Не встречайся с Розой Сантос

Нина Морено, 2019

Говорят, на девушке по имени Роза Сантос лежит морское проклятие, а встречаться с ней – плохая примета, особенно если ты парень и у тебя есть лодка. Может, так и есть – учитывая, что у нее все вечно идет не по плану. Постоянно приходится выбирать: между бабулей, опорой семьи, и матерью – художницей, которая появляется в жизни Розы как ураган. Между домом в Порт-Корале, причудливом городке Флориды, и университетом на Кубе – острове, о котором она не может говорить. Но что, если проклятие Розы Сантос можно разрушить? Нужно лишь встретить парня с лодкой, который не боится плохих примет, и найти свое место за горизонтом…

Глава 5

Она была здесь, но это не означало, что она дома. Дома у нее не было. Не имело значения, что она родила меня в маленькой больнице в другом конце нашего города и укачивала, сидя в качалке на крыльце, под шум таинственных морских ракушек. Это место домом она не считала. Я не сомневалась в том, что мама нас любит — просто она была не то потерявшейся русалкой, не то упавшей с неба звездой, которую мы не способны удержать.

— Привет, — сказала она, стоя на крыльце под фонарем.

Я кивнула в знак приветствия и прошла мимо нее, чтобы открыть дверь своим ключом. У нее больше не было ключа. И она никогда не звонила. Телефоны отказывались передавать ее звонки. Она и наш дом были как враждующие подростки; дом всегда знал, что она вернулась, и все попросту выходило из строя. Еда подгорала, свечи гасли и — самое ужасное — мой ноутбук никак не мог поймать вай-фай. В общем, возвращение мамы домой было столь же опасно, как ретроградный Меркурий.

— Я закончила ту работу в Аризоне. Те ужасные подсолнухи, которые заказчики просили сделать на стене в кухне… Я их сделала. — Она стряхнула дождевые капли со своего желтого пальто, стоя на пороге, а я прошла дальше в дом, зажигая свет по пути. Она собрала длинные темные волосы в узел на затылке. — Когда ты подстриглась? — спросила она с любопытством.

Я бросила сумку на кухонный стол и резко вздохнула:

— Я не стриглась.

Она медленно спустила свою сумку с плеча на диван.

— А… — тихо сказала она.

Вот именно. Я открыла ноутбук и начала щелкать мышкой. Мне нужно было выйти в интернет — для учебы и для того, чтобы исчезнуть с этой кухни. Но одновременно с этим мне хотелось остаться здесь. Хотелось, чтобы я могла просто обнять свою мать и ощутить на лице ее фиалковый запах и тепло солнечного света. И чтобы она задала миллион вопросов о том, что случилось за день, и выслушала каждый ответ с неослабевающим вниманием, потому что она — моя мать.

Первые семь лет моей жизни мы вместе путешествовали в поисках дома. Останавливались в крупных городах и горных деревушках, но всегда держались подальше от моря. И каждый раз, когда мы ненадолго приезжали к Мими в Порт-Корал, после отъезда я очень скучала. Наконец, когда мне исполнилось семь, мама решила, что мы можем остаться здесь насовсем. Мы, как всегда, жили в одной комнате. Когда я пошла в третий класс, она сама отвела меня в школу.

Но через пару лет она исчезла.

Мама возвращалась примерно с той же регулярностью, что морской прилив. Но чем старше я становилась, тем сложнее было вычислить ее появление по лунным фазам или календарю.

Она просто появлялась на крыльце, словно буря на горизонте. И всегда стучала — меня это страшно раздражало. Она возвращалась всегда восторженная и со множеством историй, ее подарки взрослели вместе со мной — например, когда она рассказывала мне про контрацепцию или шла со мной в магазин, чтобы помочь выбрать лифчик побольше размером, — но потом снова исчезала.

Любовь и отношения с матерями — это сложно. Поэтому я осталась сидеть за кухонным столом, а она расположилась в соседней комнате.

Дверь открылась, и вошла Мими. Она совершенно не удивилась появлению мамы. Может, догадалась по испортившейся погоде. Может, она умеет распознавать разницу между обычными осадками и плохими предзнаменованиями — примерно так же, как ее колокольчики отличают сильный ветер от надвигающейся опасности.

— Hola^[30], — сказала она и вошла со своими сумками на кухню. Остановилась, подставила щеку, и мама ее чмокнула. — Tienes hambre^[31]?

— Просто умираю, — ответила мама и села у кухонной стойки, а Мими принялась готовить. Так всегда бывало, когда она приезжала в Порт-Корал в перерывах между заказами. Ее карьера художницы началась и пошла в гору после того, как она нарисовала залитое звездным светом парижское кафе на стене кофейни в Филадельфии, где она работала баристой, когда мне было пять. У нее имелся простенький сайт, где можно было купить ее картины, она ездила по всей стране, выполняя заказы. И наверняка еще рисовала граффити в свободное время. Ее жизнь — постоянное движение.

— Мими, что это значит? — Я повторила жест старого рыбака. И должна вам признаться, что найти жест в гугле было довольно сложно.

Моя abuela возмущенно фыркнула, а мать рассмеялась.

— Что? — требовательно спросила я.

— Это старый охранный знак, — сказала мать. — Для защиты от зла.

— Один старик сделал так в мою сторону.

Они обе разом прищурились — можно было практически услышать щелчок.

— Какой старик? — спросила мать таким голосом, словно была готова тут же наточить нож или сварить ядовитое зелье.

— Ну, там, на набережной.

На лице мамы появилось любопытство.

— Где именно на набережной?

Я отвела глаза.

— Ну, типа, в самом конце…

— Ты хочешь сказать, в бухте?

Мими яростным взглядом посмотрела на маму:

— Ты тоже туда ходила?

Та вполголоса выругалась.

— Я только что приехала. И кроме того, мне уже не семнадцать.

Мими снова взглянула на меня:

— Что ты там делала?

— Отвозила доставку. — Я подошла к холодильнику и достала оттуда банку ананасовой газировки. — Для магазина. — Я отхлебнула и посмотрела на нее.

Мими и моя мать обменялись тяжелыми взглядами. Я нахмурилась, снова чувствуя себя ребенком.

— Кстати, мне, возможно, придется опять туда пойти из-за фестиваля, — выпалила я.

Мама подняла брови:

— Ты организуешь Весенний фестиваль?

— Ну, по большей части этим занимается миссис Пенья, но каждый немного участвует. Мы будем собирать деньги, чтобы спасти бухту от перестройки каким-то девелопером.

— Ничего себе. — Мама по-настоящему удивилась. — Даже в Порт-Корале что-то меняется.

Мими положила на стойку кусок мяса и принялась отбивать его колотушкой. Оно весь день мариновалось. Лук и давленый чеснок уже шкворчали в оливковом масле. В животе у меня заурчало.

Мама ровно посмотрела на Мими.

— Если все участвуют, то что тогда делаешь ты? Колдуешь, наверное?

Она специально употребила это слово, чтобы позлить Мими, но та не клюнула на наживку, а просто положила кусок панированного мяса в кипящее масло. Мими — curandera, знахарка. Она выращивает травы у себя в саду и делает из них чаи, зелья и настойки, но она никогда не называет себя колдуньей. Это слово используется стариками, очень редко и всегда в негативном смысле. Но я слышала, как люди шептались так про маму. Иногда поздно ночью, когда она бывала дома, раздавался стук в дверь, и по ту сторону оказывалась чья-нибудь скорбная фигура. Тогда мама садилась за старый деревянный стол и раскладывала карты. Она прекрасно владела языком заклятий и диалектами разбитого сердца.

— Ты хотела бы сделать что-то конкретное? — спросила я у Мими. — Может, небольшую лавочку с пучками трав и какими-нибудь настойками?

— No sé, mi amor^[32]. Посмотрим.

— Мими, фестиваль через три недели.

Мими шлепнула мать по руке, тянувшейся к первому готовому стейку.

— Oye^[33], не надо меня торопить.

Мама сунула в рот кусочек мяса, который ей удалось отщипнуть.

— Ну, а у тебя самой какой проект? — спросила она.

— Пока не знаю. Все мне твердят, что надо думать об учебе — как будто я не отличница еще со времен детского сада!

— Моя талантливая Роза! — пылко сказала мать, и я сделала над собой усилие, чтобы не разозлиться.

— Можно устроить турнир по домино с viejitos в качестве тренеров, — предложила я. — Ксиомара может давать уроки сальсы и бачаты. И угощать всех pastelitos и кубинскими сэндвичами — такой оммаж Хемингуэю, и еще устроить конкурс, кто поймает самую большую рыбу.

— Все это очень… по-кубински, — отметила мать.

Моя улыбка погасла. Мне стало некомфортно от необходимости отстаивать перед ней свою идею. Я откашлялась:

— Ну, bodega все это спонсирует, ну и в нашем городе действительно много людей латиноамериканского происхождения, не только с Кубы, так что все логично.

— Латиноамериканского происхождения? — переспросила Мими, уперев руку в бедро.

— Обобщающий термин, — сказала мать.

Мими подняла глаза к потолку:

— Eso no es un palabra^[34].

— Это просто выражение, не заморачивайся, — сказала мать, а потом ухмыльнулась: — Ты заметила, как она размахивает руками, когда сердится? Того и гляди, самолет приземлится.

Мими расхохоталась, и даже мне пришлось подавить смешок.

Потом мы все вместе поужинали bistec empanizado^[35]. Моя мама сидела напротив меня, свернувшись на стуле, и улыбалась, пока Мими рассказывала ей последние сплетни о соседях. Дождь снаружи начал утихать, и я погрузилась в уют нашего совместного ужина. Интересно, как долго она пробудет здесь на этот раз?

— Какие у тебя завтра занятия? — спросила мама, вставая, чтобы сварить кофе. Мими отнесла тарелки к раковине.

— Завтра воскресенье, — сказала я. — Хотя на самом деле это неважно, потому что они все онлайн.

— Я бы так не смогла. Мне нужен внешний контроль, — заметила она совершенно серьезно.

У Мими вырвался резкий смешок. Он тут же оборвался, но мы успели его услышать.

И вся установившаяся легкость разлетелась в один миг, словно упавшая на пол тарелка. Ножи и вилки злобно клацали, пока Мими мыла их в раковине. Мама насыпала сахар в железную чашку, просыпав часть на стойку — кто-нибудь потом уберет. Она плеснула в чашку первую порцию жидкости и принялась быстро стучать ложечкой, размешивая сахар в горячем эспрессо и взбивая возмущенную пену — обязательный атрибут кубинского кофе. Губы Мими сложились в тонкую линию — знакомая гримаса раздражения.

Казалось, кто-нибудь сейчас взорвется. Что называется, добро пожаловать домой.

Я взяла свой ноутбук и поднялась на ноги.

— Пойду доделаю кое-что.

У себя в комнате я принялась напряженно вышагивать перед своим алтарем, стоявшим на небольшом ночном столике. А в глубине дома мама и бабушка начали ссориться.

— Она вернулась, — поведала я фотографиям отца и деда. Молчание. Впрочем, какого ответа я ожидала от этих мужчин у себя на столе?

Я ведь совсем ничего о них не знаю. Как и о своей родине.

— Где то ужасное желтое одеяло с маргаритками? Оно мое любимое. — Из коридора раздался мамин усталый голос, и дверцы шкафчика с постельным бельем скрипнули.

— No me grites^[36]! Где-то в шкафу, — крикнула бабушка из кухни. Я негромко включила радио.

— Его нет, — уже тише сказала мама. Было слышно, как она, роясь в шкафу, постукивает по стене, отделявшей коридор от моей комнаты, и сердится, ничего не обнаружив. Я достала из шкафа мягкую футболку для сна.

Мама крикнула:

— Не могу найти!

Я вытерла лицо салфеткой для снятия макияжа.

— Oye, pero оно там лежит, я видела! — огрызнулась Мими.

— Его тут нет, — тяжело и устало вздохнула мать. — Ладно, тогда возьму синее.

Я погасила лампу, залезла в кровать и свернулась клубочком под одеялом — желтым, с маргаритками. От него всегда пахло фиалками и солнечным светом.

Примечания

30

Привет.

31

Ты голодная?

32

Не знаю, милая.

33

Эй.

34

Нет такого слова.

35

Стейк в панировке.

36

Не кричи на меня!