Граница с Польшей. I часть

Оксана Колобова

«Я пил пиво и думал, что она бы не обрадовалась, узнав, что я вспоминал ее под музыку, которая не нравилась ей больше всего на свете. А может, дело было не в музыке, а во мне. Может, просто я ей не шибко нравился, а потому и все то, что приходилось мне по душе, ведь ее душа была далека от моей. Я ей не нравился, потому что был привычкой. Привычкой, неспособной дать нечто большее…»

© Оксана Колобова, 2024

ISBN 978-5-0064-2700-6 (т. 1)

ISBN 978-5-0064-2703-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

I Марка

Родители назвали жену Марией, но для меня она всегда была Маркой. Прозвище Марка мне нравилось больше, чем Мари или Маня — так ее звали подруги и кое-какие непонятные мне люди, которых она тоже называла друзьями. Я закрепил его за ее узкой и бледной фигурой еще в колледже, где мы вместе проучились все положенное время, но так ни разу и не заговорили друг с другом. Маркой я звал ее у себя в голове, смотря на нее исподтишка, пока она убирала красную помаду со своих зубов и уголков губ, смотрясь в крохотное зеркало на крайней парте последнего ряда. В то время она была влюблена в преподавателя по Русской Диалектологии. Плечистый Козаржевский Д. Ч. обладал густыми упрямыми бровями и шикарным носом с горбинкой. Его карие глаза были пронизывающие и всегда «выстреливали» в собеседника, как я называл это в те времена. Дэ. Че., или Денис Тщеславович, как я говорил о нем за глаза, к тому времени был уже сед. Я знал, что из их романа никогда ничего не выйдет и что это было даже опасно. Почему, я бы ответить точно не смог, и если бы на экзамене он «выстрелил» в меня глазами, а потом — этим вопросом, я бы встал и ушел, а потом не пришел бы на пересдачу. Сдается мне, Марка могла звать его Коржиком. А меня она не звала никак, и только потом, когда мы случайно стали встречаться и так же случайно впоследствии поженились, всегда коротко и бесхарактерно — Саша. В ее рту мое имя превращалось в кашу. Расстояние от С до Ш практически не улавливалось, как будто мое имя состояло только из двух этих нервных и беспокойных букв — таким я и был. За все время учебы мы с Маркой только единожды пересеклись взглядом — тогда, когда я случайно уронил под парту свою ручку и на секунду прикрыл его величавую голову своей — нежной и предрасположенной к самоанализу. Я этот день запомнил.

Она была еще одной маркой в моей коллекции марок. Я мог просто молча сидеть или что-то ей говорить — это было без разницы. В ответ на все то она неизбывно пялилась на меня своими глупыми глазами и улыбалась. Да, она была словно марка. С ней можно было делать все что угодно — приклеить себе на лоб или порвать к чертям, а может, и навечно прилепить к какому-нибудь конверту, отправив по Почте России. Тогда бы ее швыряло по городу еще несколько месяцев, а потом письмо где-нибудь да затерялось. Иногда я думал, что если бы оно так и было, на ней была бы нарисована какая-нибудь глупая и ни к чему не обязывающая картинка вроде слона на гимнастическом шаре или гигантской мухи, влипшей в жвачку. Если бы она была маркой, ее конверт точно не был бы хоть кому-нибудь нужен. В него бы положили газету или пустые рекламки, которые выбрасываются всеми тут же, стоит увидеть их краем глаза.

Но так же она была обычным человеком из костей и плоти. Наверное, кроме этого у нее за душой ничегошеньки не было. Когда друзья спрашивали меня о том, почему я в нее влюбился, я молча вставал и уходил. Я боялся этого вопроса. Ответа на него я так и не смог найти, где бы я не искал. Все наши друзья были ее друзьями. Она любила жить на полную катушку и вечно где-то таскаться, а может, и с кем-то. Одного человека ей всегда было мало. Но я это знал с самого начала. Она была маркой, которая постоянно выпадала из моего альбома, и мне приходилось нехотя искать ее по всему дому, пока не обнаружу ее в каком-нибудь неожиданном месте вроде холодильника, ящика с носками или туалетной полки для моего бритвенного станка и ее кремов. Это была внутренняя и ничем не подкрепленная необходимость — так, будто для счастья мне было достаточно ее глупого рта и таких же глаз, которые сидели в ее лице, как пуговки или ягодки. Мне было достаточно того, что она была приклеена к моему листу. Мне было достаточно ее пустого молчания, в котором не могло быть контекстов. Но любое хобби когда-нибудь начинает надоедать. В особенности — коллекционирование марок.

Марка работала в магазине обуви, а за пределами работы ничем не занималась и не интересовалась. Ей было весело жить. И может статься, она намеренно не впускала в свою голову ничего лишнего. Как говорила Марка, ее мысли всегда смотрят вперед. Я отвечал ей, что у нее никогда не было мыслей, и что они уж точно не могли посмотреть дальше своей переносицы. Будучи подростком, Марка смотрела фильмы про красивых девчонок и каталась на тачках со своими одноклассниками. И примерно в то же самое время я и начал писать свои книги. Мы были разными людьми. Я не знал как нас так занесло — меня к ней, а ее — ко мне. Но я знал только одно — это не могло произойти по нашей воле. Наверное, мы никогда не любили друг друга.

С этого, пожалуй, и можно начать.