоль реки босыми ногами, подняв руки к небу. Друзья сидели на покрывале, застланном на траве с закуской и выпивкой, в стороне поспевали шашлыки, они ждали Риту, пока она насладится природой. Когда шашлыки были уже готовы и все уселись на покрывало, друзья выпили за Илью и Риту.

Хорошие были времена, незабываемые и такие времена всегда проходят молниеносно, безвозвратно. О них думаешь, за ними скучаешь, а они утопают глубоко в воспоминаниях.

Но больше всего Илья помнил дни, проведенные в детдоме.

— Кончай, перестань думать об этом!

Так говорил высокий мужчина пожилого возраста четырехлетнему Илье, когда тот стоял посреди коридора детдома, всхлипывая, и ноющим голосом сквозь слезы произносил — мама. Это был директор детдома, и Илья хорошо запомнил его стекляный взгляд и большой приплюснутый нос. Он всегда носил темный пиджак под синюю рубашку без галстука и синие, как у железнодорожников брюки, шаги его больших туфель, звук, которых Илья выучил наизусть, можно было услышать сдалека.

— Я заставлю тебя замолчать, гаденыш! — доносился его суровый голос.

Илья убегал в далекий темный уголок, садился на пол, закрывал лицо руками и тихонько плакал в ладони, ему было одиноко. В детдом он попал в трехлетнем возрасте маленьким, не смелым мальчиком, когда умерла его мать, родственников у него больше не было никаких. Отца своего он не знал и никогда не видел, а отчим, который заменял ему его выпивал, но из-за денег мать терпела его, а когда умерла, то он так спился, что и помер «синюком». Но, когда Илья вырос, отслужил в армии, его отыскала двоюродняя мамина сестра Тамара. Она с его матерью была в большой ссоре и о смерти своей сестры узнала спустя много лет.

Как Илье сильно не нравилось в детдоме, как долго он свыкался с тем, что у него теперь другая семья — детский дом. Девчонки с него смеялись, с мальчишек с ним никто не дружил, он был сам по себе. Как-то одна светловолосая девчонка обозвала его плаксой, когда он сидел на игровой площадке, да еще и передразнила его, маленький Илья в ответ запустил в нее грудку песка. Прошло несколько дней, и светловолосая девочка снова подошла к нему со своими подружками на его обычное место, которое он облюбовал. Это было возле старой изгороди, где стояла старая сломанная машина, сделанная с дерева по размеру, как настоящая. Она стояла на таких же деревяных колесах, которые до половины были вкопаны в землю.

— Поиграй с нами, — заговорила она до него.

Илья отвернулся от нее и спрятался за машину. Но светловолосая девочка не отступала от своего, она завернула к нему за машину.

— Пойдем с нами!

Илья спрятал в ладони лицо, нагнул голову и не говорил ни слова. Девчонки ушли. На следующий день повторилось то же самое. Девченки снова пришли к нему. Илья сидел под машиной, как и в прошлый раз с надутым лицом, голову он положил на колени и грустил, но в этот раз он от них не прятался. Светловолосая девчонка подошла к нему и снова предложила пойти с ними играть. Подружки ее поддерживали, они говорили правдиво, по-настоящему, без усмешек и, что-то в душе у него заиграло, наполнилось каким-то страстным желанием утопить свое одиночество. Он им поверил. Илья поднялся с земли и робко подошел к ним, девчонки обступили его с обеих сторон и все вместе пошли играть. После этого все изменилось, он стал веселее, появились друзья и среди ребят, его жизненное колесо завертелось.

Но однажды настал тот день, когда светловолосую девочку забрали. Илья знал, что это означало, когда с детдома забирали детей. Ее удочерили. Ему тогда было тринадцать лет, и он снова почувствовал в своей душе горесть и чувство утраты дорогого ему человека, но он это воспринял по-взрослому и сердечно позавидовал светловолосой девчонке. Эта девчонка, которую звали Рита, была моложе Ильи на три года, и он знал, что этот возраст был гранью. И врядли, что ему могло повезти так же, как ей, он это прекрасно понимал. Он смотрел через забор, как она уходила, как садилась в машину, как оглянулась назад, бросив свой прощальный взгляд на свой первый дом, Илья понимал ее состояние, ее чувства. У него была разница между всеми детдомовцами в отношении чувств к матери, все они попали сюда в возрасте одного или двух лет и никто из них своей матери не помнил. Илья знал свою маму, знал ее сердечное тепло, чувствовал прикосновение ее рук, слышал ее голос, знал, как это хорошо быть рядом с ней. Поэтому здесь, ему было сложнее всех. Сложнее не только потому, что тут не так, как дома, он переживал в душе потерю своей матери. Появились бы сейчас люди, которые захотели бы его усыновить, врядли он согласился, он сам это чувствовал и понимал, что настоящих родителей они не заменят, он уже привык тут, и нет резона менять обстановку. Другое дело Рита, для нее это было что-то новое и ей хотелось попробовать, что такое жить с родителями, пусть и не родными.

Илья стоял у забора и долго смотрел на удаляющуюся машину…

— Повезло ей, — сказал его друг Сергей, подойдя к нему.

Илья не ответил, он решил, что видел ее в последний раз, а к ней у него зародились наивные, самые чистые чувства. Но Илья ошибся, по повеновению судьбы он встретил ее снова.

А с ней не поспоришь. С судьбой.

Это было в один осенний день, когда Илья со своим детдомовским другом Сергеем спешили в метро, чтобы доехать во Дворец Украина. Они вместе отслужили в армии и первые дни перед началом поисков работы проводили в столице. До концерта времени оставалось мало, и они летели к метрополитену, проталкиваясь сквозь толпы людей. Они залетели в метро, проскочили турникеты, бросив, естевственно, по пять копеек, сбежали вниз по экскалатору и, добегая до поезда, уткнулись в его закрывающиеся двери. Сергей бахнул с досадой рукой по стеклу двери. Бежали с таким воодушевлением, с напором и с преодолеванием препятствий, а он уехал! Такой был возмущенный взгляд у Сергея, вслед удаляющемуся поезду. Следующий будет уже через пять минут, но эти пять минут были дороги. Они присели на скамейку, устало развалились на ней, вытянув вперед ноги. Начали сходиться новые пассажиры. Сергей задергал ногой, постукивая туфлем по цементному полу. До начала концерта оставались считаные минуты. Возле них остановились две девчонки в одинаковых ветровках, весело о чем-то разговаривая. Илья оценивающе глянул в их сторону. Девчонки с живым азартом что-то обсуждали, смеялись, взмахивая руками. Они обе были симпатичные блондинки одного возраста. Одна была коротко подстрижена, выглядела горделиво и раскованно, вторая была с длинными волосами, заплетенными сзади в хвост, и выглядела более застенчиво. Илью в этот момент озарило. Он толкнул Сергея.

— Посмотри.

Сергей нехотя глянул на девчонок и безразлично поинтересовался у друга;

— Хочешь познакомиться?

— Мне кажеться, что я одну из них знаю.

— Перекрестись, — бросил снова безразлично Сергей и отвернулся.

Илья закусил нижнюю губу, в душе перехватывало дыхание. Он встал, и не смело подошел к девчонкам, с туннеля в этот момент послышался шум приближающегося поезда.

Ну вот, пронеслось в голове у Сергея…

Все их сегодняшние планы сорвались, но зато, эта встреча стоила того, стоила для их обоих…

— Из-за тебя мы опоздали на концерт, — разозленно докорял его Сергей, когда они ехали в метро и недовольно выдыхал.

— Серега, неужели ты забыл ее?

Илья никак не мог вдолбить ему в голову, что это именно та девчонка с детдома, с которой он дружил. Сергей действительно не помнил ее лица, но про то, что с одной девчонкой в детдоме он дружил, Сергей помнил.

— Если бы мы успели на тот поезд, я бы ее не встретил — У-ух! — выдохнул Сергей и отвернулся от него.

Илья расслабился на сидении и закрыл глаза, он был счастлив. Сколько прошло лет, а он не смог забыть ее лица. Он почти о ней не вспоминал, но когда увидел ее лицо, то воспоминание само будоражащей волной нахлынуло к нему.

Она мало чем изменилась, просто повзрослела.

— Не усни, — толкнул Илью Сергей. — Ты ее хоть на свидание пригласил?

Илья открыл глаза и довольно кивнул.

Рита Илью, конечно же, не узнала, армия его изменила и внутренне и внешне, она растерянно смотрела тогда на него, переглядываясь со своей подругой. Илья волновался, и все слова его вылетали не так, как ему хотелось, он говорил запинаючись, и это выглядело смешно. Девчонки смеялись.

Сергей сидел в стороне угрюмый и недовольный, поглядывая на часы. Он сопел и вздыхал, как старый паровоз. Девчонки в смущении показывали на него пальцем и осторожно хихикали. Илья пожимал плечами, хотя прекрасно знал, почему тот пыжиться. Когда, наконец, Илья попрощался с ними он присел возле Сергея, и они вдвоем еще некоторое время долго сидели, не говоря ни слова, пропуская поезда. Илья его не трогал, видя его настроение. Сергей не хотел ничего говорить, он был зол и не понимал чувств Ильи, он не хотел их понимать, потому что ему хотелось попасть на концерт. Уже сев в поезд метрополитена, Илья его расговорил…

Конечно, попасть на концерт во дворец Украина для них обоих было круто, но эта встреча была, чем-то особенным. Поезд метрополитена мчался свища по туннелю, мелькая фонарями в окнах. На концерт они не попали, но Илья был рад такому стечению обстоятельств. Они потом часто вспоминали этот случай, когда собирались вместе, и Сергей однажды сказал:

— если ты на ней женишься, и у вас будет первый ребенок, я обязательно должен стать его крестным.

Так и вышло. Когда Илья женился на Рите, и у них родилась дочка, Сергей стал крестным.

На поселок Илья с Сергеем попали благодаря Андрею Смольному. Он был местным парнем, простым, разговорчивым жениться он успел еще до армии, так что, семейный стаж у него был не маленький. Он часто привозил их к себе домой, показывал им местность, заводы попросту заманивал их сюда. Ребята клюнули.

— Что нужно для полного счастья? Работа, дом, жена. Все это у вас будет, когда сюда приедете.

А что было плохого? Заводов здесь было три и каждый на расстоянии один от другого около киллометра, все они выпускали одно сыръе — щебень. На каждом из них была работа и хорошая зарплата, с жильем не было проблем, а самое главное, рядом проходила железная дорога.

Сначала Илья с Серегой устроились на тот завод, где работал Смольный, возле самого поселка, потом, через несколько месяцев Сергей Ярохин перешел на другой завод, узнав, что там есть место мастера (у него было техническое образование), Илья оставался работать на старом месте вдвоем с Андреем Смольным. Завод выделил ему комнату в общежитии, хоть и маленькую, но жить вдвоем было можно и, увидев, что жизнь здесь у него складывается прекрасно, он решил жениться на Рите. Узнав об этой новости, Сергей с Андреем решили сделать им сюририз; они подарили большую двухспальную кровать, которую взяли в розстрочку в поселковом магазине. Это был действительно дружеский подарок и сюрприз, который приятно удивил Илью с Ритой. Они вдвоем переглянулись между собой и засмеялись, эта кровать заняла в их комнате в общежитии добрую половину.

Свадьбы у них не было, они сделали небольшую вечеринку в заводской столовой со своими друзьями. Приехали и Ритыны родители удочерившие ее. Им тогда было уже далеко за шестьдесят, и они выглядели совсем старенькими. Мужчина был маленького роста с седыми волосами, худощавый, а жена его была тучной и большой женщиной, она тяжело передвигала ногами и сопла в нос, у ее была болезнь ног. Они мало разговаривали, тихо сидели за столом, сдерживая и радость и горесть, это можно было заметить. Домой они поехали рано, Илья с Ритой провели их на электричку, они обняли молодоженов и попрощались. Илья смотрел им в след, когда они садились в поезд; они были совсем никудышние, долго они не протянут, подумал он.

Через полгода, Илье, как молодому специалисту и уже женатому, завод выделил двухкомнатную квартиру. Казалось, жизнь обустраивалась, что надо, Илья решил, что у них с Ритой в жизни наступила белая полоса. Войдя в новую квартиру, Илья стал чувствовать себя настоящим хозяином, они вдвоем были на вершине радости.

Трехэтажный кирпичный дом семидесятых годов, большинство, каких было на поселке, выглядел неплохо и отлично вписывался в местный пейзаж. Он состоял из трех подъездов, в каждом из которых было по девять квартир, по три на каждой площадке. Им попала квартира под номером восемнадцать на третьем этаже среднего подъезда с балконом. Окна комнаты и спальни были на солнечной стороне, из них открывался вид на лес, единственное окно кухни выходило во двор серый, тихий двор. Посреди двора была построена песочница, несколько скамеек стоявших вдоль сараев, которые тянулись параллельно дому и две старые, большие ивы придававшие, хоть какой-то окрас унылости двора. Сам же дом находился на окраине поселка, почти под самим лесом, старым дубняком. Тут было тихо и спокойно, только вдали слышался шум заводов. Что им еще нужно было для полного счастья.

Вскоре и Сергей Ярохин пробился по карьерной лестнице. Он стал начальником электроцеха, а потом получил квартиру в районном центре. Завод, накотором он работал, строил свои дома в городе. Обосновавшись на своей должности, Ярохин стал переманивать к себе Илью. Зарплата там была больше и работать в одном цеху с лучшим другом, если он начальник цеха, это был еще один плюс. Один недостаток был только в том, что на работу прихидилось добираться намного дальше. Посоветовавшись с женой, он все же перешел на другой завод и Ярохин взял его к себе в цех.

Конец ознакомительного фрагмента.