Регрессия. Гори!

Н. М. Фишер, 2022

Я открыла глаза и увидела больничную палату. Что приключилось со мной? Кто этот человек в черном плаще, без труда убедивший медиков впустить его? Почему я чувствую его как себя? У меня нет воспоминаний, я не помню даже собственного имени. И почему все мое существо цепляется за один единственный проблеск света – неизвестного француза, любовь к которому сильнее небытия?

Глава 8.

Я стояла перед зеркалом в полстены, в котором отражалась вся комната. Громадная двуспальная кровать с ярко-алым покрывалом, созданная для любовников, забывших обо всем на свете, в бликующем стекле выглядела искаженно, преувеличенно. Репродукции картин импрессионистов с двух сторон от нее только подчеркивали странность номера, который сразу приглянулся Иоганну и оттолкнул меня. Комната не ждала, что постояльцы будут в ней жить — ни огромных шкафов, способных вместить гардероб курортниц, желающих показать все лучшие наряды за одну неделю, ни чайника или хотя бы холодильника. Зато мягкий ковер с длинным ворсом, искусственный камин и набор бокалов слишком откровенно намекали на свое предназначение. Сплошная взлетная площадка для любви.

Ночная рубашка светло-голубого цвета, единственный предмет ночного гардероба, уложенный Иоганном в чемодан, была почти прозрачной, и моя бледная кожа, имея тот же оттенок, почти сливалась с нежной тканью, заставляя чувствовать себя полностью обнаженной. Макияж был смыт, и теперь я видела настоящую себя — с веснушками, ранними морщинками от активной мимики и пронзительными глазами.

Я расчесывала длинные, немного вьющиеся волосы, сбившиеся за день в колтуны, когда сзади подошел Иоганн. Раздетый по пояс, он обхватил меня руками и положил подбородок на мою голову, чуть ссутулившись. Его отражение смотрело на меня большими грустными глазами преданного пса, полного сожаления за свои проделки. Он чмокнул меня в макушку и глубоко вздохнул.

— Прости, что испортил вечер. Поэтому врач и не рекомендовал тебе ни о чем напоминать, некоторые воспоминания лучше придать забвению. А то, что действительно нужно, вспомнишь сама.

— Это прошлая жизнь, теперь все это неважно. Все по-другому. — Мой голос еще дрожал, а глаза щипало от рек слез, которые только-только иссякли.

Всю дорогу до дома я с неистовой силой выпутывалась из объятий Иоганна, ставших вдруг липкими и неприятными. Мне было противно находиться рядом с ним, противно быть самой собой. Хотелось раствориться в воздухе, обратиться рекой и слиться с морем, лишь бы не чувствовать!

Услышав про видение Иоганна, мое предательство и обманщика Пьера, я начала задыхаться. Подсознание плевками выкидывало картинки из моей недавней жизни, когда Иоганн предупреждал, что этот инквизитор опасен, когда умолял меня помочь ему, когда уже рассказывал о моем предательстве. Рассказывал так, будто не держит зла, будто смирился и простил. Только вот я не могла простить себя! Бедный, бедный Иоганн! Что бы он ни скрывал от меня, он делает это ради моего блага, чтобы сдержать мое сумасшествие и сберечь мою душу!

Как я могла его предать? Потому что не любила? Не любила так же, как не могу полюбить сейчас? И почему, черт возьми, почему имя этого Пьера так и крутится в голове? Почему ощущаю его во сне? И почему мне кажется, что и сейчас он где-то существует и ждет меня? Что за дурацкие игры? Уж не потому ли я решила и вовсе распрощаться с жизнью, чтобы вновь не мучить Иоганна? Чтобы не предавать вновь?

А самое ужасное — я не хотела, чтобы этот Пьер оказался мерзавцем, инквизитором, который воспользовался глупой девчонкой… Почему?

Иоганн с трудом прекратил мою истерику, угрозами загнав в душ и насильно умыв холодной водой. Только вода, всегда обладавшая целительной для души силой, смогла заставить меня вернуться в человеческий облик. Через полчаса я вышла заплаканная, поникшая, но почти спокойная. А уж когда Иоганн коснулся губами моей макушки, мысли и вовсе выветрились, оставив только дурманящее спокойствие. Шестым чувством я понимала, что все это не по-настоящему, создано и навязано колдуном Иоганном и вовсе не связано с любовью к моему парню Иоганну.

Но я пообещала больше не предавать. Полюбить, если смогу. А если нет, то хотя бы не ломать и эту его жизнь. Я обязана попытаться ответить лаской и привязанностью на его заботу.

— Пойдем спать, слишком длинный день. Я не должен был тащить тебя гулять, ты еще слишком слаба. Если хочешь, я лягу на полу.

— Вот еще! — с вызовом закричала я, неожиданно ощутив, как взбунтовалось самолюбие привлекательной девушки. — Почему я должна этого хотеть? Ты — мой парень, и я люблю тебя. Пусть и не помню этого, но уверена, что вспомню!

Странное и неестественное желание угодить Иоганну, показать, что вся моя жизнь теперь для него, крепло с каждой секундой. Казалось, что сейчас я могу по его молчаливой просьбе хоть снова броситься с многоэтажки, хоть под поезд лечь. Он только ухмыльнулся, сверкнув огнем зеленых глаз, и сильнее стиснул меня в объятиях, прижимая мое бледное тело к худой груди с торчащим ребрами.

— Ну, пошли, — засмеялся он загробным, не своим голосом.

Моя голова не желала отключаться, а чувства, метались между слепым повиновением и тщетными попытками вырваться из изящных, но цепких рук. А вот тело под действием вина, поцелуев и магии предпочло сдаться. Мои рыжие пряди падали на плечи и лицо Иоганна и путались с его темными прямыми волосами, разметавшимися по подушке зловещим нимбом. Провалы в памяти не позволяли выцепить ничего конкретного из моего любовного прошлого, но вряд ли мне доводилось испытывать что-то более противоречивое. Иоганн словно разделился надвое. Его глаза то загорались бешеным огнем, рвущимся наружу и охватывающим не только его тело, но и мое. Тогда он со звериными неистовством вжимал меня в кровать, рискуя задушить. Я ощущала себя безвольной куклой в его руках. Хрупкой, уязвимой, преданной куклой колдуна. Что-то особенное значили для меня эти слова…

Но уже в следующий миг глаза тухли, обретая родной зеленый цвет и выражение мальчишеского ужаса, какой я уже видела на пляже. Но страх быстро уступал место нежности и покорности. Неистовые бешеные прикосновения становились трепетными и ласковыми. Перекатываясь на спину, он отстранялся, изучал мое лицо, прикасался длинными пальцами к губам и шептал что-то едва различимое. Пока вновь не обращался монстром с огненными глазами, готовым разорвать глупую жертву.

Иоганн спал нервно, вскрикивая что-то то на французском, то на совсем не знакомом мне языке. Его худое, но хорошо сложенное тело на алых простынях казалось мертвецки бледным. Длинные волосы липли к испарине на лбу, а руки то и дело вздрагивали и взмывали вверх. Казалось, он молил кого-то о пощаде, потом кричал и пытался убежать. Но все тщетно. На какое-то время он замирал и превращался в свою собственную статую, а потом вновь становился одержимым.

Спать рядом даже на огромной кровати, когда на тебя то и дело закидывают ноги, а потом перекатываются с края на край, было совершенно невозможно. Стоило согласиться на предложение Иоганна оставить его на ковре, но самой спать на полу мне совершенно не хотелось. Я завернулась в первое, что попалось под руку — плащ моего парня, который теперь уж точно мог носить это звание, и вышла на балкон. Непроглядную тьму середины ночи подсвечивали только редкие горящие окна соседних отелей да вывески в ресторанах за рекой. Холодный морской воздух, совершенно особенный по ночам, освежал мысли, уносил тревогу и оставлял только сладостную негу прошедшей ночи. Манящий шепот волн по секрету рассказывал одинокой девушке свои сокровенные тайны, призывно облизывая пенным языком мокрую гальку.

Мне даже захотелось, чтобы Иоганн сейчас проснулся и разделил со мной это пьянящее чувство свободы. Нет, не потому что я наконец его полюбила, а потому что он был рядом, единственный, кто знал обо мне все, с кем я могла поделиться, кто не бросил меня умирать.

Но еще больше мне почему-то захотелось курить. Вряд ли я баловалась сигаретами в жизни до полета с крыши, но сейчас, кутаясь в черную кожу, которая совершенно не грела, и вдыхая ночную свежесть, мне жгуче захотелось добавить к этой картинке из плохого фильма еще и запах табака.

Иоганн называл меня ведьмой, может, мне стоит щелкнуть пальцами, и в моих руках материализуется целая пачка чего-то тонкого с ментолом и зажигалкой в придачу? Я щелкнула, и конечно ничего не произошло. Зато на пороге балкона появился растрепанный спросонья Иоганн.

Луна изредка показывалась из-за гонимых первыми летними ветрами туч и бросала отсветы на худое бледное тело с ярко очерченными мышцами плеч и пресса. Он застыл в дверном проеме, словно забыв до конца проснуться, и удивленно смотрел на меня.

— Слушай, а я когда-нибудь курила? — прервала я молчание.

— При мне точно нет, — задумался Иоганн, — может раньше когда.

— Эх, сейчас бы сигаретку! Я, случайно, не умею создавать предметы из воздуха?

— Нет, это невозможно, — улыбнулся Иоганн, по-прежнему разгоряченный под шлейфом зябкого морского бриза, и уселся в плетеное кресло напротив меня. — Но ты можешь разбудить соседа и попросить его сбегать. — Он кивнул на одиноко болтающиеся на сушилке соседнего балкона плавки. — Поверь, если ты заглянешь в глаза и прикажешь, он не сможет противиться. Хочешь попробовать?

— Пожалуй, нет. Мне жаль соседа, и я не хочу начинать курить. Ты почему проснулся? — перевела я разговор, не глядя Иоганна. Теперь я вдруг начала ощущать неловкость при виде его наготы.

— Не нащупал тебя и пошел искать. Решил, что далеко ты сбежать не должна была. И видишь, угадал — ты просто украла мою одежду и спряталась на балконе, — засмеялся он и добавил уже серьезнее: — И почему же не спишь ты?

— Ты ужасно ворочаешься и бормочешь всякую ерунду!

— Какую еще ерунду? — Иоганн напрягся, передернув плечами.

— Не знаю, я толком не понимаю ни французский, ни уж тем более тот второй странный язык. Ты всегда разговариваешь во сне? Извини, я не помню.

— Нет, — улыбнулся он, — только когда слишком много впечатлений. Пойдем, тебе нужен отдых, а я обещаю, что не буду больше брыкаться.

Он протянул кисть, на пальцах которой мутно переливалась россыпь камней в перстнях, и я со вздохом приняла руку, проследовав в кровать. Стоило голове коснуться подушки, как я погрузилась в мир снов. Последним ощущением стало мимолетное прикосновение теплой ладони Иоганна к моей щеке.