В огне войны сгорая. Сборник

Николай Офитов, 2021

Эта книга рассказов и очерков о наших славных предках, героях Великой Отечественной войны, вставших на защиту своей Родины. Война с фашистской Германией была для них тяжелейшим испытанием, повлекшая гибель многих миллионов людей. Вермахт хотел не только покорить Россию, но и истребить почти всё её население, особенно русских. Но завоевать и покорить нас фашистам не удалось. Наши люди спасли себя и страну. Помогло им, в первую очередь, самопожертвование и связанный с этим массовый героизм. Невиданное мужество красноармейцев и гражданских лиц, стариков и детей, мужчин и женщин было поразительным. Мы воевали против захватчиков и поработителей, и победили духовное зло, освободили от фашистской заразы европейские народы. Пусть живая память о беспримерном подвиге русского народа вечно живёт в сердцах людей. Эта Победа была наша, и её у нас не отнять, как нагло пытается это сделать Запад и его марионетки, ставшие «адвокатами Гитлера». И пусть мир, спасённый нами, знает об этом и запомнит это навсегда.

Миражи Мясного Бора

И у мёртвых, безгласных,

Есть отрада одна:

Мы за родину пали,

Но она — спасена.

А. Твардовский

Как-то мне довелось побывать в деревне Мясной Бор под Новгородом, увиденные там миражи-призраки, рождённые военным временем, произвели страшное и неизгладимое впечатление. По коже пробегала холодная дрожь, словно тебя колотила лихорадка. Невольно казалось, что ты находишься на передовых позициях фронта, идёт стрельба, и вокруг свистят пули… А каково было тем, кто находился там, в Мясном Бору, в 1942 году, когда здесь шли страшные бои нашей 2-й ударной армии с фашистами, которая в кровавой мясорубке Любанской операции погибла почти вся, в живых остались немногие. И очевидцы говорили, что кровь настолько обильно пропитала землю, что липла к ногам.

Кровавая бойня, прошедшая здесь, была настолько страшная, что не поддаётся здравому смыслу. Точное число погибших никто назвать не может. Историки считают, что здесь полегло до 500 тысяч солдат. И это столько павших на одном участке фронта! Мировая история не знает таких случаев. Картина жуткой бойни подавляла сознание. Дома в деревне были все разрушены и превращены в пепел. На улицах, в поле, в лесу, в оврагах лежали трупы солдат. Живых, раненых пленных немцы сбрасывали в колодцы, и останки погибших ещё долго извлекали потом, задыхаясь смрадным запахом.

Вот и я, ходя и осматривая здешние места, как бы чувствовал этот запах, словно он витал над тобой и клубился, как дым, хотя с дней войны прошло уже много лет, да и день стоял солнечный и на небе не плыло ни облачка. Виделись какие-то фантомы — призраки, и казалось, что находился в том военном времени, видел окопы, танки, идущие навстречу, и становилось жутко, блиндажи виделись и лес. Слышались автоматные очереди и крики наших солдат «ура», бегущих в атаку и падающих, сражённых вражеской миномётной очередью или разорванных на куски после взрыва бомб. И невольно вздрагивал.

— Побудешь тут подольше, не то ещё почувствуешь и увидишь, — сказал неожиданно встретившийся мне старик, белый, как лунь. — Тут такое творилось, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

В одной руке он держал большую корзину грибов и все белые, крупные, чистые, в другой — была палка, которой раздвигал траву, ища скрываемые ею грибы. Жил, сказал он, неподалёку от Мясного Бора, в посёлке, за лесом. Когда шла война, он был ещё мальчишкой. Отец воевал, а они с матерью не успели уехать до прихода сюда немцев и скрывались в лесу в старой волчьей норе. Самих зверей здесь не было, куда-то скрылись и больше не показывались. Нора была довольно-таки широкой и неглубокой, под вековой елью над обрывом, и со всех сторон её скрывали густые кусты и трава. Можно было пройти мимо и не заметить. И обитали они с матерью в норе до тех пор, пока немцы не ушли. Питались, что лес давал: ягодами, кореньями разными, грибами, даже сушили их на солнце, лешие яблоки собирали, от которых скулы вело, а воду пили из ручья, что протекал недалеко от норы. Старались ходить здесь тихо и осторожно, чтобы случайно не нарваться на немцев. Но больше времени проводили в норе и возле и покидали её только по большой надобности.

И я с трудом представлял себе, что пережил этот человек, с редким именем и отчеством Панкрат Потапович, со своей матерью, обитая тогда здесь, когда вокруг шли бои, рвались снаряды и от бомб взлетали вверх горящие избы, сотрясая воздух и поджигая его. Бомбы могли и в их сосну попасть. Человеческие части тела падали и на лес, их можно было увидеть на деревьях и кустах. Брал ужас. Мать его, увидев всё это, рвало, а он плакал и зажимал рот ладошкой, боялся, что услышат фашисты, и тогда их убьют.

— Горело всё, дышали дымом и гарью. Ироды эти фашисты.

Из глаз старика показывались слёзы. Сколько убили только детей. Он после, когда немцев здесь не стало, видел их с проколотыми животами. Говорил, и голос его дрожал. Без боли и слёз об этом рассказывать было нельзя.

— Долиной смерти стали называть эти наши места, — говорил мне старик. — А всё потому, что, ходя здесь, можно оказаться в том времени, в жарком бою с автоматом в руках или в рукопашной схватке. — Он даже встречал призрак солдата, который кричал ему, чтобы ложился, а то убьют, и заслонял собою.

Что он говорил, леденило душу, и волосы вставали дыбом. Мне и самому уже начинало казаться, что в меня целится немец и вот-вот выстрелит. И я от страха ёжился. А старик успокаивал: «Не пужайся. Это не успокоенные души погибших взывают от живых помощи, чтобы их перезахоронили по христианским обычаям и обрядам».

Он сам не раз находил и находит останки погибших и хоронит их. И не только он, и многие другие находят, и тоже хоронят. Каждый год специально сюда в Мясной Бор приезжают поисковики. Останков они находят много и заново хоронят. И конца этому не видно. Ещё бы было видно! Погибло тут полмиллиона, как сказывают, а предали земле 11 тысяч останков или чуть больше. Специальное кладбище советских воинов (Мемориал «Мясной Бор») создали.

Да, поисковики-добровольцы приезжают сюда каждое лето и трудятся не покладая своих рук. Нелёгкая эта работа — кости в земле находить и выкапывать, ведь это человеческие кости, раньше они принадлежали живому человеку, и он жил, смеялся, улыбался и любил жизнь и всё живое. Медальоны находят, и тогда сообщают родственникам погибших, и те приезжают на перезахоронение своих близких и родных.

— А вот со старухой — его женой — случай был, — поведал мне грибник Панкрат Потапович, — она едва речь не потеряла, могла и язык откусить от испуга. Темно было, и слышит, как в дверь постучали.

Открыла. Перед ней, на пороге, стоял синеокий парень в запылённой гимнастёрке и пилотке с красной звёздочкой, в ботинках с грязными обмотками. Солдат просил попить и кусок хлеба. И когда выпил большой ковш воды, улыбнулся, хлебушек положил в вещмешок и, шагнув за порог, оглянулся и произнёс: «Спасибо! Живите богато…» Тут баба моя и обмерла, увидев, что глаз-то у него не было, зияли пустые глазницы. Вот что оставила нам война-то. Тут не только язык потеряешь, сердце оборваться может, инфаркт хватит… Смотрела вслед солдату, а он вмиг исчез, как будто его и не бывало. Чудеса, да и только. Напугал страшно. Куда же он делся? Испарился, как туман. Призрак какой-то, мираж.

Утром они пошли в лес ягоды собирать. Собирают и чувствуют, что кто-то за ними следит и глаз не сводит, да не один, а несколько военных. Что за напасть такая опять? Скорее домой пошли. А через неделю появились тут поисковики и откопали останки сразу пятерых павших солдат, медальоны у двоих были. Неглубоко лежали, присыпанные сгнившей травой и листьями, словом, образовавшимся перегноем.

И этому было объяснение. Ведь в военное время да под обстрелами и взрывами бомб хоронить погибших не представлялось возможности. А после войны не до этого было, рвались из всех сухожилий восстанавливать страну из руин. Убитые так и лежали, заносимые опавшей с деревьев листвой, и зарастали травой. Как писал вкусивший порох войны русский поэт Александр Твардовский в поэме «Я убит подо Ржевом» о павших в безымянных болотах, когда при жестоких налётах врага убитые летели «точно в пропасть с обрыва» и «фронт горел, не стихая, как на теле рубец». Выжить в такой обстановке считалось невероятным. Летом, в сорок втором, они были зарыты без могилы, ничего не оставив при себе:

Где травинку к травинке

Речка травы прядёт,

Там, куда на поминки

Даже мать не придёт…

И, наверное, эти павшие воины, став травою, пустили свои корни и, превращаясь по весне в одуванчики, смотрят на нас, живущих, и напоминают о себе, мы, мол, здесь пали в жарком бою за Родину, но с войной не покончено до сих пор, и она кончается, как говорил непобедимый полководец Александр Суворов, только тогда, когда предаётся земле её последний павший солдат. А нас здесь, не похороненных, очень много лежит. Вот и напоминаем вам, живущим, о себе, чтобы вы закончили эту жуткую войну.

Наши очи померкли,

Пламень сердца погас,

На земле на поверке

Выкликают не нас.

Нам свои боевые

Не носить ордена.

Вам — всё это, живые.

Нам — отрада одна.

Что не даром боролись

Мы за родину-мать.

Пусть не слышен наш голос —

Вы должны его знать.

И мне стало казаться, что нахожусь в прошлом, в эпицентре боя, и вижу события, когда-то происходившие здесь. Слышатся автоматные очереди, окровавленные солдаты. Но лица их различить не могу. Перед глазами мелькают какие-то призраки, встают миражи, а на поле — разбросанные останки. И такая жуть тут взяла, что я вздрогнул.

— Испугался? — взял меня за руку Панкрат Потапович. — Со мной тоже было такое, и не раз, да и сейчас, стоит только задуматься о былом, те видения посещают: то солдат, обливаясь потом и кровью, встает перед глазами, другой — рукой машет, взрывы бомб и снарядов слышатся…

— Потому и боятся ходить местные жители в лес? — как я слышал. И птицы даже здесь не поют, и не видно животных.

— Не селятся, — ответил дед Панкрат. — Чуют трупный запах. А уж сколько лет прошло с войны-то…

Учёные связывают все происходящие здесь непонятные аномальные явления с мощным энергетическим полем, которое создаётся в местах массовой гибели солдат из-за незахороненных останков. Там, где человеческие останки выкопаны и похоронены, как надо, «военной аномалии» уже не возникает, и птицы сюда возвращаются, и животные.

Так что надо продолжать святое дело поиска останков воинов и производить перезахоронения их по христианским обрядам, и неуспокоенные души погибших успокоятся и не станут больше являться перед живущими какими-то пугающими призраками, и исчезнут миражи с раскатами орудийного грома и взрывами бомб. Только делать это надо без излишней торопливости и бережно, чтобы не навлечь гнева духов. Спешка и небрежность им не нравится. И аномалия может с новой силой показывать свои миражи о тех военных событиях лета сорок второго года, когда наши солдаты сражались за Родину и пали, чтоб она, любимая, жила.

13.03.2020 г.