Например

Нина Эсте (2024)

При постановке мюзикла к Хеллоуину, группа актеров сталкивается с загадочными совпадениями — события из сценария странным образом начинают воплощаться в жизнь. Но что это — совпадение или чья то жестокая шутка? Предлагаю вместе с героями распутать этот клубок…

Глава 2. 10 дней спустя

С трудом сдерживая дрожь в руках, я сжимала старенький М1911, который обнаружила в доме отца. Из возможных семи патронов в магазине оставалось всего два, поэтому права на ошибку у меня не было. Казалось, в мире наступила полная оглушающая тишина и только сердце колотилось, как бешеное. По венам тек адреналин с ноткой страха, на грани наслаждения. У меня была одна цель — выстрелить в Холта. Второй патрон был заботливо уготован для Эммы.

Второе действие уже началось. И несмотря на то, что я предупредила не использовать на сцене реквизит — я была уверена, что Эмма и ее команда решат поиграть со мной. Поэтому приходилось самой создавать этот спектакль.

Холт на сцене. В зале слишком много агентов. Папаша Эмы не мог остаться в стороне и привел сюда, кажется всю мэрию, ФБР, парочку полицейских, и, уверена, где-то здесь затаился кто-нибудь из Ми-6. Если бы на эту премьеру пришли обычные люди, они закидали бы его тухлыми помидорами и сделали всю работу за меня! Актерская игра на двоечку. Находясь вдалеке в укромном месте не могу не заметить, что Холт все-таки послушал мой приказ и вышел без какой-либо защиты, рубашка обтягивает его торс, словно вторая кожа, очерчивая каждый мускул его напряженного тела и я абсолютно уверена, что никакой бронежилет он не использует. Браво, храбрый Холт! Однако на игре все-таки сказывается его волнение — путается в репликах, руки заметно дрожат, особенно, когда на сцену выходит Эмма. Я слишком долго прицеливаюсь или у него действительно слезятся глаза?

— Неужели тебе страшно, Холт? — усмехаюсь про себя.

* * *

А ведь когда-то он был самым красивым мальчиком в классе — каштановые волосы всегда неряшливо уложены, глаза — два бездонных голубых блюдца, пухлые губы. Холт был моей первой, нежной, детской влюбленностью в начальной школе. И со всей наивностью, которой обладают дети — я верила, что он — моя судьба, хоть нам и было по девять.

Однажды в конце лета, возвращаясь из Алабамы, где я гостила у своей бабушки Норы — подъезжая к дому я увидела мальчишек из нашего класса, играющих возле старого каштана. Трое стояли на земле и размахивали руками, маленький Холт сидел на ветке, болтая ногами. Увидев меня, он улыбнулся и жестом позвал меня подойти к ним. Это была невиданная удача — не просто тусоваться с мальчиками, но и чтобы они сами позвали девочку. Ну, кроме разве что Эммы, которая путалась с ними с момента своего рождения. А раз уж ее папочка управлял всем городом и вкладывал слова в рот каждому своему подчинённому, и в эту детскую дружбу я не верила. Уверена, родители этих мальчишек заставляли их дружить с Эммой, лишь бы быть ближе к мэру и его семейству. Других девчонок никогда не принимали в свою компанию эти мальчишки, тем слаще было осознание собственной значимости и особенности.

Я попросила папу высадить меня возле дороги и разрешить погулять до обеда. Естественно после долгого отсутствия я была уверена, что стала как минимум самой красивой девочкой в школе, а там глядишь можно замахнуться и на звание «Мисс Мира», ведь бабушка внушала мне о моей красоте и особенности целых три недели! Нельзя же прятать такую красоту до начала школьных занятий! Надо показать себя как можно скорее. Папа высадил меня на обочине, мне оставалось только невозмутимо перейти дорогу. Я шла, высоко подняв нос, гордясь тем, что мальчишки позвали меня играть. Моей самоуверенности не хватило даже обернуться и помахать папе, когда я услышала звук клаксона. Ведь я уже взрослая, иду в компанию своих друзей, а не какая-то маленькая папина дочка, которая будет неловко махать ему ручкой на прощанье, когда мы встретимся через пару часов дома. Вдруг Холт закричал:

— Да что ты тащишься, как улитка! Подходи скорее!

Сделав еще пару шагов и, решив все-таки опустить нос, я заметила, что под кроной каштана собралась здоровенная лужа, а я остановилась буквально в дюйме от нее — от порыва ветра по луже шли крошечные волны и слегка касались носков моих новеньких голубых туфель. Солнце ярко светило и его отблеск сквозь гладь воды слегка ослеплял глаза. Маленькие солнечные зайчики играли со мной, и, словно свет софитов на сцене, освещали мое лицо. Но я в этот момент думала только о том, как мальчишки должно быть восхищаются мной — новый наряд, гладкие блестящие волосы, которые за лето отросли еще на пару сантиметров, и вот вот преодолеют расстояние и дотянутся до поясницы. И хоть, я целое лето не видела своих одноклассниц, была уверена, что такие длинные волосы будут только у меня. Ведь прощаясь с ними в начале лета, никто не мог похвастаться такой длиной как у меня. Почему-то для меня в тот момент волосы были показателем красоты.

Мама, часто расчесывая меня гребешком после мытья волос, говорила беречь волосы:

— Когда ты вырастешь, они станут невероятно красивого оттенка вороного крыла — шептала мама, аккуратно разделяя волосы на пряди.

После воскресного мытья волос у нас был ритуал — мы шли в мою комнату, забирались на кровать, усаживались в позу лотоса, я лицом к окну, мама за моей спиной. Она наносила специальный спрей с ароматом малины по длине волос, затем брала мою ярко розовую расческу с резиновыми зубчиками, плавно и заботливо расчесывала, приглаживала каждую прядь. И каждый раз рассказывала мне какую-нибудь интересную историю или сказку. Причем она никогда не повторялась, а все сказки были ее собственного сочинения, которые вы не найдете ни в одной детской книжке! Затем, когда с волосами было закончено, я забиралась под свое объемное пуховое одеяло, которое, словно невесомое облако, укрывало меня. Мама ложилась рядом, продолжая рассказывать свои истории, иногда она спрашивала про мои дела, но я настолько эмоционально реагировала, что вскакивала в кровати на ноги, выбиралась из под одеяла и оживленно начинала передавать ей свежие сплетни из жизни детского сада — кто разбил нос, спускаясь с горки, пока мисс Лемингтон отвернулась пообщаться с мистером Питером, нашим преподавателем физкультуры, кто кого выбрал в мужья на прошлой недели среди одногруппников, словом, все самые горячие новости. И мама тут же пыталась меня успокоить и уложить обратно, потому что знала, как тяжело ей придется со мной с утра, когда я не смогу разодрать глаза в семь утра. А виной тому будет то, что вместо сна я прыгала на матрасе и сплетничала о мисс Лемингтон и как ей не стыдно общаться с Питером, ведь мальчики всегда такие глупые, неаккуратные и слюнявые!

— Но вороны страшные — с ужасом прошептала я, представив, что мои волосы будут как крыло ворона.

— Нет, сладкая, в античной мифологии ворон всегда указывался как спутник богов, являлся символом удачи, был посланником небес. Ты тоже была послана мне ангелами, в самый трудный период моей жизни ты, моя милая крошечка, единственная кто была рядом, вот здесь — мама взяла мою ладошку и прислонила ее к своей груди так, что я почувствовала биение ее сердца — ты слышишь, как оно стучит? Тук тук… тук тук…первое время, когда рождается ребенок, у него и у матери сердце бьется одинаково. У нас с тобой, я знаю это точно, оно до сих пор стучит в унисон!

Мама отложила расческу в сторону, и обняла меня, закрыв своими объятьями от всего мира так, что ухом я отчетливо слышала в ее груди «тук тук…тук тук». Я положила ладошку в район своего сердца и прислушалась… «тук тук… тук тук»

— Так же! Мамочка, так же! Наши сердца стучат в одинаковом ритме! — я так восторженно кричала, что меня слышали даже в соседнем штате!

— Вспомни об этом милая, когда я не смогу быть рядом с тобой, просто послушай свое сердце и знай, что я рядом.

От страха испортить свои вещи я начала пятиться назад. В это же мгновение с криком «Огонь!» Холт спрыгнул с ветки в самый центр лужи, обрызгав меня с головы до ног. Другие ребята начали смеяться, глядя на меня. Холт держался руками за живот, из глаз его текли слезы от смеха. Время на мгновение остановилось и, казалось, слышен был только мальчишеский смех. Я смотрела на всех по очереди, кто-то показывал на меня пальцем, кто-то утирал слезы, кто-то театрально завалился на землю и покатывался от смеха. А я как будто крутилась на карусели со скоростью света, видя перед собой только ухмылки, оскал и злобные лица. Я хотела провалиться сквозь землю! Нора весь год ограничивает свои расходы, откладывает каждый цент, чтобы побаловать меня. В этом году она накопила на новые голубые туфли и платье лимонного цвета в белую полосочку, на голову — невидимку с бантиком в цвет платья. Теперь, сквозь стекающую грязь, с трудом угадывался мой единственный приличный комплект, который предназначался только для праздников и очень важных событий. И как только папа разрешил надеть его в дорогу! Мы с папой жили вдвоем на его зарплату государственного юриста, до того момента, пока он не попал в мэрию. В престижный район Сиэтла мы приехали после смерти мамы полгода назад, и не вписывались в среду местных жителей. Портить новые вещи в луже было недопустимо. Окружающие, казалось, совершенно не знали цену деньгам, и уж точно ни разу не ломали голову над вопросом — купить туфли, чтобы маленькая девочка ходила в школу, так как на старых полностью развалилась подошва, или пойти к дантисту и починить ее зуб. И то, и то было важным и недосягаемым одновременно.

Закусив нижнюю губу, которая начала предательски трястись, я отвернулась, устремившись в сторону дома.

Холт крикнул мне вслед:

— Да не обижайся! Ты все равно в домашней одежде!

Придя домой, я забралась на чердак, вытирая слезы с багровых щек, достала свой дневник с единорогом и вычеркнув Холта из списка возможных будущих женихов, захлопнула потрепанную тетрадь. Глядя на обложку, я усмехнулась — у нашей семьи не было денег даже на настоящий дневник — я записывала свои мысли и заметки в старую поваренную книгу мамы, на обложке которой детским неуверенным подчерком было накарябано «Личный дневник! Никому не читать!» и рядом небольшое изображение того, что в детстве мне казалось единорогом.

Забавно, ведь в те времена, этот дневник казался мне ничуть не хуже, чем на витрине магазина. Потому что это был подарок от мамы, из этой книги она готовила вкусную выпечку по воскресеньям, и несмотря на то, что многие страницы были перепачканы и смяты — они хранили в себе такие теплые и яркие воспоминания! Невольно я закрыла глаза и вдохнула запах старой книги — выпечка, пыль, уют — вот что ударило тут же в нос, свободную руку я положила на сердце и старалась вслушаться, но оно колотилось как бешеное «туктуктуктуктук» не унималось глупое сердце, и я никак не могла отыскать свою маму.

В июне мистер Стенфилд предложил место папе в Муниципальном совете. Папа, казалось, не сомневался ни секунды, при первом же телефонном звонке он дал свое устное согласие Джеку, а после позвал меня на разговор, думая, что я еще слишком маленькая и глупая. Мы сели за наш обеденный стол, ведь все важные разговоры происходили именно здесь — у нас просто больше не было места. Крошечный дом с двумя спальнями, одной ванной комнатой, кухня и прихожая, в которую едва помещалось два человека, поэтому пока один вешал свою куртку на крючок на входе, второй мог подождать на улице, насладиться свежим воздухом и только потом пройти в дом.

Папа начал разговор издалека:

— Звездочка моя, ты же знаешь, как сильно я тебя люблю? И что я обещал твоей маме заботится о тебе за двоих и сделать все возможное, чтобы ты была счастлива и прожила свою лучшую жизнь…

— Она уже не может быть лучшей без мамы!

— Знаю, малышка, знаю, но так уж сложилась судьба и по правде говоря, в этой дыре у нас мало шансов на какие-либо перспективы.

— Не смей называть наш дом дырой! — впервые в жизни я повысила голос на отца, и со скрипом отодвинула от стола видавший виды старый деревянный стул.

— Прости, ты неправильно меня поняла. Я хотел сказать, что мне предложили работу. Очень хорошую и высокооплачиваемую, мы сможем позволить себе любой дом, любые вещи, выбрать колледж, какой ты только захочешь! Но, к сожалению, нам придется немного переехать.

— И куда же? — грозно спросила я, сложив руки на груди.

— Сиэтл — со вздохом ответил папа и опустил глаза, стараясь не встречаться со мной глазами.

— Немного? Это ты называешь немного переехать?! — я закипела от ярости. Вскочила из-за стола так, что стул пошатнулся и я была уверена, что вот-вот развалится, но каким-то чудом он устоял, а я убежала в свою комнату, упала лицом в свое одеяло-облачко и позволила слезам и всему отчаянию вырваться наружу. Мне приходилось кардинально менять свою жизнь, оставлять в прошлом друзей, школу, дом, где еще остался запах мамы, и тысяча воспоминаний, которые мы разделяли здесь с ней! А что будет с домом? Он продаст его? И какая-то новая семья въедет и будет заходить в мою комнату, где по воскресеньям я секретничала с мамой, на кухне, где я училась готовить по маминой книге, перепачканная мукой или со склеенными тестом пальцами. А теперь все это бросить? Ради чего? Какого-то колледжа? Сдался он мне! А главное, он уже согласился на должность и переезд и только после этого решил обсудить этот вопрос со мной! Я не решала никакой роли и мое мнение не учитывалось совершенно. Я накручивала себя этими негативными мыслями все сильнее и сильнее и падала в жалость к себе все дальше и дальше. Не помню в какой момент я перестала плакать, слезы наверно просто закончились внутри меня, и когда ночь уже полностью опустилась на город, я вырубилась на своей кровати, в одежде, поверх своего любимого облачного одеяла. В тот вечер что-то внутри меня оторвалось, и я пообещала себе, что ни за что не буду счастлива в новом месте, не буду тратить папину зарплату, не пойду в дорогой колледж, не стану сближаться с новыми людьми и ни за что не предам свою маму! Ведь быть счастливой где-то без нее, в другом месте, я всерьез считала предательством.

С сентября папа приступил к своим обязанностям и потихоньку мы начали обживаться среди богатеньких выскочек. А на Рождество я получила настоящий дневник для девочки, в комплекте — ручка с розовым пушистым помпоном на конце. Но ему я так и не смогла доверять, продолжая рассказывать все свои тайны маминой поваренной книге.

* * *

— Что такое, Холт? Когда тебе страшно, ты забываешь, как вживаться в роль? Что ж, сейчас мы это исправим и добавим немного драматизма. Подождем, только когда твоя подружка Эмма поднимет свой поддельный кольт…

— Огонь! — чуть слышным шепотом произнесла я и резко отпустила курок.