Время собирать камни

Оксана Рум, 2023

Их брак давно стал простой формальностью. Когда-то безумно любящих друг друга людей теперь объединяет лишь общий дом и круг знакомых.Страсти давно миновали и они теперь как старые знакомые. Обещания и клятвы нарушены. И у каждого из них новые отношения. Каков же выход? Развод.Но случается трагедия и жизнь меняется в одночасье. Им придется многое пересмотреть в жизни и расставить приоритеты. И ответить на вопросы: какова цена прощения, и имеет ли срок годности любовь.

Глава 7

Татьяна слышала, как плакала мама. Она проснулась уже минут десять назад, но продолжала делать вид, что все еще спит, давая маме возможность успокоиться. Тогда та сможет делать вид, что вовсе и не плакала, болтать о всяких глупостях, мило улыбаясь. А Татьяна сможет сделать вид, что не замечает красных глаз матери. Тогда эта встреча пройдет довольно гладко. Мама спросит, как она сегодня себя чувствует. Что она ела. И не нужно ли что ей принести. Расскажет, как дела дома и какой-нибудь забавный случай с участием папы, на самом деле сильно приукрашенный и сдобренный выдуманными деталями. Но все это не имело значения. Главное мама сможет поехать домой, успокоенная улыбкой дочери, и ее бодрым настроением. Ей в обще казалась, что в последние дни она только и делает, что притворяется.

А в следующий раз зайдет Алевтина. Подругу было не так-то просто провести, но она хотя бы не плачет над ней, как над покойницей. И не причитает. Аля посидит с ней немного, иногда за весь визит подруги не произнесут ни слова. Татьяна терпеливо подождет, когда она поправит ей подушку и, укрывавшую Татьяну, простынь, и, поцеловав в щеку, уйдет. Татьяна знала, что как только Аля выйдет за дверь, то непременно заплачет. И в следующий ее приход, она встретит подругу вопросом «Опять плакала?», на что та пожмет плечами, не отрицая.

Зачастую, с Алевтиной приходил Константин. Тогда он пытался веселить ее своими грубоватыми шуточками и не стеснялся шутить даже над ее состоянием. В такие моменты, Татьяна действительно чувствовала себя лучше. И ее смех был почти натуральным.

Дмитрий приходил каждый день, подолгу оставаясь с ней. Это выматывало больше всего, потому что притворяться приходилось дольше. Но это не имело значение. Ей было хорошо от того, что он рядом. Хоть и трудно было иногда не застонать или не заплакать. Но она справлялась, за что могла смело собой гордиться. Ей нравилось, когда он сидел рядом, сжимая ее руку, и рассказывал, как провел день. Иногда, он звонил дочери, включая громкую связь, и тогда Татьяна могла слышать девочку, которая болтала без остановки, говоря о всяких девчачьих глупостях, таких важных в ее десять лет. Но самым главным в этих встречах были моменты, когда Дмитрий осторожно присаживался в изголовье, стараясь не сильно тревожить ее израненное тело, и обнимал за плечи. Он целовал ее скулы, гладил ее руки и обещал, что скоро заберет ее отсюда.

Это было ложью. Она не была идиоткой, чтобы не понимать, что она еще много времени проведет в больнице, но впитывала эту сладкую ложь. Дмитрий обещал ей, что все будет хорошо. Только она давно не верила обещаниям, но ей нравилось слушать Дмитрия. Татьяна видела, что мужчина переживает, и старалась быть сильной для него. Ей было невыносимо видеть, как день ото дня он становился более бледным, и его щетина выделялась особенно четко на бледной коже. И круги под глазами заставляли чувствовать себя виноватой. Татьяна знала, как он загружен на работе, и, тем не менее, продолжал приезжать к ней ежедневно. А она хоть и утверждала, что этого делать не стоит, и разумнее больше отдыхать, была рада, что Дмитрий ее не слушает.

А еще он каждый день говорил, что любит ее. Это было самым сложным. Не заплакать в такой момент. Татьяна знала, что Дмитрий говорит искренне. Он, в самом деле, любил ее. Но она так же знала, почему он так часто, и с таким убеждением говорит ей это сейчас. Чтобы лишний раз заверить ее, что, несмотря на ее состояние, его чувства неизменны. А потом он уходил, обещая вернуться завтра.

Татьяна была рада, когда этот сильный и нежный мужчина приходил. Но когда он выходил из палаты, Татьяна устало закрывала глаза, выдыхал\ почти с облегчением. Это относилось и к остальным посетителям. Которых было не мало. Приходили не только родственники, но и друзья. А так же ее навестили те, с кем она работала в издательстве. К счастью эти посещения были короткими.

И только оставаясь одна, она могла немного отдохнуть. Перестать делать вид, что у нее ничего не болит. И что она верит в лучшее. Признаться, Татьяна не понимала, как все вокруг могли успокаивать ее, заверяя, что надо верить в лучшее, и не терять надежды, когда факты, подтверждающие обратное были прямо перед ней. И изо дня в день, смотря на очевидное, она училась принимать эту реальность.

Она никогда не будет прежней. Никогда.

Даже если все срастется, как надо. Даже если ей сделают все операции, о которых так долго и так пространно расписывал врач, даже если она пройдет все мыслимое и не мыслимое лечение, она уже никогда не будет такой, как раньше. Ситуация была таковой, что даже при самом лучшем исходе, она не сможет жить полноценной жизнью. Она не сможет подолгу стоять и ходить, не сможет заниматься спортом, и никогда не избавится от хромоты. Но если результат всех усилий окажется не удачным, то единственное, что ей светит это инвалидное кресло.

Но даже осознание своей инвалидности было сейчас не самым изматывающим. Кошмарнее всего была боль. Она не оставляла ни на секунду. И даже когда Татьяна спала под действием лекарств, и тогда, когда ей кололи обезболивающее, она все равно ощущала боль. Иногда она была острой, как во время процедур и перевязок. Но хотя бы короткой. А вот тупая, ноющая, она преследовала ее днем и ночью. И с этим тоже предстояло смириться. Но пока это давалось с трудом.

Единственное, что утешало Татьяну, что пока прошло мало времени. Первые три дня, она была как в бреду, приходя в себя лишь на время. Следующие три дня ей потребовалось, на осознание всего что случилось, и всех последствий. И только последние пять дней она более или менее провела спокойно. Вот только, еще не хотелось бы кричать, от отчаяния.

Наконец, когда мама успокоилась, Татьяна могла «проснуться». Как она и предполагала, на нее смотрели покрасневшие глаза, но зато на лице Ольги Михайловны сияла улыбка. И пусть она была чересчур радостной, но мама больше не плакала. Татьяне ничего не оставалось, как улыбнуться в ответ, дабы поддержать мамин спектакль.

— Привет, мам.

— Моя девочка, — поцеловав дочь в лоб, женщина ласково провела по короткому ежику, который пришел на смену длинным светлым волосам Татьяны. — Ты хорошо себя чувствуешь?

Однозначный вопрос, требующий ожидаемого однозначного ответа.

— Хорошо, мам. Не волнуйся. Здесь обо мне хорошо заботятся. Как папа? — было просто необходимо перевести разговор на другую тему, потому что меньше всего она хотела говорить о своем самочувствии.

— Ты же знаешь. Работает. Я думала, на пенсии он будет больше отдыхать. Но студенты по-прежнему идут непрерывным потоком, с утра до вечера. Он приедет к тебе позже.

Татьяна заметила, что мама волнуется больше обычного. Ее явно что-то беспокоило. Ну, если не считать того, что ее дочь в больнице и возможно останется калекой.

— Мам, что-то случилось? — встревоженно спросила Татьяна, на какой-то момент даже забыв о боли, что снова терзала ноги.

Ольга Михайловна немного удивленно взглянула на дочь. Взяла за руку и погладила холодные пальцы.

— Милая моя. Я знаю, что ты, наверное, уже все решила. И ты давно уже взрослая и сама принимаешь решения. Но все-таки я хотела тебя попросить. Вернее, хочу, чтобы ты подумала.

— О чем, мам? Я уже начинаю волноваться!

— Нет! Не волнуйся. Просто мы с папой, слышали, как Дмитрий говорил Альбине, что после выписки заберет тебя к себе.

— Правда? Он так сказал?

— Да, — Подтвердила женщина, и взволнованно продолжила. — Дочка, ты не подумай, мне и папе, очень нравится Дмитрий. И если ты свяжешь с ним жизнь, мы будем только счастливы. Ты знаешь, что мы никогда не противились твоему выбору, и во всем тебя поддерживали. И сейчас не собираемся настаивать. Мы так любим тебя, доченька. Но мы с папой решили… Таня, мы считаем, что самым лучшим для тебя, будет переехать к нам. Я твоя мама и я хочу заботиться о тебе.

Ольга Михайловна не сдержалась и снова расплакалась, прижимая руку дочери к своей щеке и покрывала тыльную сторону ладони поцелуями. А Татьяна закусила губу, чтобы не разрыдаться самой. Только сейчас она поняла, как желала и в то же время страшилась того момента, когда ей надо будет покинуть эту палату. Она так хотела домой. Но никогда не признается, что думая о доме она представляла вовсе не квартиру родителей или Дмитрия. Слова мамы о том, что Дмитрий хочет забрать ее к себе, взволновали ее, но Татьяна пока не представляла, как это может быть. Ведь теперь она не сможет сама даже до ванной комнаты дойти, не говоря об остальном. И сколько всего предстояло, операции, физиотерапия, постоянные процедуры и прочее. И взвалить все это на Дмитрия, который и так был очень занят. И он должен еще уделять внимание дочери. И, хотя, на родителей все это взваливать тоже было жестоко, но Татьяна не могла подавить облегчения и радости, после слов мамы. Ольга Михайловна же истолковала молчание дочери по своему, и разволновалась еще больше.

— Милая, не расстраивайся. Мы не настаиваем. Если ты все же захочешь, то сможешь переехать к Дмитрию попозже. Когда тебе будет немного лучше. Я не хочу сказать, что он не сможет позаботиться о тебе. Напротив. Я уверена, что он все сделает, для того, чтобы тебе было хорошо. Но, прошу, позволь нам с папой…

— Мама…

— Нет, дочка. Не говори сейчас. Подумай, ладно? — уговаривала женщина. — Время еще есть. Просто подумай, хорошо?

— Хорошо, — Прошептала Татьяна, с трудом протолкнув ком в горле.

— Вот и ладно. Умница моя.

Пробыв еще немного, и поговорив о всяких незначительных глупостях, Ольга Михайловна ушла, пообещав скоро снова приехать. Татьяна закрыла глаза и тихонько застонала. Когда пришло время вводить лекарства, она вздохнула с облегчением, так как боль немного стихла, хоть и не исчезла совсем. Признаться, больше не хотелось бы на сегодня посетителей. Но Татьяна знала, что вечером, после работы, придет Дмитрий. Ладно, она потерпит. Во всяком случае, он приносил с собой чувство уверенности и защищенности. И было так приятно в его ласковых объятиях.

Но все же хорошо, что сегодня ни Константин, не Алевтина не работают. И не потому, что она не хотела видеть друзей. Просто она чувствовала себя виноватой за то, что из-за нее они вынуждены были то и дело прибегать в это отделение, отрываясь от собственных обязанностей.

Оставшись одна, Татьяна вновь оказалась наедине со своими мыслями. А они, с каждой минутой, становились более угнетающими. Она пыталась думать над предложением мамы, и не знала, как лучше поступить. И от того, что не может просто сделать, то, чего в действительности хотела, слезы закипали в глазах, и только неимоверными усилиями их удавалось сдержать.

Домой. Она ведь просто хотела домой. Почему теперь это стало таким недостижимым. И от этого становилось так больно, что эта боль была сильнее, чем физическая в поврежденных ногах. Это было так глупо, если учесть, что чуть более недели назад, она сама собиралась переехать.

А вслед за мыслями о доме, пришли мысли о том, думать о ком она себе запрещала. Но кого она хотела обмануть?! Она думала о нем постоянно. А еще сама не понимала, рада она, что он послушался и больше не приходит. Или злиться на него за это. Но и прийти позволить не могла. И так было достаточно того, что он видел в свой первый приход. Слишком хорошо Татьяна могла представить, что он увидел, когда вошел в палату интенсивной терапии.

Татьяна не знала, действительно ли это было, или это результат галлюцинаций под действием наркоза, но помнила, как посреди боли и ужаса, слышала, как он звал ее. А может этот хриплый, болезненный зов был просто воспоминанием, из прошлого. Но придя в себя, самым первым было то, что она вспомнила этот голос, и то, как он называл ее «Тата».

Татьяна зажмурилась. Теснота палаты давила, а тишина обостряла все чувства и делала мысли такими реальными. Она не должна думать об этом. Есть более важные проблемы, о которых стоит подумать. Она изо всех сил стала пытаться переключиться на что-то другое. Но получалось плохо. От всего этого у нее начала болеть голова. Железные оковы на ногах стали кандалами, которые до смерти хотелось сбросить, и бежать, бежать и бежать. Какое чудесное слово. И такое теперь недостижимое. Татьяна сжала в руках простынь, которая прикрывала ее от бедер до груди, и постаралась глубже дышать. Хорошо, что ребра больше не болели и позволяли ей эту малость.

Понимая, что сама не сможет справиться с паникой, Татьяна хотела уже позвать медсестру, когда дверь открылась. А потом все сделалось неважным. Потому что в палату вошел Вячеслав. В строгом деловом костюме и в белом халате, накинутом на плечи. Он вошел и плотно прикрыл за собой дверь. А потом, с каменным лицом, окинул ее взглядом с головы до ног.

* * *

Если бы в тот момент она смогла вдохнуть достаточно воздуха, то, наверное, закричала бы. Но она не смогла. Все ее тело застыло, кажется, даже внутренности заледенели под тяжелым взглядом Вячеслава. Она прекрасно знала, что он не упустил не одной детали. Ни единой. Ни ужасной железной конструкции, на ее ногах, которую уже видел в прошлый раз. Ни исколотых капельницами рук. Но самое ужасное, что он увидел не только это. В тот первый раз, когда он приходил к ней, она была только после операции. И ее голова была вся забинтована. Но сейчас…

Конец ознакомительного фрагмента.