Гуси лапчатые. Юмористические картинки

Николай Лейкин, 1881

В новом сборнике рассказов Николая Александровича Лейкина перед читателем предстает парад мест, событий, действующих лиц и ситуаций, характерных для конца XIX века и изображенных в свойственном известному сатирику-классику ироническом ключе. В этой книге мы видим не только реалии ушедших дней, но и вещи, которые никогда не устаревают, например, мнения жителей Первопрестольной и культурной столицы об искусстве и развлечениях, которым и посвящен этот сборник. В книгу вошел целый парад выставок в Петербурге, открытие памятника Пушкину в Москве, посещение самой разной публикой зоопарка, цирка и театра, танцы, пение. Не обделены выниманием и традиционные праздники и самые разные уморительные курьезы, происходившие на них с купцами и представителями прочих сословий.

Около бегемота и носорога

Зоологический сад. В теплом помещении, где стоят клетки бегемота и носорога, — густая толпа разношерстного народа. Все стараются протискаться ближе к клеткам. Слышны ахи, охи, каждый делает свои замечания вслух, идут расспросы, толки.

— Бегемот бегемотом, а кошелек все-таки надо убрать подальше, а то живым манером выудят! — восклицает какой-то купец.

— Неужели же вы полагаете, чтоб благородная дама?.. — оскорбляется стоящая около него женщина в шляпке с задранными кверху полями.

— Не об вас, сударыня, речь, а только мало ли тут мазуриков шляется? Долго ли до греха… А береженого Бог бережет.

— Однако я около вас стою, а не кто-либо другой. У меня муж надворный советник и кавалер.

— Чужая душа — потемки. На лбу ни у кого не написано… А пословица недаром говорит: подальше спрячешь — поближе возьмешь. Но зачем же принимать так близко к сердцу?

— Невежа! Был бы муж мой со мной, он бы тебе показал.

— Господа! Посмотрели и будет. Не узоры какие на звере написаны. Нечего его разглядывать, дайте другим подойти поближе! — раздается возглас. — Марья Ивановна, пожалуйте!

— Вы плечами, ваше высокоблагородие! Тут народ без понятия насчет этого.

— Дозвольте генеральскому ребенку посмотреть! — трогает за плечо какую-то чуйку нянька.

— А покажи паспорт, что он генеральский. Здесь, милая, что генеральский ребенок, что старик — все единое стадо. За свой грош — всяк хорош.

— Вас честью просят, из учливости…

— Оставь, нянька, не спорь, — делает ей замечание худая и бледная дама.

— Это бегемот-то! Ах, боже мой! Совсем на манер как бы свинья… — восклицает полная дама.

— Они, сударыня, свинячьей породы и есть, — отвечает длиннополый сюртук. — Даже хрюкают.

— Представьте, я воображала его страшнее.

— Щенки еще, — рекомендует их даме чиновник в фуражке с кокардой. — Больших нельзя везти сюда… А вот ужо как подрастут… Тут самка и самец.

— В Париже я видел взрослого, — замечает какой-то франт. — Так, верите ли, тамошний гиппопотам такого размера, что даже в это помещение не войдет.

— Как вы его называли?

— Гиппопотам, мадам.

— А ведь это бегемот. Вот даже и на дощечке написано.

— Его зовут и бегемот, и гиппопотам, и нильская лошадь.

— Нильская лошадь, вы говорите, господин? А нешто актер Нильской на этой животине ездить будет? — задает вопрос длиннополый сюртук.

— На юродивые вопросы я не отвечаю. В бытность в Париже, сударыня, я видел…

— В реке Ниле ловится, ну, вот и нильская лошадь, — поясняет сюртуку чиновник.

— А я думал, что актеру Нильскому для игры такую лошадку приготовили. Их, барин, из Сибири с Ледовитого моря привезли?

— Нет, из жарких стран. Из Абиссинии.

— Из Апельсинии? Ну, там, конечно, солнце и день и ночь жарит. Жарко ему, поди, там при эдакой шкуре… Ну, и жир тоже… Ежели на салотопенный завод…

— Там они целые дни в реке сидят, так им и не жарко. Только морда одна из воды.

— Кусаются? — интересуется какая-то девушка.

— А вы, барышня, суньте руку, попробуйте. Мы почем же знаем, мы с ними не знакомы, — говорит чуйка.

— Не только кусаются, демуазель, но даже крокодила могут пополам перегрызть, — ораторствует чиновник. — Особенно из-за женского пола, когда они тет-а-тет с мадам самкой. У меня есть картинка…

— Зачем же вы за талию?..

— Это не я-с. Это, верно, вон тот мерзавец своими лапами… Могу ли я допустить такое невежество при публике? Я человек с образованием.

— В бытность мою в Париже я видел кормление бегемота, — продолжает франт. — Разинет он свою пасть — а ему каравай хлеба туда, фунтов в двенадцать — и как не бывало. В один миг проглотит. Там бегемот огромный, величиной вот с это здание. Я сам раз на пятьсот франков одного хлеба… Увлекся, вздумал накормить его и не мог.

— Неужели на пятьсот франков скормили? — дивится дама.

— Даже больше. У меня вообще пылкая натура. А тут все равно что игра. Я в азарт вошел. Мне хотелось его досыта накормить. Сую ему, а он ест. «Добьюсь, — думаю, — когда он отвернется от хлеба и перестанет есть», но так и не добился. На меня весь зоологический сад пришел смотреть… By компрене… всякому интересно, как богач, русский… В Париже нами очень интересуются. Там один англичанин бегемоту все свое состояние скормил на хлеб.

— Сумасшедший!

— Ужасти, ежели эдакая скотина во сне приснится! — покачивает повязанной головой купчиха в длинных серьгах.

— А чувствуй, что это простая свинья, а не бегемот, — вот и не приснится, — советует муж. — Сейчас вон барин рассказывал, что в заграничных землях на них по рекам ездят, а потому они по-тамошнему речными лошадями называются. Запрягут их парой в барку — вот те и пароход.

— Ни в жизнь бы, кажись, на таком звере не поехала.

— Жрецы ездят… Попы ихние. Ведь это в Египте, и по реке Нилу… В фараоновой земле, — поясняет чиновник.

— Мавра Тарасьевна, браслетку береги! Здесь живо с руки слизнут! Вон у одного барина сейчас платок выудили из кармана и лорнетку с носа хотели сдернуть.

— Не тревожьтесь, Захар Захарыч, у меня рука на сердце… А это, Захар Захарыч, что за зверь, вот что рядом-то развалившись?

— Носорог… Нажрался, лежит и отдыхает. Вот ему теперь только цигарку в зубы.

— А что же у него рога я не вижу, ежели он носорог?

— А вон на носу нашлепка — это рог и есть. Щенок еще, сказывают, так не отрастил настоящего-то инструмента. А может быть, и подрезали, чтоб не бодался. Тут все без рогов. Мерблюд тоже без рог и даже на хвосте стрелы нет.

— Коли нашлепка у зверя вместо рога, то нечего его и носорогом называть, — с неудовольствием говорит купчиха.

— Этот носорог, сударыня, потому пока без рога, что он еще холостой. А вот как женится, так и рог у него не замедлит вырасти, — острит какой-то молодой человек в соломенной шляпе. — Жена сейчас ему рог наклеит.

Протискались две барышни, сунулись и отскочили прочь.

— Фу, какое бесстыдство! Кверху брюхом!.. — сказала одна.

— Мари, Мари, куда же ты? Ведь это звери, — остановила ее подруга. — Носорог… Ну, что же такое? Разве можно от него ждать приличий…

— А вот, барышни, он сейчас для вас халат наденет, — замечает купец, тыкает жену в бок и говорит: — Лицезрение звериным образом натешила — ну, и пойдем теперь китайские травы за здоровье зверей хлебать.

— Только с букивротами.

— Можно и с букивротами, — соглашается купец и, взяв жену под руку, отводит ее прочь от клеток.