Лучшее во мне

Николас Спаркс, 2011

Каждому хочется верить: настоящая любовь бессмертна. Каждому хочется надеяться: истинное чувство можно пронести сквозь годы и испытания… Доусон Коул и первая красавица школы Аманда полюбили друг друга, – однако жизнь развела их. Прошло много лет. Аманда стала женой другого, у нее семья, дом, дети… Но случай приводит ее в родной городок и дарит новую встречу с Доусоном. Их любовь вспыхивает вновь, – и Аманда, и Доусон понимают, что расставание было трагической ошибкой. Неужели, им представился шанс начать все сначала? Или у судьбы свои планы?

5

Подготовив угли, Доусон вернулся в дом за стейками, которые Аманда уже полила маслом и приправила специями. Открыв дверь, он увидел, что она с банкой свинины с фасолью в руке стоит и с отсутствующим видом смотрит в шкаф.

— В чем дело?

— Ищу что-нибудь к стейку, но ничего, кроме этого, нет, — ответила Аманда, демонстрируя банку в руке. — Негусто.

— И какой у нас выбор? — спросил Доусон, моя руки под краном.

— Кроме фасоли, есть мамалыга, бутылка соуса для спагетти, блинная мука, полупустая коробка рожков и сухой завтрак. В холодильнике масло и специи. Ну и сладкий чай, конечно.

Доусон стряхнул воду с рук.

— Сухой завтрак пойдет.

— Я, пожалуй, выберу рожки, — сказала Аманда, закатывая глаза. — А ты разве не должен сейчас на улице жарить стейки?

— Должен, — ответил Доусон. Аманда подавила улыбку, наблюдая краем глаза, как он взял тарелку и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

На небе, окрасившемся в густые пурпурные тона, высыпали звезды. Бухта за спиной Доусона выглядела черной лентой, а верхушки деревьев уже начинали серебриться в свете постепенно восходящей луны.

Аманда налила в кастрюлю воды, бросила туда немного соли, включила конфорку и достала из холодильника масло. Как только вода закипела, она высыпала туда рожки и, поискав дуршлаг, наконец обнаружила его в глубине шкафа у плиты.

Когда рожки сварились, она слила воду и снова положила их в кастрюлю, приправив сливочным маслом, чесночным порошком, солью и перцем, после чего быстро разогрела банку с фасолью. Как только ее приготовления были закончены, с улицы с тарелкой вернулся Доусон.

— Пахнет замечательно, — объявил он, не скрывая удивления.

— Сливочное масло и чеснок, — кивнула Аманда. — Беспроигрышный вариант. А как стейки?

— Один с кровью, другой — средней прожарки. У меня и тот и другой получаются хорошо, но я не знаю, что предпочтешь ты. В любой момент могу дожарить.

— Среднепрожаренный сойдет, — согласилась Аманда.

Доусон поставил тарелку на стол и стал шарить по шкафам и ящикам, доставая тарелки, стаканы и прочие принадлежности. В открытом буфете Аманда заметила два бокала для вина и вспомнила, что Так ей сказал во время их последней встречи.

— Хочешь бокал вина? — спросила она Доусона.

— Только если ты составишь мне компанию.

Кивнув, Аманда открыла буфет, о котором говорил Так, и увидела две бутылки. Она достала одну и откупорила, а Доусон тем временем закончил накрывать на стол. Разлив вино по бокалам, Аманда передала один из них Доусону.

— В холодильнике бутылка соуса для стейка, если хочешь, — предложила она.

Доусон нашел соус, а Аманда выложила рожки в одну миску, а фасоль в другую. Они с Доусоном подошли к столу. Разглядывая накрытый стол, Аманда заметила, как тихо поднимается и опускается грудь Доусона. Прерывая молчание, он взял бутылку вина со стойки, и Аманда, качнув головой, опустилась на свой стул.

Она пригубила вино, смакуя задержавшееся во рту послевкусие, и разложила еду по тарелкам. Доусон застыл, уставившись на свою порцию.

— Что-то не так? — нахмурилась Аманда.

Звук ее голоса вернул Доусона к действительности.

— Просто пытаюсь припомнить, когда вот так последний раз ел.

— Ты имеешь в виду стейк? — переспросила Аманда, разрезая мясо и подцепляя вилкой первый кусок.

— Да, все вообще, — пожал плечами Доусон. — На вышке я питаюсь в кафетерии с ребятами, а дома один и, как правило, готовлю что-то примитивное.

— А когда выходишь куда-нибудь? В Новом Орлеане полно мест, где можно хорошо поесть.

— Я почти не бываю в городе.

— Даже когда встречаешься с женщинами? — спросила Аманда, продолжая есть.

— Я ни с кем не встречаюсь, — сказал Доусон.

— Совсем?

Доусон начал разрезать стейк.

— Совсем.

— Почему?

Доусон почувствовал на себе изучающий, выжидающий взгляд Аманды, и заерзал на стуле.

— Мне так лучше, — заявил он.

Аманда замерла на полпути, так и не донеся вилку до рта.

— Надеюсь, это не из-за меня?

— Не знаю, что ты хочешь от меня услышать, — ровным голосом проговорил Доусон.

— Не хочешь же ты сказать, что… — начала она.

Но Доусон промолчал, и она предприняла еще одну попытку:

— Ты что, серьезно хочешь сказать, что… что ни с кем не встречался после того, как мы расстались?

Доусон опять промолчал, и Аманда отложила вилку. Она почувствовала, как в ее голосе появляется раздражение.

— По-твоему, это из-за меня… из-за меня твоя жизнь сложилась подобным образом?

— Я опять не понимаю, чего ты от меня хочешь.

— Я тоже не понимаю, как реагировать на твои слова, — сощурилась Аманда.

— Что ты имеешь в виду?

— А то, что из твоих слов можно заключить, будто я причина твоего одиночества. Что… это моя вина. Знаешь, как я после этого себя чувствую?

— Я не имел в виду ничего такого. Просто…

— Понятно, что ты имел в виду, — огрызнулась Аманда. — И вот что я тебе скажу. Мы любили друг друга, но нам не суждено было быть вместе, наши отношения завершились. Но моя жизнь на этом не закончилась. И твоя тоже. — Она прижала ладони к столу. — Неужели ты думаешь, что я уеду отсюда с легким сердцем, зная, что ты остаток своей жизни проведешь в одиночестве из-за меня?

— Я не просил у тебя сочувствия.

— Тогда зачем так говорить?

— Да я, по сути, ничего не сказал, — ответил Доусон. — Кажется, даже не вполне ответил на твой вопрос. Ты сама читаешь в моих словах то, что хочешь.

— Значит, я не права?

Вместо ответа Доусон взялся за нож.

— Тебе, наверное, известна истина: если не хочешь услышать что-то неприятное, не спрашивай об этом.

Доусону всегда удавалось ответить вопросом на вопрос, и она не сдержалась:

— Ну даже если это и так, не во мне дело. Хочешь погубить свою жизнь — пожалуйста. Кто я такая, чтобы учить тебя?

Доусон, к удивлению Аманды, рассмеялся.

— Отрадно видеть, что ты нисколечки не изменилась.

— Изменилась, уж поверь.

— Не кардинально. У тебя до сих пор что на уме, то и на языке. Даже если речь идет о моей загубленной жизни.

— Тебе обязательно нужно это от кого-то услышать.

— Тогда я попытаюсь облегчить твою совесть. Я тоже не изменился и сейчас один, потому что всегда был одиночкой. До нашего знакомства я всеми силами старался держаться подальше от своей полоумной семейки. А когда я обосновался здесь, Так иногда по нескольку дней мог не разговаривать со мной, а уж после твоего отъезда я попал в исправительную колонию Каледония. Оттрубив свой срок, я уехал из города, потому что все меня сторонились. А на буровой я работаю вахтовым методом, что не очень-то располагает к постоянным отношениям — и это, пожалуй, главная причина. Конечно, некоторые пары легко переживают постоянные разлуки, но есть и такие, что не могут так жить. Мне просто удобнее быть одному, и потом, я к этому уже привык.

— Хочешь знать, верю ли я тебе? — обдумав его слова, спросила Аманда.

— Пожалуй, не хочу.

Аманда невольно рассмеялась.

— Можно тогда задать тебе еще одни вопрос? И если не захочешь отвечать, не надо.

— Спрашивай все, что хочешь, — сказал Доусон, положив в рот кусочек стейка.

— Что тогда произошло в ночь аварии? До меня дошли только какие-то отрывки слухов от мамы, но толком я ничего не знаю.

Доусон молча прожевал, прежде чем ответить.

— Да в общем-то нечего рассказывать, — наконец проговорил он. — Так заказал покрышки для «импалы», которую реставрировал, но их по какой-то причине доставили в магазин в Нью-Берне. И я должен был съездить за ними. В этот день прошел дождь, и когда я возвращался обратно, уже стемнело.

Доусон сделал паузу, в очередной раз пытаясь отыскать смысл там, где его нет.

— Мне навстречу шла машина, и парень нажал на газ. А может, это была женщина, не знаю. Как бы то ни было, а машина выехала мне навстречу перед самым моим носом и мне ничего не оставалось, как резко вывернуть руль. Потом я только помню, как он пролетел мимо меня, а мой пикап наполовину съехал с дороги. Доктора Боннера я заметил, но… — Картина случившегося до сих пор была жива в памяти Доусона, она всегда сопровождала его как некая изощренная пытка. — Все происходило как в замедленной съемке. Я ударил по тормозам, продолжая крутить руль, но дорога и трава были мокрыми, а потом…

Доусон умолк. Аманда дотронулась до его руки.

— Это был несчастный случай, — прошептала она.

Доусон по-прежнему молчал. Но вот он двинул ногой, нарушив тишину, и Аманда смогла задать вопрос, который напрашивался сам собой:

— Почему тебя посадили, если ты не пил за рулем и не превышал скорости?

Доусон пожал плечами, и тогда Аманда поняла, что сама уже знает ответ. Ей все стало ясно.

— Мне жаль, — проговорила она, хотя эти слова не могли передать и малой части того, что она чувствовала.

— Меня не нужно жалеть, — сказал Доусон. — В этой ситуации сочувствия заслуживает семья доктора Боннера. Из-за меня он не вернулся домой. Из-за меня его дети выросли сиротами, а его жена осталась вдовой.

— Ну, этого ты не знаешь, — возразила Аманда. — Может быть, она снова вышла замуж.

— Не вышла, — сказал Доусон. И прежде чем Аманда поинтересовалась, откуда ему это известно, Доусон снова принялся за еду. — А как ты? — спросил он, так резко закрывая тему, что Аманда даже пожалела о затеянном ею разговоре. — Расскажи, что происходило в твоей жизни с тех пор, как мы последний раз виделись.

— Не знаю даже, с чего начать.

Доусон взял бутылку и подлил вина в бокалы.

— Как колледж?

Аманда сдалась и рассказала Доусону обо всем, правда, поначалу в общих чертах, а он внимательно слушал ее, по ходу задавая вопросы, вытягивая из Аманды все новые и новые подробности. Слова лились словно сами собой. Аманда рассказывала о своих соседках по комнате, о занятиях и преподавателях, вдохновлявших ее. Она призналась, что преподавательская работа разочаровала ее, наверное, потому, что она даже после окончания колледжа долгое время все еще чувствовала себя студенткой. Когда она описывала их знакомство с Фрэнком, то при упоминании его имени почувствовала странные угрызения совести, а потому в дальнейшем больше не повторялась. Она вела речь о своих друзьях, о совершенных ею путешествиях, но в основном о детях, об их характерах, трудностях, с которыми она сталкивалась при воспитании, стараясь, однако, не хвастаться их успехами.

Одновременно Аманда расспрашивала Доусона о его работе на буровой, о его жизни дома, но он снова переводил разговор на ее проблемы. Было видно, что его на самом деле интересует все, что связано с Амандой, и поэтому у нее возникло странное ощущение, что этот длинный разговор обо всем и ни о чем конкретно — продолжение некогда прерванной беседы.

Конец ознакомительного фрагмента.