До кладбища и обратно

Никто Истинин, 2022

Главный герой – Иван Полунин, с детства заметил, что мир устроен как-то не так, как принято считать. Он начинает придумывать разные игры с реальностью, чтобы научиться хоть немного понимать происходящий абсурд. Окружающие не готовы к странностям Ивана и помещают его в коррекционную школу. Иван пытается сбежать из опротивевшего места, но разбивается при попытке побега. Его друг, который лечится в той же коррекционной школе от потери памяти, решает взять имя погибшего и всё его прошлое. С этого момента жизнь его меняется. Он быстро доживает до 44 лет, работает в архиве, собирая воспоминания прошлого в одном месте. Теперь его цель – это найти дом.

"Но не всегда будет мрак там, где теперь он огустел".

ПРИНЦИП

§101 — Абстракция есть методично преследуемое ничто. Арифметический ноль есть его знак [sign]. Воспринимать [perceive], мыслить, и делать ничто. Быть ничто [To be nothing]. Один ноль — в его бесконечных соединениях [formulations] — достигает избавления от страдания/зависимости от страдания. Время [time]. Время существует только для наблюдателя [observer]. Мир аксиоматичен и неподвижен [rest point]. Жизнь — процесс избавления от страдания/зависимости от страдания, растянутый во времени.

§102 — Абстракция в себе [in itself] есть суверен негативной/позитивной определённости [determination], и никогда не может впасть [fall under] в формальное отношение. Она не противопоставляет себя конкретному, за исключением тех условий, ключей [clue], которых зашифрованы в реальности [reality].

ПРОЛОГ

ТЕРПИЛЫ

— Нет я не буду говорить ничего что вам понравится. Потому что всё это хрень и лицемерие. Просто набор слов, который утекает в слив этой тупости и привычки. Вы просто терпилы. А я не буду терпеть и свыкаться с тем, что мне не нравится и что меня не устраивает. Не дождётесь. Нет у меня в этом интереса. Ясно вам?

После сказанного я повернулся и побежал. В тот момент внутри меня была буря эмоций, а слова будто отразились от стен коридора и ударили меня по ушам так сильно что мне показалось что я оглох, так как это показывают в кино, когда фоном идет пронзительно тонкий писк, а прочие звуки еле пробиваются как бы через толщу воды. Я бежал в этом вакууме, а эти кретины стояли и пялились на меня. Я улыбался своей такой дерзости, меня прямо распирало, так я был горд собой. Не знаю, что это эгоизм или тупость, но мне плевать. Бежал я, наверное, целую вечность. Мимо проносились двери, дома, деревья и люди. А я все бежал. Моя дурацкая улыбка постепенно смывалась с лица, а с каждым шагом я все отчетливее ощущал, что на меня уже давит не только тупость и невежество этих людей, но и вся моя одежда будто начинает стягивать ноги, руки, шею, словно весь мир прижимает меня к земле. Вот еще один-другой шаг и я сам стянусь в какой-нибудь простой предмет, типа шара. И буду катиться себе куда подальше. Это ощущение видимо появилось из-за моих ног, а точнее из-за кроссовок. С недавних пор я их перерос, и они стали давить на пальцы. Не то чтобы я рос в бедной семье и не мог позволить себе новые, просто мне как-то было неловко об этом говорить родителям. Вообще у нас в семье было какое-то негласное табу на все физиологическое. Типа взросления. И мне было как-то стыдно и унизительно упоминать лишний раз что я росту и тело моё развивается. Когда-нибудь я, конечно, перерасту весь этот детский сад и буду ухлестывать за девчонками, пить ром и драться со всеми подряд, ну прямо как пират… Короче, когда я просто ходил было ещё терпимо, но бежать было уж совсем невмоготу. Попробуйте радоваться жизни, когда из твоих ног собран карточный домик. И остановиться я не мог, потому что домик непременно рассыпается, а я проиграю в этом нелепом соревновании с окружающим миром. Короче я так и бежал, сливаясь с этой тупой болью и именно тогда я отчётливо осознал, что я уже переживал все эти эмоции и мир прост до дурноты и видимо раз за разом тупо повторяет один единственный день и один и тот же каскад эмоций. Это сраный день сурка, в котором нужно рано или поздно сделать какой-то выбор и сменить привычное. «А что будет когда выбор будет сделан?» — спросите вы, мои наивные друзья. Ну тут уж я вам не подсказчик. Наверное, полетите вы вместе с разноцветными пони в космос ваших надежд и прочей хрени от коучеров. Короче я не знаю, что будет, но знаю, как мне кажется тот день, который и стал моим персональным чистилищем.

Я тогда впервые заговорил. Мне было года 2 и я бегал по квартире, врезаясь во все углы и даже чуть не выпал с балкона. Мама замоталась по всяким своим делам и я, понимая это ещё больше выводил её из себя. А вечером она, обессилев передала эту эстафету отцу. У него были какие-то свои взрослые дела, типа пива и сериалов, и я донимал и его. Он решил меня уложить и наконец обездвижить, как назойливую муху, прилепленную клейкой лентой. Мне, естественно, спать ну совсем не хотелось, и я активно бойкотировал все его попытки меня усмирить меня, и тогда отец просто замотал меня одеялом так основательно, что я не мог шевелиться. А рот просто заткнул, вставив соску. А я уже тогда не любил, когда затыкают рот. На мой натужный плач он совсем не реагировал и тогда я впервые стал что-то придумывать и кое как вытолкал соску изо рта. После этого я сказал своё первое слово, которое отец часто повторял. Я сказал — «нет»… Отец как то замер, выключил звук у телека, подошел и уставился на меня, будто я только родился. А я кажется в этот момент понял ну просто всё. Я могу не просто существовать как растение, как амеба, я могу проявлять свою волю и желания. Конечно, воля проявляется всегда как-то через жопу, и как спрогнозировать к чему она приведет ни знал ни я, ни кто-либо ещё. Так случилось и тогда — отец отвесил мне оплеуху и постарался быстренько прикрыть дверь в комнату матери. Во мне же начало разгораться неведанное доселе ощущение несправедливости. Я стал кричать — нет, нет, нет, до тех пор, пока не прибежала мама и родители не ввязались в какую-то свою перепалку, совершенно позабыв про меня. Я же тихо наблюдал за созданным мною инцидентом. В меня вливалось понимание той немыслимой силы, которую, он за собой несет. Отныне я могу направлять эту силу словом.

Так, мне казалось тогда и вот походу теперь я повторяю ту же самую схему и каждый раз, когда я решаю выйти за рамки какой-то привычной нормы происходит что-то важное, но непременно наперекосяк, как-то по-своему. Типа как сейчас. Тогда была ссора с отцом, сейчас конфликт с учителями и одноклассниками. И всё из-за слов.

Вообще я не совсем неадекват и конфликт начал не на пустом месте. Меня пытались убедить что нужно терпеть глупые правила и только так можно учиться. А все, потому что мне хотелось запустить в класс голубя. Он сел на подоконник и смотрел на всех нас, и никто кроме меня его не заметил. Представляете. За окном шел ливень и вообще было довольно мерзко, а у нас в классе было тепло и светло. Ну и в итоге я и решил открыть окно. А эти кретины стали меня тыкать, типа чо встал, почему ходишь без разрешения. Ну а как по-другому, когда на улице дождь? Короче они меня совсем достали. Встали вокруг и стали перекидывать мячик своих глупых претензии целясь мне в голову. Я, естественно, уворачивался, ну и в итоге понял, что нужно валить из этого инкубатора для идиотов куда подальше. Я крикнул свё привычное — «нет» и выбежал из класса.

У меня всегда так выходит — типа оп и нарвался на одних, оп ещё на одних и так пока тебя не уложат, и не замотают покрепче… Блин, эти кроссовки, наверное, уже до крови стерли мои многострадальные ноги. «Многострадальные ноги» — так говорила моя бабушка. А потом она умерла. Просто перестала вдыхать воздух — поставила барьер между собой и миром. А я ещё живу и продолжаю этот бессмысленный бег. Это бултыхание в бесконечности. Я, конечно, могу остановится, но эти дебилы наверняка смотрят мне вслед, да к тому же тогда придется снимать ботинок, чем-то заматывать мозоль. Только вот чем? Да и что потом одевать обратно? Ну уж нет, это все адски больно и неприятно. Я лучше потерплю. Если что-то надоедает или начинает давить со всех сторон, то можно просто потерпеть и рано или поздно боль пройдет. Я называю это стоицизмом. Стоик это не терпила. Ясно? Не путайте! Это разные вещи. Стоицизм — это когда ты типа усмиряешь свое тело, как когда-то сказал Сократ или какой-нибудь там Эпикур. Ну вот сидел он в своей бочке и смотрел на мир через маленькую дырочку, а когда надоедало оттуда лилось вино и ничегошеньки ему больше не хотелось. Пил вино днем и ночью и философствовал, смотря на мир через узкое отверстие. Проще простого отгородиться от всего абсурда и бреда вокруг и чего-то там выдумывать. А пусть бы он попробовал пожить по нормальному. А вот и всё! Чем он вообще тогда лучше какого-нибудь Толи-Базы. Нашего местного алкаша. Иногда он притаскивает откуда-то дряхлый баян и играет свои старческие песни. Типа — «наплевать, наплевать. надоело воевать». Окружающие правда обычно крутят у виска и прогоняют его, чтоб не шумел под окнами. Но мне он нравится. Он всегда веселый, хотя жизнь его такая себе. Рассказывали, что как-то зимой он отморозил себе все пальцы на ногах. Поэтому и переваливается как неваляшка, когда ходит. Такие дела.

Короче я не об этом. В этот раз я решил тоже залезть в бочку и убежать от проблем. Конечно, вы скажите, что это как-то по-бабски — просто свалить и все. Но это не так. Я убежден что мир так велик, что если стены или люди, или машины или учителя, солдаты, военные, врачи, военкомат, бабушки и дедушки, сестры и братья, дети, деревья, растения, животные и земля давят то можно убежать. Куда убежать? Да все равно, если долго бежать вперед, то уж точно куда-то да прибежишь. Это как у самураев — типа цель нужно ставить недосягаемой типа стать бабочкой и тогда важным становится сам путь, а не его финал… Финал у всех один как говорится. Все мы умрем. Ели честно то если бы не эти кроссовки, то я давно бы уже слился со своими мыслями и улетел бы куда-нибудь к млечному пути. Типа тело мое бежит, а я сам думаю свою себе и не парюсь. Вы, наверное, заметили, что я не всегда последователен в своих словах. Да просто так интереснее жить. Ясно вам? Интересно быть не одним человеком, а многими разными… И тобой тоже. Сраные кроссовки, как же они достали меня. Жить бы где-нибудь в теплоте без одежды и обуви. Вообще без ничего ходить, голым. Или летать по миру духом бестелесным, как говорил мой дед. И не думать ни о ботинках, ни о ногах. Ведь если есть ноги, которые болят, то есть и все остальное. Я сам. Бегущий именно здесь. Значит нужно что-то совершать этим телом, а не только расплескиваться мыслю. Такой вот замкнутый круг. На самом деле я уже и не помню толком куда я бегу. Иногда кажется, что бегу я по кругу. Деревья сменяются просеками и опять деревьями. Особенно сейчас в сумерках это уже на так важно. Просто бежишь себе от просвета к просвету и все. Или думаешь, что бежишь. А на самом деле бесцельно валяешься, например, в горячей ванне. Или на полу школьного коридора… Вот только ноги эти. Будь они неладны.

***

Короче вы спросите почему я так люблю болтать всякую хрень. Всё очень просто — ещё с детства я понял, что нужно всё увиденное и пережитое увязывать в историю иначе всё быстро исчезнет из головы, но как бы не до конца и будет колоть тебя иголками в самые неподходящих местах. Да и вообще, если не пытаться себе как-то объяснить происходящее вокруг можно умом тронуться. Когда я это понял я начал пытаться объяснять ну просто все вокруг. Родители поначалу смеялись на мою такую причуду, но время шло, а я продолжал «пороть горячку» — как они порой выражались. Ну а я что? Мне всегда казалось, что реальность вокруг какая-то ущербная и её нужно как-то достраивать. Типа доводить до равновесия. Все эти алфавиты, математики, вставания ни свет, ни заря, зарядка, уроки. Всё то, что заставляет думать какими-то тыщу лет назад придуманными правилами. Типа снег — белый, потому что ассоциируется с молоком, которое тоже белое, а не с запахом муки или мягкостью шерсти соседской белой собаки… ну и прочие тупые логические схемы. Вы ведь наверняка понимаете, что намного важнее всякие там колыхания занавески или блики на стене или то, как рассыпанный сахар собирается на полу, а не всё это вот. Ну то есть окружающее настолько что-то несерьезное и абсурдное, что, если это всё как-то не додумывать, можно рехнуться.

Ну вот вы сами посудите: мой отец, когда едет на тачке старается мизинцем до иконы, дотронутся, когда поворачивает вправо. Он внутренне считает, что, дотрагиваясь до иконы он как-бы соединяется с богом, который его хранит. Ну бред. Но ни одной аварии за лет сто его вождения не было. Мама если не почистит зубы начинает представлять, что по деснам ползают мелкие жучки, которые как бы разъедают кожу. Вы думаете это ерунда? А вот и нет! Как-то, когда она была очень уставшая и не почистила зубы, а на утро она проснулась и ощутила во рту вкус крови. Десны кровоточили. Конечно, возможно, что у неё был какой-нибудь зубной камень размером с планету или что-то типа этого. Ну это уже не так важно, важно, что она нашла подтверждение своей личной теории. И вот у каждого есть какой-то подобный бред, я точно вам говорю. Мы всегда достраиваем реальность до того, что нам удобно. И реальность подчиняется. И тут не важно в какую сторону это работает. Главное, что это работает.

И вот я так же. Короче с детства я решил постоянно играть с окружающем миром — мне говорят выкинуть мусор, а я беру пакет и выбегаю из квартиры на выжженную землю данного момента. Каждая вторая ступенька — это пропасть, каждая третья — лава. Но если случайно наступил не туда, можно по-быстрому убрать ногу и типа норм. На улице, к примеру, можно ходить только по квадратам, если наступаешь на щель между тогда всё — каюк. Нужно будет дом по кругу обойти или пройти мимо двора с собакой. Следующий этап — это дойти до мусорки и отсчитав три шага размахнуться и кинуть пакет. Обязательно не коснувшись краев урны. Конечно, это жесть если промазать и потом весь этот разваленный шлак и пакеты с пакетами собирать. Притом не только свои. Ну в общем как-то так. Но самое интересно что и мир как-то стал и сам со мной в ответ заигрывать. Ну то есть типа играю я в свою игру «в бунтаря» в школьном коридоре, и послав всех и всё убегаю и уже почти всю лаву оббежал и передо мной уже дверь во двор — спасение из этого цирка уродцев, но тут мне нужно преодолеть последний отрезок и перепрыгнуть на пришитый кусочек линолеума, который года два назад приклеили взамен обгорелого. И вот я уже собираюсь прыгнуть и тут понимаю, что никак не могу сдвинуть ни ногу, ни руку, да к тому же не могу вздохнуть. Ну совсем как бабушка перед смертью. Я поворачиваюсь и вижу Степана Михайловича, Аньку, Кирилла, Соню и придурка Егора. Они громко смеются надо мной, а мои ботинки так отчетливо сжимают сначала мои ноги, затем всего меня, и я сворачиваюсь в огромный шар. Пробую-пробую вздохнуть и только сиплю и тогда я опускаюсь на пол в самую-самую лаву и тихо-тихо закатываюсь по воронке в этот темный претёмный лес. Вобщем как-то так начинается эта история…

ЗАКЛЮЧЕНИЕ ВРАЧА

ХАРАКТЕРИСТИКА

УЧЕНИК ШКОЛЫ №3 МОСКВА

Полунин Иван Владимирович по заключению областной комиссии №7 (F033).

Ученик воспитывается в семье опекуна — Родитель. Физическое развитие Ученик соответствует возрасту. Мелкая и крупная моторика достаточно развиты. Обучается мальчик по классно-урочной системе обучения общего плана. Программу 8-го класса Ученик усваивает удовлетворительно. По математике имеются трудности при усвоении материала. Основные арифметические умения и навыки сформированы. Но мальчику необходим постоянный контроль и дополнительные инструкции. Фронтальное объяснение он не воспринимает, так как не может сосредоточиться. По русскому языку пишет под диктовку с ошибками. Правила правописания знает, но на письме не умеет применять. Читает бегло, осмысленно, способен пересказать прочитанное, но по-своему, зачастую наделяя прочитанное ложным смыслом. Словарный запас достаточно мал. Арифметические действия выполняет с интересом. Числа и уравнения перекладывает на происходящее с ним. В этом видится паталогия.

Особенности функционирования нервной системы — гиперактивность. Речь не выполняет регулятивной функции. Основные процессы памяти развиты слабо. Присутствует кратковременная память. Характерна сниженная активность мыслительного процесса при выраженных недостатках внимания: малая устойчивость, трудности распределения внимания, замедленная переключаемость. Объем внимания составляет 5—10 минут, потом Ученику надоедает данный вид деятельности, и ребёнок начинает раздражаться, полностью перестаёт контролировать своё поведение: злиться на ребят, у которых все получается и которые дают правильные ответы; задевает детей; делает им замечания; обзывает тех ребят, кто сделал ему замечание; может на уроке спровоцировать драку. Работает исключительно по настроению. Быстро теряет интерес к делу, неадекватно реагирует на замечания учителя, склонен к бурным эмоциональным проявлениям: пререкается, сквернословит, нарушает дисциплину, швыряет школьные принадлежности, может бросить работать и лечь на парту до конца урока. Отсутствует мотивации к учению. Большое количество детей является для Ученика сильнейшим раздражителем.

Ученик в контакт вступает неохотно, держится скованно. Социальную дистанцию не удерживает. Очень импульсивен, двигательно беспокоен, так что создается впечатление, что ребенок не контролирует свои действия и высказывания. В общении с детьми и взрослыми либо молчалив, либо резок, несдержан. Допускает фамильярно-грубое общение. В играх правил игры не принимает, выстраивает свои. В отряде, в классе друзей у Ученика очень мало, дети избегают общения с ним.

В последнее время у воспитанника резко усугубилось поведение: стал раздражительным, в ответ на малейшую обиду или запрет импульсивно возбуждается. Стали наблюдаться признаки девиантного поведения: систематические уходы из класса, использование ненормативной лексики, ложь, дерзость в общении со взрослыми и сверстниками. В состоянии аффекта способен нанести вред своему здоровью и предметам школы. Несмотря на выраженность агрессии, отношение к проступку у Ученика отличается поверхностью и бездумностью. Ученик отвергает любую критику, отказывается признавать свои очевидные промахи, ничего не делает для их исправления. В отношении отдельных указаний со стороны взрослых Ученик может проявить необычайное упрямство, длительно бессмысленное сопротивление разумным доводам, непреодолимое стремление сделать наперекор тому, о чем его просят. Ребёнок любыми средствами пытается добиться своего, манипулируя взрослыми: вызывающий тон, попытки к побегу. Понятия «надо» и «нельзя» в нравственном плане у данного ребенка не сформированы. Делает только то, что хочет он, игнорируя требования педагогов и нарушая устав школы.

Эмоциональный фон в последнее время у Ученика нарушен: отмечается резкая и частая смена настроений без особых на то причин. У Ученика наблюдаются невротические симптомы: бегающий взгляд, невротический тик головы, суетливость и вспыльчивость. Параллельно с этим, напротив, поров впадает в состояния полной отрешенности от мира. В подобных состояниях избегает людей и любого контакта.

Личностные качества: завышена самооценка и уровень притязаний, критичен к окружающим, не умеет самостоятельно оценивать свою работу, не замечает своих ошибок.

Методики, направленные, на исследование личностных установок, обнаруживают демонстративность, стремление к самоутверждению через любые действия — ссоры, обвинения в несправедливости.

Финальной точкой принятия решения об ограничении ученика от общения с нормальными детьми стал поступок 11 ноября. Ученик сначала начал оскорблять одноклассников, а затем разделся до гола, сжег свои ботинки и упал на пол в судорогах и конвульсиях. А на все фразы говорил кратко «нет». Подошедших родителей и одноклассников не узнавал и в целом вел себя крайне неадекватно — изображал животных и пародировал разные звуки.

Считаем, что вся учебная и коррекционно-развивающая работа должна проводиться на фоне медикаментозного лечения. Только в этом случае можно ожидать положительную динамику в формировании и развитии учебной деятельности и личности в целом.

Директор школы *****

ИНКУБАТОР

Короче лет в 15 я влюбился. Я тогда уже третий год жил в коррекционной школе, куда меня заточили все эти «пиджаки». Я стал их так называть после того собрания, когда решалось куда меня отправят. Я сидел в окружении, наверное, десятка мужчин и женщин. Они что-то говорили, говорили, говорили. Мне дел до их болтовни особо не было, но я заметил, что все они были одеты в эти самые пиджаки и постепенно повторяют позу друг друга. А после и как-то и говорить стали похоже, таким тихим грудным голосом. Мне потом рассказали, что это какой-то их трюк. Типа подстраиваться друг под друга и в итоге выходило, что передо мной сидел ну просто целый ряд инкубаторских идиотов. Но я не об этом. Девчонку, в которую я влюбился звали Ада. Типа как Ад только с А на конце. Она тоже была в том интернате куда эти пиджаки меня и отправили. Это был небольшой городок где-то в глуши. Там вообще-то было достаточно лафово, за нами особо не следили и мы могли выбираться за территорию. Это было, потому что некоторые из нас тупо содержались по своей воли. Ну чтобы разобраться со своей головой и все такое. Поэтому не было особого строгого присмотра, да и валить то особо не куда было, вокруг лес и железнодорожная станция километрах в десяти. Мы короче с этой Адой как-то поцеловались и потом стали постоянно это проворачивать и все такое. Очень она мне нравилась. И вот настал момент, когда у моей ненаглядной закончилась программа коррекции и ей надо было валить обратно в нормальную жизнь. Мы, конечно, жутко поссорились, когда она мне это рассказала. Ведь что такое нормальное жизнь? Я с ней несколько дней вообще не разговаривал. Все-таки мне казалось, что у меня только она есть в этой дыре из близких по духу. Поэтому в день её отъезда я перелез через забор и пришел на остановку, от которой и должен был отходить её автобус до вокзала.

На остановке я ждал около получаса. Руки мерзли, и я пошел в супермаркет погреться. В магазине я решил купить маленькую бутылку коньяка, ну прямо как взрослый. У меня были накопленные деньги — какие-то я выиграл в «царя темноты». Это когда в темном коридоре, во всеобщей куче-мале, расталкивая всех и врезаясь в коленки и локти, пробиваешься до балкона. Какие-то деньги я получал за работу. Мы собирались в темном подвальном помещении, где нам нужно было укладывать в коробки, разрезанные на белые квадраты полупрозрачные салфетки. Забавно что потом этими салфетками подтирали носы и жопы. Походу, как и нами. Короче, я держал в руке эту холодную бутылочку и думал, что я совсем как отец. Пока мы жили вместе похоже, что бутылка не отлипала от его руки… Пить мне не особо хотелось, поэтому я просто открыл крышечку и немного вылил в белый снег, который шерсть белой собаки. Затем просто убрал бутылочку в нагрудный карман.

С Адой мы встретились на остановке. Она была очень красивой. Почти всю дорогу мы молчали. Я все ждал, что она скажет что-то важное. То есть думал — «нет, не говори, мне это ни к чему». Я боялся откровенности. Ну то есть тупо не знал чо с этим делать. И вот она, видно, уже собиралась что-то такое сказать, но тут подъехала этот чертов автобус до вокзала, и магия разрушилась. Мы сидели и молча ехали по направлению к нашему расставанию. Чувствовалось дикое напряжение. Я молча достал бутылочку коньяка и сделал глоток. Огонь полился куда-то к желудку, хотелось кричать, но я сдержался. Ада опустила глаза, видимо в знак солидарности с моим состоянием. Мой план сработал. Я предложил бутылочку Аде, и она тоже сделала несколько глотков и закашлялась. Алкоголь разрушил ту преграду, которая была, между нами.

И вот мы уже немного пьяные или играющие в пьяных идем в сторону ее поезда, пританцовывая и постоянно останавливаясь, чтобы поцеловаться. Говорим почему-то о всем кроме самого важного. Я постоянно улыбаюсь и смеюсь, но не помню уже почему. Потом сажаю ее в вагон. Мы улыбаемся и машем друг другу. Я думаю, что поезд уедет вовремя, но поезд задерживается и я стаю как дурак продолжая улыбаться и махать. Ада уже сама от неудобства спрашивает, когда тронется поезд, получает свое «да уже, уже» и так мы и стоим, и просто смотрим друг на друга. Я чувствую, что к глазам подступает то самое, что нельзя проявлять и внутренне молюсь чтобы уже наконец двинулся этот чертов поезд. А Ада сама чуть не плачет, стоит с раскрасневшимися щеками, очень красивая. И вот наконец поезд трогается, и внутри у меня все трогается. Я поднимаю руку, но как — то даже ей не машу, а просто держу так. Я думал, что как поезд уедет я расплачусь, но почему-то не могу выдавить слезы. Хочу, но не могу. Как будто стал плоским белым листом. Я сел на лавку на вокзале и стал смотреть на проходящих людей. Люди спешили то слева на право, то справа на лево. А я никуда не спешил.

Я шел обратно и думал, что живу в этом инкубаторе, как будто запертый в телефонную будку. Совершаю однотипные действия, говорю одинаковые слова и ничего не меняется. И именно в этот момент я понял, что должен непременно сбежать. Просто так решил. Сразу. Я побежал просто вперед, через снег, деревья, грязь, дороги. Через какое-то время я перестал ощущать мокрый снег, холод и прочие неудобства. Я просто двигался в неопределенности, постоянном давлении и ватности. Вот самое подходящее словосочетание — «ватность окружающего мира». Я просто слился со своим желанием оказаться как можно дальше от этого места. Так я и бежал, и бежал, пока не потерял сознание.

***

Тогда меня достаточно быстро нашли. Ведь что может быть проще найти человека, который как идиот бежит через снежное поле, когда вокруг ни души. Вытаптывая единственную тоненькую тропинку в этом непроходимом снежном потоке. Меня нашли примерно в 20 километрах от станции. Не слабо так прогулялся, да?

Меня вернули в интернат и какое-то время ко мне особо не приставали. Осуждая лишь немым укором. В один из дней меня подняли посреди ночи и повели в кабинет, в котором с нами обычно занимался психолог. Там уже находился низенький мужичок, с изрядной залысиной и засаленными кругами подмышками. Окна были задернуты и в комнате практически не было света. Но я давно привык к темноте и разглядел всё что мне было нужно. Мужичок уставился на меня своими буравящими маленькими блестящими в темноте глазками, затем кивнул на стул, и я сел.

— Закрой глаза и представь, что ты в уединении и спокойствии. Вокруг нет ничего раздражающего или мешающего тебе. Полный комфорт и умиротворенность.

Очень хотелось спать, и я с трудом пересиливал себя. Я старался не слушать этого идиота и представлял холодный колючий снег и себя который как тупой нож прорезает себе дорогу в промозглом лесу.

— И вот уже начинают проступать очертания твоего спокойствия. Ты понимаешь, что оно окутывает тебе не просто так. Каждая вещь вокруг шепчет о спокойствии. А ты отдаешься этому шепоту и засыпаешь.

Если честно хочется смеяться в лицо этому клоуну. Он что правда думает, что я так просто вырублюсь от этого монотонного бреда? Полная хрень.

Мужичок поднялся и подойдя ближе и затораторил.

— Дорога была достаточно витиеватой и неопределенно длинной. Тем было интереснее встретить на ней человека. Первый из них был сухой старичок неопределенного возраста. Он представлял собой пучок стянутых жил и пары вечно повторяющихся мыслей. Проходя мимо пустых домов, он что-то бормотал себе под нос. Это было заклинание его жизни, придуманное им еще в детстве — «терпеть все равно что в окно смотреть». Эта подсознательная установка заставляла его выпутываться из любых ситуаций, случавшихся на пути. Так он и дожил до ста одного года. Перетерпел жизнь. Никакой родни у него не было. Он родился один и умрет один. Проходя мимо горы, он поднес пустую ладонь ко лбу и отдал честь невидимому божеству. Божество это называлось инерцией. Было заметно что на тыльной стороне руки у него написано — «жить всё равно что воду лить». Так и продолжал он ступать бесцельно и неопределенно становясь самой выжженной землей, по которой шел. И вот через полтора километра появился еще один человек. Человек, что-то выкапывал в нескольких метрах от дороги. Это был невысокий мужичок лет 35. Подойдя, ближе стало заметно, что он не выкапывает, а закапывает. Он закапывал в землю слова им сказанные и написанные. Стирал понимание и значение. Хоронил своё проявление под сыпучей землей настоящего. Закопав всё до последней буквы, он насыпал сверху еще немного земли и в наступившем страхе и пустоте стал озираться ничего уже не понимая и не замечая более ничего, на чем мог бы остановиться взгляд. Всё утратило смысл и лишь солнце продолжало светить в наступившем безмолвии.

Мужичек подошел еще ближе, я практически различал его зловонное дыхание.

— Выход за территорию школы — запрет. Грубить учителям — запрет. Нарушения правил распорядка — запрет. Запрет несет за собой последствие. Твои ноги каменеют, руки не слушаются, а язык немеет. И в таком состоянии ты находишься до момента, когда тебя не находят учителя.

После этих слов Мужичок хлопнул в ладоши, и я открыл глаза. Хотелось все ему высказать и послать куда подальше. Но язык меня не слушался. Я зло смотрел на него и думал, что же он со мной сделал? После этого меня повели обратно. И когда утром я поднялся я не понимал приснилось ли мне это или нет. Никто из преподавателей не упоминали о данном визите.

Но с этого дня мне стали выдавать «подумит» — один из самый сильных подавляторов. Я закинувшись им как-то уж совершенно не хотел ни сбегать с территории, ни вообще как-то проявлять излишнюю активность. Я закрывал глаза и оказывался в своем холодном лесу. Я бежал мимо деревьев, не чувствуя ни холода, ни боли. Мимо меня проносились кресты, и низенький мужичок, смотрящий внутрь задавал мне один лишь вопрос.

— Кто ты?

— Я Иван Полунин хотелось закричать. Но язык меня не слушался, а ноги тяжелели. И я проваливался в темноту.

***

Но надолго меня все равно не хватило в моем мысленном заточении. Как бы нас не пичкали таблетками и не ограждали от мира, раз в неделю нас заставляли выходить на обязательную прогулку. Обычно она проходила по четвергам, когда к нам приезжал директор школы. Ему приятно было наблюдать за тем, что его детище функционирует. Директор всегда сначала общался с учителями, а затем, становясь в центре двора, посматривая на притихших детей говорил какие-то общие слова про «социализацию и адаптацию». В тот день, я, как всегда, тащился за всеми в ожидании, когда кончится этот цирк и я снова вернусь к своим красочным снам. И тут я увидел машину директора, припаркованную во дворе школы. Окно одной из дверей было открыто. Внутри меня стала нарастать напряженность. Окно ведь открыто и почему-то только я обратил на это внимание. Я отпросился в туалет и вместо того, чтобы идти в дом побежал к машине и оглянувшись через окно залез внутрь. Зачем я это сделал я не могу объяснить. Но внутренняя напряженность исчезла. В машине было так удобно что я быстро провалился в сон. Когда я проснулся я ощутил, что нахожусь в желудке у кита. Вокруг было тепло, а окружающее пространство будто бы вибрировало. Я увидел Директора и рядом с ним нашего координатора Елену Алексеевну. Они смеялись и держали друг друза за руки. Я привстал и врезался в потолок. В ту же секунду я услышал крик и через мгновение пространство заколыхалось и закрутилось ещё сильнее и после нескольких ударов затихло. Через выбитое окно я видел, как к обочине, где мы лежали подъехала полиция. Потом я потерял сознание.

КАРЦЕР

Меня поместили в карцер на неделю. Но не для того, чтобы наказать, а типа для того, чтобы обезопасить меня от себя же. Так они сказали. Вот ведь бред, я сам с собой нахожусь всегда, как можно меня обезопасить от меня же? Да, физически я ничего с собой не сделаю, но ведь мысленно я могу всё.

Короче в карцере, кто не знает, есть жесткий распорядок. У нас в нем содержалось около десятка человек, но мы не могли общаться с другими, потому что пока мы бодрствовали за нами тщательно следили. А если мы вступали в контакт на выводили вперед и били резиновой палкой. В общем спальном зале у каждого было место у стены, а кровати находились в двух метрах друг от друга. Нам давали таблетки, которые снова погружали в ватную неопределенность и способствовали сонливости и отрешенности от окружающего, поэтому во время тихого часа общаться ну совершенно не хотелось. Прямо как у буддийских монахов, давших обет молчания. День на пятый я вообще окружающих перестал воспринимать как людей. То же самое что стул или стол. Я лежал и изучал отвратительную зеленую стену. Воспитатели ходили вдоль кроватей и ругали тех, кто не спал, поэтому приходилось притворяться. Мне никогда поначалу не хотелось спать днем, но ложась и слушая мерное сопение окружающих я постепенно и сам засыпал.

Когда просыпался я осознавал, что снова вошел в некую цикличность и однообразие. Иногда дни сливались, и я пытался вспомнить что было вчера или позавчера, но не мог вспомнить ничего кроме этой стены, звуков мытья эмулированных мисок в которых нам давали еду и тихого поскрипывания металлических пружин кровати, на которых мы лежали. В такие моменты я просто отворачивался к стене и изучал неровную стену, плотно залитую тягучей зелёной краской. Все неровности, видимые на этой стене, я начинал обыгрывать, представляя своё будущее. Вот эта веточка, застрявшая в краске — это моя машина, я еду на ней куда-то к вот этой выбоине — она море, которое я никогда не видел. Вот мой друг Стас он немного косит на правый глаз, но это ничего, зато как он утверждает он видит то, что у него за спиной. Мы несколько раз проверяли, и он действительно видит. Эти трещины на краске — это мой детский сад, а вот это дорога до дома. Мириады трещин и я вожу по ним пальцами, переходя с одной на другую и все они — это просто линии и нет у них конкретных точек. Они просто есть, без начала и конца. В школе учили, что если есть линия, то это непременно линия между точками А и Б. Но это все обман, никаких начальных и конечных точек нет, линии никуда не ведут и неоткуда не исходят. Линия это всего лишь возможность занять себя пока кто-то из руководства не выдернет тебя из этой нелепой игры или не замотает и заточит в карцер.

И лежал я на этой̆ скрипучей кровати и представлял все это и думал вот были бы у меня маркеры я бы непременно дорисовал у этого треугольника из тягучей краски ножки и убежал бы он отсюда куда подальше. Что бы жить и веселиться, а не сидеть в этих четырех стенах, ожидая освобождение, которое может дать лишь невиданная сила больших людей. Игры меняются, а зеленая стена с воображаемыми дорогами преобразуется, в такую же, под названием жизнь, но уже с реальными дорогами. Но несмотря на это неизменным и впредь останется то, что так и придется и дальше жить в ожидании, что рано или поздно придет кто-то кого нельзя осмыслить и он непременно заберет тебя, нарушив все те замысловатые и увлекательные игры, которые сможет придумать любой взрослый разум.

В карцере короче меня крыло не по-детски и когда я из него вышел мне потребовалось несколько дней чтобы просто снова стать нормальным человеком. Ну как нормальным? Таким какой есть. Через пару дней у входа в школу меня уже ждала черная машина. Мне сообщили, что лежащий в больнице Директор снова собрал «пиджаков» по поводу меня и что-то там придумал. Тогда же мне сообщили, что в той аварии погибла Елена Алексеевна. Что я почувствовал? Да ничего особенного. Мне она никогда особо не нравилась. Меня решили отправить в другое место. Более строгое и закрытое. Идти я, конечно, никуда не хотел и просто лег на пол, притворившись пластиковой куклой. Меня взяли под руки и волоком потащили к машине.

МЕЖСЕЗОНЬЕ

19 лет. Очередное лето. Хотя это название уже давно стало условным, просто период, временной отрезок. Одинаково душное время. Уже вечер, темно. На стекле отражение моего лица, на котором проносятся машины, сверкают фонари. Уже полчаса я сижу в кресле на общей кухне с выключенным светом. Я, пожалуй, потерял счет времени сколько я тут. Только цветные огоньки от сетевого фильтра, кнопки чайника и зарядного устройства слепят бликами мои глаза. Освещенная взлетная полоса кухонного порта для путешествий во времени вот единственное что выводит меня от того, чтобы окончательно не провалиться в сон. Легкое облачко тумана, созданное большой чашкой остывающего чая. Режим ожидания. Через следующие полчаса белая светящаяся точка на кнопке чайника превращается в мощное свечение фонаря. Я выглядываю с крыши, туда, где под уличным фонарём блестит снег. Вдали темнеет крупная вывеска, поблекшая от времени, на ней написано «Все дороги ведут сюда». Глухо проезжают машины за колючим забором. В центре двора застывший фонтан, а через забор обшитое пластиком здание. Где-то сверху темное небо и звезды. Они пока здесь, и никто их от нас не спрячет. А еще над высокими домами красные лампочки горят, чтобы пилоты самолетов видели, как им лететь, огибая дома, ну или как-то так. Мне все это хорошо. Черт знает сколько я торчу в этих стенах. Теперь то я отчетливо понимаю, что убежать никуда нельзя и от стен одного инкубатора ты непременно приходит к другому.

Я понял, что с определённого момента люди видят сон, в котором они исчезают из привычной им жизни и оказываются в длинном-длинном и высоком здании на побережье. Они находятся в маленьких комнатах с окнами во всю стену, из которых виден светлый берег. Всё, что есть там, это чувство пространства и ничего более. в прямом смысле. Потому, что никто не может выйти из этой комнаты. Люди видят краем глаза другие окна, другие лица и они кажутся бесконечно далёкими, замыленными, мало чем интересующимися. в особенности тем, как и зачем они оказались в этом отеле. Так проходит очень много времени. ты смотришь через окно на круги по воде и думаешь, что все изменится, когда можно будет выйти. И настаёт момент, когда действительно можно выйти. можно пройтись по светлым улицам, читать вывески, смотреть по сторонам, наблюдая редко проходящих людей. но существенно всё это ничем не отличалось от того окна в комнате. По прежнему главной характеристикой является чувство пространства. Логика сна забывает дальнейшее, но оно легко предсказуемо. Жизнь циклична и несправедлива, а игру, в которую мы играем всю жизнь задает наше детство.

Родители последний раз приезжали ко мне года полтора назад и теперь лишь присылают всякую ерунду. Типа вязанных носков и овсяных печений. Они видимо так и не справились с тем позором, что про них говорят — «ах это у них сын псих?». А мне уже тоже как-то все равно. Но несмотря на то равнодушие, которое я в себе воспитал за долгие-долгие годы своих мытарств, я всё-таки хочу отомстить. Я хочу вернуться в свой городок и спалить к черту свою школу и уничтожить это дрянное место, где выращивают идиотов. Мне кажется, это именно тот центр зла, который и воспитывал из нормальных людей всех этих зомбаков в пиджаках и прочих. Вы меня, конечно, спросите, как я это сделаю? А я отвечу, что для начала мне просто нужно сбежать. И всё уже подготовлено и всего то нужно сбежать. Побег. Нужен побег как в туповатых шпионских фильмах. Я буду бежать, скрываясь от погони, а сотня полицейских будет меня преследовать и в конце я непременно их всех обведу вокруг пальца. Ну или скорее всего меня снова запрут в этой дыре, ну или убьют. В этом то и есть трагедия или радость жизни, что она непрогнозируема и никогда одинаково не заканчивается…

***

Я стою на крыше и моей руке дурацкая пластиковая бутылочка, с красным вином. Мне её ещё пару месяцев назад притащил мой безымянный приятель и всё это время я её прятал в ящике с грязным бельем. Туда обычно никто не суется. Вы спросите, что за «безымянный приятель» и я отвечу. Мы живем с ним в одной комнате все эти годы. И несмотря на то, что тут все странные, он, пожалуй, выделяется среди всех остальных. Говорят, что его нашли в лесу с абсолютно пустой башкой: ни имени, ни прошлого, ничего. Кто знает, как этим «пиджакам» надоумило подселить нас друг к другу. Это, наверное, какие-то их странные психологические схемы. Но в итоге я с ним как-то сдружился, а потом мы вместе стали ходить в шахматный кружок. Вы спросите, что за хрень — какой шахматный кружок. Но ведь нужно чем-то занять себя, даже в этой дыре. Наверное, от нечего делать это и стало нашим самым интересным увлечением. Шахматы. Когда ты знаешь все свои возможности и тупо комбинируешь их не в пространстве неопределенности окружающего мира, а относительно хода врага. Опять же это тупо способ контролировать неконтролируемое. Говорят, Гоголь перед смертью много рубился в шахматы сам с собой. Ну и псих же он. Вообще мир так очень упрощается и становятся кране понятной. Каждый твой шаг несет в себе лишь два направления — первое это прервать атаку противника и второе найти его слабое место, чтобы закрепит свою позицию. Очень жизнеутверждающая, надо сказать, система. Но нам, 19-летним, она вполне подходит. Вообще Безымянный нормальный парень, есть в нем какая-то загадка. Он как будто подстраивается под всех нас, постоянно ищет себя в окружающих. Он будто распутывает сложный шифр. Для него даже сходить умыться это какая-то сложная игра. Помните, что я рассказывал про плитку, которая лава. Ну так вот это все ерунду у этого паренька похлеще будет. Для него реальность не лава, а целый апокалипсис из огня, преодоления и конфликтов. Короче всем этим он мне жутко нравится. Он вполне подходил под мою систему.

Да, кстати, я давно придумал свою систему разделения людей, которые мне нравятся и не нравятся. Я разделил их по шахматным типам: пешки — те, кто ничего из себя не представляют, живут себе спокойно в своей простой жизни и ничего им не нужно. Но у них есть суперспособность — когда у них нет выхода и им нечего терять они могут стать кем угодно. Такая типичная история из уроков по литературе про «маленького человека». Слоны идут не сворачивая вперёд, это типа такие дуболомы — никуда не свернут, даже под дулом пистолета. Если дорога прямая и без преград, то они быстро добиваются цели, а если нет тогда любой тупик или неудача для них смертельна. То же самое с офицерами только вот они хитрят, всегда ходят как-то наискосок ожиданию. Но самые коварные это кони — люди, от которых никогда не ожидаешь что вывернут. А даже если ожидаешь, они всегда тебя удивят. Ну а Ферзи это те, кто не перед чем не остановятся, они идут к своей цели вопреки всему. Протаптывают свой путь, не обращая внимания на остальных. Самые опасные ребята. Несмотря ни их изначальный прагматизм и амбиции перепрыгнуть через голову, они движутся вперед ценой и жертвами всех остальных. В этом их самая большая опасность и противоречие. Но есть ещё одна персона которой подчиняются ферзи. Это королева — это та же пешка, но наделенная диким авторитетом. Без возможности перевоплощения. Самое интересное что это она. Женщина. И эту женщину все защищают и слушаются. Это её роль, без особых преодолений, отыгранная от начала до конца. Ну так вот с Безымянным всё сложно — он как будто сразу и пешка способная на чудо, и ещё в нём есть какая-то внутренняя сила, которую не сбить с пути, типа Ферзя. Да он в принципе и сам может о себе неплохо рассказать.

БЕЗЫМЯННЫЙ

Я помню тот период. Это как знаете строить мост через океан. Нужно сначала найти твёрдую часть почвы и выстроить сваевую опору. И далее тянуть остальное от этих опор. Если нужно вбивать дополнительные сваи в грунт и всё в таком духе. И только когда в этом море неопределенности появятся опорные точки, только тогда можно уже крыть полотно. Пока нет полотна проявляются лишь разные обрывочные воспоминания, никак не связанные друг с другом. Но чтобы история и человек слились в одно, нужно личным усилием соединить эти точки и дать им направления. Чтобы построенный мост не вёл по кругу. Потому что в таком случае ты и будешь бегать по этому кругу и тихонечко там себе сходить с ума. Если же это будет мост от чего-то к чему-то, то вероятно этот путь будет вести к чему-то важному, и после тебя им возможно кто-то ещё воспользуется.

Вообще я не особо помню себя до 16 лет. Не то чтобы это меня сильно напрягало, но все же. Это все равно что сразу родиться в период, когда можно ухаживать за девчонками, мастурбировать и пускаться во все тяжкие своей телесности. Все думают, что это великолепно — проплыть период, когда мочишься под себя или проглатываешь монеты и выныриваешь сразу, в мосент когда все в принципе понятно про этот мир и тебе кажется, что существует то он, по большей части, лишь для тебя и никого больше.

Судя по записи в моей карточке, нашли меня где-то в лесу. То есть вышел я просто из леса и ничегошеньки не понимал. Был полным овощем и потом постепенно во мне начал пробуждаться разум. Мне потом говорили, что разум — это что-то вне меня, а внутри меня всего лишь приемник. И этот приемник у меня поломался. Но они делают всё чтобы более-менее починить его и меня заодно. Я вообще быстро прокладывал свои сваи и довольно быстро начал читать и писать. То есть как сказал психолог я это все умел и прежде, но по какой-то причине забыл под чистую как пользоваться своим телом и все происходящее со мной заодно. Типа мне сломали антенну. В итоге меня отправили в эту дыру. Тут в меня втыкали намагниченные иглы, сверкали световыми шарами перед глазами и вели непрекращающийся диалог, активизируя на теле точки и связывая их с воспоминаниями. С учетом того, что я постепенно прихожу в норму, видимо всё это работает. Но походу не так как думают эти дураки. Меня тут все называют Безымянный. И я бы не сказал, что меня это напрягает. Мне как-то пофиг. Но есть здесь и плюсы. Я подружился с пареньком. Забавный он малый. И мы с ним решили устроить побег. Куда? Да куда угодно.

***

Иван Полунин

Ладно, я рассказал вам это лишь для того, чтоб вы хоть не много поняли то окружение, которое составляет мой данный быт. К тому же именно с Безымянным мы затеяли то, что в этих местах даже бояться называть. Побег. И вот я стою тут на крыше, откуда открывается отличный вид на этот тупой городок. Красиво. Я смотрю во двор — около фонтана сидит Лиза. Это её место — она любит сидеть рядом с этой бетонной могилой воды. Мы эту шутку придумали давненько. «Фонтан без воды». Интересно если какое-то название какого-то предмета противоречит его функции он перестает быть этим предметом? Или этим названием? Не знаю. Есть же такие слава, как свобода, равенство, справедливость, мир. И побробуйте мне доказать, что их значение не меняется. Короче Лиза просто сидит у фонтана и о чем-то там себе думает. Застывшая и неприспособленная к этой жизни. Фонтан без воды. Красота, направленная ни на что. Зато, когда мы выглядываем во двор всегда ею любуемся, она очень красивая и, наверное, для этого и сидит здесь. Я закрываю один глаз рукой и расстояние до Лизы будто бы сокращается. У меня астигматизм и врач говорил, что это нормально. Я смотрю на свою руку и понимаю, что весь трясусь, то ли от холода, то ли от страха перед решающим шагом. От моей тряски вино иногда проливается, и в тех местах куда оно попадает немножко тает снег. Значит я помогаю весне… Я стою и пытаюсь вспомнить что же меня сюда привело, но никак не могу. Мысль блуждает. В моей голове много обрывочных воспоминаний, которые непременно когда-то сольются в общий котел и дадут смысл моей жизни. Вопрос лишь в том, когда это настанет и что тогда будет со мной? Наверняка это уже будет какой-то другой я. Один из сотни тех, кем я могу стать. Не знаю. Я делаю несколько глотков из бутылки и подтягиваю привязанный к антенне канат из стянутых вместе простыней. Канат в ответ несколько раз тянет вниз, от того места куда он уходит я слышу тихий глухой выкрик, похожий на птичий. Это Безымянный, дает понять, что проверил узлы. Отличный он малый. Я ещё раз проверяю на прочность узел у антенны и перевесившись через край отпускаю сначала одну ногу, затем вторую и вот я уже весь целиком парю в воздухе. Сначала я ощущаю легкость, но постепенно на руки наваливается свинцовая тяжесть и они немеют. Страх быстро проходит, и я начинаю неспешно качусь вниз. Из окон высовываются ребята вон, Сом, Киря, Анвар, Линок, Бокби, Коржик, Псина, Соня. Я им улыбаюсь и понимаю, что на их лицах застыл ужас, что-то идет не так я как-то планировал. Я будто зависаю в воздухе и продолжаю висеть. Но почему?

***

Вокруг темно как в гробу ни одной блестяшки отражающей свет. Будто в глаз светанули фонарем и остался огромный черный след, оградивший от меня весь мир. Короче нифинга нет, только темнота. Я тру и тру свои глаза, но ничерта не вижу. И вот я падаю и куда-то качусь. Боль растекается по всему телу от макушки до пяток. Темнота уплотняется так сильно что я начинаю различать более плотные места и менее плотные. И снова маячат деревья. Одно за одним. Одно за одним. И снова нет ни времени, ни пространства. Темнота всё уплотняется и уплотняется, и луна опускается к моей макушке и тихо тухнет в омуте моих глаз и тогда я уже окончательно погружаюсь в темноту. Растворяюсь без остатка. Темнота уплотняется так сильно что я начинаю различать более плотные места и менее плотные. И вот в этой темноте маячит огонек света. Я цепляюсь за этого светлячка и подхожу. Это череп, изнутри освещенный свечкой. Он клацает зубами и ухмыляется.

Я спрашиваю — «Кто ты такой?»

— Я твой давний предок. Ты обязан повторять мою судьбу, потому что она выбита на полотне мира, нет никаких норм и правил, миром привит абсурд, но только свободный разум может суметь найти в нем логику. Мы никогда с тобой не общались. Но ты часть меня и нет, между нами, границ.

— Что вы от меня хотите?

— Я был начальником отряда, который поставил точку в прошлом привычного мира. Когда ты, сын мой Иван, исполненный, умилосердившись над находящимися в муках в аду, живешь за нас, мы получим некоторое облегчение.

— Что это за бред?

— Ты умер, но не до конца. Тебе дарована важная миссия. Ты станешь почвой, удобряющей жизнь новую. Сплетенную другими судьбами и восставшую из темноты. Как каждый пробудившийся становится на шаткую тропинку неопределенности.

Я молчал и хмуро смотрел куда-то перед собой.

— Так велик огонь, среди которого мы находимся, палимые отовсюду. При этом мы не можем видеть лица друг друга. Когда же ты говоришь, мы видим немного друг друга, и это служит нам некоторым утешением. Проклят тот день, когда человек преступил закон. И более не может найти себя и понять куда же приведет его эта дорога. Куда приведут понятые им смысли и чем всё это завершится.

— Но почему я?

— Слова приходят, когда нужно. Это всего лишь цикл перехода. Ты уже не человек, а набор всего что тебе держит. Что собирает твою личность, связывает и укрепляет. Тебя ожидает ещё долгий путь распутывания этого клубка. Но это не главное. Главное, что ты принёс в жертву свою судьбу. И она теперь обязательно даст ростки новой жизни.

— Я умер, да? Что я должен делать?

— Ты ничего не должен делать. Тебе нужно разделить своё сознание на фрагменты и больше не собирать его. Растворится в беспредметности.

— А как же мир, в котором я жил?

— Он остался. Тебя уже нет, а он есть. Тебе это уже знать не нужно. Твой мир распадется, но останутся миллионы других. Ты просто будешь словом — заклинанием, пробуждающим какие-то части себя. Те что обретут плотность и прочность…

Я замираю и понимаю, что нет больше ни темноты, ни черепа, ни моих глаз, есть только плотный бред неустанно говорящего голоса в моей голове. Он говорит мне что «Сей же есть суд, яко свет прииде в мир, и возлюбиша человецы паче тму, неже свет: беша бо их дела зла».

Что это за голос? Он будто складывает мои мысли определенной логикой. Может и не я вовсе говорю, а он мне говорит. Но кажется я не помню ни единого слова и не могу вымолвить ни звука. Как это? Я и сам этого не понимаю, понимаю лишь то, что тишина вокруг это и есть этот мир, и я часть его.

Справа от меня что-то хрустит, и я вздрогнув открываю глаза. Я поднимаюсь и оглядываюсь, зыбкий призрачный свет звёзд кажется мне яркими лучами рампы, что делают меня заметным для любого, кто прячется в темноте вокруг.

В воздухе, прямо передо мною, внезапно мелькает белый маленький мотылёк, точно появившийся из ниоткуда. Он двигается рывками, словно летучая мышь. Трепеща крылышками, он стремится в темноту леса, почти мгновенно пропав из виду. Я смотрю ему вслед, но не вижу более ничего.

Я делаю несколько шагов вперёд, потом снова останавливаюсь, присматриваясь. Да, наверное, это действительно огонёк — небольшой язычок оранжевого пламени где-то в сотне шагов впереди. Замерев, я рассматриваю пламя, пытаясь собраться с мыслями и понять, значит ли это что-то — плохое или хорошее?

Лес вокруг кажется полным мрака: страшно понимать, что эта глухомань тянется на сотни километров. Такой лес я видел впервые в жизни и именно так представлял смерть. Что-то типа дороги, через которые пришлось перебираться купцу из «Аленького цветочка». Я вспоминаю, как в детстве любил один далеко ходить в лесок у дома и любил это сладкое ощущение жути от первых своих шагов вглубь темноты и неопределенности. Разум достраивал реальность страшных сказок с монстрами, волками и прочей нечестью. Но я шел пытаясь осознать и принять этот страх.

Я оглянулся. Повсюду сверкали эти огненные блики. Это люди, сотни людей. Что им нужно? Я побежал. Они будто залавливали меня, отсекая от меня выходы. И вот я попадаю в какие-то липкие сети и пытаясь выбраться, но лишь ещё больше запутываюсь в них. Вконец, обездвиженный я поднимаю глаза и вижу склонившегося надо мной человека. Он будто светиться. Он касается моего плеча, и я снова погружаюсь в темноту.

ОБРЕТЕНИЕ ИМЕНИ

Я бежал по дороге. Перед глазами снова возникло тело Полунина. Я тряханул головой и побежал вперед, передо мной открывались несколько многоэтажек окраины города с тусклым светом окон. Они как несуразные скалы пробивались среди степного пейзажа обрамленные тёмным лесом и серыми полями. Первое, что я увидел, — это несколько механических машинок который расчищали дорогу. Говорят, они работают без людей, а по заложенной в них программе. Я притаился и когда они проехали мимо побежал к одному из домов и юркнул в приоткрытую подвальную дверь. Внутри было тепло, но сыро. Через какое-то время меня нашла старушка. В подвале жили несколько котов которым она приносила еду. Она жила в этом доме и только эти коты скрашивали его одинокую жизнь. Теперь она приносила еду ещё и мне. Это был странный период — я жил в подвале и выходит только по ночам. Я понятия не имел куда мне дальше бежать и что делать. У меня не было ни денег, ни понимания как жить эту жизнь. Как-то я стянул ящик консервов из стоящего неподалеку киоска. Я пожирал их до момента пока не грохнулся в обморок. Старушка потом откачивала меня, поила водой и давала испеченные ею пирожки.

Старушка мне потом рассказала, что по городку ходили слухи про разбившегося подростка и его друга, который будто бы сбежал не просто так, а прихватив с собой какие-то деньги. Это конечно полная чушь. Говорили, что разбившегося прыгнул, но руки будто не подчинились ему и он просто упал вниз, ну или что-то типа того. Она сказала, что его даже хоронить толком не стали, просто закинули тело в общую могилу, на части кладбища, предназначенного для нашего концлагеря. Походу он и теперь там лежит — примерно в трех километрах отсюда.

Меня так возмутила эта история, что я решил, что хватит отсиживаться и отправился в путь. Я выбрался как всегда ночью и пошёл. Я шёл, наверное, около часа. Минуя дома и дворы, освященные тусклыми огнями. Затем перелез через забор и стал ходить мимо простых деревянных табличек. На одной из них красовалась имя «Иван Полунин». Я взял камень и стал отбивать табличку. Через какое-то время раздался громкий сигнал и ко мне побежало несколько человек охраны. К тому моменту я уже отбил табличку и спрятал себе в ботинок. Когда меня схватили я даже не сопротивлялся.

***

Меня конечно же вернули обратно в интернат. Наверное, отчасти я сам этого и хотел, ведь тогда я ещё не понимал, что мне делать в большом мире. Интернат — это единственная форма существования известная для меня в тот период. Я прибил к своей двери табличку с могилы и стал всем говорит, что я и есть Полунин. Поначалу все крутили у виска, но я представлялся только так и в итоге все привыкли. Удивительно, но с новым именем моя жизнь тоже стала будто бы меняться. Через время, несмотря на то что я уже не был ребенком, меня усыновили…

БОЛЬШОЙ МИР

Это была странная парочка. Алла и Анатолий Коппины. У них была дочь Полина, но она отгораживалась от мира похлеще меня. Поэтому семья и решила взять еще одного ребенка — ровесника, подумав, что замкнутые в одно пространство девочка будет адаптироваться к постороннему и начнет наконец общаться. Забавно, что с самого начала они стали называть меня сын, а я их папа и мама. Но семейных отношений у нас так и не выстроилось. Да я особо и не старался. Но с Полиной я общался все больше и больше. Выяснилось, что она не просто избегала людей, а скорее их не любила. Да такое бывает. Весь её комп был завален книгами и записями про разных революционеров и прочую нечисть. Чарлз Бомбер, Элистер Кроули и прочие возмутители спокойствия. Она после познакомила меня со странными ребятами. Они по ночам выбирались в заброшенные деревни и поджигали полуразваленные деревянные дома. Несколько раз они вытаскивали меня на демонстрации, мы тогда даже с полицией немного бились. Хотя бой этот, конечно, был не на равных. Нам всегда было скучно выступать за левых или правых, и мы придумывали свою игру:

Примерно в тот период наша страна была в начале своего окончательного расчеловечивания. Но несмотря на это одним из наиболее странных симптомов того, что последовало, было невероятное число людей, думавших, что перед нами ними Христос… Хотелось за что-то зацепиться. Дошло до того, что стали поднимать до этого уровня каждого мало-мальски порядочного человека. В итоге новые бого-человеки появлялись чуть ли не каждый год и так же быстро исчезали. У каждого были свои апостолы и ученики. Было лето, и в Христы появлялись как грибы после дождя. Это и было нашей игрой. Собрание новых мессий было организовано в центре луга, неподалеку от нашего города. Мы все одетые в белые простыни собрались в огромный круг. Вокруг каждого из нас стояли почитатели и ученики. Христы направились к середине поля, за каждым шли его апостолы: беспорядок давка, столпотворение. Как-то так и закончился это путь алчности и гордыни. Мы устроили кулачные бои и потом с кровоподтеками и улыбками обнимались под шокированный взгляд понаехавшей полиции.

Короче этот период продлился совсем не долго, почему-то душа ко всему этому не лежала. Каждый раз, шагая в колонне демонстрантов, взявшись с кем-нибудь за руки, я ощущал себя не на своем месте. Швырял камни в полицейских и думал: нет, это не я. Неужели мне это нужно? Стадное чувство толпы меня не захватывало. Дух уличного насилия постепенно теряли свою привлекательность.

Наверное, в этом нет ничего плохого, это свойство молодости, когда хочется бунтовать даже против солнца — уж слишком долго оно встаёт спозаранку.

Можно только порадоваться за людей, которые живут в воображариуме, где «Свои» обязательно борются с «Врагом», тогда как реальность гораздо банальнее — «Враги» даже не подозревают о существовании своих грозных противников.

Тогда я начал заваливать себя учебниками. День и ночь читал книжки и грезил стать инженером человеческих душ. У меня была моя тетрадь, в которую я выписывал понравившиеся мне фразы.

«Образы, оторванные от различных аспектов жизни, теперь слились в едином бурлящем потоке, в котором былое единство жизни уже не восстановить. Реальность, рассматриваемая по частям, является к нам уже в качестве собственной целостности, в виде особого, самостоятельного псевдо-мира, доступного лишь созерцанию. Все образы окружающего мира собрались в самостоятельном мире образов, насквозь пропитанном кичливой ложью. Спектакль вообще, как конкретное отрицание жизни, есть самостоятельное движение неживого».

Но мода на все эти буйства быстро проходила. Как флаг, потерявший ветер и бессильно повисший на флагштоке, гигантские волны, одно время сотрясавшие основы, улеглись, растворившись в тусклой повседневности будней. Так и с нашей страной начали происходить метаморфозы. И неожиданно центральный политический вектор направился не на будущее и созидание нового, а в прошлое. И тут неожиданно я пытающийся собрать себя по осколкам нашел свое истинное призвание. Я устроился в «Центральный архив» и тогда впервые моя жизнь обрисовала хоть какие-то цели. Меня стали учить собирать прошлое. Я продолжал вести свою тетрадь классифицируя всё и всех. Это был мой склад идей, которые меня и начал понемногу формировать. Ведь когда тебе чуть больше двадцати, то кажется, что отдёрнешь занавеску, а там — солнце, встает только для тебя, подгоняя к действию, наложению своих границ, давая вето на нарушение всех мыслимых и немыслимых законов. И кажется, что ты просто протянешь ему руку и солнце осветит тебе дорогу, указывая на следующий шаг. Это нормально. Это психология и биология. Государство рассчитывает свою пропаганду на такую вот молодёжь, потому там, где автомат найти проще, чем глоток воды, взрослые так же как и везде в основном думают о том, как им отдать кредит за новую квартиру, устроить сына в университет получше и на досуге почитать что-то там про духовность. Да что об этом говорить, вы и так каждый день видите всё это. Людей, которые абсолютно серьёзно вещают о том, что с чем-то там борются, а по факту думают, как заработать очередной миллионщик.

Но возникает всего один вопрос: куда к сорока годам деваются бесчисленные орды молодёжи, для которых был создан весь мир? Да ничего с этими людьми не случилось. На месте они. Почти все живы и здоровы. Стали клерками, подстриженными по последней моде. Когда вы читаете очередной манифест, то будьте уверены, что через пять-десять лет его автор будет стоять с вами в одной и той же пробке. Вся разница в том, что кто-то будет вспоминать об этом со стыдом, считая, что потратил лучшие годы впустую, а кто-то с сожалением об упущенном. А про причёску и нотариусов это не я придумал. Это закон жизни. Так кричал своим студентам ещё классик Поль Леото. Образованные революционеры после Второй Мировой приходили травить классика под окна его дома, а он высовывался и кричал:

Конец ознакомительного фрагмента.