1 000 000 причин для счастья

Н. Ф. Козлова

«Наше величайшее счастье не зависит от условий жизни, в которые поставил нас случай, но это всегда является результатом доброй совести, хорошего здоровья, занятий и свободы во всех справедливых делах». Томас Джефферсон

Ариадна Леонтьева

Странная Элис

***

Я Алиса. Лежала в палате, где не было зеркала.

Мама боялась рассказов о Рыжем Безумце.

Опасаясь фантазии, психику мне исковеркала,

сдав докторам без суда, адвоката, презумпций.

Малолетняя дурочка, мне бы прикинуться вовремя

девочкой правильной в платьице сером и скучном.

Я здорова. Улыбка Чешира сливается с ковриком.

Спрячусь… И глажу кота за невидимым ушком.

***

Я Малыш. Золотым черпаком нахлебался ненужности.

Друга придумал. К ребятам во двор не пускал он.

«Не по статусу, сын. И не лги мне, квартира не душная.

Няня прикупит пропеллером битых бокалов».

Наркоманом дразнили и пальцем крутили насмешливо.

Карлсон молчал. Мы привыкли вдвоём, безо всяких…

Приземляясь на днях, замалинил вареньем столешницу.

Глупый летун… Отбирая, ворчал мне о благе.

***

Повзрослевшему Сванте соседка однажды понравилась.

Странная Элис. Студентка. Акцент иностранный.

Необычно тиха, одинока. Была ли красавицей?

«Кролик, — смеялась, — вина череды опозданий».

Поженились давно. Объясняют подросшему правнуку:

«Мальчик и вправду летал на огромном драконе,

а вот Нимбус-метлу зря хвалили, как самую плавную…

Позже расскажем о долларах, франках и кронах…»

Лиловы закат

Из наушников — музыка племени:

танец духа и воинский марш мне стучат.

Не понять, мир танцует ли, дремлет ли;

зыбким маревом воздух планеты измят.

Сандалеты к земле прикасаются

невесомо, неслышно, кошачьи легко:

африканской мелодии таинство

научило кружить, повернуть и — рывком…

Ангара, прикоснувшись ладонями,

остудила закат до лилового льда.

Охлаждённые звёзды не поняли,

что упали, ритмично добавив удар

по мембранам небесного купола.

Мне неважно, сколь правилен звук:

исцелённое сердце искупано

в перестуках сангбан* наяву.

Сангбан — средний афр. барабан.

Брошенный дом

Брошенный дом пропитался не-снами,

в которых ещё раздавались шаги.

Вместо улыбок — коты-валерьяна.

Живые и ладно, другого не ждал…

Ночью похрапывал шорохом ставен:

засовы давно унесли чужаки.

Полночь работала молотом рьяно,

из месяца выковав острый кинжал.

Топот ребяческих ног за верандой

фантомно касался пустых этажей,

эхо будил оживлённости в кухне —

кипело жаркое, пеклись пироги.

Дедушкин голос ворчал, что не рад он:

весь клёв испарился на третьем ерше.

Бабке казалось, чуток тугоухой,

что сетки с добычей совсем нелегки.

Хлопала штора с рисунком измятым

и солнечный свет из окошек мерцал.

Любящий дом заливался румянцем

от ласковых рук, протирающих пол.

Пахло до одури чаем из мяты,

растущей несорно в тени у крыльца…

Хлопьями пыль кувыркалась в пространстве.

К крыльцу грузовик покупателя полз.

Верка

Верка, девчонка приютская в сером пальто,

просит прохожих поджечь сигарету.

Рыжие кудри подвязаны в шишку-гнездо.

Голос прокурен «Альянсом» запретным.

Люди брезгливые, молча бредут по делам.

Лица привычно кривятся в укоре.

С Ромой-стритовщиком сигой* дымят пополам.

В школе директор, плюясь, тараторит.

Старшие классы и выпуск почти на носу,

слово «экзамен» впивается дрелью.

После попросишь, помочь никому недосуг.

Взрослая жизнь неприятием смелет.

Сладко мечтает освоить Его — контрабас.

Ночью листает каналы «YouTube» — а.

Снова с мензу́рой смещённой струна порвалась.

Глупо мечтать о несбыточном, глупо…

Память покажет, как пьяный отец приходил,

хрипло стеная о доле бездомных.

Клялся, что ныне он честный уборщик могил,

купит, накопит: «Ты, доча, запомни!».

Верка страдает, смычком заставляя звучать

струны больного давно инструмента.

В сердце трепещет о месте в оркестре мечта:

«Взять бы заём навсегда беспроцентный».

Вечером тёплым приют навестит меценат.

Звуки услышит за дверью музкласса.

«Вера, с талантом таким вы везде нарасхват?»

— Спросит её господин седовласый.

Щедрой рукой он оплатит заявку в «Орфей»,

школу из лучших, что есть по России.

Верка уедет из Киренска. В город южней.

Выучит разных Прото и Россини.

Шёпот преследовать будет, плевки за спиной:

«С улицы взял. Пожалел нищебродку».

Сплетни, наветы… Глумя́щимся всё прощено.

Некогда плакать. Путь к верху нечёткий.

Вере сегодня немного за двадцать. Лет пять.

Счастлива. Замужем. Место в оркестре.

Учит знакомых и встречных всегда повторять:

«Воля поднимет с земли до созвездий».

*Стритовщик — уличный музыкант (сленг).

*Сига — сигарета (сленг).

Морское

Однажды твой взгляд станет ищущим, как у меня.

К изорванным струнам души прикоснётся смычок

и волны скрипичного моря помогут понять:

ты здесь, ты вдыхаешь, ты любишь, в груди горячо.

Нам чаячьим криком напомнит, что значит «ты жив».

Протянешь ладонь — я боюсь забираться на трап,

по сколотым доскам до борта идти…

Поддержи…

В каюту? Останешься мёрзнуть со мной до утра?

Полжизни мечтала увидеть приморский рассвет.

Мне как-то сказали — он пахнет как тающий снег,

янтарными искрами, словно до солнца прогрет,

и синью прозрачного неба… Бывает ясней?

Однажды мы будем смотреть на далёкий причал.

Беспомощно щурясь в просоленном свете лучей,

Конец ознакомительного фрагмента.