Проблемы морфологии и словообразования

Нина Давидовна Арутюнова, 2007

Основная часть работы посвящена проблеме слова – его структуре, асимметрии его сторон – означаемого и означающего, а также его функционированию в дискурсе. Анализируются типы и способы образования новых слов (аффиксация, словосложение, сращение и субстантивация словосочетаний, несобственная и обратная деривация, лексикализация грамматических форм, конверсия) и морфологический состав готовых слов. Показываются принципиальные различия между морфологической и словообразовательной структурой слова и, соответственно, между методами морфологического и словообразовательного анализа. Рассматривается соотношение морфологической структуры существительных и прилагательных, а также имен и глаголов. Исследование выполнено на материале испанского языка. Для сравнения привлекаются другие романские языки, а также существенно более продвинувшийся по пути к аналитизму английский язык. Особое внимание уделено сопоставлению морфологической структуры испанских имен и глаголов, обнаруживающих разную меру аналитизма, и системе времен в испанском языке.

Глава II

О СИНТАКСИЧЕСКОЙ СОЧЕТАЕМОСТИ СЛОВ В ИСПАНСКОМ ЯЗЫКЕ^{2}

Важным аспектом синтаксиса является изучение и описание сочетаемости слов, т. е. тех отношений, которые Ф. де Соссюр называл синтагматическими, или линейными, а американская дескриптивная школа — дистрибутивными, причем под дистрибуцией понималась сумма всех возможных позиций языкового элемента (для синтаксиса — морфемы). Дистрибуция была положена дескрипти—вистами и в основу классификации морфем, позволив им внести ряд уточнений в выделение морфемных классов и подклассов.

Параллельно с дескриптивистами большое внимание сочетаемости слов уделяли и другие языковеды. Так, почти вся книга Люсьена Теньера «Основы структурного синтаксиса» посвящена анализу синтаксических связей между словами. Л. Теньер пишет, что «понятие связи (connexion) лежит в основе всего структурного синтаксиса. Поэтому трудно переоценить важность этого понятия».^[58] Изучение синтаксической сочетаемости слов было предпринято Л. Теньером в целях наибольшего проникновения в строй предложения и в меньшей степени связано с классификацией слов. Имеется также большое количество работ, в которых исследуются методы выявления синтаксических отношений между словами в рамках программ для автоматического перевода.^[59]

I

Исследование синтагматических отношений между словами отличается от анализа словосочетаний. Последние образуют лишь замкнутые конструкции. Связь между членами словосочетания обусловлена и выражена признаками, заключенными в нем самом, и не зависит от общего строя и формы предложения, а также его интонационного рисунка. Интонация, следовательно, не является существенным признаком словосочетания. Напротив, изучение синтаксических связей должно охватывать все возможные случаи соединения слов в предложении, многие из которых оказываются обусловленными более широким синтаксическим контекстом, т. е. признаками, лежащими за пределами данной пары слов. Поэтому, анализируя нормы сочетаемости слов, следует установить не только сам факт возможности того или иного соединения, но и необходимые и достаточные условия его реализации в предложении. Эти условия и будут существенными, постоянными признаками данной синтаксической структуры.

В качестве иллюстрации сказанного выше сравним следующие два сочетания: las orejas gachas (букв. 'уши опущенные', означает 'опущенные уши') и gachas las orejas (букв. 'опущенные уши', означает 'опустив уши, с опущенными ушами'). Конструкция las orejas gachas, образующая словосочетание, не нуждается в более развернутом синтаксическом контексте для анализа своей формы. Она мыслима также в отвлечении от определенной интонации. Напротив, сочетание gachas las orejas возможно только при наличии некоторых дополнительных, условий. К их числу принадлежит интонационное оформление, ставящее сильный акцент на атрибут (gachas) и выделяющего все сочетания, а также отнесенность всего сочетания к субъектно—предикатной паре. Ср.…ensillé chiflando mi petizo que dormitaba, gachas las orejas, resoplando a intervalos con disgusto (Sombra, 74)…насвистывая, я оседлал мою лошадку, которая дремала, опустив уши и временами недовольно фыркая'.

Конструкции, подобные приведенной, как бы наделены способностью «предсказывать» отдельные черты того синтаксического контекста, в который они включены. Словосочетания этой способностью не обладают. В теорию словосочетаний входит анализ лишь тех синтаксических отношений, которые обусловлены признаками, заключенными в паре связанных между собой слов. Поэтому многие словесные связи, весьма существенные для структуры предложения, не попадают в сферу теории словосочетания. К их числу относятся, например, конструкции с обособленными определениями, форма которых немыслима в отрыве от интонации, определительные сочетания с личными местоимениями и др. Мы уже не говорим о всякого рода предикативных отношениях, которые принципиально исключаются из теории словосочетаний и относятся к теории предложения. Очевидно, таким образом, что далеко не все связи, участвующие в построении предложения, создают словосочетания. Следовательно, предложение не может быть без остатка разделено на словосочетания. Если видеть в словосочетаниях лишь бинарные конструкции, то членение предложения на словосочетания приведет к выделению ряда частично перекрывающих друг друга отрезков, что не свойственно другим единицам языка, таким, как фонема, морфема, слово, предложение. Для всех этих единиц характерно, что отрезки речи, анализируемые на разных лингвистических уровнях, членятся на них полностью и без остатка. Словосочетание не может быть поставлено в один ряд с другими единицами языка, поскольку в противном случае само понятие основной лингвистической единицы утратило бы четкость. Поэтому едва ли можно видеть в словосочетании простейшую единицу синтаксиса. Изучение словосочетаний как особой грамматической категории имеет основание лишь постольку, поскольку оно выделяет особый способ синтаксической связи, непредикативной, не обусловленной определенной интонацией и образующей замкнутую конструкцию.

II

Способность слова сочетаться с другими словами принято называть его синтаксической валентностью, хотя само это понятие не получило однозначного определения. С. Д. Кацнельсон, впервые применивший этот термин в отечественном языкознании, назвал валентностью «свойство слова определенным образом реализоваться в предложении и вступать в определенные комбинации с другими словами».^[60] Б. M. Лейкина считала целесообразным расширить понятие валентности, применив его к сочетаемости других единиц языка (фонем, морфем, конфигураций и пр.).^[61] Т. П. Ломтев полагал, что предикативные отношения в предложении складываются на основе каких—то других, не валентных, свойств слова. Валентность, следовательно, по мнению Т. П. Ломтева, это только свойство слова образовывать сочетания непредикативного характера. Нам представляется целесообразным называть валентными такие свойства сочетаемости слова, которые зависят от его принадлежности к определенному лексико—грамматическому разряду (классу или подклассу). С этой точки зрения на основе валентных свойств слова могут возникать как предикативные, так и непредикативные отношения. Сочетаемость глагола в личной форме с подлежащим (я пришел, человек работает) является реализацией субъектной валентности глагола, поскольку зависит от класса, к которому принадлежит управляющее слово (т. е. глагол в личной форме). Изменение класса (например, постановка глагола в инфинитиве или переключение его в разряд отглагольных имен) влияет на нормы сочетаемости с субъектом действия (ср. мне работать, моя работа или человеку работать, работа человека). При этом сочетаемость с субъектом не создает словосочетаний в случаях, когда субъект выражен дат. падежом. Этот способ соединения слов не является реализацией субъектной валентности глагола. Как только в сочетаемость слов в предложении вовлекаются предикативные отношения, конструкция не образует слово.

Таким образом соединение слов в предложении и словосочетании следует разным правилам. Это очень заметно в испанском синтаксисе, в котором в предикативные отношения вовлечены неличные формы глагола. В испанском языке способность сочетаться с прямым падежом субъекта свойственна не только глаголу в личной форме, но также инфинитиву и герундию, объединяя все три формы в один дистрибутивный класс. Ср., уо trabajo 'я работаю', trabajar уо 'работать я', trabajando уо 'работая я'. Отглагольному имени, однако, подобная сочетаемость уже не свойственна. Ср. mi trabajo 'моя работа'. В английском языке с прямым падежом соединяется только глагол в личной форме, субъект действия при герундии оформляется, так же как при отглагольном существительном, притяжательным местоимением или посессивным падежом имени (my working, John's working), а инфинитив совсем лишен субъектной валентности. Способность глагольных форм соединяться с субъектом действия различна в разных языках, но везде она определяется тем разрядом, к которому принадлежит опорное слово.

III

К числу тех вопросов, которые возникают при изучении комбинаторных свойств слова, относится проблема занятости синтаксической валентности.

Синтаксические валентности слова неоднородны, что обусловлено отчасти формой выражения отношений между словами. Рассмотрим в качестве иллюстрации валентные свойства глагола в испанском языке. Глагол, как известно, обладает рядом валентностей,^[62] из которых мы остановимся на трех основных. Первая из них дает глаголу возможность соединяться с подлежащим, две другие — с прямым и косвенным дополнениями. Принципиально разный характер этих валентностей проявляется в случае их незанятости.

Отнесенность глагола к субъекту действия в испанском языке выражена в самой морфологической форме глагола, поэтому подлежащее, особенно в первом и втором лищ, очень часто опускается. Вполне понятно, что в этих лицах субъект действия может быть выражен только местоимениями, указание на которые всегда содержится в глагольной флексии. В третьих лицах подлежащее может быть выражено не только местоимениями, но и существительными (и их субститутами). В этом случае оно легко опускается. Однако эллипс подлежащего не может быть основанием для того, чтобы считать «субъектную» валентность глагола незамещенной, поскольку форма глагола всегда указывает на отнесенность к субъекту и на характер последнего. Об этом, между прочим, свидетельствует и тот факт, что опущенное подлежащее может иметь в испанском языке определения в морфологически согласованной форме: Ср.: Inmóvil miré alejarse… aquella silueta de caballo у jinete (Sombra, 26) 'Неподвижный, я смотрел как удаляется. силуэт лошади и всадника'.

В безличных и неопределенно—личных предложениях отсутствие подлежащего целесообразней всего расценивать как своего рода нулевой субъект, поскольку субъектная валентность глагола в данных условиях замещена быть не может. Не следует, по—видимому, рассматривать безличные глаголы как лишенные субъектной валентности. В этом последнем случае трудно было бы объяснить личную форму глагола, поставленного в третьем лице единственного числам; cp. amanece, hace frío, llueve 'рассветает', 'холодно', 'идет дождь'. Субъект безличного глагола и сочетаний, содержащих безличный глагол (типа empieza a amanecer 'начинает рассветать', comenzó a llover 'пошел дождь'), не может быть конкретизирован по семантическим причинам, поэтому он и не выражается именем, однако он мыслится как обладающий грамматическими категориями лица и числа.

В неопределенно—личных предложениях отсутствие субъекта несет некоторую смысловую нагрузку, и хотя нет причин говорить об эллипсе подлежащего, нельзя в то же время считать субъектную валентность глагола незамещенной, поскольку она не может быть занята ни местоимением, ни именем.

Иначе обстоит дело в испанском языке с п р я м ы м д о п о л н е — н и е м переходного глагола. Его объект всегда присутствует в предложении, местоимение появляется даже в тех случаях, когда оно не соотносится ни с каким конкретным именем. Ср. que lo pase bien 'пусть все будет хорошо'; 'всего хорошего'. Если при переходном глаголе отсутствует дополнение, это свидетельствует лишь об утрате им объектной валентности, о наличии в языке двух лексико—син—таксических вариантов данного глагола, cp. saber leer 'уметь читать' и leer un libro 'читать книгу'. Объектная валентность переходного глагола, следовательно, не бывает незанятой, причем невозможен также эллипс прямого дополнения. Это положение распространяется и на косвенно—переходные глаголы типа apoderarse de 'захватить что—либо', 'завладеть чем—либо'.

Наконец, отношения глагола с прочими дополнениями, в том числе с дополнением дательного падежа, носят иной характер. Косвенное дополнение может отсутствовать в предложении. Его отсутствие однако не является эллипсом, а свидетельствует о том, что соответствующая валентность глагола остается свободной, незамещенной, cp. Lo dijo Juan 'сказал Хуан' и Me lo dijo Juan 'Мне сказал это Хуан'.

Подобный характер валентностей глагола специфичен именно для испанского языка и зависит от особенностей его грамматического строя. В других языках валентные свойства глагола могут быть принципиально иными. Так, например, во французском языке субъектная валентность глагола всегда занята выраженным подлежащим. Эллипс последнего, равно как и его нулевая форма, в нем невозможны. В русском языке, напротив, допустим эллипс не только подлежащего, но и дополнений, как прямого, так и косвенного.

IV

Выше было сказано, что валентными можно считать лишь такие свойства слова, которые определяются его принадлежностью к тому или иному классу и изменяются при изменении класса лексемы; сp. человек вернулся, человеку вернуться, возвращение человека, возвращающийся человек. Однако контакты, существующие между словами в предложении, далеко не всегда возникают в результате реализации их валентных свойств. Нередко сочетаемость слова определяется не его принадлежностью к тому или другому разряду, а его функцией в предложении. Иначе говоря, следует различать с и н — таксическую валентность, присущую частям речи, и сочетаемость, характерную для членов предложения. Эту последнюю можно было бы назвать п о з и ц и о н н о й. Наличие позиционной сочетаемости говорит о том, что дистрибутивные признаки далеко не во всех случаях могут служить критерием для распределения слов по классам и подклассам.

Возникновение особых норм сочетаемости, находящихся в прямой зависимости от позиции слова в предложении, нередко обусловлено явлением эллипса элемента—посредника. Поэтому для правильного синтаксического анализа языка немаловажным является решение проблемы эллипса структурного элемента, приводящего к контакту слов, в других условиях между собой не соединяющихся.^[63] Не всегда легко провести границу между закономерным и эллиптичным отсутствием структурного звена. Не ясно, например, как следует расценивать синтаксические связи в таких русских предложениях, как Кто куда, а я в сберкассу или Кто кого, ты его или он тебя? Правомерно ли устанавливать непосредственную синтаксическую связь между подлежащим и обстоятельством места или дополнением, играющими роль предикатива? По—видимому, если подходить к эллипсу с лингвистических, а не логических позиций, то правильней говорить не об эллипсе структурного элемента, а о возможности его замены интонационными средствами выражения, об интонационном субституте. Строго говоря, эллипс можно усматривать лишь в тех случаях, когда опущенный элемент употреблен в более или менее широком контексте и может однозначно восстанавливаться в речи, т. е. когда опускается звено лексической, а не грамматической структуры предложения. Поэтому в приведенных и других подобных примерах правильней видеть непосредственную связь между подлежащим и предикативом, выраженную не морфологическими, а фонетическими (интонационными) средствами языка и, следовательно, не существующую вне данного интонационного оформления. Такого рода обусловленность может, однако, быть не только интонационной, но и конструктивной. Например, в испанском языке эллипс герундия связочного глагола в абсолютных оборотах привел к установлению непосредственной связи между подлежащим и предикативом, совершенно независимо от их морфологического выражения. Возможности подобных соединений, однако, ограничены лишь рамками данного синтаксического построения, ср. Tú allá, quizá sea más fácil para mí arrancar (Selva, 120), букв. 'Ты там (если ты там будешь, когда ты там будешь), возможно, мне будет легче сдвинуться с места', a также Que así las cosas, al siguiente día la hubiesen dejado en paz con los crespos у los cuentos (Memorias, 47), букв. 'Так дела (если бы дело приняло такой оборот), на следующий же день ее бы оставили в покое и не приставали бы с локонами и сказками'.

Контакт между личным местоимением и наречием места в первом предложении и между существительным и наречием образа действия во втором устанавливается не в результате реализации валентности данных частей речи. Морфологическая форма элементов сочетаний в этом случае безразлична для их сочетаемости. Важна лишь их синтаксическая функция в предложении. Необходимой и достаточной предпосылкой для осуществления подобного синтаксического сцепления является примыкание к полному предложению. Сама по себе, вне данного синтаксического контекста, эта связь немыслима, в отрыве от главного предложения она распадается. Такого рода синтаксические связи, выражающие неполное предицирова—ние (т. е. предицирование, не образующее самостоятельного предложения), структурно обусловлены внешними по отношению к ним элементами, они не создают ни словосочетания, ни предложения. Следует еще раз подчеркнуть, что подобная сочетаемость возникла в результате эллипса связочного глагола, но существует теперь как факт синхронной системы испанского языка, и контакт между элементами конструкции является вполне закономерным. В конечном счете эллипс приводит к созданию новых типов сочетаемости, отличных от норм соединения частей речи.

Факты, подобные отмеченному выше, в испанском языке не единичны. Эллипс подлежащего и связки в некоторых типах придаточных предложений ставит в непосредственный контакт союзное слово и предикатив. Cp. cuando en la escuela… 'когда (он был) в школе…, cuando niño… 'когда (он был) ребенком… donde tú… 'там где (находишься) ты….

Опущение инфинитива перед именным предикативом создало особый тип предложных сочетаний, cр….vido que rostriquemados bastaban para testigos del milagro… (Lazarillo, 117) …oh увидел, что людей с обожженными лицами было достаточно, чтобы засвидетельствовать это чудо..

Предлог в таких конструкциях сближается по своей функции с союзом. Напр., Desde niño había sido muy infeliz (H. Arena), Ya de niños se les iban las manos tras los objetos ajenos (R. Nieto).

Поскольку в русском языке союз и предлог функционально не столь близки, при переводе обычно приходится развертывать абсолютный оборот в придаточное предложение, либо заменять предикат (обычно прилагательное) именем существительным: Si entonces no dormía por pobre, ahora no podía sosegar de rico (M. Cervantes) 'Если раньше ему не давала спать бедность, то теперь его беспокоило богатство', ¿No ha oído decir que más sabe el diablo por viejo que por diablo? (R. Gallegos) 'Вам не приходилось слышать, что дьявол мудр от того, что он стар, а не от того, что он дьявол?.

Сочетание существительного с предлогом, казалось бы, является общей нормой испанского синтаксиса. Однако своеобразие построений, о которых сейчас идет речь, заключается в предикативной отнесенности имени к подлежащему всего предложения. Слово testigos 'свидетели' не просто присоединяется к глаголу при помощи предлога, но находится в предикативном отношении к rostri—quemados 'люди с обожженными лицами'. Этим объясняется отсутствие артикля перед testigos. Эллипс связочного глагола создал возможность вводить предикативное определение при помощи предлога: para (ser) testigos. Однако такой тип сочетаемости возможен только в положительной форме. При наличии отрицания тяготеющего всегда к глаголу, эллипс связки не происходит. Полный параллелизм позитивных и негативных форм оказывается нарушенным, и двум формам положительным (со связочным глаголом и без него) соответствует одна, полная, форма отрицательная: para no ser testigos del milagro.

Опущение инфинитива связочного глагола не только расширило сочетаемость определенных членов предложения, но и раздвинуло диапазон функционирования частей речи, дав возможность прилагательному присоединяться к другим словам (глаголу, прилагательному) при помощи предлога. Ср. Me dejé estar, ensillando el bayo que elegí por más corajudo у duro para el trabajo (Sombra, 211) 'Я продолжал седлать буланого, которого выбрал за то что он был смел и вынослив в работе' (букв. 'за более смелого и выносливого в работе'). В приведенном предложении глагол—связка может быть введен как посредник между предлогом и прилагательным (…que elegí рог ser más corajudo y duro). Во многих же других случаях это оказывается невозможным, cp. Díle que lo olvido todo porque le conocí de pequeño (Catedral, 209);.. у tomando una cucharita la llevó a la boca у la probó con la punta de la lengua, a ver si estaba buena de dulce (Selva, 130).

В сочетаниях conocí de pequeño 'знал его маленькoгo' (букв. 'знал его с малых лет') и buena de dulce 'достаточно сладкий' (букв. 'хороший по сладкому') связочный глагол введен быть не может. Таким образом, эллипс инфинитива вызвал в данном случае расширение сферы функционирования прилагательных, которая распространилась за пределы эллиптических конструкций, и сочетаемость с предлогом стала общим синтаксическим свойством данной части речи, его валентностью.

Влияние функции слова в предложении на его синтаксическую сочетаемость является разным в разных языках и, по—видимому, зависит от степени развитости их морфологии. Вероятно, можно было бы утверждать, что в одних языках способность к сочетаемости есть свойство по преимуществу членов предложения, в то время как в других языках оно определяется главным образом принадлежностью слова к той или другой части речи, т. е. его валентностью. К этому последнему типу относятся и романские языки. Однако полное описание структуры предложения в отрыве от анализа синтаксических функций слова оказывается невозможном и в языках этой группы.

V

Важным аспектом синтаксиса, наряду с изучением синтаксической валентности отдельных слов, является анализ свойств сочетаемости эквивалентов слов. Под эквивалентами слов мы подразумеваем конструкции, обладающие семантической целостностью и функционирующие как самостоятельные синтаксические единицы. Чтобы сделать более ясным сформулированное положение, разберем следующее предложение: Nunca nadie me había mirado tan de frente у tan por partes (Sombra, 307) 'Никогда никто не разглядывал меня так прямо и так детально' (букв. 'так по частям'). В нем обнаруживается последовательность, состоящая из наречия степени качества, предлога и существительного (tan de frente, tan por partes). Однако подобные построения не вскрывают особой валентности занятых в них частей речи. Сочетания de frente и рог partes являются закономерными синтаксическими эквивалентами наречий, принявшими на себя валентность последних. Предлог здесь не служит средством связи наречия и существительного, т. е. не выражает форму зависимости имени от управляющего слова, а входит в структуру наречного речения, определяемого как нечто целое наречием степени качества (tan). Это подтверждается тем, что эквиваленты наречий нередко присоединяются к глаголу при помощи еще одного предлога, выражающего форму их зависимости от другого слова (глагола или существительного), ср. siete hombres de a pie (Sombra, 273) 'семеро пеших', arrancar de a pellizcos (Там же, 188) 'выщипать', de a una pasaron bajo mi curiosidad (Там же, 125) 'они прошли по одному перед моим любопытным взглядом'. В предложении Y se alborotó la gente de a de veras 'взбунтовался народ по—настоящему' имеется скопление трех предлогов, свидетельствующее о постепенном поглощении их полнозначным словом. Часть предлогов в этом случае утрачивает способность выражать форму подчинения по отношению к другому внешнему элементу.

Рассмотрим еще два предложения: Di vuelta al tirador (Sombra, 270) 'повертел кошелек' и El caballo se me caía golpeando de atrás у lo dí vuelta tan ligero como pude (Там же, 127) 'Лошадь у меня падала назад, и я как мог легонько повернул ее'. В них как бы обнаруживаются два прямых дополнения к глаголу dar: vuelta и el tirador — в первом предложении, vuelta и lo — во втором. Это противоречит общей норме сочетаемости глагола в испанском языке, обладающего лишь одной валентностью, рассчитанной на прямое дополнение. На самом деле в приведенных предложениях употреблен эквивалент глагола volver — dar vuelta, состоящий из глагола и имени действия. Этот эквивалент перенял способность глагола управлять прямым дополнением и функционирует как одно целое.

Синтаксические эквиваленты нередко возникают в условиях нормальной сочетаемости слов. Так, например, в конструкции!а poesía de Ronsard 'поэзия Ронсара' имеет место обычная форма подчинения одного существительного другому, выраженная предлогом. И хотя de Ronsard эквивалентно по значению прилагательному ronsar—diano, предлог de осуществляет здесь наряду с лексической еще и свою обычную синтаксическую функцию. Будучи семантическим эквивалентом прилагательного, сочетание de Ronsard может обособляться, становясь его синтаксическим эквивалентом и приобретая его валентность. Постепенно оно переходит и в другие синтаксические позиции прилагательного; например, в позицию предикатива (es de Ronsard), позицию после наречия степени качества (muy de Ronsard).

Функционирование синтаксических эквивалентов слова определяется, с одной стороны, валентностью того класса слов, значение которого они передают, с другой стороны, оно зависит и от валентности входящих в эквивалент частей речи. Преобладание того или другого влияния зависит от общей грамматической структуры языка. В языках со сравнительно слабо развитой морфологией синтаксические свойства эквивалентов слов определяются преимущественно характером той части речи, которую они замещают, что уже было проиллюстрировано испанскими примерами. Теперь приведем пример обратного явления, показав, как синтаксическая валентность наречного речения формируется под влиянием норм сочетаемости слов, обычно входящих в его состав. Большинство испанских эквивалентов наречий содержит существительное с предлогом. Ср. en todas partes 'всюду', en ninguna parte 'нигде', en torno 'вокруг' и пр. Существительное, входящее в их состав, может соединяться с притяжательным прилагательным (в постпозиции по преимуществу). Например, en torno mío 'вокруг меня', a mi lado или al lado mío 'рядом со мной'. Подобная сочетаемость распространяется и на другие наречия места, в состав которых не входит существительное. Ср. detrás suyo (Sombra, 77) 'сзади него', detrás mío (Там же, 88) 'сзади меня', delante mío (Там же, 12) 'передо мной', delante suyo (Там же, 151) 'перед ним', cerca mío (Там же, 95) 'близ меня', cerca tuyo (Там же, 232) 'близ тебя'. Особенно любопытен тот факт, что наречия места всегда воспринимаются как содержащие существительное мужского рода единственного числа, поскольку притяжательное прилагательное стоит именно в этой форме. Даже если в состав наречия входит существительное женского рода, слившееся с предлогом, притяжательное прилагательное, определяющее данное наречие, все равно ставится в форме мужского рода, cp., encima nuestro (Там же, 100) 'над нами'.

Выше было показано, что наречия места усвоили определенный тип сочетаемости, не свойственный им как части речи, потому лишь, что в состав многих наречных эквивалентов входит существительное. Эта дистрибутивная особенность могла бы послужить основанием для выделения их в особый подкласс.

Синтаксические свойства эквивалентов слов еще остаются недостаточно изученными. Для многих языков, особенно для языков аналитического строя может быть создан специальный синтаксис эквивалентов слов, дающий систематическое описание их сочетаемости.

Литература

Волоцкая 1961 — 3. М. Волоцкая. Один из способов описания словосочетаний стандартизованного русского языка // Доклады конференции по обработке информации, машинному переводу и автоматическому чтению текста. Вып. 5. М., 1961 (АН СССР. Ин—т научной информации).

Кацнельсон 1948 — С. Д. Кацнельсон. О грамматической категории // Вестник ЛГУ. 1948. № 2.

Леикина 1961 — Б. М. Леикина. Некоторые аспекты характеристики валентностей // Доклады конференции по обработке информации, машинному переводу и автоматическому чтению текста. Вып. 5. М., 1961 (АН СССР. Ин—т научной информации).

Ревзин 1961 — И. И. Ревзин. Установление синтаксических связей методом Айдукевича—Бар—Хиллела и в терминах конфигурационного анализа // Доклады конференции по обработке информации, машинному переводу и автоматическому чтению текста. Вып. 2. М., 1961 (АН СССР. Ин—т научной информации).

Tesniere 1959 — L. Tesniere. Elements de syntaxe structurale. Paris, 1959.

Сокращения источников

Cantaclaro — Rómulo Gallegos. Cantaclaro. 1er festival del libro popular venezolano. [Вып. 1]. Catedral — V. Blasco Ibáñez. La catedral. Valencia, s. d. Lazarillo — La vida de Lazarillo de Tonnes. Madrid, 1936. Memorias — Teresa de la Parra. Memorias de Mamá Blanca. 1er festival del libro popular venezolano. [Вып. 2]. Selva — A. Palacios. La selva у la fluvia. Moscú, 1958. Sombra — Ricardo Giraldes. Don Segundo Sombra. Buenos Aires, 1926.

Примечания

58

[Tesniere 1959: 12].

59

[Ревзин 1961; Волоцкая 1961 и др.].

60

[Кацнельсон 1948: 132].

61

[Лейкина 1961]. В этой статье содержится подробный анализ разных типов валентностей, свойственных единицам языка.

62

Под одной валентностью подразумевается свойство слова сочетаться либо с членами одного определенного класса слов, либо со словами, принадлежащими к разным классам, при условии, если они находятся в отношении дополнительной дистрибуции, т. е. замещение валентности словом одного класса исключает одновременное замещение ее словом, принадлежащим к другому классу. Так, сочетаемость глагола с инфинитивом лишает его возможности соединяться с прямым дополнением. Ср. хочу есть и хочу пирога.

63

Об эллиптических (абсолютных) конструкциях см.: RAE. Eslozo de la nueva gramática de la lengua española. Espasa—Calpe. Madrid, 1973. P. 483–499. См. также примеры в кн.: Арутюнова Н. Д. Трудности перевода с испанского языка на русский. 2–е изд. М., 2004. С. 98—104.