Прыжок тигра

Николай Мороз, 2022

Месть – это удовлетворение чувства чести. Так было и так будет. У него отняли все: дом, семью, друзей. Враги не сумели отнять только одно – его жизнь. И в этом они просчитались.Капитан Логинов начинает вершить правосудие по своим законам. Он убирает врагов одного за другим. Ему все равно, что они занимают высокие посты, обложены со всех сторон охраной, судьями, депутатскими и прочими неприкосновенностями, могут купить все и всех. Когда ступивший на путь мести готов идти до конца, остановить его может только пуля.Славная охота продолжается.

Глава 2

— Давай, давай, дедуля, бегом! Туда и сразу обратно! — прокричала женщина. В помещении что-то зашуршало, потом стукнуло негромко, и тетенька выдала короткую, но насыщенную эмоциями фразу. Максим попытался посмотреть, что там происходит, шагнул вперед и вытянул шею. Но толком ничего, кроме груды пакетов, набитых мусором, и здоровенной коробки с отходами кухонного производства, не увидел. Кто-то копошился за этой свалкой, а высокая размалеванная тетка визгливо подгоняла человека.

— Быстрее, чего ты возишься, козел! Быстрее, тебе говорят! Или жрать сегодня не получишь! — надрывалась она. Под ногами у облаченной в грязный белый халат тетки ползал старик. Он подбирал рассыпанный мусор, хватал негнущимися пальцами скомканные салфетки, смятые одноразовые стаканчики и мокрые чайные пакетики. Старик кое-как сгреб это все в кучу и принялся складывать мусор в пластиковый мешок. Бабища поддела носком лакированного ботинка отлетевший стаканчик, отшвырнула его, зевнула во всю пасть. И застыла с раскрытым ртом, увидев на крыльце Максима.

— Тебе чего? — и, не дождавшись ответа, ткнула пальцем в лист бумаги, висящий на стене тамбура.

— Обед с двенадцати, — сообщила она и попыталась закрыть дверь. Максим тетку не слушал, он смотрел на старика, подбиравшего с пола рассыпанный мусор. Вежливо обратился к деду:

— Вам помочь?

— Иди отсюда! — завизжала тетка. — Катись, кому говорят! Помочь! Я тебе сейчас сама помогу, помощник! — и всей тушей ломанулась вперед. Но ее визг тут же перешел в тихий щенячий писк. Максим аккуратно и крепко двумя пальцами схватил тетку за кончик носа, задрал ей голову так, что оба ее жирных подбородка слились в один, и медленно, шаг за шагом, заставил бабу отступить назад. Дед не знал, что ему делать — сидеть на полу среди рассыпанного мусора или бежать отсюда куда подальше.

— Рот закрой, — негромко скомандовал Максим тетке, — и быстро сама тут все подобрала. Быстро, кому сказано! — и разжал пальцы.

Тетка со скоростью хорошего пылесоса подобрала мусор с пола. Она затолкала все в мешки и коробки и выволокла их на крыльцо.

— Молодец, — похвалил Максим. — Физический труд полезен для здоровья и помогает сохранить фигуру. Пошла отсюда! — Он взял деда за рукав клетчатой рубашки и заставил подняться с пола. Старик, щурясь, смотрел то на свою «начальницу», то на Максима. Тетка отбежала к стене, за углом которой начиналась собственно столовка, и заверещала с безопасного расстояния:

— Погоди, тебе устрою! Катись отсюда, пока цел! Помощник! Я тебе сейчас так помогу!

Максим на истеричку не смотрел, спросил деда:

— Ты цел? Ничего не болит? Отлично! Давай, куда все это нести, показывай! — и подхватил тяжелые пакеты. Дед нагнулся и поднял коробку.

— Веди, — Максим сбежал по ступеням на асфальтовую дорожку, дождался, пока вниз сползет дед. Успел заметить через приоткрытую дверь, что тетка уже яростно жмет кнопки на своем мобильнике, и даже услышал обрывок фразы:

— Кирюша, давай быстрее сюда! Да черт с ним, бросай все и сюда, он уходит уже!

Если предположить, что Кирюша сейчас действительно все бросит и метнется на зов, то времени в обрез. Максим еле сдерживался, чтобы не подтолкнуть в согнутую спину бредущего впереди деда. А тот полз нога за ногу, оглядывался непрерывно и, кажется, был готов расплакаться.

— Не надо, не надо было ее трогать, — стонал он, — зря вы так, я бы сам справился, я привык…

— Ничего она тебе не сделает, — сказал Максим, — шевелись, дед, если жить хочешь!

Шутливая угроза оказала на деда волшебное действие, и он шустро затопал вперед. Шли они уже не по мокрой, но чистой дорожке, а по раскисшей от дождя тропинке. Добрались, наконец, до бетонного забора и приросшей к нему кирпичной стены. На их стыке оказалась широкая щель — что-то вроде калитки. Дед просочился через нее первым, за ним — боком и пригнувшись — пробрался Максим. Еще несколько шагов по мокрой траве, и под ногами — старая, вымощенная брусчаткой дорога, ведущая к роще столетних берез. И тишина здесь такая, что давит на уши, слышно только, как шевелятся над головой ветви деревьев да шумит дождь. Дед семенил по мокрым булыжникам, Максим шел следом. Похоже, этим путем и сбежала отсюда бабка, надо взять на вооружение проверенный маршрут. Основная дорога, скорее всего, идет параллельно этой, знать бы еще, где они пересекаются…

— Все, пришли, — выдохнул дед. Максим покрутил головой и справа, на берегу тихого огромного пруда увидел помойку. Контейнеры давно провали в слежавшихся гниющих кучах разной дряни. Рядом — заросли крапивы и полыни, их сухие верхушки мокнут под мелким дождем. А еще дальше, почти у воды провалившаяся крыша старого деревянного сооружения.

— Так, дедуля, давай все сюда, — Максим пошвырял мусор в помойку и потащил старика за собой. Старик не переставал причитать «не надо ее трогать» и «что же теперь делать».

— Я тебе скажу, что тебе делать, — Максим втолкнул старика на единственный сухой пятачок под гигантской старой березой, — но сначала ты мне кое-что расскажи.

Дед озирался затравленно и умоляюще смотрел на Максима. Но говорил, хоть и сбивчиво, в запале проглатывая слова. Максим старика не перебивал и наводящими вопросами не отвлекал. То, что говорила Римма Михайловна, получило подтверждение от независимого свидетеля, да еще и обросло дополнительными подробностями. Директор богоугодного заведения был предприимчивым деловым человеком и эффективным собственником. Оказавшиеся в его распоряжении базу и ресурсы господин Гузиков использовал с выгодой для себя и своих близких. Максим сделал два вывода. Первый: два новых корпуса занимает гостиница, третий, менее удобный, поделили пополам. Половину отдали под бордель, во второй половине живут старики. Для этого их пришлось уплотнить — загнать в тесные помещения по восемь-десять человек. И второй вывод: хозяйство получилось большое, и Гузикову понадобились помощники. Он пристроил на работу всех своих родственников — жену, тещу, сестер жены, их мужей и детей — все строго по штатному расписанию. Главный бухгалтер, экономист, специалист по социальной работе, диспетчер, заведующий складом, дворник, заведующая хозяйством — все должности занимали «свои», брать людей со стороны директор справедливо опасался. Тетка из столовой — сестра жены Гузикова, а неведомый Кирюша — ее муж и, по совместительству, заместитель директора по общим вопросам. Именно он следит за стариками, второй заместитель надзирает за семейным бизнесом — ночлежкой и гостиницей. А благообразная мымра в платочке на ресепшен гостиницы — это жена племянника Гузикова. Оба зама безвылазно сидят на территории и «в случае чего» являются по первому зову персонала разруливать ситуацию.

Всего получалось трое, считая самого Гузикова. Но у директора есть еще один заместитель, первый и самый главный. Гузиков выполняет функцию прикрытия, а делами заправляют его родственники. Сам господин директор и его первый заместитель появляются в доме престарелых редко — процесс налажен, деньги от паломников и борделя поступают исправно, система отрегулирована и сбоев пока не было. Если не считать мелких неприятностей, как то — смерти стариков.

Раз в полгода обязательно кто-нибудь да помрет, — шепотом сообщил старик. — А этой весной уже два случая было, старик один, но он уже совсем плохой был, и бабушка. Неделю назад.

Максим смотрел, как по поверхности воды в огромном пруду идут круги от капель дождя. Объявить человека мертвым — отличный способ скрыть побег. И если тот дед, царство ему небесное, отправился на тот свет от естественных причин, то «бабушка» пока живее всех живых.

— Вранье, — заявил Максим, — брехня все это. Жива она и здорова.

— Да? — дед даже подался вперед. — Правда? А откуда…

— От верблюда, — оборвал старика Максим. — Ты мне вот что скажи — вы почему молчите? Жаловаться пробовали?

Вопрос идиотский, ответ на него Максим знал заранее и в ожиданиях не ошибся.

— Боимся. Нам идти некуда. Думали, может, начальство какое приедет, так мы ему расскажем.

Куплено давно все начальство, гребет трясущимися руками все, до чего может дотянуться под крики: «Детям! Все детям, ничего себе!». Хорошо бы всех этих дочек, внучек и жучек, ради которых папаньки уже и свой гнилой ливер продали, уложить ровными рядами в мать-сыру землю, слой за слоем, с чавканьем, хрустом и копошением червячков в восковых ноздрях… Но приходится прикидываться добрым и порядочным, отворачиваться и проходить мимо, понимая, что патронов на всех не хватит. Старик разошелся, говорил взахлеб, как ребенок и даже топал ногами. Вот она, обеспеченная старость, не приведи господи дожить в России до таких лет. Обеспеченная старость по определению может быть только у тех, кто ее сам себе обеспечил. Но что бы обеспечить себе старость в нашей стране, нужно много воровать, что само по себе грешно и вообще чревато. Но если ты не будешь воровать, то в конце жизни государство просто наплюет на тебя, и подохнешь ты в нищете как собака. Дилемма, блин.

Старик не унимался и продолжал вещать, как дорвавшийся до аудитории ворон. Максим к словам деда особо не прислушивался, поглядывал по сторонам, высматривал в зарослях Кирюшу.

— Дом сгорел, мы на улице остались, а Светку милиция забрала. Потом в гостинце нас поселили, туда к нам пришли из собеса и сказали — Светку в тюрьму, ее мальчишку в детдом, а меня сюда.

— Кто пришел? Куда? — переспросил Максим. Он не понял ничего — дед говорил то ли о своих беспутных родственниках, то ли о бывших соседях. Но вдаваться в подробности было уже некогда — со стороны забора донеслись крики. Максим не сводил с мусорки взгляд — забор находился именно в той стороне, и там явно что-то происходило.

— Я же говорю, из исполкома пришли, из опеки и попечительства — это они там решают, кого куда, — повторил старик, — они и документы в суд передают. Пацана сказали, что в приют сначала сдадут, а уж потом в детский дом, а меня…

— Куда сначала, куда потом? — переспросил Максим, но тут же скомандовал старику замолчать. Через заросли с грацией кабана ломился Кирюша. С руганью и угрозами он пер к помойке и предсказывал деду большие проблемы в недалеком будущем.

— Так, дед, слушай сюда. Иди и жди его там. Да не трясись ты, ручонки у него коротки, не тронет он тебя. Не успеет. Стой на месте, пока он к тебе близко не подойдет. Давай, пошел, дедуля, пошел, — Максим подтолкнул старика вперед по тропинке, а сам прыгнул в бурьян. Бегом обогнул свалку по высокой траве и оказался у Кирюши за спиной. Похожий чем-то на воблу — такой же сухой, скрюченный и костлявый, мужик остановился у вмурованных в груду отбросов контейнеров. Потоптался, озираясь, увидел жертву. Дед мелкими шажками поднимался по тропинке от пруда вверх. «Иди, дед, иди, не бойся» — Максим замер в бурьяне, подобрался перед прыжком. Кирюша активизировался при виде беззащитного старика. Озверевший заместитель директора пронесся мимо и даже вытянул руку, чтобы схватить беглеца за грудки. Максим выскочил из зарослей, догнал Кирюшу и дернул его за полу короткого, до колен, пальто. Кирюша завертел головой, дернулся, но это была агония мухи в липкой паутине — лапки и крылышки запутались в тонких нитях, и вырваться насекомому уже не поможет никакая сила. Кирюша пытался шевелить верхними конечностями и слабо попискивал, но без толку. Максим ладонями надавил ему на шею, а локтями сжал Кирюше ребра, и держал теперь, как в капкане, не давая оппоненту поднять головы.

— Это он? — спросил Максим у деда. Тот вопроса сначала не понял или не расслышал, пришлось повторить. Дед утвердительно затряс головой. Кирюше было очень неудобно, он не видел, с кем говорит старик. Попытка обернуться и стряхнуть с себя обидчика закончилась неудачно. Максим разжал руки и толкнул Кирюшу коленом ниже спины. Тот отлетел к помойке, упал на четвереньки и выругался. Максим одним прыжком оказался рядом с ним и врезал Кирюше ногой в живот. А потом бил уже без разбору, куда придется, остервенело, молча и размеренно, чтобы не сбить дыхание. Кирюша пытался отползти, приподнимался на локтях, извивался, но быстро сдался, закрыл руками голову и больше не рыпался. Максим развернул мужика на спину, наклонился и парой хороших пощечин привел его в чувства.

— Здорово, сволочь. Применяете новые эффективные методы лечения пожилых людей? Трудотерапия? Ну, и как успехи? Как успехи, спрашиваю? На меня смотри, скотина! — рявкнул Максим, и окрик подействовал. Кирюша поджал колени, перевернулся на бок и закашлялся.

— Ты кто вообще? Тебе чего надо? — отплевавшись, спросил он. Максим отвечать не торопился, молча рассматривал разбитую Кирюшину рожу. Тот скривился, отвернулся, но удар в нижнюю челюсть заставил его снова повернуть голову.

— Я тебе сейчас башку оторву и через забор брошу. Чтобы все полюбовались. Вся ваша мразь, что на стариках наживается, — пообещал Максим. От услышанного Кирюше стало нехорошо, ему даже удалось сесть, но ненадолго. Новый удар в грудь отбросил его назад, голова его мотнулась и ударилась затылком в бок старого холодильника. Заместитель директора вскрикнул. Максим не шевелился, не спуская с мужика глаз.

— Кто наживается, мы? Впахиваем целыми днями, как кони, семей не видим! — точно копируя интонации и голос своей туповатой «половины», заскулил срывающимся голосом Кирюша.

— Да ладно. А в столовой, случайно, не твоя жена работает? — поинтересовался Максим, поднялся на ноги, запихнул руки в карманы куртки. Кирюша вздрагивал от каждого его движения, трясся, как в припадке и тянулся к внутреннему карману пальто.

— Не дергайся, — Максим пнул мужика ногой в грудь, рывком, выдирая с корнем пуговицы, «расстегнул» на нем пальто и вытащил из кармана на подкладке мобильник. Дорогая игрушка, сразу видно, что новая. И легкая — замаха и силы броска едва хватило до середины пруда. Булькнув, мобильник исчез под водой. Кирюша почти плакал, и неизвестно, что причинило ему больше страданий — боль в избитом теле, унижение или потеря телефона. Максим убрал руки за спину, посмотрел на ветви берез над головой. Пора было заканчивать этот концерт. Кирюша же понял это по-своему, он сплюнул и выдал, еле ворочая языком:

— А жить, по-твоему, я на что должен? У меня зарплата официальная, с надбавками, девять тысяч всего, на руки еще меньше! И ту не платят, кинули авансом половину месяц назад, и все! Пусть старье это спасибо скажет, что их кормят, лечат, чего им еще надо? От них дети отказались и родственники, а мы им кто?

— Спасибо, — Максим с издевкой склонил голову, — спасибо тебе большое. А квартирками их вы тоже за «спасибо» приторговываете? Тех, кто умер? Или сдаете? В качестве компенсации за свой непосильный труд?

Кирюша поперхнулся, выкрикнул, как выплюнул:

— Да когда бабка в том году зимой помирала, я ей врача на своей машине привез! Ночью! И заплатил из своих за капельницу и за лекарства!

— Да ты просто подвиг совершил, герой! Только я не понял — вам по штату разве врач не положен? Или хотя бы медсестра? Или вы так затраты оптимизируете? — Максим за шкирку оттащил заместителя Гузикова подальше от груд мусора. Скользко там и неудобно, оступиться можно.

— Мужик, ты что, вчера на свет родился? Все так живут, все. Я не знаю, кто тебя нанял, но я тебе больше заплачу́. Только…

— Я тебе сам заплачу́. — Кирюша пытался говорить еще что-то, но Максим уже не слышал его. Тихий шум дождя и плеск исчезли, от воды поднялся мутный туман, он прилипал к лицу и рукам, забивался в глаза и в рот, и Максим чувствовал, что начинает задыхаться. Кирюша давно заткнулся, его крик перешел в стон, а скоро оборвался и он. Максим перевел дух и вытер мокрый от дождя лоб рукавом. Дед топтался за спиной, закрывал руками лицо, его плечи дрожали. Максим оттащил бездыханное тело Кирюши за контейнер, швырнул ничком в отбросы и заломил ему руки за спину. Скрутил их найденным тут же обрывком упаковочной ленты и вернулся к старику.

— Все, дед, — проговорил он негромко, — жив он, жив, успокойся ты.

В этом он уверен не был. Надо бы проверить, ну да черт с ним, возиться еще со всякой швалью, а тут дед, того гляди, Богу душу отдаст.

— Давай, давай, двигай, — Максим подтолкнул старика к тропе. Они спустились к воде, Максим заставил старика умыться и сам долго тер прибрежным песком руки, задрав рукава куртки почти до локтей. Дед вздрагивал от каждого шороха, но потихоньку приходил в себя. Надо подождать еще немного, отпускать старика одного в таком состоянии нельзя. Да и самому подумать, как быть дальше. Одной скотиной стало меньше, осталось еще трое. И если одна бродит поблизости, то где искать двух других?

Дед привалился к мокрому стволу липы. Максим, не отрываясь, смотрел на тихую воду. Поверхность пруда была спокойна — ни кругов, ни ряби. Тучи уже разгонял ветер, и дождь давно закончился. В дальнем углу пруда несмело квакнула лягушка, за ней вторая, третья и дивный лягушачий концерт охватил все заросшее старыми ивами побережье.

— Дальше будет так. — Максим подошел к старику. — Я сегодня уеду, но тут и без меня народа скоро будет много. Начальство приедет, понятно? Вот ему все и расскажете — про Кирюшу, про бабу его и про всех остальных. Дед, ты меня слышишь?

— Слышу, — отреагировал на звуковой раздражитель дед, — хорошо слышу. Я войну пацаном застал, эвакуацию, мне семьдесят девять лет, но я не глухой.

— Вот и отлично, я рад за тебя. Только помни, и другим передай — ваше здоровье в ваших руках. И учти — будешь молчать, так и помрешь тут, на помойке. Теперь я тебя не слышу! — Максиму очень не нравилась реакция старика, дед все прекрасно понимал, но возвращаться в реальность не торопился. Там, где он находился сейчас — в ступоре — все было значительно проще и безопаснее, чем здесь, на берегу пруда.

— Дедуля, — Максим снова почувствовал, что звереет, — я тебя сейчас на корм рыбам выкину. Ей-богу, выкину.

— Не надо, — взгляд старика стал осмысленным, — я понял. Но зачем так…

— А как? Как с ними еще можно? Не знаешь? Вот и я не знаю, извини. Все, топай, я за тобой пойду. Вы где все живете? — Максим потащил старика мимо мусорки к выложенной брусчаткой дороге.

— В сером корпусе, за забором.

— Где бляди, что ли? — на всякий случай уточнил Максим.

— Да, где бляди. Они с правой стороны, там посуше и теплее. А мы с левой, там крыша прохудилась, и на стенах плесень. Директор говорит, что на ремонт денег нет, и кредитов отпускают в недостаточном количестве.

Неудивительно, все активы должны давать доход. Ведь ночлежка, как известно, приносит гораздо больше дохода на вложенное бабло, нежели шикарный отель, а совмещенная с борделем вообще превращается в Эльдорадо.

— Понятно. Все, иди. — Максим подтолкнул старика к щели в заборе. Дед, как сомнамбула, сделал несколько шагов и остановился.

— А про тебя говорить? Начальству? — спросил он, не оборачиваясь.

— Как хочешь. Но лучше не надо.

Глупо заставлять старика хранить тайну, да и незачем. Ну, даже если не выдержит дед и расколется, опишет внешность «паломника» — толку то? Пусть ищут, все закончится еще до наступления ночи. Максим дождался, когда дед скроется из виду, пролез в щель и пробежал вдоль глухой стены гостиницы и кирпичного забора к входу в столовую. Здесь он остановился, вытер мокрой травой перепачканные ботинки и неспешно, словно возвращался с прогулки, направился к своему корпусу. Глянул мельком на дверь столовой и отвернулся. Деда не видно, вокруг все спокойно, не слышно ни воплей, ни стрельбы. Проходят мимо, опустив глаза, паломники, и на любого встречного им наплевать. Оно и к лучшему. У сетчатого забора Максим замедлил шаг, не сводя взгляд с серых, облезлых стен. Старик, похоже, добрался до места благополучно, и затаился где-то в недрах старого барака. Можно возвращаться.

Со стороны КПП послышался рев двигателей, раздались собачий лай и ругань, но все это перекрыла ревущая музыка из динамиков. Шлагбаум поднялся, и к торцу здания подкатили две покрытых засохшей грязью машины. Музыка ревела еще минут пять, пока из иномарок вываливалась очередная партия"паломников". Хлопали дверцы и крышки багажников, из салонов выбирались веселые, уже основательно накачанные спиртным девицы. Табор двинул в сторону двери. После того, как она закрылась за последним посетителем, наступившая тишина показалась сродни космической. Максим двинул через двор к гостинице. Рванул на себя дверь, постоял в тамбуре, прислушался. Кажется, все спокойно. Вот и хорошо. Приступим. Только бы она была на месте.

«Сестра» с ресепшен сидела за стойкой, смотрела в монитор и водила «мышкой» по коврику. Максим пересек холл и остановился перед стойкой. «Сестра» подняла глаза, моргнула некрашеными ресницами и отвернулась. Максим оперся локтями на стойку и широко улыбнулся.

— Не скучно? — поинтересовался он, но ответа не дождался. Женщина в платочке ответом его не удостоила, но Максим не расстроился.

— Вижу, что скучно. Охота тебе здесь сидеть, все равно нет никого. Тебя как звать? — с тем же успехом Максим мог пытаться вызвать на диалог стоящий в углу фикус в деревянной кадке. «Сестра» пробормотала что-то себе под нос и вместе со стулом отодвинулась назад. Хвост «мыши» натянулся до отказа, штекер вывалился из гнезда, и тетенька вздохнула с досадой. Она подняла, наконец, голову, посмотрела на Максима и ответила нехотя:

— Вам что нужно?

«Девку» — едва не выпалил Максим, но сдержался, улыбнулся еще шире.

— В гости тебя пригласить хочу. Придешь? Давай, соглашайся.

— Нет, конечно, — отрезала «сестра» и отвернулась. Оторванный «хвост» «мыши» сильно обеспокоил ее, и она не знала, что теперь делать с оптическим грызуном, как вернуть его к жизни.

Максим перегнулся через стойку, лег на нее животом, протянул руку и схватил «сестру» за запястье.

— Хорош выделываться, пошли. У меня и коньячок есть, как раз то, что нужно в постный день. Тебе понравится. Пошли, кому говорят, — и рывком выдернул тетку со стула.

— Ой, да вы что?! Какой коньяк, прекратите сейчас же! Отпустите! — «сестра» билась так, словно через нее пропустили ток. «Припадочная, что ли?» — Максим сжал пальцы сильнее, и тетка заверещала.

Максим обошел стойку, не выпуская из рук добычу, и выволок, наконец, «сестру» из-за ее укрытия. Женщина запуталась в длинной юбке, оступилась и упала на одно колено. В свободной руке она продолжала держать оторванную «мышь», провод тащился по полу следом. «Сестра» взвизгнула, сначала слабо, словно пробуя голос, потом громче, потом взяла самую верхнюю ноту и заорала во весь голос, как сигнализация у потревоженной машины.

— Отпустите… прекратите… я не пойду… здесь нельзя… — и осеклась на последнем слове.

— А где можно? — мигом отреагировал Максим. — Там, через дорожу, за забором можно? Так туда со своим самоваром надо, где ж я его тут возьму? Да какая разница, где? Пошли, и заткнись уже! — последние слова он проорал тетке в лицо, она вздрогнула и захлюпала носом.

— Ну, не хочешь за так, давай за деньги, мне все равно Я тебе заплачу, — шепотом пообещал Максим и разжал пальцы. «Сестра» немедленно вскочила на ноги и ринулась обратно к стойке.

— Не подходите ко мне! Уходите сейчас же, или я охрану вызову!

«Дошло наконец-то» — Максим выдохнул с облегчением.

— Ладно, ладно, я пошутил, — он изобразил на лице испуг и растерянность, но сестру было уже не остановить. Она визжала так, что поднимавшиеся по лестнице паломники — пожилая пара — прижались к стене и боком проскочили опасный участок холла.

— Что ты сказал? — женщина в платочке вошла в раж. — Да я кто, по-твоему!? Тут тебе что — публичный дом!?

«А разве нет?» — Максим отступал от налетавшей на него озверевшей тетки, и, защищаясь, выставил перед собой руки. Где-то он сделал неверный шаг, и беседа пошла по другому пути, надо немедленно исправляться. Максим сгреб «сестру» в охапку, зажал ей ладонью рот и предложил негромко:

— Так пошли туда. Здесь же недалеко. — И в обнимку с «барышней» сделал несколько шагов к входной двери. Тетка вырывалась и изворачивалась, платок сполз с ее головы и болтался на плечах, короткие крашеные волосы поднялись «ирокезом». Кто-то попытался войти в помещение с улицы, но, услышав крики, передумал, и дверь грохнула у «сестры» перед носом.

— Пусти меня! — она вцепилась обеими руками в перила у лестницы. — Отпусти сейчас же, козел!

— Дура, — Максим оттолкнул ее от себя. — Могла бы денег заработать. — И пошел по коридору, добрался до стойки, притормозил и пинком загнал в угол притаившуюся на полу компьютерную мышь. Потом перегнулся через стойку и сбросил на пол монитор.

— Сволочь! — визжала «сестра». — Стой там, куда пошел! Петр Сергеевич! Петр Сергеевич, скорее! Быстрее сюда! Да, да, срочно!

— Я не Петр Сергеевич, — Максим обернулся и посмотрел на растрепанную раскрасневшуюся тетку с мобильником в руке. — Передумала?

— Да мне по херу, кто ты! Погоди, тебе сейчас все объяснят, далеко только не уходи! — «сестра» вбежала за стойку, охнула и вылетела обратно.

— А, ладно. Надумаешь — приходи, я у себя буду, — Максим больше не оборачивался. Он поднялся на второй этаж и зашагал по коридору. Кирюшу пришлось ждать почти полчаса, хоть бы этот Петр Сергеевич поторопился. На полпути в коридоре Максиму попалась странная конструкция — этажерка на колесиках. Швабры, тряпки, ведра, емкости с моющими средствами громоздились на ней вперемешку. Стояло это сооружение рядом с открытой дверью одной из комнат. Оттуда выползла бабка в сером халате и резиновых тапках, она потянулась к пластиковому ведру, но увидела Максима и бросилась назад, как застигнутый врасплох на кухне таракан, и захлопнула за собой дверь. Максим постоял с минуту возле двери, но старуха не показывалась — то ли пряталась от паломников по собственной инициативе, то ли выполняла приказ Петра Сергеевича. Каков у него норматив на прибытие к месту происшествия, интересно? «Эх, жаль я время не засек» — Максим добрался до своей комнаты и едва успел войти в номер и закрыть за собой дверь. Второй заместитель Гузикова ждать себя не заставил, примчался через несколько минут и загрохотал кулаками в дверь.

— Кто? — развязно крикнул Максим. Куртку он сбросил на кровать, свитер валялся рядом, накрыв собой рюкзак.

— Конь в пальто! — гаркнули в ответ.

— Пошел ты… — Максим распахнул дверь в санузел.

— Открывай, или я дверь вышибу! — голос явно принадлежал крупной особи мужского пола. Максим ничего не ответил. Мужик за дверью продолжал бесноваться, дверь дрожала, Максим ждал. Люди по способу усваивания информации делятся на три типа: аудиалы — они воспринимают информацию на слух; визуалы — лучше усваивают зрительно и кинестетики — они усваивают информацию тактильно. По опыту Максим знал, что в мире больше всего кинестетиков — пока в морду не дашь, не поймут. Петр Сергеевич принадлежал к третьей категории. Он быстро дошел до кондиции и с ним уже можно было поговорить один на один. Максим повернул ключ в замке и отступил назад. Дверь распахнулась, ее ручка с силой грянула о шкаф, по зеркалу пробежала трещина. Но разлетелось оно в осколки позже, когда Петр Сергеевич, неповоротливый откормленный мужик лет сорока с небольшим, вломился в номер, пролетел мимо дверей санузла, но недалеко. Максим рванул его за рукав на себя, одной рукой сгреб за ворот, второй — за короткие редкие волосенки и швырнул башкой в противоположную стену. Пострадал кафель от удара или нет, в темноте было непонятно, зато оппонент сдулся мгновенно. Он даже не пытался сопротивляться, три удара лбом о край чугунной ванны вмиг остудили весь его пыл. Максим бросил тушу заместителя директора на пол, захлопнул дверь и повернул ключ в замке. Вроде, обошлось, в коридоре никого. Прошел в ванную, обшарил карманы куртки и штанов поверженного противника, нашел мобильник. Мужик лежал ничком и не шевелился. Максим перевернул его, посмотрел на оплывшее заросшее лицо. То ли дышит, то ли нет — непонятно, лоб и волосы в крови, нос тоже. Максим перешагнул через тело, повернул кран и плеснул Петру Сергеевичу в лицо холодной водой. Не помогло, пришлось повторить процедуру, потом еще раз и еще. Наконец, мужик очнулся, мотнул башкой, промычал что-то и заерзал на полу.

— Лежать, — Максим пнул замдиректора ногой в плечо, бросил ему на грудь мобильник. — Хозяину своему звони. Давай, давай, не спи, — поторопил он Петра Сергеевича. Тот захлюпал носом и попытался вытереть кровь со лба. Максим перехватил руку мужика за запястье, чуть вывернул ее и повторил негромко:

— Звони, скотина. Или сдохнешь прямо здесь.

Заместителя директора перекосило от боли, он грохнулся затылком об пол и выгнулся, как гусеница. Максим разжал пальцы и уселся на край ванной. Петр Сергеевич уже возился с телефоном, жал на все клавиши подряд, экран осветил его сморщенную окровавленную физиономию и проплешину надо лбом. Наконец, он нашел нужный номер.

— Что говорить-то? — еле ворочая языком, спросил он.

— А сам не соображаешь? Как есть, так и говори. Приехал тут не пойми кто, жену племянника директора изнасиловать хотел, про бордель, про рабов ваших все знает. Мало? Про квартиры стариков еще в курсе, — перечислил все грехи клана Гузиковых Максим. Мужик скривился, как от боли, и едва не выронил телефон.

— Слушай, дядя, — терпение Максима подходило к концу, — я ведь тебя могу прямо здесь и прямо сейчас. Фрагментами в канализацию. Полдня на это убью, но сделаю, без тебя воздух только чище станет. И потом хозяина твоего найду. А если сам позвонишь, то поживешь еще. Но как долго и счастливо — сказать не берусь. Тридцать секунд у тебя, двадцать уже прошло. Звони, падла! — Максим двинул мужика ногой по ребрам, тот хрюкнул и нажал на мобильнике кнопку вызова. Максим услышал длинные гудки — один, другой, третий.

— Да? — прозвучал раздраженный голос, и Петр Сергеевич гнусаво доложил в трубку:

— Здесь ты нужен… нет… да, пробовали… пока здесь… понял, — разговор оборвался. Петр Сергеевич уронил телефонна грудь:

— Приедет. Сказал, что приедет. И что мы…

— Вот и молодец. Спасибо тебе, — улыбнулся Максим. Первый удар пришелся заместителю Гузикова в челюсть, второй — в висок, третий по ребрам, дальше в пах, в живот. Петр Сергеевич отключился после второго или третьего и признаков жизни не подавал. Максим выдрал у него из штанов ремень, перевернул тяжеленную тушу на живот и скрутил мужику руки. Загрузил тело в ванну, умылся, вытер лицо, край полотенца затолкал связанному в рот. Нашел под раковиной отлетевший туда мобильник и вышел в гостиную. Прошел к окну, уселся верхом на стул и проверил записи в журнале звонков. Последний был сделан четверть часа назад на имя абонента «Феогност». «Почти как отец Федор» — Максим вытащил из мобильника аккумулятор, выбросил его в заросли за окном. Телефон пихнул себе в карман — надо будет выкинуть мобильник потом, подальше отсюда. Натянул свитер, куртку и рюкзак положил рядом. Теперь ждать, только ждать. А времени уже третий час дня. Обед, скорее всего, закончился, на ужин тоже рассчитывать не приходится. При мысли о еде в желудке заурчало. Раздобыть пропитание в ближайшие часы не получится, придется довольствоваться сухим пайком. Максим вытащил из рюкзака шоколадку и яблоко, неторопливо сжевал все это, глядя в окно. Жаль, ворота отсюда не видно. Высунулся почти по пояс, перегнувшись через подоконник. Клумба и часть забора из «рабицы» как на ладони, а также двор и вся движуха в нем.

Из ванной послышался стон. Максим смял шоколадную обертку, бросил ее в рюкзак и направился в ванную. Заместитель директора приходил в себя, мычал сквозь кляп.

— Молчи, тварь, а то воды налью. И потонешь, как Му-Му, — Максим приоткрыл кран, и на разбитую рожу замдиректора потекла струйка ледяной воды. Мужик дернулся всей тушей, ударился макушкой в смеситель и снова застонал. Максим закрыл воду, но неплотно, и Петру Сергеевичу на плешь продолжала капать холодная вода. Максим вернулся к окну, уселся на стул. Со времени звонка директору дома престарелых прошел уже почти час. «Давай уже, приезжай, сволочь. Откуда ж ты едешь, не с Мальдив ведь летишь…» Ох, не дай Бог, если Гузиков умотал куда-нибудь в теплые края, тогда весь концерт впустую. И что дальше прикажете делать — держать оборону, отстреливаться до его приезда? А что — место удобное, закрытое со всех сторон, вход, он же выход только один. Надо только дыру в заборе забить или человека там поставить…

Петр Сергеевич снова завозился в ванной, пришлось подниматься со стула и идти к нему. Максим посмотрел на мокрого, дрожащего мужика с кляпом во рту и поплотнее прикрыл дверь в ванную. Ничего с ним не будет, выживет. Можно дать ему по башке, чтоб часа на полтора-два ушел в туман ежей ловить, но обойдемся без наркоза. Максим вернулся к окну, взялся за спинку стула, но тут же отшвырнул его в сторону, схватил куртку, натянул ее на себя, подхватил рюкзак. На клумбе, почти в самом ее центре красовалась изумительной красоты и цены белая иномарка, и из нее — с водительского места и переднего сиденья — уже вываливались двое. Один — коротышка в костюме и лакированных ботинках, второй — громила, жирный, сутулый в грязно-голубых джинсах, растянутом свитере и кроссовках. Мелкий орал что-то и размахивал короткими ручонками. Второй топтался, как слон, и слушал крики первого. Вот и начальство пожаловало, теперь не тормозить, надо перехватить господина Гузикова первым. Максим распахнул окно, вскочил на подоконник и прыгнул вниз, в заросли сирени под окном. Ветки согнулись, хрустнули, одна больно хлестнула по щеке. Он приземлился, как кот, на все четыре лапы, и с низкого старта рванул к клумбе. Двое стояли рядом с иномаркой и смотрели на свои мобильники.

— Не отвечает! — сказал тот, что поменьше ростом. — Ты ему звонил?

— Ну, да, только что! — ответил второй. Хоть и превышал он своими габаритами первого раза в полтора, а то и в два, но обращался к нему почтительно, даже подобострастно. Похоже, это и есть первый заместитель, или телохранитель. Значит, Гузиков, опасаясь за свою задницу, еще и «личника» себе завел. Это что же получается: мы с Тамарой ходим парой, два шакала мы с Тамарой, так что ли? Максим выбрался из зарослей, промчался по дорожке под окнами гостиницы, сбросил скорость и вразвалочку направился к клумбе. На него никто не смотрел, все внимание паломников заняла громоздившаяся на клумбе блестящая иномарка. Максим достал из кармана рюкзака красную «корку» — наследство одного из VIP-охотников — выставил ее перед собой и направился прямиком к перепаханной колесами машины клумбе.

— Вы — Гузиков? Директор этого социального учреждения? Феогност… извините, забыл ваше отчество, — Максим наступал на Гузикова, не давая ему опомниться. Тот глядел то на устрашающе багрового цвета удостоверение в руках Максима, то на своего личника. Толстые губы Гузикова бестолково шлепали, из горла вырвался то ли вздох, то ли хрип.

— Михайлович, — выдал он, наконец, — Феогност Михайлович. А вы…

— Я из областного управления по делам опеки и попечительства. Внеплановый рейд, вернее, проверка. Где мы можем поговорить? А то я тут уже почти два часа хожу…

— Сюда, пожалуйста, — Гузиков сориентировался мгновенно, — вот сюда, в эту дверку.

И, прошипев что-то своему стражу, побежал рядом с Максимом, указывая ему дорогу, забегая вперед и заглядывая в лицо. Больше всего директор напоминал сейчас Максиму до смерти перепуганную морскую свинку — мордочка редиской вытянулась вперед, лапки подгибаются, бежать на них сложно. Не удивительно — грызун в панике, он не знает, что ему делать, думать и говорить. Максим следовал указаниям Гузикова, вошел в дверь второго корпуса гостиницы и повернул направо. Там, в пластиковой перегородке обнаружилась дверь, за ней — отгороженный участок коридора с тремя дверями. За двумя слышались женские голоса и музыка, за третьей было тихо.

— Проходите, присаживайтесь, — суетился Гузиков. — Лучше вот сюда. — Он вбежал в кабинет первым и отодвинул стул от заваленного буклетами, счетами и старыми газетами стола. Максим предложение проигнорировал, устроился около подоконника и глянул в окно. «Личника» пока не видно, подождем. Надо, чтобы вся мразь собралась в одном месте, не гоняться же за ними по территории. Гарем за стеной тоже игнорировать нельзя, все они, суки, тут одним мирром мазаны. Максим осмотрел кабинет — на бумагах и столе слой пыли, воздух затхлый, жалюзи на окнах опущены. Да, не часто наведывается в свой офис господин директор. Только для встречи с проверяющими или в случае чрезвычайных ситуаций. А тут как раз такое совпадение, какая незадача. Вот и замер перепуганный до смерти директор у стены и ждет распоряжений. А их нет, и лицо у проверяющего хмурое, даже злое. Два часа он тут гулял, о Господи! Два часа! А что видел, что слышал? Почему сразу не доложили? Откуда взялся? Кто такой?

Мимике лица Гузикова мог позавидовать любой актер. Максим нарушать паузу не торопился. Гузикову же было невмоготу, и он решился:

— А давайте чайку попьем? Я сейчас девочкам скажу, они нам сообразят что-нибудь. Или не чайку? — Гузиков пытался уловить настроение проверяющего, только что ушами не шевелил. Его щеки то надувались, то опадали, губы вытягивались и шлепали друг о друга. Максим прогудел значительно:

— Не трудитесь, обойдусь. Дверь закройте. И присядьте вот сюда, пожалуйста, — он указал Гузикову на кресло во главе стола.

— Как скажете, — директор выполнил приказ и преданными глазами смотрел на Максима. Тот проводил взглядом бегущего к корпусу неповоротливого гузиковского стража и выдохнул коротко. Все, они вышли на финишную прямую, останавливаться нельзя.

— Вам у нас понравилось? — начал светскую беседу директор.

— Да, очень. Даже и не знаю, что больше — корпуса подведомственного вам учреждения, превращенного в гостиницу и бордель, или грамотное использование человеческих ресурсов. Один из ваших заместителей сказал мне, что это трудотерапия.

— Простите? — Гузиков привстал в своем кресле. — Что? Какая терапия? Вы о чем?

— О твоем бизнесе, о чем же еще. Доходное местечко, да? На хлеб, надеюсь, хватает? И на молоко?

— Но как же, как… — Гузиков морщил лоб, чмокал губами-варениками. «Как же так, ведь я со всеми давно договорился, всем процент идет, все довольны» — мысли, как титры, отражались на физиономии директора.

— Ладно, это твое дело, меня не касается. Только вот что. — Гузиков напрягся, как легавая на стойке. — Квартиры давно сдаете? — спросил он у Гузикова.

— Ээээ, года полтора, кажется. А какая разница? — вдруг вскинулся Гузиков. — Вам-то что? Я все вопросы с вашим начальством давно уладил, все решил. Не ваше дело!

— Конечно, не мое. Не волнуйся, — Максим основанием ладони врезал Гузикову в нос. Директора откинуло к стене, он вывалился из кресла на пол и там затих. Максим за лацканы поднял его на ноги, прислонил к стене. Следующий удар пришелся в переносицу, еще один, уже после того, как Гузиков рухнул на бок, в висок. И еще один, для верности, в темя. И все как по манекену в спортзале — без эмоций, на автомате, но с полной отдачей.

В правом кармане пиджака директора Максим нашел ключи на брелке и ринулся к стоящему у окна металлическому сейфу. Ключ к замку был под стать — огромный, тяжелый, еще с «тех» времен, а на сейфе только подпечатника с пластилиновой нашлепкой не хватает. Внутри плотной стопкой лежали папки, на корешке каждой зеленым фломастером — фамилия, имя и отчество. «Дело» Риммы Михайловны нашлось почти на самом дне второй стопки, Максим схватил папку, открыл. Да, все верно, все на месте — паспорт, пенсионное удостоверение и свидетельство о собственности на квартиру. Ух ты, даже про генеральную доверенность не забыли! Проверить что ли, ради интереса — подпись бабки подлинная или поддельная? А, хрен с ним, уже неважно. А за рядами «дел», в дальнем углу Максим обнаружил толстенький пакет, вытащил его, посмотрел внутрь. Три плотных пачки купюр, перехваченных разноцветными резинками, отправились в рюкзак следом за выдранными из папки документами. Закрыл дверцу сейфа, ключи вернул на место. Гузиков лежал ничком, одна рука подвернулась под живот, вторая отброшена в сторону ладонью вверх, на запястье виден браслет дорогих часов. «Не сдох бы» — Максим проверил на шее Гузикова пульс. Вроде, шевелится под кожей что-то, не разобрать.

— Так получилось, — пробормотал Максим вполголоса. Сбросил со стола ворох бумаг, нашел телефон, набрал номер «скорой».

— Дом престарелых, директору плохо. Шок, потеря сознания, возможно, сотрясение мозга, — назвал он «диагноз» и бросил трубку. «Успеют или нет? Вот тебе лотерея и русская рулетка в одном флаконе. Наслаждайся, тварь» — Максим одним прыжком оказался у двери, отодвинул «язычок» замка, вышел в коридор. «Личник» понять толком ничего не успел, вырубился от тычка кулаком в гортань после того, как ослеп от удара по глазам. Рыхлая туша первого заместителя свалилась на стол в предбаннике, с него скатилась на пол. Дверь распахнулась за спиной Максима, и на пороге остановилась невысокая женщина в очках. Она смотрела то на полудохлого заместителя Гузикова, то на Максима. Поняла все, икнула, попятилась и заорала. Максим рванул по коридору, выскочил на улицу и промчался через двор. Проскочил мимо второго корпуса и со всех ног кинулся вдоль кирпичной стены к забору.

По тропинке в дыру между плитами, дальше по брусчатке мимо старых берез и через лес — путь до вокзала занял у Максима почти час. Уже в полной темноте, под дождем он миновал пригород — череду домов за заборами под лай псов. Дальше еще минут сорок вдоль железнодорожной насыпи, — товарняки, электрички и пассажирские поезда проносились мимо один за другим. Тропинка увела вниз, к старому деревянному бараку, из его окон неслись пьяные вопли. Под дождем бродили серые тени пьяных в хлам или обкуренных человекообразных. За бараком уже начиналась цивилизация, появился магазин, за ним еще один, а вот и привокзальная площадь. Максим прошел мимо рядов маршруток к зданию вокзала, нашел расписание. Время еще есть, можно не торопиться, тем более, что день еще не закончился. Точка будет поставлена к исходу суток, надо передохнуть. И поесть заодно.

Посетителей в кафешке было полно, у стойки образовалась небольшая очередь. Но брали все, в основном, на вынос, и свободный столик Максим нашел быстро. Он уже вцепился зубами в разогретый в микроволновке бутерброд, прожевал кусок, запил его чаем, когда услышав знакомый фальцет:

— Отойдите немедленно! Я вам говорю, да, вам! Безобразие, кто его сюда пустил? — через два столика, у окна возмущалась тетенька с гастритиком. Она защищала свой ужин от забредшего на запах еды бомжа. Вонючее оборванное существо слонялось по кафешке с протянутой рукой и канючило денежку «на пиво». Кто-то подал страдальцу початую бутылку дешевого пойла, и бомж быстренько убрался восвояси. Тетенька за столом успокоилась и продолжила трапезу. Она кушала чебурек, жир и масло текли по ее подбородку и капали на бумажную тарелку, где ждали своей участи еще два нехилых куска теста с жареным фаршем. Первый чебурек уже сгинул в бездонном брюхе, и тетенька тянула короткопалые лапки ко второму. Она наклонилась над столом, и ее похожие на шерстку ярко-рыжие волосенки на голове даже шевелились от предстоящего удовольствия. Максим отвернулся, взялся за свой бутерброд. «А сейчас она что лечит? Ожирение, наверное. Или скудоумие. Но здесь поможет только лоботомия. Классический случай — мозги в майонезе. Это диагноз, а не рецепт».

Финальный марш-бросок подходил к концу, Максим оказался на вокзале Владимира в половине двенадцатого ночи. В пути он успел отдохнуть и даже выспаться — вагон был полупустой, никто не орал, песен не пел, а у торговцев мелким барахлом рабочий день давно закончился. До съемного жилья было ходу минут сорок быстрым шагом. Максим обошел девятиэтажки, пробрался мимо гаражей и остановился рядом с разломанной деревянной детской горкой. Все как обычно — грязно, мерзко, но тихо. Холод и дождь разогнали алкашей с площадки, у супермаркета тоже никого не видно. Зато неприметный «жигуль» с тонированными стеклами, знакомый еще по Александрову, притулился у подъезда, практически дверь в дверь. Непонятно, сколько человек в салоне. Двое, как минимум, а то и все скопом там засели, греются в ожидании «объекта». И уйти-то нельзя, и оставаться тошно. Потерпите, ребятки, недолго вам осталось. «Зря я в электричке не выпил. Для запаха. Максим сбросил с плеч рюкзак, поставил его на мокрые доски. Вышел из темноты на освещенный пятачок, поплелся, покачиваясь, в сторону подъезда. Сделал несколько замысловатых виражей, обошел «жигуль» и остановился у заднего бампера. А номера-то грязью заляпаны, да как аккуратно, просто загляденье. Постоял, покачиваясь, и упал на капот, успев в последний момент выставить вперед руки. Машина покачнулась, обе передние дверцы немедленно распахнулись.

— Греби отсюда!

Максим напутствие пропустил мимо ушей, подтянул куртку и принялся расстегивать ремень на штанах. Реакция водителя и пассажира «жигуля» была мгновенной — оба вылетели из машины и по очереди свалились в лужи на асфальте. Один еще мычал сдавленно, пытался приподнять голову, второй со сломанной шеей лежал молча. Двух ударов по голове хватило, чтобы заткнулся и первый. Максим затолкал обоих в салон, на заднее сиденье, закрыл двери. Отошел к припаркованному неподалеку «Бычку», привалился спиной к его борту. Отсюда подъезд отлично виден, как и окна бабкиной квартиры. Там темно, старуха давно спит. Придется потревожить бабушку, но немного позже. Мимо дома протопала компания пьяных подростков. Они матерились в голос, швыряли в стену пустые банки и едва не подрались прямо перед подъездом — опившихся «энергетиками» детишек всегда тянет на подвиги, этому способствуют спирт этиловый, ароматизаторы, красители и консерванты, раствор химических леденцов в консервной банке. Адская смесь прекрасно выполняет свою функцию — проводит очищение генофонда путем естественного отбора. «Энергетики» не только эффективно расправляются с печенью, желудком и поджелудочной железой, эта дрянь самым положительным образом влияет на потенцию, не позволяя размножаться половозрелым человекообразным особям. «Я бы это пойло как конфеты детям на утренниках раздавал, даром. Кто выпил, того сразу в минус, один фиг это уже не человек». Максим ждал, когда ребятишкам надоест беситься, или они устанут. Все обошлось, «детки» затарились в палатке добавкой и утопали, перед домом снова стало тихо. Так тихо, что Максим слышал, как звонят мобильники в карманах убитых губернаторских гонцов. Сначала надрывался один телефон, потом замолк, после паузы затрезвонил второй, потом к нему присоединился первый. А потом телефоны дружно замолкли, и дверь подъезда приоткрылась. Максим подлез под днище «Бычка», лег на живот, дождался, когда человек подойдет к тонированной «десятке», и дернул его за лодыжки. Тот сообразить не успел, как грохнулся всем своим немалым весом оземь и больше не поднимался. Бордюрный камень тоже может быть оружием, даже вмурованный в асфальт. Максим оставил третьего «гонца» лежать с разбитой башкой у «Бычка», вытер руки о перемазанную грязью куртку. Черт с ней, все равно выкидывать, тем более что скоро лето. Дверь снова грохнула, кто-то сбежал по ступеням и теперь летел к машине. Это четвертый, он торчал, скорее всего, у окна на площадке и все видел. Его Максим встретил, уже не скрываясь, шагнул навстречу из-за фургона и оппонент даже не успел затормозить. Согнулся пополам от удара в живот, упал на колени от удара по шее. Успел даже то ли выругаться, то ли вскрикнуть от боли, но лишь раз, перед тем, как хрустнули его шейные позвонки.

С этими двумя пришлось повозиться. Максим кое-как затолкал их в машину, документы и телефоны рассовал по карманам. Бегом вернулся за рюкзаком и рванул обратно, к подъезду. Взлетел по ступенькам на третий этаж, нажал кнопку звонка. Бабка подползла к двери минуты через три непрерывного трезвона.

— Римма Михайловна, это Максим, откройте. Я ключ забыл, — бабка размышляла еще пару минут, прежде чем дверь, наконец, приоткрылась.

— Извините, спасибо большое, — он ввалился в коридор, стянул с себя куртку, стащил грязные ботинки. Бабка молча наблюдала за квартирантом и вдруг пискнула.

— А как же теперь быть? Ключ-то один, у меня нету…

— Дверь поменяем, — успокоил Максим, — новую поставим, металлическую. Такую, что танком не вышибешь. Завтра же. — И прошел в ванную.

Он долго отмывался под горячей водой, выполз оттуда, красный и распаренный, в цвет полотенца. Из рюкзака достал бабкины документы и деньги. Положил все на стол в кухне, открыл холодильник. Продукты лежали на своем месте, их запас поредел незначительно. Бабка или научилась питаться воздухом, или практиковала лечебное голодание, одно из двух. «Утром» — решил Максим, захлопнул холодильник и поплелся в свою комнату, улегся на диван. «Только бы она не померла от радости» — была последняя мысль прежде, чем он отключился.

Проснулся он к полудню, пошел на кухню, заспанный и голодный. И первое, что там увидел — бабку за столом. Она перебирала свои сокровища и, видимо, не в первый раз.

— Это вам Феогност Михайлович просил передать. Можете оставаться здесь, он не против, — Максим включил под чайником огонь и полез в холодильник.

— А это? — Максим обернулся. Бабка тыкала пальцем в пакет с деньгами как в бомбу.

— Пенсия ваша за полгода и деньги за квартиру.

— Спасибо, — прошелестело за спиной, раздались тихие шаги, скрипнула дверь. Максим заварил себе чай, нарезал хлеб, колбасу, вытащил из холодильника масло и поставил все на пустой стол — деньги и документы с него исчезли. Решающий разговор состоялся после завтрака. Сытый и отдохнувший, Максим был чертовски убедителен, и бабка поклялась сделать все, что он скажет. Она позвонила в собес и вызвала соцработника. А также, под присмотром «квартиранта», нашла номер телефона и позвонила родственникам, тем, кто еще прошлой осенью пытался помочь одинокой старухе. Максим внимательно слушал, как она просит приехать и обещает слушаться их во всем, и подсказывал нужные слова, когда бабка теряла нить разговора. А после переговоров узнал, что пропустил представление — с полицией, со «скорой» и толпой народа. Бабка все утро проторчала у окна, она металась между столом в кухне и окном, наблюдая за развернувшимся во дворе реалити-шоу. Максим старуху выслушал, задал ей пару вопросов и даже был приглашен в «апартаменты», к окну. Внизу уже все было тихо, «жигуль» исчез, «Бычок» тоже. «Вот и славненько» — Максим сложил в пакет заляпанные кровью и грязью куртку и штаны, побросал туда же выпотрошенные мобильники и направился в магазин, оставив бабку стеречь квартиру. Пакет с барахлом улетел в мусорный контейнер. «Домой» вернулся с обновками, набитой продуктами сумкой, журналами для бабки и бесплатными газетами с рекламой. До встречи с «внуком» оставалось два дня, и времени на подготовку почти не оставалось.

Новую металлическую дверь установили в квартире в тот же день, к вечеру. Максим рассчитался с рабочими и отдал бабке ключи.

— Себе, себе возьмите, — попыталась она всучить Максиму один ключ.

— Не нужно. Я уеду скоро, дня через два, — отказался он. Бабка не то расстроилась, не то испугалась, но спрашивать ничего не стала. На следующий день поменяли держащуюся на одной петле дверь в ее комнату, а еще через день, утром, заявился «внук».

— Не понял я, — протянул он вместо приветствия, оглядывая стальную входную дверь. — Это что? Вам кто вообще разрешил тут что-то трогать? А это? — он бросился через коридор к новой двери в комнату. — Это что? Да я сейчас… Вам кто разрешил? — Максим сразу устал от его мельтешения, закрыл входную дверь на задвижку. Аккуратно взял негодующего юношу за локоть и втолкнул в кухню.

— Бабушка разрешила, — сказал он. — Иди, внучок, поздоровайся со старушкой.

— С кем? С какой бабушкой? Она умерла полгода назад! — возмутился мальчонка и заткнулся, увидев, кто сидит за столом.

Заранее проинструктированная Максимом бабка положила на стол новенькую папку с документами и теперь смотрела на «внука».

— Узнаешь? — спросил того Максим. — Нет? Странно. Ты повнимательнее посмотри, вдруг вспомнишь. Римма Михайловна, вы хотели ему что-то сказать?

Бабка встрепенулась, кивнула и попыталась отстегнуть кнопку на прозрачном клапане. Но делала это неловко, пальцы ее дрожали, и пауза затянулась. «Внучок» дергался, как рыба на крючке, мобильник у него в кармане звонил, не переставая, и Максим решил ускорить ход событий.

— Позвольте, — он швырнул «внука» на вторую табуретку за столом, забрал из рук у бабки папку и быстро разобрался с застежкой. Раскрыл ее и по очереди, не давая их «внуку» в руки, продемонстрировал ему каждый документ.

— Так, начнем с паспорта. Вот адрес, вот фамилия, имя и отчество. И фотография заодно. Видел? Видел. Поехали дальше. Пенсионное тебе неинтересно будет, обойдешься. Вот сюда смотри, и внимательно смотри, скотина. Свидетельство видишь? Читай, что здесь написано! Вслух читай! — Последние слова Максим проорал «внуку» в ухо. Тот сжался в комок, но все же прочел — тихо и запинаясь:

Конец ознакомительного фрагмента.