Пластуны. Золото Арктики

Николай Зайцев (2024)

Арктика — неизведанная, таинственная земля, издавна привлекающая путешественников. Царство вечных льдов и бескрайних снежных пустынь, где даже солнечные лучи не могут согреть, по причине того, что само солнце холодное и не ласковое. Но и здесь теплится жизнь. Ледовитый океан и участки суши у его побережья — место обитания невиданных зверей, грозных хищников и причудливых птиц. Суровый климат накладывает свой отпечаток не только на поведение местной фауны, но и на характер тех, кто не страшась векового холода и влекомый раскрытием тайн, отправляется туда, к Северному полюсу. Не всем удается вернуться назад и даже осознавая этот факт, находятся смельчаки, готовые ради славы рискнуть и попытать счастья на территории вечной мерзлоты. Ведомые зовом славы в далекий путь отправляются и наши герои. Потомок черноморских казаков, пластун Микола Билый и его верный товарищ — граф Суздалев. На этом нелегком пути судьба преподносит им испытания. Испытания дружбы и веры. Жизнь порой висит на волоске. Отправившись в спасательную экспедицию становится понятным, что настоящее золото — это вовсе не драгоценный металл. Героям предстоит еще раз убедиться в том, что крепкое плечо друга спасет в любой критической ситуации, которых в этом опасном путешествии у казака и графа будет немало.

В горах высоких, во степи

Средь льдов могучих, океана

Все одолеют пластуны

И параллель с меридианом.

Им батько родный — суховей,

А мать — удача и отвага.

Пусть держит мачту грота-рей,

Слагается иная сага.

Глава 1

«Миколушка, ридный, ходы до мене. Шось дам тоби!» — голос матери прозвучал как серебряный колокольчик, разливаясь по прибрежным плавням. Малой Миколка бегал по мелководью, у самого берега, разгоняя стайки мальков, гревшихся в теплой воде. Край белой рубашонки намок и слегка шлепал по бедрам, заставляя мальчика бегать быстрее. Озорно и счастливо улыбаясь, он поглядывал на берег, но не мог никого разглядеть из-за ярких бликов солнца, игравших на поверхности неспокойной воды.

«Миколушка! — вновь позвала мать. — Побачь, шо у мене е!»

Вмиг стало интересно. Сумела заинтересовать.

Миколка остановился, бросив в устремившуюся в испуге стайку мальков палочку. Интерес победил, и он без сожаления оставил увлекательное занятие. Прищурился. Посмотрел на мать и, улыбаясь, побежал к ней, неловко перепрыгивая через лежащие на берегу реки Марты толстые ветки ивы.

Мать раскрыла объятия и шагнула навстречу сыночку, готовясь подхватить его и закружить вокруг себя, как это она делала всегда. Миколка в этот момент заливисто смеялся, расставляя ручки, словно крылья, а мать, с любовью глядя на своего первенца, все быстрее кружилась, то приподымая Миколку, то слегка опуская, как будто на волнах.

«Швыдче, швыдче, мий сыночку!» — готовясь обнять Миколку, произнесла мать. Еще пару шагов, и Миколка вновь взлетит, подхваченный крепкими материнскими руками. Но вдруг правая его ножка цепляется за корягу, и в следующий момент Миколка кубарем летит на песок, ударяясь лицом о ветку ивы. С носа потекла юшка, оставляя красные капельки на песке.

«Драголюбчик мий! — ласковый голос матери раздался над головой Миколки. — Подымайся!»

Миколка отер нос рукавом рубахи.

— Подымайся! — голос матери звучал совсем по-иному. Он стал каким-то грубым, но не чужим.

Крепкие руки схватили Миколку за плечо.

— Да проснись ты уже! — кто-то уверенно тряс Миколу за плечо.

Микола вздрогнул и открыл глаза. Над ним, склонившись, стоял Суздалев.

— Ну наконец-то! Ну ты, братец, и спать горазд! — Граф весело подмигнул казаку и снова повернулся к зеркалу, тщательно причесываясь. Билый, все еще пребывая частично во сне, нехотя сел на край кровати. Машинально коснулся рукавом бешмета носа. «Нет, крови нет. Приснилось». Микола разгладил лицо ладонями и мотнул головой. Кашлянул, прочищая горло и приходя в себя.

«Шайтан. Такой сон прервал. Мама снилась. Детство мое», — мысли незлобной чередой пронеслись в еще сонной голове.

— Ты как здесь? — с хрипотцой в голосе спросил он Суздалева.

— Что за вопрос, ваше благородие?! — усмехнулся граф. — Нет еще тех дверей, что не открылись бы перед моей скромной персоной!

— Тююю, — шутливо процедил сквозь зубы Билый. — Мы с тобой, братец, с определенного времени те, перед кем многие двери стали закрыты, и когда они вновь откроются, одному Богу известно!

— Да ладно тебе, казак, кручиниться. Эка беда! Откроются! Даже быстрей, чем ты думаешь! — Суздалев присел рядом с другом. — Ты лучше спроси, зачем я здесь.

Микола взглянул на своего боевого товарища. Суздалев загадочно улыбался. Через прищур его серо-голубых глаз по-детски светился задор. Билому очень хорошо был знаком этот взгляд. Когда Иван Матвеевич что-то замышлял, в его взгляде всегда читалась некая интрига. Вот и сейчас, не говоря ни слова, можно было понять, что в голове у графа бродят мысли, которые он непременно желает воплотить в жизнь.

— Ты, часом, не влюбился? — спросил казак, делано испугавшись и тараща глаза.

— Очень смешно, — тут же обидчиво поджал тонкие губы граф. — Я, между прочим, до сих пор в трауре. — Иван поднял палец вверх, привлекая внимание, но тут же залюбовался новой запонкой на белоснежной манжете с чистым изумрудом. Дивный камень! Словно раньше и не замечал, как грани играют.

— Прости, друже. Не со зла. Подтруниваю над тобой.

— Понимаю, — кивнул Суздалев. — Кто-то над погонами горюет, а кто-то по любви сохнет. Это хотел сказать?

Билый хмыкнул.

— В самую точку. Только те погоны и положение кровью добывались, а у тебя от природы натура влюбчивая. Уж прости, Иван Матвеевич. — Казак пригладил соломенные усы.

— Нашел из-за чего расстраиваться, — граф беспечно махнул рукой и снова, не удержавшись, заулыбался, как кот, навернувший крынку сливок.

— Уж очень я хорошо тебя знаю, Ванюша, — усмехнулся Микола. — Посему не тяни, а выкладывай как есть.

Граф поднялся и, заложив руки за спину, прошелся по комнате. Остановился у небольшого окна и, подняв указательный палец правой руки вверх, как заправский профессор, произнес:

— Doctrina est lux et ignorantia tenebrae!^[1]

Билый покачал головой и нетерпеливо парировал:

— Brevitas est anima ingenii!^[2] Посему, ваше сиятельство, оставьте свои глубокие познания курса классической филологии для лучшей половины человечества. Мы же — люди военные и привыкшие к четким командам. Выкладывай.

— Вот что вы, казаки, за народ такой! — с легким разочарованием в голосе воскликнул Суздалев. — Нет в вас полета мысли!

— Отчего же, Ваня! — ответил Микола. — Все у нас, как и у других народов, имеется. Мы не хуже и не лучше, но есть своя изюминка.

Билый довольно разгладил усы и для солидности кашлянул в кулак:

— Ладно, друже, за народы после побалакаем. Выкладывай, что у тебя там за учение — свет.

Граф, довольный тем, что ему снова дали слово, завел руки за спину и, медленно ходя по комнате, продолжил начатый было разговор. Микола посмотрел на своего друга и подумал, что, не будь Суздалев военным, профессором было бы ему в аккурат. «Горных дел мастер!»

— Ну-с, любезный Николай Иванович, извольте ответить, — граф внимательно посмотрел на казака, слегка склонив голову, как будто глядя через очки. — Что вы знаете об Арктике? Или, скажем, о Русском Севере?

Суздалев, произнося это, перенес руки вперед и скрестил их в замок.

«Ну истинный учитель!» — отметил с улыбкой про себя Микола и пожал плечами.

— Понятно-с, — произнес граф и добавил: — Иного ответа я и не ожидал.

Казак покачал головой и негромко вздохнул.

— Да ты не журись, односум, — на казачий лад сказал Иван, явно решив подыграть. — Я и сам об этой Арктике знаю через пень-колоду. А попросту — ничего. Кроме того, что там холодно триста шестьдесят пять дней в году.

— А нам с тобой, Ванюша, не впервой такие загадки разгадывать. Турецкая кампания тому пример. Часто бывало как в той сказке: «Поди туда, не знамо куда. Принеси то, не знамо что». Что смущает? Не томи уже, я же не барышня.

— Здесь ты прав, Микола. Тем и интереснее, когда не знаешь, что тебя ожидает. Но такой интерес хорош на войне. Кровь будоражит и все такое. Но мы с тобой в экспедицию собрались, к тому же экспедицию спасательную. А это, брат, может и посложнее боевого задания выйти. Одно дело, когда на войне геройски погибнуть есть возможность, славой себя покрыть, медаль заработать, да и пенсию для родных. Но вот гражданский поход подразумевает совершенное иное. И погибнуть ни за понюшку табака, не зная того, куда отправляешься, перспектива не радостная.

— Вот те раз, — Билый поднялся на ноги и направился к умывальнику, стоявшему в углу комнаты у двери. — Сам взбаламутил, а теперь меня отговаривать пришел?

— Не дождешься! — голос Суздалева звучал по-мальчишески задорно. — Ни за какие коврижки не отступлюсь и тебе не дам! Я уже чувствую! Вернемся героями! Добудем славы! Отмоем имена.

— Герой, — хмыкнул Билый, теребя умывальник и не жалея воды. Хотя мысль вернуть честь защемила сердце. Но казак умело скрыл эмоции.

— По жизни! — поддакнул Суздалев, грозя потолку тонким пальчиком, где скрывались неведомые враги.

— Так я и не сопротивляюсь, — подумав, ответил казак, полоская себя тепловатой водой из умывальника. — Только никак не пойму, к чему ты клонишь?

— Так просто же! — граф остановился и в упор посмотрел на друга. — Лекция! — радостно, словно речь шла о каком-то празднике, выпалил Суздалев.

Микола вопросительно уставился на друга. Капли воды стекали по его черноморским усам и падали на пол.

— Сейчас все объясню, — загадочным голосом ответил граф.

— Да уж постарайся. Рушника не бачил?

— Чего? — Суздалев непонимающе нахмурился.

— О Господи! Ты что, в лесу рос? Полотенца не видел? Тут на гвоздике висело.

— Да пожалуйста, — граф с подоконника поднял тряпицу. — Я им мух гонял. Которые тебе, между прочим, спать мешали.

— Это ты мне спать мешал, — буркнул Билый, принимая полотенце. Встряхнул, подозрительно осматривая. — Мне дом снился. Мама. Что мне мухи?

Микола вытер лицо полотенцем, сменил бешмет и натянул начищенные до блеска новенькие ичиги. Вновь посмотрел на односума. В глазах читался немой вопрос: «Ну?»

Граф, видя, что теперь друг слушает его со всем вниманием, выпалил:

— Лекция! Сегодня, в здании, неподалеку. Читает ученый, кстати, который также едет в экспедицию. И, как ты понимаешь, лекция как раз об Арктике!

— Ох ты Боже мой, — казак перекрестился, — новость-то какая.

— Смеешься?

— Вовсе нет.

Микола усмехнулся, встал, притопнув ногами, чтобы ичиги лучше сели на ногах, и, подойдя к графу, негромко сказал:

— И это все?

Суздалев слегка опешил.

— Вот те раз! Я лечу к нему со всех ног, чтобы обрадовать, а он мне заявляет… «и это все?». Ну, господин казак, с вами не соскучишься!

— Ладно, Ваня, шуткую я, — Билый похлопал дружески графа по плечу — Добрую весть принес. Прав ты, ученье есть свет. К тому же знать своего врага — значит наполовину его победить. Арктика хоть и не территория врага, но земля нам с тобой чуждая и незнакомая. Посему, хотя бы заочно, познакомиться с ней необходимо.

— Именно с теми же мыслями и пришел я к тебе, — выдохнул Суздалев и взглянул на часы. — Оо, ваше благородие, поторопиться нужно. Начало через две четверти часа!

— С Богом! — хлопая по спине боевого товарища, сказал казак. И через минуту они оба спускались по гостиничной лестнице, ведущей к выходу.

Примечания

1

Ученье свет, неученье тьма (лат.).

2

Краткость — сестра таланта (лат.).