Не говорите Альфреду

Нэнси Митфорд, 1960

Фанни Уинчем давно привыкла к тихой, уютной жизни с любимым мужем – добродушным оксфордским ученым Альфредом. Но все меняется, когда Альфреда назначают британским послом в Париже. Светские интриги вместо мелких местных сплетен, общение с членами королевских семейств и представителями мировой финансовой элиты вместо людей науки… Положим, к такому еще можно привыкнуть. Как и к двоюродной племяннице, а теперь и пресс-секретарю Фанни – зоозащитнице Норти, выполняющей свои обязанности спустя рукава, зато пользующейся большим успехом у французских политиков. Но главным предметом беспокойства Фанни становятся ее своенравные дети, протестующие против традиционных ценностей родителей. И все это на фоне дипломатических проблем, которые требуют от новоиспеченного посла и его жены немало внимания…

Глава 4

— Мы должны послать за Дэви, — сказала я.

Этот муж моей тетки долгое время играл в нашей семье ту же самую роль, что герцог Веллингтон в семье королевы Виктории. Всякий раз, когда возникала какая-то непреодолимая трудность житейской природы, консультировались именно с ним. Пока мы с Альфредом гостили у него, мы, естественно, не говорили почти ни о чем другом, кроме нашего назначения, и Дэви призвал меня не забывать, что он понимает французов. Когда-то он жил в Париже (лет сорок назад), часто посещал салоны и был любимцем их хозяек. Дэви их понимал. Он их особенно не любил, «капризных, хитрых штучек», и до того как нацисты захватили власть, в дни загнивающей Веймарской республики, действительно предпочитал им немцев. Это был вопрос общности интересов; два его главных интереса — здоровье и музыка — лучше соответствовали немецким требованиям. Как только эта здоровая, музыкальная нация начала демонстрировать иные пристрастия, Дэви покинул Берлин и все известные минеральные курорты, которые так любил и которые принесли ему столько пользы, чтобы уже туда не вернуться. С тех пор Дэви всегда повторял, что не понимает немцев. Но при этом продолжал понимать французов.

Я уж не знаю, взмаха какой волшебной палочки ожидала я от него, поскольку леди Леон и миссис Юнгфляйш не являлись француженками, и он никогда не говорил, будто их понимает. Верно, Дэви был другом детства леди Леон, но это не причина для того, чтобы он вдруг оказался более убедительным, чем глава Министерства иностранных дел. Однако было бы неплохо видеть его рядом. Я надеялась, что он встанет на мою сторону — более уверена, чем в отношении Филипа, чья личная преданность, в силу природы вещей, была двоякой. После своей беседы с миссис Юнгфляйш я имела долгую дискуссию с Альфредом, в результате которой сразу же телефонировала Дэви.

— Это сигнал бедствия, — сказала я. — Объясню, когда тебя увижу.

— Ты попала в шторм, — ответил он, даже не стараясь скрыть своего ликования, — причем раньше, чем я ожидал. Я сообщу, как только получу место в самолете.

На следующее утро на странице Мокбара можно было прочитать:

«ГЕРЦОГИ

Четыре французских герцога, три бывших министра, девять Ротшильдов и бесчисленное количество графинь пересекли двор британского посольства вчера вечером. Собирались ли они засвидетельствовать свое почтение нашему посланцу сэру Альфреду Уинчему? Нет.

В ОДИНОЧЕСТВЕ

Бывший пасторский богослов и леди Уинчем сидели в одиночестве в величественных апартаментах на втором этаже, в ожидании посетителей, которые так и не появились. Сливки парижского общества тем временем теснились в крохотной комнатке на задней лестнице.

ДВЕ ПОСЛАННИЦЫ

Ни для кого здесь не секрет, что неожиданная и неловкая ситуация возникла в посольстве, где теперь мы, кажется, имеем одного посла и двух посольских жен. Леди Леон, жена бывшего посла, по-прежнему живет тут. Леди Уинчем, хотя и очаровательная женщина, не может соперничать со своей блестящей предшественницей. Она осталась за бортом. Дипломатический корпус хотел бы знать, какова будет развязка».

Я поехала в аэропорт Орли встречать Дэви. Хотя сейчас ему было шестьдесят пять лет, его внешность почти не изменилась с того дня, почти тридцать лет назад, когда я впервые увидела его своим острым взглядом маленькой девочки, тогда он не был, как мне показалось, похожим ни на капитана, ни на мужа. (Как потом выяснилось, я в любом случае оказалась не права. Ни у кого не было более счастливого брака, чем у моей дорогой тети Эмили.) Если лицо его сделалось немного похожим на портрет кисти Сутина^[26] с изображением другого, более молодого лица, его фигура была идеальной. Элегантный и гибкий, маша мне газетой «Дейли пост», Дэви отделился от группы прибывших из Лондона.

— Хорошенькое дельце! — жизнерадостно закричал он. — Я должен провести свой багаж через таможню — подожди меня в автомобиле.

Вскоре, садясь в машину рядом со мной, он произнес:

— Заметь, это не новая ситуация, далеко не новая. Леди Пикл держала у себя ключ от сада при посольстве в Риме и устраивала там светский прием через несколько недель после прибытия Беттериджей. Сэр Джордж посмотрел в окно и увидел, что она принимает там весь «черный список» посольства. Леди Прэйд открыла магазин подержанных вещей тут, на улице Фобур, и перехватывала людей, которые направлялись в посольство. Леди Пайк вернулась в Вену, а затем, по-моему, жила на дереве, как птичка. Жены английских послов обычно чудаковаты, и необходимость оставить посольство приводит их в бешенство. Заявление Альфреда опубликовано в вечерних газетах — идеальное, исполненное достоинства. — Альфред написал, что, поскольку леди Леон не чувствует себя достаточно хорошо для путешествия, он, конечно, бесконечно рад предоставить ей квартиру секретаря, временно, до тех пор, пока ей не станет лучше. — Тебе не следует беспокоиться, Фанни, действующий посол держит в руках все карты — он не может не выиграть в конце.

— Если он не выиграет скоро, то это и будет конец, — усмехнулась я.

— Да, ей уже пора уехать. Я недавно завтракал в клубе «Будлз» — враги Альфреда начинают ликовать, можешь представить. «Дейли пост» там весьма востребована.

— Мы очень рассчитываем на тебя, Дэви.

— Правильно. Как только мы приедем, я должен выпить крепкий коктейль, а потом отправлюсь к Полине.

— Хорошо, — кивнула я. — В шесть часов ко мне придет жена посла некой вымышленной страны (настоящие все еще в отъезде). Это вписывается в наш график, и мы увидимся с тобой за обедом.

Когда я сидела с маленькой, похожей на крысу женщиной в черном бархате с блестящими черными рукавами (одетой для вечеринки с танцами, как я сначала думала, пока не вспомнила, какое это старомодное понятие), то слышала обычные раздражающие звуки отдаленного смеха, перемежавшиеся теперь хорошо известными и нарочито пронзительными вскриками Дэви. Он явно наслаждался. Я с трудом могла сосредоточиться на домашних проблемах женщины в черном.

— Американцы получают все, потому что не против платить.

Дэви появился вновь за обеденным столом, в смокинге.

— Неужели никто не захотел со мной встретиться? — спросил он, увидев только три бокала для коктейля.

— Я полагала, ты устанешь после перелета.

— Теперь, когда у меня есть эта дополнительная почка, я никогда не устаю. Но не важно.

— Кого бы ты хотел увидеть — кого-то особенного? Многие люди еще в отъезде, но, уверена, Филип сумел бы найти кого-нибудь на завтра, и, конечно, Дэви, ты можешь приглашать сюда своих друзей.

— Ну, завтра… — Легкая тень смущения пробежала по его лицу. — Я сказал, что приду на обед в складчину к Полине.

— Не говори мне, что бедная миссис Юнгфляйш должна тащиться сюда с продуктами на целый званый обед.

— Только для меня и Полины. Остальные будут трапезничать дома и заглянут к ней позднее.

— Наверное, ты хочешь, чтобы мой повар ей что-нибудь послал? — усмехнулась я.

— Послушай, Фанни, не будь такой злой и подозрительной. Это всего лишь маленькая диагностическая операция — если я должен излечить больного, мне нужно знать все о болезни, не так ли?

— Вероятно. Кто там был?

— Люди приходили и уходили — элегантные, красивые и забавные, тут надо отдать им должное. Я и забыл, что французская одежда так отличается. Они думают, что с твоей стороны было храбро бросить вызов миссис Юнгфляйш в ее собственной машине.

— Она была в моем собственном дворе. Они говорят обо мне? — спросила я, не слишком довольная.

— Моя дорогая, ты — главная тема обсуждения. Они знают абсолютно все о том, что ты делаешь, с какой портнихой договорилась о встрече, какую одежду заказала («ça, alors!»^[27]), какое впечатление производит Альфред на набережной Орсэ («évidement ce n’est pas Sire Louis»^[28]) и так далее. Когда они услышали, что я твой дядя, то буквально взяли меня в оборот. Решили, будто это новое достижение Полины — заполучить кого-то, кто сейчас гостит у тебя, да является вдобавок родственником. Между прочим, Филип Клифф-Макгрейв… я полагаю, он на твоей стороне? Если спросишь моего мнения, он был в отношениях с врагом.

— Это неизбежно в сложившихся обстоятельствах. — Тут появился Альфред, и мы направились в столовую.

Следующее утро прошло в стараниях выйти на связь с парижскими друзьями Дэви из старых времен. Кажется, он потерял свою записную книжку с адресами иностранцев. Я послала за Филипом, чтобы он помог. Тот внимательно посмотрел на имена и сказал, что не слышал ни об одном из них, несмотря на то что четыре года жил интенсивной светской жизнью по всей Франции. Ни одного из имен не было и в телефонной книге.

— Это ничего не значит, — произнес Филип. — Вы не поверите, как многих здешних людей в ней нет. Для срочных сообщений есть пневматическая почта.

Они с Дэви сели на мою кровать, обложившись справочниками.

— Начнем с того, — заметил Филип, — что нам лучше проконсультироваться у Кэти. — Кэти, мисс Фриман, с телефонного коммутатора посольства, большая умница, которой вскоре предстояло стать ключевой фигурой в нашей жизни. Он взял телефонную трубку и сказал: — Загляните в свой список, Кэти, будьте добры, нет ли в нем кого-то из этих людей, и перезвоните мне. — И Филип зачитал ей имена знакомых Дэви. Несколько минут спустя раздался звонок, и он снял трубку. — Никого? Даже в списке ТПС? Спасибо, Кэти.

— Что такое ТПС? — спросила я.

— «Только прием в саду». Список насчитывает тысячи человек. Если их там нет, это означает, что они никогда не переступали этот порог. Сейчас нам следует взяться за эти адресные справочники.

Дэви забрал свой список и вычеркнул несколько таинственных имен, объяснив, что знает их не так уж хорошо и не так уж любит. Он вполне сможет умереть счастливым, даже если никогда с ними не увидится. Но он буквально вцепился в троих, кого надо было найти любой ценой. Это были некий маркиз, некий академик и некий врач. Мы начали с маркиза, которого не было ни в ежегодном телефонном «Справочнике видных аристократов», ни в «Черных тетрадях ложного дворянства», ни в «Справочнике современников». Два маркиза, кому позвонил Филип, тоже никогда о нем не слышали (хотя заметили, что, конечно, имя принадлежит знаменитому семейству), как и Жорж из бара отеля «Ритц».

— Какие у него увлечения? — спросил Филип.

— Он был самым известным из ныне живущих экспертов по русским родословным.

— Попробуйте кладбище Пер-Лашез.

— Он жив, только на днях прислал мне faire part ^[29]на свадьбу своей внучки.

— Что за адрес был на faire part?

— Я помню только церковь — Сен-Франсуа-Ксавье.

Филип позвонил священнику, который дал ему адрес в Пикардии. Туда была в должном порядке отправлена телеграмма.

— Это один, — произнес Филип. — Так, теперь что насчет этого сомнительного академика?

— Вы хотите сказать, что его имя вам ни о чем не говорит?

— Нет, и, более того, спорю на крупную сумму, что он не состоит во Французской академии. Я наизусть знаю имена этих сорока старичков и, боже, как же я их презираю! Посмотрите на них, они якобы следят за чистотой языка, а пошевельнут ли они хотя бы пальцем, чтобы воспрепятствовать жутким примерам его неправильного употребления? Французское радио начало рассказывать о Бургиба-младшем — младшем! — почему бы не о Бургиба-сыне?^[30]

— Это ужасно, но что могут сделать эти сорок академиков?

— Поднять шум. Их престиж велик. Но им безразлично. Так или иначе, как я уже сказал…

— У меня есть его фото в униформе — я знаю, что он член Академии.

— Чем он занимается?

— Он самый известный из ныне живущих экспертов по мавританским рукописям.

— Ага! — воскликнул Филип. — Тогда он член Академии надписей и изящной словесности. Англичане всегда забывают, что под одной крышей существуют пять академий, и вечно путают их.

Дэви не понравилось, что его смешали в одну кучу с невежественными англичанами, но Филип был совершенно прав. В Институт Франции был отправлен запрос по пневматической почте.

Что же касается врача, то тот, похоже, нашел себе идеальное тайное убежище.

— Доктор Лекер, — нетерпеливо произнес Дэви, — величайший из ныне живущих экспертов по vésicule bilière^[31].

Я поинтересовалась, что это такое.

— Это французская болезнь, у нас в Англии ее нет, — ответил Филип.

Дэви бросил на него неприязненный взгляд.

— Это вовсе не болезнь, а орган. У всех он есть. Вам следует посмотреть на камни, которые удалили из моего организма.

Филип неприятно захихикал. Затем обзвонил несколько знаменитых докторов и даже связался с Медицинским институтом. Никто никогда не слышал об этом величайшем из ныне живущих эксперте.

— Он раньше жил на улице Нев-де-Пти-Шан.

— Такой больше не существует.

— А те прелестные дома? Их снесли?

— Пока нет, слава богу. Только переименовали.

— А как насчет «Баллады о буйабесе»?^[32]

О «Новой улице» наслышан,

О той, что с «Малых», бишь, «Полей»,

Французское «Рю-Нев-де-Пти-Шан»

Не всяк срифмует, ей-же-ей!^[33]

Как жестоко дать ей новое имя! Академики вполне могли бы воспротивиться этому.

— Только не они!

— Интересно, может, доктора Лекера уже там нет? Я схожу и посмотрю — мне все равно нужна небольшая прогулка. Где тут лучшая аптека?

И он удалился с некоторой обидой. Филип сказал:

— Я заметил, что англичане часто имеют каких-то непонятных французских друзей. Коллаборационисты, все до единого, помяните мое слово. И, кстати, вам не приходило в голову, что ваш дядя не вполне нормален? Уж слишком активно он общается с Полиной в ее мезонине.

— Единственный человек в Париже, который не в себе, — это я, — усмехнулась я. — Чувствую себя совершенно выбитой из колеи.

Филип выглядел виноватым.

— Что ж, — вздохнул он, — целое утро пропало. Как я буду рад, когда приедет мисс Макинтош.

Мне было жаль, что они с Дэви не очень поладили. Своего дядю я потом не видела весь день. Нам с Альфредом пришлось пообедать с американским послом, который проезжал через Париж в промежутке между двумя каникулами, а мой вечер был опять занят общением с женами послов из неправдоподобных стран, каких я определенно не нашла бы на глобусе. Обсуждая с ними исчезновение лакеев как вида, я снова слышала те самые пронзительные визги, которые, без сомнения, означали, что Дэви все так же горячо общается с Полиной в мезонине. Я начинала впадать в уныние.

Вдобавок к моим испытаниям утренняя почта принесла новость, что добрая, умная, невзрачная Джин Макинтош, не привлекательная для мужчин и не имеющая шансов выйти замуж, чья разумная поддержка обещала облегчить мою задачу в столь многих отношениях, не приедет. Она вышла замуж, внезапно и совершенно неразумно, за члена шайки богатых бездельников из Челси. Луиза написала мне, чтобы сообщить эту новость, явно считая себя более достойной жалости, чем я.

— Ее крестная мать оставила ей четыре тысячи фунтов и тиару. Похоже, эти модники из Челси всегда женятся ради подобных пустяков. О, Фанни!

Я знала, что Джин — любимое дитя Луизы. Она закончила письмо настоящим воплем отчаяния: «P.S. Посылаю тебе вместо нее Норти, но это будет не одно и то же».

И у меня возникла мысль, что это будет не одно и то же. Я пыталась хотя бы что-нибудь вспомнить о Норти, которую не видела со времени войны, когда мы с Луизой жили в Алконли с нашими младенцами. Ее, только начавшего ходить карапуза с волосами цвета льна, приносили в гостиную во время чаепития и заставляли петь громкие, немелодичные песни. «Буду ли я красивой, буду ли богатой?» Мы все считали ее очаровательной. Однажды Луиза рассказала мне, что Норти была зачата в отеле «Грейт-Нортерн»^[34] — отсюда и ее странное имя. Мои дети хорошо ее знали, поскольку часто гостили у Форт-Уильямов в Шотландии. Я заметила, что их суждения о ней были весьма пренебрежительными. «Норти старомодная», «Норти, как всегда, хнычет». — «Хнычет?» — «Да, ее глаза всегда полны слез». — «По поводу чего?» — «Да всего».

Бэзил мог бы описать мне ее, он хорошо умел характеризовать людей. Негодный Бэз — в Испании, в Испании. Я наконец получила от него листок бумаги, грязный и мятый, словно проведший много недель в кармане брюк, с барселонской маркой, на котором было написано: «Я не смогу пообедать с тобой в субботу. Все новости при встрече. С любовью, Бэз».

Я размышляла, не поступлю ли скверно, если как-нибудь откажусь от этой Норти, несмотря на то что у меня не было другого кандидата, а я уже ощущала потребность в секретаре. Затем мой взгляд упал на конверт письма Луизы, и я увидела, что она нацарапала нечто почти неразборчивое на обратной его стороне, в результате чего я поняла, что Норти уже в пути, на грузовом судне для перевозки скота, следующем из Глазго через что-то — через что именно, я не смогла прочитать.

— Пожелаем ей удачи, — произнес Филип, когда я рассказала ему об этом. — Во сколько ваш дядя покинул мезонин вчера ночью?

— Примерно в половине четвертого, — ответила я. — Я их слышала. Судя по звукам, миссис Юнгфляйш принесла шампанское.

— Я беседовал с Милдред, она говорит, это было любопытно — Полина и мистер Уорбек восхитительны вместе, они судачили о двадцатых годах. На вашем месте я бы положил всему этому конец, это лишь продлевает агонию. Милдред утверждает, что Полина, которая уже начинала скучать, буквально обрела второе дыхание.

— Мы должны дать ему время, Филип. Он пробыл здесь всего два дня — я уверена, что в конечном счете он все уладит, он ведь умный.

— Хм… Сомневаюсь.

В глубине души сомневалась и я.

Вскоре появился Дэви, сияющий и оживленный, совсем не похожий на человека семидесяти лет, который не спал до половины четвертого утра.

— Извините, я опоздал. Только что приходил доктор Лекер, чтобы сделать мне инъекцию бычьих мозгов.

— Значит, ты его нашел?

— Он умер. Но его сын продолжает жить в том же самом доме, с тем же самым консьержем. Париж уникален в том смысле, что тут ничего не меняется. Если бы я не потерял книжку с адресами, то обнаружил бы всех тех милых друзей или по крайней мере их детей.

— А что с маркизом и академиком?

— Оба отсутствуют. Надеются увидеть меня, когда я приеду в следующий раз. Лекер был для меня очень важен… Боже мой, каким измученным я чувствовал себя сегодня утром… та жизнь, которую вы тут ведете… я не ложился до четырех часов!

— Я слышала, как ты взвизгивал, — неодобрительно произнесла я.

— Жаль, что ты не зашла. Полина была на пике своего успеха. Мы, в числе прочего, разбирали историю жизни Сумасбродки, и теперь, конечно, все они жаждут познакомиться с тобой.

Филип выразительно посмотрел на меня.

Я спросила:

— Надеюсь, ты хорошо поужинал? — Дэви был привередлив в отношении еды.

— Не очень. Плохо размятый картофель — в наши дни этому нет оправдания. Однако довольно о пустяках, как бы приятны они ни были. Я правильно сделал, что вник в нашу проблему основательно, и, по правде говоря, придумал ее решение только поздно ночью, после нескольких бокалов вина.

— Решение?

— Да. Оно очень простое, но это, надеюсь, ничуть не делает его хуже. Как верно заметил Филип, Полину невозможно выкурить отсюда голодом, как нельзя выкурить и чтением морали. Мы должны выгнать ее скукой. Проблема, как удержать всех этих герцогов, Ротшильдов и бесчисленных графинь от визитов к ней. С другой стороны, я полагаю, что светская жизнь тут построена на «массовке», на тех мужчинах в белых пиджаках, которые ходят с вечеринки на вечеринку, разнося новости?

— Да, действительно, — кивнул Филип, — и с каждым днем все интенсивнее.

— Вам следует раздобыть одного такого, которого видят на всех больших приемах. «Которого видят» — ключевые слова. Знающего всех в лицо, но, самое главное, они должны хорошо знать, что он их знает. Поставьте его на ступеньках, ведущих в мезонин, с бумагой и карандашом в руках, и велите записывать имена посетителей Полины — он может даже спрашивать их об этом, когда они начнут входить, — причем очень акцентированно, чтобы всем было ясно, что он делает. А тем временем вы, Филип, должны распустить слух, что те, кого заметят среди завсегдатаев мезонина, не будут приглашаться никуда в течение Визита. Я думаю, вы обнаружите, что это сыграет свою роль.

Филип громко рассмеялся — Дэви присоединился к нему, и некоторое время оба покатывались со смеху.

— Чудесно, — произнес Филип.

— Я и сам думаю, что это замечательно.

— Но о каком визите речь? — уточнила я, нервничая.

— Не обязательно конкретизировать, — ответил Филип, который теперь проявлял истинную утонченность характера, принимая план Дэви с искренним одобрением. — Слово «Визит» с большой буквы «В» в Париже действует магически. Для gens du monde^[35] оно как шум битвы для воина. Они никогда не рискнут упустить его, точно храбрый Крийон^[36], ради того, чтобы просто провести несколько веселых вечеров с Полиной. Прежде было признаком социального краха, если тебя не видят в этом мезонине — отныне же ходить туда станет социальной смертью. Я бы отдал что угодно, чтобы самому додуматься до вашего плана — вы просто гений. Поле будет расчищено через полчаса.

— Все должно быть организовано как следует, — заметил Дэви.

— Да, разумеется. Мы не позволим себе выпалить без подготовки, так оно не сработает. Я позвоню местным сплетникам, каких знаю. Затем пойду и задействую месье Клемана. Он наш человек, железной рукой правит консьержами с авеню дю Буа и главное звено в той округе. Весь Париж его знает. Итак, у меня напряженный день, пожалуй, мне лучше поскорее приступить. Я горячо вас поздравляю, — сказал он Дэви и удалился.

Дэви самодовольно произнес:

— Надеюсь, теперь ты сожалеешь, что подозревала меня в переходе на другую сторону.

— Дэви… я смиренно прошу прощения.

— Впрочем, я не обидчивый. Но ты понимаешь, как все было. Мне пришлось выяснить, что за людей она у себя принимает. Существует много занятных и очаровательных людей, которым наплевать на какой-то Визит и которые не стали бы ожидать, что их туда пригласят, если таковой состоится. Например, доктор Лекер. Однако те ее друзья не такие. Как я уже тебе говорил, я понимаю французов.

Примечания

26

Хаим Сутин (1893 или 1894–1943) — французский живописец еврейского происхождения. Один из крупнейших мастеров «Парижской школы».

27

Ничего себе! (фр.)

28

Очевидно, что это не сэр Льюис (фр.).

29

Приглашение (фр.).

30

Хабиб Бургиба-младший — тунисский государственный деятель и дипломат, министр иностранных дел Туниса.

31

Желчный пузырь (фр.).

32

Буйабес — рыбная похлебка с чесноком и пряностями, распространенная на юге Франции.

33

Отрывок из поэмы У.М. Теккерея «Баллада о буйабесе». Перевод А. Солянова.

34

От англ. «Большой северный»; таким образом, имя Норти является производным от слова North — «Север».

35

Светские люди (фр.).

36

Известный французский военачальник XVI века, которого Генрих IV называл смелым из смелых. Его храбрость стала нарицательной.