История войны и владычества русских на Кавказе. Новые главнокомандующие на Кавказе после смерти князя Цицианова. Приготовления Персии и Турции к открытым военным действиям. Том 5

Николай Федорович Дубровин, 1871

После смерти князя Цицианова явилось три начальника на Кавказе: на линии – генерал-лейтенант Глазенап, в Закавказье – генерал-майоры Портнягин и Несветаев. Дела с каждым днем все более и более запутывались, и двойственность власти вела к беспорядкам.

Глава 2

Враждебные действия против наших войск ханов Казикумухского, Шекинского и Карабагского. Измена и смерть Ибрагим-хана Карабагского. Вторжение персиян в наши пределы. Действия генерал-майора Небольсина против персиян. Бой в Ханатинском ущелье. Соединенное действие наших отрядов против цесаревича Александра. Удаление персиян из Карабага. Назначение и утверждение Мехти-Кули-аги ханом Карабагским. Происшествия в Шекинском ханстве

Желание наказать хана Бакинского за изменническое убийство князя Цицианова не было оставлено, но, прежде чем предпринять экспедицию в Баку, необходимо было привести к окончанию дела в находившихся на пути следования ханствах Карабагском (Шушинском) и Шекинском (Нухинском) и покорить Сурхай-хана Казикумухского.

Едва только получено было сведение о смерти князя Цицианова, как вступившие в подданство России ханы Карабахский, Шекинский, Шемахинский и Сурхай-хан Казикумухский, соединившись вместе, решили не признавать над собой власти России и истребить русские войска, находившиеся в их владениях. Открытые действия против нас принял на себя Сурхай-хан, как человек более решительный и энергичный. Для успеха в деле союзники положили своими демонстрациями заставить русских придвинуть войска из Елисаветполя к Нухе, а от Алазани к Джарам, и тогда пересечь им сообщения и дороги к отступлению, истребить плоты, паромы и занять все переправы. Для достижения этой цели решено было уговорить джаро-белоканских лезгин открыть неприязненные действия, двинуться со стороны Алазани, распустить слух, что будто бы Сурхай-хан намерен низвергнуть Селим-хана Шекинского и только с этой целью идет в Нуху с своими войсками.

Условившись таким образом, союзники стали готовиться к действиям.

Сурхай-хан Казикумухский увеличивал свои силы вновь прибывающими из Дагестана лезгинами. Селим-хан, почти всегда содержавший на жалованье до семи сот человек лезгин, из которых сто человек постоянно находились в воротах крепости и составляли крепостной караул, вдруг отпустил их, а караул себе составил из армян^[30]. Подобным поступком и частым отправлением писем к начальникам войск Селим думал замаскировать свои поступки и показаться человеком, преданным России.

17 марта небольшая лезгинская партия, переправившись через Алазань, верстах в тридцати ниже нашего лагеря, расположенного при урочище Пейкаро, угнала 200 баранов, пасшихся неподалеку от места переправы^[31]. Вскоре получено было сведение, что джаро-белоканцы, решившись отложиться от России, отправили старшин для переговоров по этому делу к Сурхай-хану, у которого было в сборе до 12 000 глуходар.

В марте Сурхай с двумя сыновьями и войском прибыл в местечко Алмало, лежащее на реке Алазани, в пятидесяти верстах ниже урочища Пейкаро, с намерением напасть на стоявший там отряд князя Орбелиани, численность которого не превышала 770 человек^[32]. На обязанности князя Орбелиани была защита госпиталей и цейхгаузов, находившихся в селениях Бодбисхеви и Мачханах, а также подание, в случае надобности, помощи Александровскому редуту. Последний находился на той же реке Алазани, в семи верстах от расположения Орбелиани, и был отделен непроходимым лесом, тянувшимся верст на пять. Если бы лезгины заняли этот лес, то подать помощь Александровскому редуту было бы не только затруднительно, но почти невозможно. К тому же, чтобы достигнуть до редута, необходимо было перейти через реку Алазань по мосту, который лезгины начали было ломать, но были прогнаны.

Согласившись с аварским ханом, обещавшим также прийти к нему на помощь с своими войсками, Сурхай намерен был открыть военные действия захватом поста на реке Куре и движением к Елисаветполю, в то время когда дербентский Ших-Али-хан и Мустафа-хан Шемахинский (Ширванский) придут с своими войсками в Нуху, для соединения и совокупного действия с нухинским (шекинским) ханом. К этому же времени Аббас-Мирза с царевичем Александром и персидскими войсками обещал подойти также к Елисаветполю. Все дело останавливалось теперь только на том, чтобы отвлечь наши силы от реки Алазани и из Елисаветполя к Нухе и тем ослабить эти пункты.

В конце марта, согласно заключенному условию, Сурхай явился в Джарах и отправил к Селим-хану нарочного с уведомлением, что переправляется через реку Куру и следует на соединение с ним. Верный данному обещанию, Селим тотчас же обратился к стоявшему в Елисаветполе полковнику Карягину с просьбою о помощи против мнимых замыслов Сурхая на его владение, и при этом ссылался на трактат, по которому в Шекинском ханстве должно было постоянно находиться не менее пятисот человек русской пехоты^[33]. Не подозревая измены, полковник Карягин находил просьбу Селима справедливой, спрашивал генерала Несветаева, как поступить в данном случае, и признавал необходимым назначить особый отряд для наказания бунтующих лезгин^[34].

Волнения, происходившие внутри Грузии и у хевсур, вторжения эриванских войск в Шурагельскую и Памбакскую провинции, не дозволяли тронуть войск с занятых ими постов, так что для составления такого отряда пришлось бы взять войска, находившиеся в крепостях Елисаветпольской, Шушинской, и часть отряда, стоявшего на реке Алазани. Оставить эти посты незанятыми также не представлялось никакой возможности, потому что, при быстроте передвижения лезгин, нельзя было определить точно направления их действий и, следовательно, приходилось быть готовым к отражению одновременно в нескольких пунктах.

Предполагая, что действия Сурхай-хана направлены исключительно в тому, чтобы отвлечь от границ наши силы и дать возможность Аббас-Мирзе и царевичу Александру вторгнуться в наши пределы, Несветаев не решился собирать отряд для наказания лезгин и отложил это до прибытия новых подкреплений. Напротив, узнав о появлении Сурхая в Джарах, он отправил на усиление отряда князя Орбелиани две роты Кабардинского полка и просил полковника Карягина уверить Шекинского хана, что, немедленно по прибытии в Грузию Троицкого-мушкетерского и Донского казачьего полков, будет послан сильный отряд в его владения^[35], а до того времени он считает достаточным для отражения неприятеля отряда майора Ребиндера, стоявшего на нашем берегу реки Куры, близ шекинских владений.

Между тем Селим, имея в виду точное исполнение задуманного плана, снова просил помощи против мнимого нашествия Сурхай-хана.

«По обстоятельствам здешнего края, — писал он Карягину, — послал я к вам почтенного Аслан-бека, с тем чтобы, в нужном случае, мог я взять войско, находящееся в Ореше, для защиты владения моего против неприятеля. Вы в ответ изволили писать мне, что оное объявите начальнику, находящемуся в Тифлисе, и, по повелению его, будете исполнять. Таковые слова другие мысли вселяют в мое сердце, ибо я вошел под покровительство и в подданство его императорского величества (с тем), чтобы, в случае прибытия неприятеля в мои владения, без спросу генералов, полковников и майоров, взяв оное войско против неприятелей, мог наказать их; да и его императорское величество, в милостивой грамоте своей, пожаловал меня в чин генерал-лейтенанта и представил мне волю распоряжаться здесь находящимися войсками, с тем чтобы в случае неприятельского покушения на мое владение взял я оное войско и отражал неприятеля, а не то чтобы на мое требование у майора, когда неприятель стоит в четырех агачах (милях) от моего владения, тот уведомлял елисаветпольского начальника, а тот тифлисского»^[36].

Селим жаловался на медленность в исполнении его желаний; говорил, что получение разрешения из Тифлиса требует много времени; что от его владений два дня езды до Елисаветполя, а оттуда до Тифлиса три дня, что пройдет десять или двенадцать дней, пока он получит помощь. Если так поступают, писал Селим-хан, то «на что мне быть подданным его императорского величества и давать войскам 700 тагов провианту и 7000 голландских червонцев в подать? Кроме сего упрекают меня мои соседи, что я, отойдя от татар, служу Государю. А как я, по обыкновению российскому, имею чин генерал-лейтенанта и старее по чину других генералов, то надлежит, в таком нужном случае, чтобы здесь находящееся войско было бы в распоряжении моем, а не объявлял бы я другому».

Находя, что при таких условиях чин генерал-лейтенанта для него бесполезен, и опираясь на трактат, Селим-хан настаивал, чтобы ему дана была помощь русскими войсками, а в противном случае требовал от Карягина подписки, что он не в состоянии защищать его владений, и тогда, говорил он, пусть русские войска выйдут из Шекинского ханства. Для лучшего замаскирования своих действий Селим заявил, что Сурхай удостоверяет его в безопасности, если он отправит к нему своего сына в аманаты; что Пир-Кули-хан и другие персидские начальники уговаривают его, отступившись от русских, присоединиться к ним, но что он, в ожидании помощи, не дал им никакого ответа.

Простой и в высшей степени честный человек, каким был Карягин, не мог не поддаться двуличию Селима. Карягину было как-то странно не оказать помощи человеку, просящему ее, хану, вступившему в подданство России; ему странно было видеть, что хищники разоряют и грабят союзника в виду русских войск, и Карягин решился взять на себя исполнение просьбы Шекинского хана. Он приказал майору Ребиндеру двинуться во владение Селим-хана, а вместо него, на переправу к реке Куре, отправил из Елисаветполя 100 человек Тифлисского и 50 человек Кавказского гренадерского полков, с одним орудием^[37].

Селим благодарил Карягина за такой поступок, тотчас же выехал из Нухинской крепости с небольшим числом войск и расположился лагерем вблизи нашего отряда, стоявшего на Арватанском поле. Через два дня он приехал к майору Ребиндеру и был принят с почестями.

Соединение Селима с нашими войсками было сделано с единственной целью заявить о своей мнимой преданности и тем ввести нас еще в больший обман. Он привел с собой не более 3000 человек, плохо вооруженных, тогда как, в случае действительной опасности его владению, мог собрать до 15 000 человек^[38].

При свидании с Ребиндером хан склонил его на скорейшее, по возможности, наступательное действие против Сурхай-хана Казикумухского^[39], но тот не принял совета хитрого Селима, так как в это время получено было сведение, что к текинскому (нухинскому) хану прибыл посланный из Тегерана, которого он выдавал, однако, за своего родственника. На самом же деле это был бежавший из Елисаветполя Касим-бек, привезший фирманы Аббас-Мирзы к Селиму и Сурхай-хану Казикумухскому. Полковник Карягин требовал выдачи посланного и приказал находившемуся в Арватане отряду, из 107 чел. пехоты^[40], 10 казаков и двух орудий, перейти к Мингечаурской переправе, под предлогом недостатка провианта, от поставки которого для наших войск хан отказался. На требование Карягина Селим отвечал, что Касим-бек хотя и приезжал к границам его владения, но что хан послал сказать, что если он едет с какими-либо приказаниями от Аббас-Мирзы, то будет выдан русским войскам. Касим-бек, по словам Селима, отправился к Сурхай-хану.

Последний, переправившись через р. Куру, подошел к Нухе. В подкрепление находившихся там войск полковник Карягин отправил майора Котляревского с отрядом, собранным из разных полков. В состав его вошло: 55 человек Тифлисского мушкетерского и 62 человека 17-го егерского полков и 16 казаков Сидорова полка. Переправившись у Мингечаура и присоединив к себе тамошний пост, Котляревский должен был идти форсированными маршами на соединение с нухинским отрядом майора Ребиндера, при котором находился и Селим-хан с своею толпой. Сурхай бежал в Дагестан, прежде чем Котляревский успел соединиться, а шекинский хан распускал слух, что он один причиной бегства Сурхая.

11 мая Селим сообщил майору Ребиндеру, что караул его, бывший у селения Белачин, разбит Сурхаем и бежит к селению Кейнюк, а потому он, хан, лично один со своей конницей идет спасать остатки караула от окончательного истребления. Вслед за тем Селим уведомил Ребиндера, что разбил наголову Сурхая, убил у него 1000 лезгин, 700 человек ранил, и за такой подвиг просил себе награды. Эта громкая победа была одной выдумкой нухинского (текинского) хана. Сурхай ушел, потому что нечем было продовольствовать войска, которые разбежались наполовину, а с остальными идти он не решался, боясь встречи с русскими^[41]. Котляревский хотел было идти по следам Сурхая, в Джары, но лезгины просили пощады, обещали выдать аманатов и уплатить дань в течение двадцати дней^[42]. Приказав им отправить своих депутатов к генерал-майору князю Орбелиани, Котляревский, по приказанию Карягина, 24 мая возвратился обратно в Елисаветполь.

Таким образом, предполагаемое соединение союзников не состоялось, и им не удалось уничтожить русских. Ханы Карабагский (Шушинский) и Шемахинский (Ширванский) ограничились одними обещаниями и не пришли на помощь Селиму с Сурхаем. Видя несостоятельность своих действий открытой силой, они решились действовать разными побочными средствами, и прежде всего затруднением в отпуске нашим войскам провианта, который они обязаны были доставлять на основании заключенных с ними трактатов о подданстве.

Еще при жизни князя Цицианова Селим-хан отказывался доставлять провиант нашим войскам, не соглашался посылать курьеров и давать конвой для сопровождения транспортов, говоря, что подданные его не почтари.

Князь Цицианов писал хану, что письмо его, вместе с отговорками, в оригинале представил государю императору, из которого он усмотрит, «какой вы подданный России и что не стоите вы ханства, управлению вашему вверенного. А буде ваше превосходительство халвары, которых, по силе заключенного с вами трактата, вы обязаны ежегодно для продовольствия войск поставлять 529, считая каждый халвар в 10 код, не хотите дать, в том ваша воля. Буде не хотите довольствовать 500 человек, и трактат подписали в том только расположении, чтобы по оному не исполнять, то и в том воля ваша. Знайте, однако же, что по возвращении моем из похода я покажу вам, как должно соблюдать трактат; я научу вас, что вам должно делать»^[43].

Получив это письмо, Селим стал предупредительнее и несколько аккуратнее в доставлении продовольствия, но с кончиной князя Цицианова принялся за прежние проделки. Все вообще войска наши, расположенные по границам закавказских владений, продовольствовались преимущественно хлебом, покупаемым в Карском пашалыке. Сначала, как мы видели, заразительная болезнь, а потом натянутые отношения с Турцией были причиной того, что карский паша, в апреле 1806 года, вовсе отказался продавать нам хлеб. Ему отправлены были в подарок золотые часы, получив которые паша хотя и обещал поставлять хлеб по-прежнему, но поставка эта шла медленно и неаккуратно, отчего войска наши крайне нуждались в продовольствии. Зная сомнительную преданность к нам ханов Карабагского, Нухинского и Ширванского, Глазенап не находил возможным вывести войска из их владений и приказал покупать провиант на месте, хотя бы это стоило больших денег. Вместе с тем, чтобы сколько-нибудь уменьшить расходы казны, Глазенап поручил начальникам отрядов, каждому в своем районе, требовать от ханов поставки провианта, следуемого по заключенным с ними трактатам подданства^[44].

Селим-хан Шекинский доставлял продовольствие изредка и притом в самом ограниченном количестве, а Ибрагим-хан Карабагский совершенно отказался от продовольствия русских войск, расположенных в его владениях. Он отговаривался тем, что все поля выжжены персиянами и сами жители не имеют хлеба. Такой отказ Ибрагима побудил стоявших в Карабаге с отрядами майоров Лисаневича и Джораева неоднократно обращаться к хану с просьбой быть более внимательным к выполнению Трактата, причем они принуждены были несколько раз повторить в подробности те условия и обязательства, которые были даны ханом при вступлении его в подданство России.

Привыкший к самовластью и неограниченному деспотизму и будучи стар годами, Ибрагим нелегко переносил подобное вмешательство в дела его ханства. Неискренняя же преданность и отсутствие честных убеждений заставляли его подчиняться той стороне, которая была лично выгоднее для хана, — и вот причина, почему Ибрагим задумал освободиться из-под власти русского правительства и вновь войти в сношение с Баба-ханом.

Частая посылка людей и секретные переговоры с властителем Персии, письма Ибрагима к наследнику персидского престола Аббас-Мирзе были известны нашему правительству, не принимавшему, впрочем, никаких видимых мер против интриг карабагского хана до тех пор, пока тайное отправление в Персию карабагского жителя Нук-Магомета не разоблачило окончательно его поведения^[45].

Ибрагим просил шаха простить его за то, что вступил в русское подданство, и обещал выгнать русских из своего ханства, если ему дана будет помощь персидскими войсками. Для лучшего успеха и слития, так сказать, своих интересов с интересами тегеранского двора Ибрагим обещал двух своих дочерей выдать в замужество за двух сыновей властителя Персии.

Искание Ибрагима было неожиданно приятным происшествием для Баба-хана. Торжественно прощая карабагского хана, он обещал прислать ему в помощь свои войска, 120 000 руб. по расчету тегеранской монетой и отдать Карадаг в управление сына его Абулфетха. Обещания Баба-хана, со своей стороны, также сильно подействовали и на Ибрагима. Получив столь удовлетворительный ответ из Персии, он, под предлогом того, что, по вмешательству Лисаневича во внутренние дела его ханства, не может оставаться в Шушинской крепости, приказал разбить себе палатку вне города, куда и переселился с женой, тремя сыновьями и двумя дочерями, обещанными в замужество за сыновей Баба-хана.

Заодно с ним действовал и Селим-хан Шекинский, также женатый на дочери Ибрагим-хана. Съехавшись вместе, они сговорились поступать во всем согласно и передаться на сторону персиян^[46].

В мае, по всем имевшимся у нас сведениям, главные силы персидских войск находились в Ардевиле, но некоторая часть их, переправившись через Араке у Нахичевани, растянулась вплоть до Эривани. Сборный пункт этому отряду назначен был на р. Гарничае. Предполагая действовать одновременно со стороны Карабага и Эривани^[47], персияне надеялись свободно проникнуть в наши границы, так как в виду их русских войск тогда не было.

Река Араке от своего устья до местечка Чувандура имеет плоский и большею частью ровный берег. Когда в Араксе нет полой воды, то река представляет повсюду места, удобные для переправы, но за то в полноводье переправы почти нигде не бывает. От начала весны и до половины июня бродов на Араксе не было, а следовательно, при отсутствии мостов, за исключением одного Худо-Аферинского, нам не было необходимости содержать охранительных отрядов, а достаточно было одних наблюдательных постов.

Переправы персиян через Араке производились всегда у Худо-Аферинского моста и на Шугани на лодках. Ага-Магомет-хан, при последнем вторжении в Грузию, прошел через Аскаранское ущелье. Заняв эти проходы и переправы, мы могли быть обеспечены от неприятельского вторжения. Проход у Аскарани, по близости и удобству для персиян, обращал на себя особенное внимание. Два находившиеся там замка необходимо было занять отрядом по крайней мере в 1000 человек, прислав их в конце мая с месячным провиантом. Ранее этого срока нечего было ожидать вторжения персиян, потому что они не имеют обыкновения заготовлять провиант для своих войск и при всех своих действиях надеются на хлеб, стоящий на корню. На этом основании зимой и ранней весной, а также осенью, по уборке хлеба, персияне неспособны к действию большими массами и ограничиваются грабежами в разных направлениях и небольшими партиями.

Заняв замки в Аскарани и присоединив к этому отряду часть войск, находившихся в Шуше, можно было быть уверенным, что отряд этот не допустит персиян не только вторгнуться и разорить Карабаг, но и не дозволит им переправиться через реку Араке. Составление этого отряда было необходимо даже для одного ободрения туземного населения, страшившегося за свои посевы, которые неприятель всегда старался выжигать^[48]. Многие из жителей Карабага уже страдали от прошлогоднего нашествия персиян и в течение более полугода питались зеленью и кореньями.

Считая себя до некоторой степени обеспеченным со стороны Карабага, Несветаев хлопотал о своевременной защите селений правого фланга театра действий и с этой целью назначил для отправления из Елисаветполя в Демурчасалы батальон Севастопольского полка, но генерал-майор Небольсин удержал его в Елисаветполе и тем открыл Шамшадыльскую и Борчалинскую провинции для вторжения неприятеля, стоявшего у Эривани и озера Гокча. Время это было самое неудобное для исправления ошибки Небольсина, и командовавший войсками в Закавказье не имел никакой возможности усилить демурчасальский отряд, так как персияне уже вторглись в наши границы.

1 июня авангард персидских войск, из отряда Аббас-Мирзы, имевшего в своем распоряжении до 20 000 человек, подошел к Шуше и, остановись в шести агачах^[49] от нее, расположился лагерем. Ибрагим-хан выехал из своих садов, где жил, версты четыре за крепость и, собрав от 400 до 500 человек вооруженных, стал укрепляться. Лисаневич требовал, чтобы хан возвратился в Шушу, но он отвечал, что намерен служить шаху и чтобы Лисаневич с своими войсками выходил из его владений.

— Я не признаю над собой никакой другой власти, — говорил Ибрагим, — кроме власти персидского шаха.

Известие о приближении персиян заставило многих жителей искать спасения в крепости — обыкновенном месте их убежища при всяком вторжении неприятеля; но Ибрагим убеждал их быть спокойными и оставаться в своих селениях, говоря, что персияне идут для его и их защиты, — и чтобы они ничего не боялись». Кочующие в Карабаге татары получили приказание хана следовать в горы, неподалеку от Шуши лежавшие, куда должны были прибыть персияне на соединение с татарами.

Измена становилась слишком очевидной; медлить было нечего. Желая употребить все средства к возвращению Ибрагим-хана, Лисаневич отправил к нему сначала его внука Джафар-Кули-бека^[50], а потом и сына Мехти-агу, с поручением уговорить хана разорвать всякую связь с персиянами и возвратиться со всем семейством в крепость. Первый из отправленных был человек искренно преданный России, а второй старался казаться таковым, но на самом деле был скрытен, хитер и чрезвычайно властолюбив.

Пробыв у Ибрагима целый день, оба посланные возвратились обратно и объявили Лисаневичу, что на все уговариванье их хан отвечал только бранью русских; что он просил своего внука Джафара каким-нибудь образом зазвать к себе Лисаневича, схватить его и передать деду и, если можно, выкрасть из Елисаветполя брата Ибрагима, находившегося там аманатом. Джафар не согласился на это, и тогда Ибрагим, не стесняясь, объявил, что в предстоящую ночь или сам уйдет к персиянам, или персияне соединятся с ним под стенами крепости.

Мехти-ага и Джафар-Кули-хан пытались было еще отговорить карабагского хана не изменять русским.

— Это не дело изменять, — говорили они, — не делай этого, служи государю верно.

Но Ибрагим не слушал и настаивал на своем^[51].

В Шушинской крепости находился весьма незначительный русский гарнизон, и притом не обеспеченный продовольствием. Осадив Шушу, персияне поставили бы его в весьма затруднительное положение, тем более что могли получить подкрепление от Аббас-Мирзы, переправившегося уже через Араке и имевшего возможность в два перехода появиться у стен Шушинской крепости.

Не имея надежды привести Ибрагима к раскаянию и покорности, Лисаневич решился в ту же ночь арестовать хана. Назначив сто человек егерей, Лисаневич сам отправился с ними, но приказал людям отнюдь не стрелять до тех пор, пока не откроют огня приверженцы Ибрагима.

Старый хан был настороже. Начиная от крепости и до его палатки были расставлены часовые, не подозревавшие, впрочем, обходного движения Лисаневича. Ибрагим-хан и его приближенные заметили наш отряд только тогда, когда он подошел к палатке менее чем на ружейный выстрел. В ханском помещении поднялись шум и суета. Конвой Ибрагима начал стрелять по нашим солдатам и не слушал ни увещаний, ни просьбы прекратить огонь. Тогда Лисаневич приказал егерям броситься в штыки, «и вмиг изменники были сбиты с крепкого их места».

Ибрагим-хан был убит пулей; сын его и дочь найдены также убитыми недалеко от палатки в кустах, куда они бежали вместе с толпой и в ночной темноте не могли быть узнаны нашими солдатами.

В ту же ночь явился к Лисаневичу один из жителей с объявлением, что в самом непродолжительном времени должны прибыть к Шуше 2000 персиян, за которыми послал Ибрагим-хан. Лисаневич тотчас же возвратился в крепость и на рассвете узнал, что неприятель действительно появился в двух верстах от крепости. Взяв 150 человек егерей и несколько карабагской конницы, он двинулся навстречу неприятелю, но не нашел его на указанном месте. Бежавшие приверженцы Ибрагима, встретившись с персиянами, сообщили им об участи, постигшей хана, и вместе с ними скрылись в горах, так что Лисаневич успел только возвратить в селения несколько татарских семей, также ушедших в горы, по приказанию Ибрагима.

Между тем известие о появлении персиян в разных пунктах и вблизи наших границ заставило тифлисское начальство изменить расположение войск. Два батальона Троицкого мушкетерского полка, под начальством генерал-майора Небольсина, отправлены сначала на реку Курак-Чай, с тем чтобы, расположившись там лагерем, были готовы, по первому приказанию, двинуться в Карабаг. Две роты третьего батальона того же полка посланы на усиление отряда полковника Симоновича, расположенного в Памбаках и Шурагели. Имея в своем распоряжении Саратовский мушкетерский полк и батальон Кавказского гренадерского полка, Симонович должен был охранять эти две провинции от вторжения неприятеля. Он начал свою деятельность с того, что перевел всех пограничных жителей Шурагели из слабых мест в более крепкие и защищенные природой, каковыми были: селения Артик, Караул-Тепь и Кавчаго. Расположив в каждом из селений по две роты^[52], Симонович принял над ними личное начальство. Заняв селение Гумры двумя ротами Кавказского гренадерского полка с двумя орудиями, а селение Гамамли ротой Саратовского полка, Симонович обеспечивал все важнейшие места Шурагельской провинции^[53].

Для защиты Казахской и Шамшадыльской дистанций и главнейшим образом для обеспечения сообщения Тифлиса с Елисаветполем были отправлены в Демурчасалы остальные две роты Троицкого мушкетерского полка, к которым впоследствии, по усмирении хевсур, были присоединены из Тионет две роты Кабардинского полка с тремя орудиями.

Два батальона Троицкого полка, расположенные на р. Курак-Чай, не долго оставались на месте. Как только Несветаев узнал об измене Ибрагим-хана, он тотчас же приказал генерал-майору Небольсину присоединить к себе полковника Карягина с частью 17-го егерского полка и следовать в Карабаг для защиты жителей от разорений неприятеля. Имея в строю 1092 человека пехоты, ИЗ человек казаков и восемь орудий^[54], Небольсин 5 июня выступил из лагеря и за три перехода от Шуши узнал, что часть персиян, под начальством Угурлу-аги, сына ганжинского Джавад-хана, появилась на р. Тертере, близ Елисаветполя. Не отвлекаясь посторонними действиями и предоставляя Угурлу-аге писать громкие воззвания к жителям^[55], Небольсин следовал далее, и 8 июня, на пути между Шах-Булагом и Аскаранью, был атакован передовой конницей Аббас-Мирзы в числе 4000 человек. Прокладывая себе дорогу штыками на расстоянии 16 верст, Небольсин, хотя и с большим затруднением, достиг, однако же, до Аскарана, где и присоединил к себе 109 человек строевых чинов, пришедших туда с майором Лисаневичем.

Считая себя достаточно сильным, чтобы с успехом бороться с неприятелем, Небольсин решился атаковать персиян. Оставив обоз и тяжести в Аскаране под прикрытием одного орудия и части пехоты, он, 10 июня, двинулся к Карапапету, где были расположены главные силы Аббас-Мирзы, но, не застав там неприятеля, пошел к речке Ханатин. В час пополуночи 13 июня русский отряд, пройдя не более семи верст от лагеря, был встречен персидской конницей, позади которой, в Ханатинском ущелье, была расположена пехота. Аббас-Мирза успел сосредоточить на этом пункте 4000 пехоты и около 16 000 кавалерии^[56]. Он притянул к себе все мелкие отряды и даже тот, который имел стычку с Небольсиным между Шахбулагом и Аскаранью.

С рассветом вся масса неприятеля атаковала русский отряд. Атака персиян не отличалась ни стройностью, ни порядком — это был наезд толпы, старавшейся окружить нас со всех сторон. Для отражения такой атаки каре и штыки были лучшими тактическими действиями, а наступление на лагерь или на вагенбург — лучшими стратегическими соображениями. Потеря лагеря или вьюков были особенно страшны для персиян, потому что они, лишившись средств к существованию и рассыпавшись в разные стороны, принуждены бывали путем грабежа местных жителей искать средств к продовольствию.

В данном случае генерал-майор Небольсин поступил точно так же. Не останавливая своего движения и построив войска в каре, он подавался вперед, штыками выгнал персиян из ущелий и заставил их вместе с Аббас-Мирзой отступить к Араксу. Неприятель потерял много убитыми, ранеными и два фальконета; с нашей же стороны убито восемь, ранено: обер-офицеров четыре и нижних чинов 52 человека. Затем майор Лисаневич, пройдя форсированными маршами в верховья реки Мигри, 20 июня разбил и прогнал встреченную там партию персиян^[57].

Одновременно с появлением персиян в Карабаге, царевич Александр, с 7000 человек персидских войск, прибыл на реку Балахлу, в расстоянии одного дня езды от Казахской провинции. Отсюда он отправил к казахам своего посланного с требованием, чтобы они прислали ему, в знак верности, четырех старшин. Оставив их у себя в качестве аманатов и обещая избавить Грузию от власти русских, царевич 12 июня потянулся к Шамшадыльской провинции. Цель его движения состояла в том, чтобы поднять против нас одновременно казахов и шамшадыльцев и затем, соединясь с Аббас-Мирзой, двинуться к Тифлису. Остановившись близ озера Гокча, персияне разделились на две части: одна, под начальством царевича Александра, расположилась у Торчал, а другая, под командой Хусейн-Кули-хана Урумийского, перешла в вершины Дзагами, в 80 верстах от Елисаветполя.

Не предпринимая никаких решительных действий, оба отряда ожидали соединения с главными силами Аббас-Мирзы, который намеревался, через Карабаг и Елисаветполь, следовать к Тифлису. Среди весьма продолжительного ожидания как царевич Александр, так и Хусейн-Кули-хан старались привлечь на свою сторону подвластных России жителей. Хусейн отправил казахам и шамшадыльцам воззвание и требовал от всех агаларов, чтобы они соединились с персиянами для действия против русских, которых обещал истребить всех до единого.

«По повелению всемилостивейшего и великого Шах-заде (Аббас-Мирзы), — писал он в одной из прокламаций, — я отправлен для управления и распоряжения делами тифлисской стороны и, при милости Божией, прибуду туда с бесчисленными войсками через короткое время. Объявляю вам, как народам и соседям вашим, что всегда желаем иметь к вам почтение, и вы должны быть удостоверены, что получите такую милость, которой не ожидали. Будьте рачительны к службе без всякого опасения и страха, дабы по прибытии Шах-заде была оказана ваша служба».

Царевич Александр писал также, что прибыл с значительным войском в Шарур и что агалары должны встретить его с «повиновением». Царевич уверял, что на этот раз пришел недаром, но или погибнет со всем своим войском, или выгонит «мерзкого неприятеля» и истребит его мечом непобедимых войск своих. «Вам известно, — писал он, — что предмет толиких походов и беспокойствия войск государевых (Баба-хана) есть избавление ваше и спокойствие. Карабагское дело почти сделано, высочайший же и милостивейший Шах-заде, переправясь через Худо-Аферинский мост, поставит войска для блокады Ганжи (Елисаветполя), а сам изволит отправиться на Тифлис. Кто выедет навстречу, тот получит милость, а кто воспротивится, наказан будет сильным мечом»^[58].

Угрозы не действовали; агалары не ехали ни к царевичу, ни к Хусейн-Кули-хану. Александр снова писал им, чтобы они не боялись действовать открыто и ехали к нему смело. Если же думают, что персидские войска, не удержавшись в Грузии, возвратятся назад, а они останутся в руках русских, то пусть пришлют к нему нескольких почтенных лиц удостовериться, с каким числом войск идет он на Грузию. «Но когда вы увидите, — писал царевич, — что от сего войска никакого следствия не может быть, то сидите на месте. Богом клянусь вам, что такого приготовления никогда не было, как ныне, и весьма стараются на сей раз истребить русских и дело привести в совершенство».

Посланные вместе с письмами, при самом их вступлении в Казахи, были схвачены и отправлены в Тифлис. Казахскому моураву, надворному советнику князю Бебутову, поручено вести переговоры с царевичем Александром и предложить ему приехать в Тифлис, не ожидая победы, а с покорностью и с просьбою о прощении. Как ни велики были, по словам царевича, силы персиян, но он предпочел отвечать Бебутову, что готов покориться, если выдано будет ему письменное ручательство в его безопасности; если примут с почестью, как его, так и всех при нем находящихся, и, наконец, если дозволено будет по прибытии в Тифлис написать прошение императору Александру^[59].

Несветаев обещал принять Александра с почестью и предоставить ему выгоды и преимущества, «которыми, — писал он, — обильно пользуются светлейшие ваши братья и все члены грузинского царственного дома»^[60].

Гудович же не одобрил поступка Несветаева и, не желая показать, что русское правительство придает большое значение возвращению царевича, приказал сообщить ему, что отличных почестей себе он требовать не может, а будет принят «так, как и братья его царевичи принимаются, партикулярно^[61]; приближенным же его будет исходатайствовано прощение». Относительно последних Несветаеву было поручено, в случае успеха в переговорах с царевичем, стараться впускать с ним в Грузию как можно меньше свиты, дабы наплыв беглых грузин, явившихся в страну под видом раскаяния, не имел в действительности вредного влияния на жителей.

Личные обещания Несветаева не удовлетворили царевича Александра, считавшего их недостаточными для своего благосостояния. В ответе своем он писал, что готов ехать в Тифлис, но с тем непременным и единственным условием, что будет оставлен в Грузии, а не отослан в Россию.

«Будьте уверены, — писал он генералу Несветаеву, — что если я буду на моей родной земле, то это составит мое успокоение, благоденствие и великую государеву милость; а если не буду в моей отчизне, то не успокоюсь. Если вы меня оставите на моей родине — куда как хорошо; если же вызовете в Россию, то сколько бы сокровищ ни посулили — зачем они мне?»

Царевич говорил, что останется верен или русскому императору, или шаху, смотря по тому, кто даст ему средства жить в родной стране, и если сделает это русский император, то Александр обещал ему служить так, как служили Христу святые мученики, пролившие за него кровь свою. На обещание прощения прежних поступков царевич писал Несветаеву, что не знает за собой вины, и в этом случае поступал не чистосердечно; он хорошо знал, что кругом виноват перед русским правительством.

«Ты пишешь мне, — говорил Александр в письме своем князю Иосифу Бебутову, — изволь-де прибыть и довериться русским, и Государь-де милосерд и много окажет милостей. Но по этому слову как можно мне так скоро прибыть и помириться, если 10 и 12 подобных дел не пройдет и я не буду весьма обнадежен? Вот теперь я тебе пишу: иди и помирись с персиянами, пред которыми ты не провинился и которые никакой вражды за тобой не знают; разве сейчас же пойдешь и доверишься им, пока они пять и шесть раз тебя не обнадежат? Подумай-ка, рассмотри и обсуди, можно ли мне так скоро предаться им (русским)? Ведь сколько раз я с ними воевал, сколько русских побито чрез меня, как же мне зря взять да и прийти? Да хотя бы меня и обнадежили твердо и неизменно, все-таки сперва я и ты должны видеться между собой, поговорить в одном просторном месте, обменяться лицом к лицу своими мыслями и затем уже, когда мое сердце уверится и я буду обнадежен, статься может, что и передамся»^[62].

Свидания этого не последовало, так как обстоятельства заставили царевича Александра удалиться от границ Грузии.

Неудачная попытка Аббас-Мирзы в Карабаге и бегство его за реку Араке разрушили все планы царевича и поставили его в опасное положение человека, рискующего быть окруженным со всех сторон и попасться в руки неприятеля. Действительно, удаление Аббас-Мирзы дозволяло нам открыть действия против Александра одновременно с разных сторон, и Несветаев не преминул этим воспользоваться. Он приказал находившемуся в Елисаветполе майору Просвиркину взять 200 человек пехоты, два орудия и 300 человек обывательской конницы, с которыми и действовать против Хусейн-Кули-хана, стоявшего у вершины Дзегамского ущелья. Другой отряд, под начальством Кабардинского мушкетерского полка подполковника князя Эрнстова, получил приказание двинуться Делижанским ущельем к озеру Гокча и тем заставить царевича Александра удалиться от шамшадыльских границ. Чтобы еще более развлечь неприятеля, подполковнику Эрнстову приказано было отделить из своего отряда 40 человек, которых и отправить в Шам-шадыль с майором Новицким. Приняв начальство над тамошними войсками и присоединив к себе возможно большее число шамшадыльской конницы, майор Новицкий должен был следовать ближайшей дорогой на отряд царевича, разобщить его с отрядом Хусейн-Кули-хана, своими действиями привлечь на себя внимание Александра и занять его до тех пор, пока Эрнстов не зайдет ему в тыл.

Чтобы персияне от Гарни-Чая или Эривани не могли подать помощи Хусейн-Кули-хану, признано полезным сделать диверсию из Памбак к Эривани по абаранской дороге. Полковник Симонович с 350 человеками пехоты, при трех орудиях и с некоторым числом татарской конницы, получил приказание сделать вперед два перехода от Караван-сарая и потом послать партию к озеру Гокча. Наконец, со стороны Караклиса двинут был майор Загорельский со 150 человеками гренадер.

Всем начальникам отрядов при приближении к назначенным местам вменено в обязанность снестись между собой и действовать совокупными силами^[63]. План, хорошо задуманный, не был так же хорошо исполнен, и совершенное истребление неприятеля не состоялось. Трудные переходы по весьма гористой местности задержали многие отряды, и они опоздали занять назначенные им пункты. Персияне, проведавшие о движении русских отрядов с разных сторон, опасаясь быть окруженными, бежали в одиночку через горы такими дорогами, по которым сомкнутыми частями следовать было невозможно. Царевич Александр счел лучшим также уйти, но, отступая, наткнулся на отряд подполковника князя Эрнстова, потерпел поражение и бежал в Эривань. С удалением его Елисаветпольская, Казахская, Шамшадыльская и Памбакская провинции были совершенно успокоены. Большая часть жителей Карабага, скрывавшаяся от неприятельского разорения в разных неприступных местах, возвращалась теперь в свои селения. Смерть Ибрагим-хана не произвела между ними никакого замешательства, и большинство жителей не только не сожалело о кончине хана, но, напротив, было даже радо такому происшествию. «Будьте известны, — писал карабагский чиновник Мамед-ага дочери покойного Ибрагим-хана, — что намерение всего народа есть то, чтобы весь род покойного Ибрагим-хана был уничтожен. Мы точно и твердо знаем, что из ханского роду здесь мой Мехти-Кули-хан, а там вы, а прочие никто не желают осчастливиться сему дому»^[64].

В трактате, заключенном с карабагским ханом, было сказано, что новый хан должен быть избираем потомственно по старшинству колена. Таким образом, после смерти Ибрагима Карабагское ханство должно было перейти к старшему его сыну, Мамед-Хасан-аге, а так как он умер еще при жизни отца, то к сыну его Джафар-Кули-аге, восемнадцатилетнему юноше. Мехти-Кули-ага, второй сын Ибрагима, также явился претендентом на ханское достоинство. При помощи обещаний и отчасти угроз он заставил 65 человек разного звания людей подписать просьбу о том, что Карабаг желает его иметь своим ханом. Заручившись этой просьбой, Мехти отправился в Тифлис, куда поехал также и Джафар-ага, считавший себя законным наследником Карабагского ханства.

Оба претендента хлопотали об одном и том же ханском достоинстве и имели каждый партии себе преданных, причем партия Мехти была сильнее и многочисленнее партии Джафара. Первый своим ловким поведением успел обмануть многих, привлечь на свою сторону более уважаемых беков и вообще повести дела так, что, по-видимому, пользовался большим уважением и преданностью народа. Оба искателя ханского достоинства казались расположенными к России, с той только разницей, что, как открылось впоследствии, Джафар был человек чистосердечно нам преданный, тогда как Мехти делал это из расчета: оба они не только не принимали никакого участия в восстании, но, напротив, своими действиями способствовали к усмирению волнений и к изгнанию неприятеля из Карабага. Мехти хлопотал потом об уборке хлеба жителями и о доставлении продовольствия русским войскам, а Джафар о возвращении жителей, уведенных персиянами^[65].

Сознавая, однако же, что племянник его Джафар имеет больше прав на управление Карабагом, Мехти не пренебрегал ничем, чтобы достигнуть предположенной цели. Узнав, что в Тифлисе жил бывший хойский Джафар-Кули-хан, человек, уважаемый нашим правительством за оказанные им услуги России во время управления краем князя Цицианова, Мехти стал действовать через него. Однажды ночью, пробравшись в дом Джафара, Мехти просил его, чтобы он уговорил графа Гудовича утвердить его ханом. Джафар долго не соглашался вмешиваться в посторонние для него дела и уступил просьбе Мехти только тогда, когда тот обещал, в знак благодарности, отдать в жены Джафару сестру свою Геоухер, известную красавицу во всем Закавказье.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

30

Рапорт майора Ребиндера полковнику Карягину, 10 апреля.

31

Рапорт князя Орбелиани Несветаеву, 18 марта, № 90.

32

В отряде находилось нижних чинов Кабардинского полка 369; 15-го егерского 298; казачьего Ребрикова 262, 7-го артиллерийского батальона 87; всего 893 человека. Из этого числа было в Александровском редуте 123 человека Кабардинского полка (Рапорт князя Орбелиани Несветаеву, 19 марта, № 3. Тифл. арх. Глав. шт. Кавк. армии, дело № 297).

33

Письмо, приложенное к рапорту Карягина генералу Несветаеву, 2 апреля, № 235. Тифлис, арх. Гл. шт. Кавк. армии, дело № 297.

34

Рапорт Карягина Несветаеву, 6 апреля, № 252. Там же.

35

Предписание Несветаева Карягину, 15 апреля, № 489.

36

Арх. Мин. иностр. дел, 1 — 13, 1806 г., № 2.

37

Тифлис, арх. Гл. шт. Кавк. армии, дело № 297.

38

Рапорт майора Ребиндера Карягину, 15 апреля, № 85.

39

То же, 13 апреля, № 84.

40

Кавказского гренадерского полка 53 чел. и Тифлисского мушкетерского 54 человека.

41

Выписки происшествий. Тифлис, арх. Гл. шт. Кавк. армии. Книга донесений, 241.

42

Рапорт Котляревского Карягину 21 мая, дело № 297.

43

Письмо князя Цицианова Селим-хану 29 января 1806 г. Тифлис, арх. Гл. шт. Кавк. армии, дело № 124.

44

Предписание Глазенапа Несветаеву 10 мая, № 115, дело № 209.

45

Впоследствии сын его и карабагские старшины, подавшие жалобу на поступки Лисаневича, не отрицая того, что Ибрагим имел сношение с персиянами, говорили, что причиною тому было желание хана до прибытия русских войск сохранить свое владение от нового разорения и «дабы по прошлогоднему не лишиться урожая».

46

Перехваченное письмо карабагского чиновника Мамед-аги к Селим-хану.

47

См. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. III, № 598.

48

Рапорт Лисаневича полковнику Карягину 18 марта, № 45.

49

Агач почти равен немецкой миле.

50

Джафар-Кули-бек был сын умершего наследника Мамед-Хасан-аги, человека нам преданного, при посредстве которого Ибрагим согласился вступить в подданство России.

51

См. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. III, № 600 и 615.

52

В Артике были расположены две роты Троицкого полка; в Караул-Тепи — Кавказского и в Кавчаго — Саратовского полков.

53

Рапорт Несветаева генералу Глазенапу от 16 июня, № 1287.

54

В отряде Небольсина находилось: Троицкого мушкетерского полка 726 строевых рядовых; Тифлисского мушкетерского 117 человек; 17-го егерского 249 строевых рядовых; казаков Сидорова полка 66 человек; Кондра-шева 47 человек и 8 орудий 7-го артиллерийского батальона с 98 человеками прислуги (Рапорт Небольсина Несветаеву 4 июня, № 561, Тифлис, арх. Гл. шт. Кавк. армии, дело № 312).

55

«Вы всегда усердные подданные были нам, — писал Угурли-ага елисаветпольским жителям христианского исповедания, — и никогда не отказывались от службы нашей. Если вы опасаетесь со стороны того, что вы крестопоклонники и, по прибытии нашем и завладении страною, будем давать татарам почести, а вас притеснять, то клянусь вам Богом и душою покойного отца моего, что будем давать вам почести, нимало не различая от татар. Если вы полагаете, что нынешний поход будет сообразен прежним походам, т. е. на короткое время, и мы опять возвратимся, то это не так, а сего года останемся здесь, и Шах-заде будет в здешних владениях, и будьте уверены, что персияне не оставят сие намерение, а напротив того, сам государь с многочисленными непобедимыми войсками изволил выступить из Тавриза и находится в Софияне. Ежели вы окажете свое усердие, получите милость, а если нет, то напрасно предадитесь разорению» (Тифлис, арх. Гл. шт. Кавк. армии, книга донесений, № 243).

56

Рапорт Небольсина Несветаеву 14 июня, № 575.

57

Рапорт Лисаневича Небольсину, 9 июля № 156. Тифлис, арх. Гл. шт. Кавк. армии, дело № 312.

58

Письмо царевича. Книга донесений, № 241.

59

Рапорт князя Бебутова правителю. Грузии, 25 июля, № 185.

60

Рапорт Несветаева Глазенапу, 31 июля, № 1092. Книга донесений № 241.

61

Секретное предписание Несветаеву, № 5.

62

От 24 августа 1806 году. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. III, № 121.

63

Рапорт Несветаева Глазенапу, 29 июня, № 1464. Книга донесений, № 241.

64

Тути-бегюм, бывшей замужем за Селим-ханом Шекинским. См. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. III, № 607.

65

Рапорт Несветаева генералу Глазенапу, 18 июля. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. III, № 602.