Одержимый

Николай Леонов

Глава 1

Телефонный звонок среди ночи — сродни трубе архангела. Изначально предполагается, что ничего хорошего ночной телефонный звонок нести не может. Тревожить операторов и тратить драгоценное время отдыха на разговоры решится только человек, у которого имеются для этого веские причины. И уж наверняка вам не станут звонить посреди ночи, чтобы сообщить, будто вы выиграли миллион, с которого не нужно платить налоги. Ведь даже если вас захотят развести, то и в том случае предпочтут сначала напугать, чтобы воспользоваться растерянностью и смятением. В этом случае страх действует вернее, чем любая иная эмоция. Ведь страх был задуман Природой, как самая надежная охранная система, чтобы спасать живому существу эту самую жизнь. И так было до тех пор, пока не начался научно-технический прогресс. Теперь страх в сочетании с техническими средствами стал оружием массового поражения, от которого невозможно защититься в принципе.

Взять, например, ночные телефонные звонки с угрозами. Они застают человека врасплох, теплого и беззащитного, как младенца. Спящий человек бессилен, наг, он наедине с темнотой и призраками ночи. Каждое слово впивается в его тело, как раскаленный гвоздь или ядовитое жало, приносящие невыносимые страдания.

Проводник железнодорожного состава Григорий Емельянович Трунин, равнодушный и ничем не примечательный человек сорока лет, испытал это на себе в полной мере.

Телефон принялся трезвонить по ночам, начиная с понедельника. Трунин как раз отдыхал после далекого рейса Москва — Хабаровск. В пятницу ему нужно было отправляться в новый вояж. Дело для Трунина привычное, но, если откровенно, надоевшее до тошноты. Когда тебе двадцать лет, убегающие вдаль рельсы рождают только романтические представления и намекают на возможное впереди счастье. Когда большая часть жизни прожита, и надеяться особенно не на что, то и двигаться никуда не хочется. И особенно не хочется устремляться в такую чертову даль, как Хабаровск или, скажем, Благовещенск. Хочется завалиться на диван с банкой пива и тупо пялиться в экран телевизора. Или поковыряться в гараже с мотором новенькой тачки, если на таковую удалось накопить денег.

Деньги были. Правдами и неправдами Трунину удалось скопить некоторую сумму (держал он ее не в Сбербанке, а в старом неработающим телевизоре, в котором специально для этой цели разобрал переключатель каналов). Тайник надежно хранил сбережения. Но никак не удавалось собраться и купить эту чертову тачку. Да и вообще на личную жизнь времени никогда не хватало. Только-только отойдешь от рейса, а уже пора собираться в новый. Даже жениться, и то не получалось.

Правда, виды кое-какие у Григория Емельяновича в этом плане имелись. Ходила к нему одна женщина, хозяйственная, внимательная и с вполне привлекательной внешностью. Имя ее Трунину тоже нравилось — Валентина. Одним словом, женись хоть завтра. А все как-то не хватало времени. Иногда Трунин отчетливо чувствовал, что упустит он в конце концов Валентину, как упустил удачу, лучшие годы жизни, возможность сделать карьеру. Все разошлось по мелочам. Все в его жизни было настолько банальным и неприметным, что даже самому Трунину было скучновато. Что уж там говорить про посторонних! Исчезни назавтра Трунин раз и навсегда, и то вряд ли кто-нибудь это заметит, настолько он был никому не интересен. Нет, конечно, приятели у него имелись, и женщина вот была — все как у людей, но ничего особенного, жизнь — сплошная рутина.

Тем более казалось совершенно невероятным, чтобы кому-то взбрело в голову звонить Трунину по ночам и угрожать ему. Зачем? Ради чего? Ясное дело, жилплощадь в Москве стоит денег, но таким образом можно пугать всю Москву по алфавиту. Квартирка у Трунина была в типовой пятиэтажке, на самой окраине, до нее у властей никак не доходили руки, даже чтобы снести — так что губы раскатывать не на что. Тут рядом таких владельцев десятки, и все спят по ночам как сурки, никто их не пугает звонками. Григорий специально узнавал. А ему звонили.

Первый звонок случился дня три назад.

Разбудил его какой-то гад часа в два ночи, когда Трунин уже видел десятый сон. И сказал очевидную глупость, едва Григорий откликнулся сонным встревоженным голосом. Сказал этот гад примерно следующее:

— Спишь, Трунин? Сны хорошие снятся? Должны бы кошмары мучить. Нет? Странно! Совесть, значит, не тревожит?

Трунина отчего-то мороз пробрал по коже, но он ответил этому типу как надо — обложил его матом с ног до головы и положил трубку. Хорошо, в эту ночь Валентина у себя ночевала, не видела, как он разволновался. А он разволновался — курил, сидел на кухне в темноте и долго не мог заснуть. Звонок в эту ночь не повторился.

Повторился он на следующую ночь. На этот раз Валентина была у него. Трунин про ночного шутника уже забыл и вообще отошел ко сну расслабленный и удовлетворенный. Засыпая, подумал: «Нет, женюсь, точно! Возьму отпуск на две недели и женюсь…»

Звонок раздался в четыре утра. Или ночи. Как кому больше нравится. Трунину это не нравилось никак.

— Значит, грехов не замаливаешь? — поинтересовался все тот же голос в трубке. — Скверно, Трунин! Я ведь не господь. Это он, говорят, четыреста девяносто грехов прощал. А я и один твой грех не прощу. Я пришел мстить, Трунин! Возмездие — дело святое. Готовься.

— Идиот! — сказал на это Григорий и бросил трубку.

— Кто это? — промурлыкала сквозь сон Валентина, сладко потягиваясь.

— Мерзавец какой-то! — ответил в сердцах Трунин и пошел курить на кухню.

Он уже начинал подумывать, не обратиться ли ему в милицию по поводу ночного хулигана, но решил подождать еще немного — вдруг тому самому надоест валять дурака.

В глубине души Григорий, однако, не считал, что таинственный мститель валяет дурака. Было в ночном звонке что-то жуткое, отчего щемило сердце и леденило кровь. Трунин пытался сообразить, в чем тут дело, но никак не мог ухватить за хвост тревожную мысль. Он припоминал своих многочисленных попутчиков, бесчисленных пассажиров, мотающихся по безграничным просторам родины. Среди них попадалось немало чудаков, но таких, чтобы могли воспылать к Трунину священной ненавистью, таких, кажется, не было. Он старался со всеми находить общий язык. Не угождать, но идти на компромисс. В мире сложно выжить, если не идешь на компромисс. Слишком много людей, которые сильнее тебя. Физически сильнее или имеют опасных друзей, большие связи, серьезные деньги. Это только в молодости кажется, будто перед тобой открыта широкая дорога, и ничто не может тебя остановить. Подобные глупости Григорий давно выбросил из головы. Жизнь научила. Поэтому врагов у него как будто не было. Трунин научился обходиться без них. Кому же, в таком случае, понадобилось трепать ему нервы и обещать по ночам скорую расправу?

Надежда, как известно, умирает последней, и Григорий до последнего надеялся, что сбрендивший шутник все-таки оставит его в покое. Но вот и сегодня посреди ночи по нервам резанул протяжный звонок, казалось, наэлектризованный тревогой и страхом.

Проще всего, конечно, было отключить на ночь телефон, выдернуть вилку, но ведь хотелось знать, чего от него кому-то нужно! Григорий и на этот раз снял трубку.

— Спишь спокойно, Трунин? — с какой-то злорадной торжественностью произнес голос. — Крепкая у тебя шкура! Но я тебя выпотрошу! Час настал. Я иду, чтобы совершить возмездие.

— Послушай, не знаю, как тебя там, — волнуясь, быстро сказал Григорий. — Может, ты по-человечески скажешь, чего тебе от меня нужно? Я тебя не знаю. Если, может быть, когда-то ненамеренно обидел тебя, так скажи — разберемся спокойно. Зачем эти крайности — совесть, возмездие? Мы же нормальные мужики, правильно? Значит, всегда можем договориться…

— Я бы не назвал твой поступок ненамеренным, — ответил незнакомец, — и обида — это неподходящее слово. Однажды ты совершил подлость, и теперь ты за нее заплатишь, как полагается платить за подлость. Меня не интересует, что думают по этому поводу нормальные мужики. Я уж точно не нормальный мужик.

— Но кто ты? — неуверенно пробормотал Трунин, беспомощно оглядываясь по сторонам.

— Не помнишь? — усмехнулся собеседник. — Или не хочешь помнить? Ну ничего, я скоро освежу твою память…

В трубке раздались гудки, а потом наступила тишина. Трунин с преувеличенной осторожностью положил на рычаг трубку, словно это была взрывчатка, и на цыпочках подошел к окошку. За затуманенным стеклом просматривалась спящая заснеженная улица, освещенная ночным фонарем. Снега было мало — городские службы работали, да и в этом году зима не баловала снегопадами. Но то, что на улице холодно и тоскливо, ощущалось. Примерно так же было сейчас на душе у Трунина.

Валентина не ночевала сегодня — сослалась на приезд какой-то тети из Рязани. Правда это или женская уловка, у Трунина не было никакого желания выяснять. Он считал, что человек имеет право на маленькие тайны, будь он хоть мужчиной, хоть женщиной. Но из-за того, что Валентины сегодня не было, Трунин чувствовал себя особенно одиноким. Ему позарез нужно было разделить с кем-то свою тревогу. Перебрав в памяти знакомых, Трунин, однако, понял, что желающих разделить его проблемы этой глухой ночью не будет. В лучшем случае его вежливо и культурно пошлют. Оставалось одно — искать сочувствия у славной милиции.

Трунин позвонил в дежурную часть и долго, путано объяснял, что с ним стряслось. К нему отнеслись настороженно и придирчиво выясняли, не пьян ли он. Потом посоветовали покрепче запереть входную дверь и не обращать внимания на глупые звонки. Приехать не то чтобы не обещали, но намекнули, что приехать в ближайшее время не смогут — большая загруженность и проблемы с транспортом.

Несмотря на такую отповедь, милиция все-таки приехала к Трунину и приехала довольно скоро. Обрадоваться ему, впрочем, не удалось, потому что прибывший наряд держался недоверчиво, милиционеры все принюхивались к Трунину — нет ли у него какой-либо стадии опьянения или вообще белой горячки, а потом убыли, попеняв ему перед отъездом за то, что отрывает людей от важных дел.

— Вот вы звоните, отвлекаете, — сказал ему строгий лейтенант, — а на другом конце, допустим, магазин вскрывают. А мы здесь.

— Я все понимаю, — с тоской отозвался Трунин. — Но мне-то как быть?

— Да не обращай внимания! — ободрил его второй милиционер. — Мужик ты или нет? Он позвонит, а ты его пошли по матери!.. Сейчас, знаешь, сколько таких шутников развелось? Если на каждый звонок выезжать, никаких кадров в милиции не хватит! Пожестче, понял? И телефон еще можно отключить. Ты же не на дежурстве, в конце концов! Отключи и спи спокойно.

Они уехали, но Григорий уже не мог спать. Правда, и телефон он отключать не стал. Не верилось ему, что дело только в этом. Нервы расшалились, поэтому Трунин отправился на кухню курить и очень пожалел, что, будучи почти равнодушным к спиртному, не запасся на такой случай поллитровкой. Сто пятьдесят ему бы сейчас не помешали.

А когда он докуривал вторую сигарету, телефон зазвонил снова.

— Моя милиция меня бережет? — насмешливо спросил тот же голос. — Бравые ребята! И вооружены до зубов. Знаешь, на меня эта демонстрация произвела большое впечатление. Жаль, что все так быстро закончилось. Или кто-то у тебя остался, Трунин? В засаде, а? С пулеметом. Признайся, устроил засаду в прихожей?

В вопросе звучала откровенная издевка. Было совершенно ясно, что неизвестный «шутник» прекрасно видел, как приехали и как уехали милиционеры — возможно, даже слышал, о чем они между собой переговаривались. А Трунин догадывался, о чем они могли переговариваться. О том, что из-за таких паникеров, как он, приходится мотаться по ночам и жечь казенный бензин. Никому это неинтересно.

И что ему было делать теперь? Второй раз звонить в милицию? Его поднимут на смех или самого обвинят в ложных звонках. Или приедут, а тут опять никого. Ментов лучше не дразнить. Они ведь тоже могут такое возмездие устроить — мало не покажется.

Однако сидеть и ждать у моря погоды тоже было глупо. Этот чертов мститель совсем не похож на шутника. Слишком затянулась эта шутка. А если учесть, что он все время находится где-то рядом и терпеливо наблюдает за тем, как приезжают и уезжают милиционеры, не обращая внимания на усталость и мороз, то картина получается и вовсе неприглядная. Что если ему и впрямь взбредет в башку вломиться к Трунину в квартиру? Шутников сейчас много, но и маньяков как собак нерезаных. Если такой зациклится на твоей смерти, то доведет дело до конца, это уж будьте уверены. Газеты каждый день сообщают о таких случаях. Вот и получается, что нужно принимать какие-то меры, чтобы обезопасить себя. В самом деле, для начала нужно проверить дверь, найти что-то похожее на оружие и попытаться вычислить этого типа — кто он такой, где прячется. Если бы удалось хотя бы приблизительно понять, откуда грозит опасность, можно было чувствовать себя увереннее, и даже в милицию обращаться было бы проще.

Трунин выбрал на кухне самый здоровенный нож, какой только имелся в его хозяйстве, и, не зажигая света, опять выглянул на улицу. Неуютная ледяная мостовая, безжизненные дома вокруг, черное небо над крышами — ничего примечательного. Если где-то среди этого пейзажа и прятался маньяк, то в глаза он явно не бросался. И тишина была какая-то не городская, точно на кладбище. От подобных сравнений у Григория мороз прошел по коже. Он еще раз проверил входную дверь и, пользуясь тем, что находился в квартире один, и его никто не мог высмеять, Трунин вдруг решил остаться в прихожей. Он притащил стул и сел на него верхом. Таким образом он мог сторожить дверь с максимальными удобствами. Теперь мимо него и мышь бы не проскользнула.

Сначала он сидел в кромешной темноте с ножом в руке, потом устал и положил нож на колени. Потом незаметно уснул, обнимая спинку стула. Было неудобно, но спокойно на душе, и Григорий погрузился в сон, крепкий как у младенца.

Ему даже приснилось что-то хорошее — странная вещь для человека, ожидающего маньяка. Трунин спал бы и дальше, до самого утра, но вдруг сквозь сновидение до его слуха донесся тихий звук, который сработал вернее любого будильника. Григорий разом очнулся и облился холодным потом. Кто-то копался в дверном замке!

Трунин схватил нож и вскочил, опрокинув стул. Грохот показался ему сравнимым с грохотом горного обвала. Сердце стучало так, что эхо отскакивало от стен. Во всяком случае, так казалось Григорию. Но того, кто пытался проникнуть в квартиру, весь этот шум, похоже, нисколько не впечатлил. Он упорно продолжал делать свое дело, и уже в следующую секунду Трунин услышал щелчок открывающегося замка. В прихожую нырнула страшная черная тень.

Обмирая от ужаса, Григорий закричал и что есть силы ткнул ножом в то место, где, по его расчетам, должна была находиться страшная тень. Нож со свистом рассек воздух, а из темноты в лицо Трунину вылетел твердый, как камень, кулак и оглушил его плотным ударом в лоб.

Искры брызнули у Григория из глаз, а потом сделалось совершенно темно. Все вокруг наполнилось каким-то ужасно далеким звоном, словно куда-то за холмы уносились одна за другой тройки с колокольчиками. Трунин был далеко не субтильного телосложения, а с учетом его не слишком подвижной работы, в последние годы он набрал еще пять килограммов лишних, но удар незнакомца был такой силы, что отбросил его через всю прихожую и вернул на кухню. Каким-то чудом после этого чудовищного удара Трунину удалось, перевернувшись через голову, опять оказаться на ногах.

Нож он, конечно, потерял и вести дальнейшую борьбу не мог. Его спасло то, что незнакомец почему-то замешкался в прихожей. Григорий только успел расслышать его сдавленный голос, произнесший что-то вроде: «Ну, Труха, гад!..», и к нему на миг вернулось сознание. Его поразило прозвище, которым его назвали. Нельзя сказать, что оно было неизвестно Трунину, но он никак не мог вспомнить, кто и когда его так называл. Все плыло у него в голове. Но кое-что Григорий сумел сделать. Он сумел вскочить на подоконник и, выворотив раму, осыпанный щепками и осколками, сиганул вниз с третьего этажа.

Удар об асфальт был так силен, что у Трунина едва не выскочили зубы. Он почувствовал дикую боль в ногах и пояснице, услышал хруст собственных костей и теперь уже окончательно потерял сознание. Естественно, он не мог видеть, как в окне на третьем этаже на краткий миг появилась и пропала черная голова. Григорий даже не видел, как из-за угла выскочила сверкающая огнями «Скорая», которая мчалась куда-то совсем по другому вызову, но бригада, сидящая в автомобиле, просто не смогла проигнорировать совершившийся на их глазах случай самоубийства.

Трунина освидетельствовали, оказали помощь и доставили в ближайший травмпункт как неизвестного с суицидальными наклонностями, требующего наблюдения психиатров. В Хабаровск он уже не уехал, зато остался жив и даже получил какое-то время на то, чтобы осознать, что же все-таки с ним случилось.