Пластмассовые лица. Часть вторая

Олег Авгуров, 2021

Известный актёр Джон Вайер заключает контракт с крупной кинокомпанией «Дримс Пикчерз» на использование новейшей технологии «Эмоушен Диджитал». Суть её состоит в том, что в мышцы лица и в голосовые связки вживляются специальные нанороботы. С помощью вырабатываемых ими электрических импульсов можно управлять голосом, речью и мимикой актёра, тем самым улучшая качество игры. Джон, всю жизнь стремящийся к признанию и успеху, быстро получает желаемые результат. Но какие на самом деле преследует цели руководство компании? И почему некоторые актёры, работающие с ней, вдруг «съезжают с катушек»: кто-то умирает от передозировки наркотиками, кто-то оказывается в психушке, а кто-то заканчивает жизнь самоубийством…

Вспышка прошлого «Случай с Джонни»

Старина Харви с детства был влюблён в кино. Ещё будучи школьником он собрал дома огромнейшую фильмотеку. Он успевал достать и посмотреть все киноновинки. Любой в Реддинге знал, к кому нужно обращаться, если вдруг захотелось провести вечер за хорошим фильмом. Харви быстро смекнул, что это можно превратить в неплохой заработок, и вскоре открыл собственный небольшой кинопрокат. С этого момента его интерес к учёбе угас окончательно. Ему никогда не нравилось просиживать драгоценное время на уроках, а теперь он чувствовал себя словно запертым в клетке и при первой же возможности убегал в свой павильон, забитый видеокассетами. Именно там он чувствовал себя свободно. Он ничего не планировал, как это делают многие, не загадывал, что с ним будет завтра, — он делал то, что ему нравилось, вот и всё. После школы Харви пришлось отправиться в армию: дорога в колледж была закрыта. Да он и сам не стремился открывать её. Он верил, что уже нашёл своё дело и обязательно продолжит его, когда вернётся со службы, не подозревая, что его ожидают куда более серьёзные испытания.

Оказавшись в рядах морской пехоты, Харви в реальности увидел то, что не раз наблюдал на экране: настоящую войну со взрывами, стрельбой, криками, плачем и поломанными жизнями. Насмотревшись на боль и смерть, Харви прозрел: силой ничего не добиться — только искусство способно изменить мир к лучшему. По сути, кинотеатр в Реддинге построил он своими собственными руками сразу же после того, как пришёл с войны. В этом он видел свою миссию.

Сначала его идея казалась утопичной. Реддинг — слишком маленький городок, и здесь совсем невыгодно было строить кинотеатр. Но, как это часто бывает, когда появляется человек с огромным энтузиазмом, он заражает им всех вокруг. Через некоторое время все жители только и твердили, что у них скоро появится свой кинотеатр. Руководству городка ничего не оставалось, как присоединиться к идее Харви и помогать ему в постройке кинозала. Многие жители Реддинга также не остались безучастными.

И мечта Харви наконец осуществилась. Он смотрел на огромное полотно экрана, на котором персонажи по-настоящему оживали. Он был влюблён в эту магию и хотел быть её неотъемлемой частью.

Все считали его чудаком. Так оно и было на самом деле. Ведь он так до конца и не оправился после войны: посттравматический синдром периодически давал о себе знать, и тогда зал кинотеатра становился единственным убежищем. Из-за проблем с психикой он так и не смог завести семью. Долгое время жил с мамой, пока та не умерла. Так Харви остался совсем один.

В детстве в кинотеатр постоянно бегал Джон Вайер. Старина Харви, видя, что мальчик так влюблён в кино, разрешил ему ходить туда бесплатно. Харви и Джонни стали настоящими товарищами по интересам. Они часто общались, обменивались мнениями по поводу того или иного фильма или актёра.

Родители, конечно же, поначалу отнеслись к новому другу сына с недоверием, но потом, хорошенько узнав Харви, поняли, что он действительно в хорошем смысле болен миром кинематографа и что он не такой уж и чудак, каким его обычно представляют. Просто война сильно покромсала его душу. Всей этой злобе и жестокости, которыми напиталось его сознание, необходимо было лечение. Кино было для Харви своеобразной терапией.

Старина Харви буквально заразил мальчика чудесным миром, где возможно всё. Он стал его проводником в измерение световых грёз. И Джонни, конечно же, не мог ни заболеть идеей стать актёром и навсегда связать свою жизнь с кинематографом. Путь к большой мечте лежал через театральный кружок, который работал при школе. И юный Джонни непременно намеревался туда попасть. Он боялся рассказать родителям — Харви узнал об этом первым.

Харви поддержал товарища, но объяснил, что родители обязательно должны знать. Амелия одобрила новое увлечение сына, а вот отец отнёсся к нему крайне скептически. Томас, как человек труда, считал, что актёрское ремесло — это не самая достойная работа для мужчины.

Амелия и Харви, насколько могли, всё же убедили Томаса в том, что мальчик должен ходить в театральный кружок. Недовольно пробубнив что-то себе под нос, Томас в конечном итоге дал согласие. Старина Харви был искренне рад за Джонни и в дальнейшем не пропускал ни одного его спектакля. А вот отец при удобном случае вспоминал о пагубности увлечения сына, стоило тому в чём-нибудь провиниться, но Джон, стиснув зубы и не обращая внимания на постоянные упрёки родителя, запертого в предрассудках, продолжал своё дело.

***

И вот Джону исполнилось шестнадцать лет. Он уже вовсю готовился распрощаться со школой и отправиться в большое плаванье — в мир, полный возможностей. Реддинг Джону был уже явно тесен. В фантазиях он уже представлял себя на съемочных площадках Голливуда. Ну а пока предстояла очередная постановка в местном драмкружке.

На этот раз Джон готовился к ней крайне ответственно. И дело было даже не в том, что он скоро собирался покинуть родные края и напоследок хотел «блеснуть» талантами, — причины были несколько иные. Точнее причина была одна — Рик Портман. Всеми любимый Рики. Как же Джона коробило от этого имени.

Рик появился в Реддинге пару лет назад и сразу же записался в театральный кружок. На первом занятии он скромно сообщил, что уже занимался в драмкружке и немного знаком с азами актёрского ремесла, но пробы показали, что его игра на порядок выше, чем у большинства. Пол Гейтс — руководитель кружка — был просто в восторге. До этого Джон был главной звездой местного театра, но Рик быстро отвоёвывал у него эти позиции. Можно сказать, благодаря Рику театр обрёл новое дыхание, у него даже появились свои поклонники. Безусловно, это не могло не задевать Джона.

И вот новая постановка. Распределение ролей. На этот раз самая интересная роль достаётся новому любимчику мистера Гейтса — Рику. У Джона аж зубы заскрежетали. Но что делать? Иногда приходится мириться с тем, что тебя отодвинули на второй план. У Джона тоже была неплохая роль, но гораздо менее яркая.

Пол Гейтс сказал что-то вскользь о том, что если Рик не справится, то он подумает о ком-нибудь ещё, но было видно, что Рик не собирался никому отдавать эту роль — настолько яростно он вцепился в неё, и, справедливости ради надо отметить, справлялся он с ней на пять с плюсом. Непонятно, откуда было столько таланта в этом мальчишке? Джон и его персонаж явно блекли на его фоне, и догнать Рика было практически невозможно. Приходилось выслушивать, как Пол Гейтс нахваливает нового любимца. Масло капало в огонь, всё сильнее разжигая злобу. Стиснув зубы, Джон смотрел на Рика, мечтая, чтобы с ним что-нибудь случилось. Он знал, что ненавидеть плохо, что завидовать плохо, он много раз слышал об этом в церкви и от родителей, но ничего не мог с собой поделать. Рик Портман будто специально был послан в Реддинг, чтобы разрушить жизнь Джона и все его мечты.

В такие моменты начинаешь всерьёз задумываться о своём предназначении. Той ли дорогой ты пошёл? Сколько таких — мечтают о славе и успехе, мечтают стать певцами и артистами и не становятся! Чем ты лучше других? Почему у них не получилось, а у тебя должно? Может, ты так же, как и все остальные, возомнил себя тем, кем ты не являешься?

А есть действительно самородки — как Рик. Им не нужно учиться, им не нужно часами стоять у зеркала: у них всё получается само собой, будто они были созданы для этого. Их роль уже заранее определена, понятна, и им остаётся только пройти этот путь. Но что делать остальным? Чьи наклонности не столь очевидны? Как им поступать? Как им находить своё место, своё поприще, в котором им не будет равных? В этом смысле жизнь несправедлива: лишая одних всяких талантов, заставляя их годами трудиться в поте лица, других она награждает всем, и очень часто такие люди, купаясь в щедротах, данных от природы, прожигают их впустую.

А время неумолимо приближалось к премьере, и Джон прекрасно понимал, что долгожданное выступление не станет его праздником жизни. Чем успешнее был Рик, тем хуже и хуже получалось у Джона. Признаться, он уже и несильно ждал этой премьеры. Растущая тень Рика Портмана всё сильнее заслоняла его, и казалось, что скоро его совсем перестанут замечать на сцене.

***

— Привет, Джонни. Чего такой хмурый?

— А, привет, Мэри. Родители спрашивали о тебе.

Мэри заявилась в полпервого ночи. Она тихонько залезла через окно так, что никто в доме не слышал.

— Да? И что спрашивали?

— Где ты пропадаешь опять? И почему сегодня ты не ходила в церковь?

— Не пойму, какое их дело? Я уже достаточно взрослая. Почему они постоянно лезут в мою жизнь? Я же их не спрашиваю, куда они ходят и что делают. Почему, зачем — слишком много вопросов.

— Они же — родители. Они волнуются за тебя, за нас всех.

— Эх, Джонни, ты себе и представить не можешь, как я мечтаю о том, что мне исполнится восемнадцать, я закончу школу и наконец-то смогу делать, что захочу.

— И что же ты сделаешь?

— Не знаю, — пожала плечами Мэри, — что-нибудь придумаю. Так что там у тебя случилось? Опять поссорился с Кэтрин? — Мэри перевела тему разговора, а это значит, что у неё был план насчёт своего совершеннолетия, которым она пока ни с кем не хотела делиться.

— Да нет, — вздохнул Джон, — боюсь, это не самое страшное, что может произойти в моей жизни.

— Ммм, есть что-то пострашнее? Это интересно. Тогда колись, — Мэри по-дружески, легонько ударила Джона кулаком в плечо.

Джон не очень хотел рассказывать кому-то о своих проблемах, но, с другой стороны, Мэри была единственной, кто мог его понять и поддержать. И раз уж представилась такая возможность обсудить с ней происходящее — стоило этим воспользоваться.

— Да новая роль не идёт, — снова вздохнул Джон.

— Ах, да, как же я сразу не сообразила. У нашего Джонни две проблемы: девушка и драмкружок. Ты действительно веришь, что у тебя может что-то получиться с этим?

— С чем?

— Ну с этой твоей актёрской карьерой.

— Раньше думал. Сейчас уже не знаю. В этом то и проблема. У нас в школе появился этот Рик Портман.

— А да, знаю его. Симпатичный парень, — улыбнулась Мэри.

— Вот и ты туда же, — Джон отвернулся.

— Ну ладно тебе, братишка. Успокойся. Ты же знаешь, мне ух как не нравятся всякие там любимчики. Рассказывай дальше. Что не так с этим Риком?

— Он определённо талантливее меня, — решился наконец вслух произнести Джон. — И роль у него гораздо сложнее, и играет он гораздо лучше, а я… Я — просто бездарь! — лицо у Джона стало таким, будто он собирался заплакать.

— И ты не знаешь, что с этим делать.

— Не знаю, — вздохнул Джон.

— У нас в классе есть одна девчонка. Джессика. Знаешь её?

— Да, кажется, знаю.

— Помнишь, в прошлом году выступления чирлидеров?

— Нет, а что?

— Тогда ещё миссис Уолтерс, изрядно набравшись, въехала на полном ходу в машину мистера Кэригана. Всмятку обе, — Мэри изобразила руками столкновение и засмеялась.

— А да, это помню, — Джон тоже улыбнулся.

— А у нашей звезды Джесс вдруг перед самым выступлением оказался испорчен костюм, и, о, жалость, она не смогла выступить, — Мэри заискивающе посмотрела на Джона.

— Это ты? Да ладно! За что?

— Она как-то раз назвала меня неудачницей при всём классе. Высокомерная сука! — ответила Мэри. — Надо было её хоть раз проучить.

— И ты на такое решилась?

— А что в этом такого?

— Просто это как-то неправильно.

— Послушай меня, Джонни. Ты меня спросил, и вот что я думаю по этому поводу: в этом мире нет каких-то там особо удачливых людей, особо талантливых, особо любимых небесами. Всегда ситуацию можно взять в свои руки. Всегда можно распорядиться своей жизнью так, как хочется тебе. Она назвала меня неудачницей, но в итоге неудача настигла её, и это произошло не потому, что её ударила молния с неба. Понимаешь?

Джон ничего не ответил. Мэри, видя, что брат сомневается, продолжила:

— Вот представь, например, что с этим Риком что-нибудь случится и он какое-то время не сможет играть? И все твои проблемы решены. И тогда ты снова займёшь своё место.

— Это подло! — возмутился Джон. — Тем более, он ничего мне не сделал.

— А ты будешь ждать, пока что-то сделает? Снисходительно улыбнётся тебе с пьедестала? Тогда будет пора?

Джон снова промолчал. Мэри продолжила:

— Разве кто-то говорил, что есть какие-то правила?

— Да, говорили. В церкви об этом постоянно говорят.

— И что, ты сам лично видел, чтобы кого-нибудь настигла кара небесная? Да большинство лжецов и подлецов себя вполне прекрасно чувствуют, пока мы тут сидим и рассуждаем о морали. А эти заповеди… Их вообще невозможно все выполнить! Вот что я тебе скажу, Джонни, по мне так любые средства хороши, раз это тебе действительно нужно.

В этот вечер Джон долго не мог заснуть. Разные мысли бродили в его голове.

« Может быть, Мэри права? Я ни разу ни в чём не переступал черту…» — говорил себе он.

А как можно узнать, что такое боль от падения, не падая? И пусть тебя будут предупреждать тысячу раз, всё равно когда-нибудь ты попробуешь встать на шаткую поверхность и, только свалившись с неё, сможешь прочувствовать, что такое настоящая боль. А ведь можно и вовсе не упасть.

«Кто знает, что это сделала Мэри?» — продолжал он себя убеждать. «Не расскажи она мне, и я бы не знал. Ей всё сошло с рук». Слишком рафинированной показалась ему его жизнь. Без примесей, без изъянов. А рафинад не представляет никакого интереса — это просто белый кусочек, просто подсластитель. Его никогда нельзя будет полюбить обособленно, как самостоятельную единицу, он — лишь дополнение, лишь деталь. А детали не суждено оказаться в центре внимания.

«Возможно, в этом моя проблема. Не знаю… Разве нет другого способа? Может, мне просто не хватает таланта?! Тогда с этим уже ничего не поделать… Не знаю… А что же Рик Портман? Почему он? Благодаря чему? Что он такое пережил? Возможно, лишь упорный труд способен что-то изменить…А может быть, всё-таки…? Нет… Надо спать… И почему сюда, в Реддинг? Как было бы хорошо, если бы его вообще здесь не было…»

***

Репетиции продолжались. Чем меньше времени оставалось до премьеры, тем более нетерпимым к ошибкам и неточностям становился мистер Гейтс. Джон ощущал себя выжатой тряпкой, скрученной до такой степени, что уже и маленькую каплю выжать из неё не представлялось возможным. Это было слишком много для него, слишком сложно. Но его главный противник, Рик Портман, казалось, был совершенно невосприимчив к постоянно нарастающим требованиям. Джона это ужасно бесило, но сделать он, увы, ничего не мог. Уже восемь лет он стоит на сцене. Да, пусть это не профессиональная сцена и он не профессиональный актёр, но он всё же играет, и у его игры есть свои зрители. Столько времени и сил потрачено на это всё и, похоже, впустую?! Стоило ли оно того?!

Руки опускались. Впервые появилось желание всё бросить. Распрощаться с этим волшебным миром, который, казалось, уже принял его в свои обители. Раньше таких мыслей в голове Джона не возникало. Он всегда знал, чего хочет. Он всегда считал, что профессия актёра — это его призвание. Но сейчас подобные размышления буквально бомбардировали его сознание, разрывая на части, заставляя тонуть в сомнениях и страхах.

Эти сомнения и страхи ещё больше разрастались при каждом замечании мистера Гейтса, который, словно сорвавшись с цепи, сыпал их на Джона постоянно. Каждое замечание — болезненный укол, заставляющий вздрагивать и сжиматься. Джон чувствовал себя мальчиком для битья, на которого просто сваливали все неудачи.

«Во всём виноват этот Рик. Это он всё испортил», — одна мысль занозой стояла в мозгу. Внутри всё сильнее разгоралось желание отомстить ему любой ценой. Как знать, может быть, Джонни отчасти был прав? Видя, что один из подопечных демонстрирует совершенно другой уровень игры, Пол Гейтс и сам решил, что с такими возможностями покажет спектакль абсолютно иного уровня. Ему захотелось сделать нечто более значимое, более запоминающееся, вызвать настоящий восторг и изумление у публики. Ведь у него тоже были свои творческие амбиции.

Начав работать с Риком, он увидел, что мальчик хорошо откликается на все его требования, и дело сдвинулось с места. На фоне Рика Джон, безусловно, стал отставать. Пол видел, что происходит, но считал, что это временно: его любимчик Джонни обязательно справится, обязательно догонит Рика. Ведь он такой талантливый парень.

«Конкуренция — это даже неплохо. Надо не давать ему повода расслабляться», — думал мистер Гейтс. Он всячески поддевал Джона, иногда откровенно давил на него, требуя от него чего-то такого, «как у Рика». Постоянно звучало это «как у Рика». Как же это бесило, раздражало, злило Джона. Пожалуй, никто кроме него не ощущал такой обиды, ведь он всегда был любимчиком мистера Гейтса. А теперь этот Рик — словно кость в горле.

Первое время Джон действительно старался. Искренне старался как мог. В его глазах горел настрой перескочить эту планку. Но Пол Гейтс как будто совсем перестал обращать на него внимание, всё больше времени уделяя Рику Портману. Видно было, как безразличие ко всему происходящему селится в глазах Джона. Теперь каждое замечание Пола Гейтса в его сторону звучало как приговор.

«Ты бездарь! Ты ничтожество! Тебе не место на сцене! Не позорься!» — именно так Джон интерпретировал эти выпады.

К сожалению, так бывает, что кто-то оказывается талантливее, сильнее, умнее, выносливее, быстрее. И сколько бы ты ни прилагал усилий, вполне можешь и не догнать, и не успеть. Трудолюбие способно свернуть горы, и Джон это знал и верил в это. Он дни простаивал дома возле зеркала. Постоянно общался и советовался со стариной Харви, многократно проигрывая перед ним свою роль, пытаясь сделать её более живой, интересной, более заметной. Он просмотрел все возможные фильмы с похожими персонажами, которые также не без участия Харви попали к нему в руки. Он пытался копировать, заимствовать манеры, жесты, движения, эмоции, и, возможно, что-то и выходило из этого, но на фоне Рика он по-прежнему смотрелся слабо и неуверенно. Увы, но не всё можно перемолоть часами работы. Иногда просто не дорос, не созрел, не понял. Не готов. И именно сейчас эта ситуация, это поражение заставят тебя взглянуть по-новому на всё, что происходит. Но способен ли принять? Способен ли без страха взглянуть в пропасть и приготовиться к падению, а затем, оправившись и залечив раны, идти дальше?

Джон был не способен. Казалось, даже в зеркале он стеснялся собственного отражения, а на сцене и вовсе терялся. Зажат. Скован даже перед самим собой. Странный страх. Непонятна его природа. И сделать что-либо с ним, каким-то образом преодолеть эту преграду, очень часто не представляется возможным. Откуда это взялось? Почему сейчас? Авторитет Рика навис над ним как дамоклов меч. Эти сравнивающие взгляды окружающих — взгляды снисхождения. Что может быть хуже?

«Молодец, Рики. Умница, Рики. Блестяще, Рики. Сегодня ты просто в ударе, Рики», — продолжал восхищаться мистер Гейтс. А Джон всё ближе жался к краю сцены, стараясь и вовсе исчезнуть из поля зрения.

После очередного занятия драмкружка Пол Гейтс объявил, что начинаются генеральные репетиции, в течение которых они несколько раз прогонят весь спектакль «от и до», после чего будет премьера. Оставался месяц. Видно было, как Рик Портман радостно улыбнулся: он явно был морально готов к предстоящим событиям. А Джона это заявление совершенно не обрадовало — его даже слегка затрясло: Джон представил себе финал всей этой истории, где он получает самый сильный пинок от жизни.

Необходимо было срочно что-то предпринять. Джон почему-то подумал о Мэри и о её предложении. Он неожиданно для себя осознал, что в его голове давно зреет опасная мысль:

«Мэри права, Рик должен исчезнуть. Хотя бы на некоторое время. Иначе я не смогу…»

***

— Мэри, я тут подумал… — Джон сделал длинную паузу, не решаясь продолжать.

— Что такое, братец? Ну не томи — говори уже.

— Это насчёт Рика.

— О Бог ты мой! Опять?

— Да, я просто подумал… Ты… В общем, ты была права.

— Насчёт чего я была права?

— Иногда жизнь действительно нужно брать в свои руки. И мне нужен твой совет. Если бы он и в правду исчез? Как думаешь? Хотя бы месяц не видеть его на сцене. Всего лишь четыре недели!

— И даже если придётся замарать руки? — в глазах Мэри тут же вспыхнул дьявольский огонёк. — Не боишься кары небесной?

— Я не знаю… Не знаю, что мне делать. Я вообще не могу играть. Когда он на сцене рядом со мной, меня словно сковывает по рукам и ногам. Я двигаться не могу, говорить не могу. Понимаешь?

— Понимаю, Джонни. Конечно, я тебя понимаю. Я же твоя сестрёнка. Как думаешь, что может помешать ему выйти на сцену?

Джон пожал плечами.

— Ладно, не переживай ты так. Не боги горшки обжигают… Может, и руки марать не придётся…

***

За день до репетиции. Джон и Мэри встретились в школе.

— Привет, братец.

— Привет.

— Послушай, я по поводу твоего друга. Ну того, что мы с тобой обсуждали на днях. — Мэри перешла на шёпот. — Мои два приятеля могут помочь.

— Как? — спросил Джон.

— Не всё ли равно? Тебе нужна помощь или нет?

— Не знаю. Может, не стоит всё это затевать? — замялся Джон.

— Ты же сам просил! Я что, зря старалась? Что ты как девчонка?

— Я боюсь, — честно признался Джон.

— Послушай, братец, если ты просил моего совета, то я знаю одно: в этом мире добивается успеха лишь тот, кто знает, чего хочет, и уверенно идёт к своей цели. С таким подходом тебе ничего не светит.

— Ну ладно, — неуверенно сказал Джон.

— Что? — переспросила Мэри.

— Ладно, давай, — повторил он чуть громче.

— Вот видишь, как я и говорила, даже руки марать не придётся. Однако придётся выложить пятьдесят баксов, братец.

Джон залез в свой школьный шкафчик. Как раз там у него была заначка, где он хранил деньги. Он вынул оттуда пятьдесят долларов и отдал их Мэри. Она ничего не ответила: просто взяла деньги, довольно посмотрела на брата и исчезла.

***

Через несколько дней на первую генеральную репетицию явились все, кроме одного человека, — Рика Портмана. Звезда постановки, почему-то впервые не пришёл вовремя. Сначала все подумали, что Рик просто опаздывает. Начали репетировать сцены без его участия, периодически посматривая на часы. Через час стало ясно, что Рик не появится, и Пол Гейтс, объявив перерыв, направился в свой кабинет к телефону. Через четверть часа он вернулся с плохими новостями и хмурым выражением лица.

— Минуточку внимания! Сейчас мне сообщили родители Рика, что он находится в больнице. У него сломан нос и одно ребро. Так, ребята, сегодня репетиция отменяется. Переносим на послезавтра на это же время. Всё, до встречи.

— А что с ним случилось? — спросил кто-то из учеников.

— На него напали какие-то хулиганы, — сказал мистер Гейтс из-за спины, уже направляясь к выходу.

У Джона от волнения бешено застучало сердце. Ведь в этом зале только для него случившееся с Риком не было новостью…

***

Позже выяснились некоторые подробности происшествия, которые множеством сплетен разлетелись по школе: «Их было двое. Хулиганы были в чёрных масках. Лиц он не видел и опознать никого не сможет. Хулиганы требовали денег. Не дожидаясь, когда Рик вытрясет из карманов всю мелочь, они ударили его. Всё произошло очень быстро и неожиданно. Рик не успел опомниться, как оказался в больнице. Хулиганы украли часы и золотой нагрудный крестик».

Следующая репетиция состоялась по расписанию, как и обещал мистер Гейтс. Перед началом репетиции руководитель драмкружка, как всегда, собрал всех и сообщил несколько новостей.

— Так, ребята, отвлекитесь на минуточку. Майк, обрати на меня внимание, пожалуйста. Рози, ты тоже. Вчера я разговаривал с нашим директором, и у меня плохие для нас всех новости. Несмотря на то что Рик лежит в больнице, мы не можем отменить постановку, — в конце фразы он заметно повысил голос, чтобы все его чётко услышали. — Дело в том, что в этот раз мы решили организовать масштабное мероприятие, так сказать, продемонстрировать наши достижения, поэтому были приглашены люди из департамента образования, а также несколько не самых известных, но профессиональных режиссёров из Лос-Анджелеса. Мы держали всё это от вас в секрете, так как не хотели лишний раз волновать, но теперь, учитывая обстоятельства… В общем, событие запланировано крупное, наверху люди слишком занятые — отменить уже нельзя. Остаётся… Что нам остаётся? — спросил сам у себя мистер Гейтс. — Остаётся каким-то образом выкручиваться из сложившейся ситуации. Жаль, конечно, что с нами не будет Рика, но, дай Бог, это не последняя постановка. Итак, предлагаю на роль Рика Портмана назначить Джона Вайера, а ты, Курт, будешь играть роль Джона. Джон, ты помнишь текст Рика?

Джона словно оглушило. Он слушал, но не слышал, смотрел, но не видел. Непонятно было, как он вообще стоит на ногах. Для кого-то это были плохие новости, но для него… Для него это был настоящий подарок судьбы: спектакль вовсе будет сыгран без Рика Портмана, а у него, у Джонни, — теперь лучшая роль.

— Джон? — вдруг снова услышал Джон голос мистера Гейтса, как будто его пытались разбудить.

— А? Да, — ответил он, не приходя в себя.

— Ты помнишь текст Рика? — повторил свой вопрос Пол Гейтс.

Джон утвердительно кивнул головой.

— Хорошо. Готовься, — ответил мистер Гейтс. И Джону даже показалось, что в голосе Пола Гейтса наконец-то снова появились те самые знакомые тёплые нотки по отношению к своему лучшему ученику.

— Ладно, ребята, всё! За работу! У нас мало времени, — прикрикнул мистер Гейтс, хлопая в ладоши, и репетиция закипела.

***

Конечно, Джон не дотягивал до Рика Портмана. Это стало ясно сразу после первых проб. Он и сам это видел и знал. Но большинство ребят из драмкружка тоже не смогли бы сыграть так хорошо, как это делал Рик, поэтому и заменить его было, собственно, некем. Даже несмотря на отсутствие главного конкурента, Джон по-прежнему продолжал оставаться в его тени.

Однако, немного освоившись в новой роли, смущение Джона постепенно начало сходить на нет. Отсутствие Рика явно пошло ему на пользу. Теперь не так был виден контраст. Постепенно и к более слабой игре Джона все привыкли и стали воспринимать её гораздо лучше. В какой-то момент Джону даже показалось, что он наконец-то почувствовал роль. Он даже стал получать некий отклик от окружающих, и сам мистер Гейтс отметил некоторые улучшения.

Но в один прекрасный день на репетицию явился главный страх Джона: Рик Портман снова был здесь. Рик не мог играть из-за травм, но ему очень хотелось «хотя бы просто поприсутствовать». Фигура Рика в зрительском зале — и Джона сразу отбросило на прежние позиции. Под его пристальным взором Джон опять начал теряться и гаснуть. Контакт с немногочисленной публикой, состоящей из режиссёра и остальных участников спектакля, которые, так или иначе, были невольными зрителями, практически исчез. Новая роль Джона снова стала для него чужой.

Пол Гейтс не мог этого не заметить, но ведь и запретить Рику посещать репетиции он тоже не мог. К тому же Рик обязательно будет на премьере, и совершенно неясно, как это скажется на игре Джона. Решение было из разряда нестандартных, и пришло оно спонтанно прямо во время работы над постановкой. У Джона очень сильно хромал один отрывок монолога. Он и раньше получался не слишком хорошо, но в присутствии Рика, который это место отыгрывал особенно выразительно и эмоционально, Джон просто превращался в загнанного кролика с поджатыми ушами.

И в этот момент мистер Гейтс абсолютно случайно предложил:

— Так, Рики, чего сидишь без дела? Иди, помоги Джону, видишь, у него не получается.

И Рик, и Джон застыли в изумлении, не зная, как на это реагировать. Между ними никогда не было прямого противостояния: они никогда не выясняли отношений, никогда не дрались, не говорили друг другу гадостей и даже не спорили. Но это был тот случай, когда в воздухе между двумя людьми, при сближении на определённое расстояние, повисает сильно ощутимая неприязнь. Дискомфорт в теле вызывает острое желание увеличить дистанцию. Общение между такими людьми, даже если они находятся в одном коллективе, всегда сведено к минимуму: на уровне «привет-пока». Наверное, поэтому Рик продолжал сидеть на своём месте, делая вид, что ослышался.

— Майк, а вот в этом месте надо усилить, как будто в грудь кулаком. Понимаешь? — продолжал руководить процессом мистер Гейтс, затем, как бы между делом, он снова обратился к Рику:

— Ну, чего сидим? Давай, Рик, помоги Джонни.

Тут запротестовал Джон:

— Мистер Гейтс, может, я сам как-нибудь справлюсь? Тем более, Рик только из больницы вышел.

— Послушай, Джонни, эта сцена очень важна. А этот монолог один из ключевых: благодаря ему мы понимаем внутреннее содержание героя. Но в моём понимании, когда человек говорит о том, что у него внутри, о том, что у него действительно болит, он делает это несколько иначе. Совсем иначе. Рик делал это хорошо, поэтому, пожалуйста, не кривляйся, а репетируй. Я не могу работать только с тобой. Тут вон ещё и Майк, и Тиффани, и остальные, — отрезал Пол Гейтс.

Пришлось Джону послушно опустить голову и согласиться.

***

Джон и его главный враг стоят рядом. У Рика заклеен нос широким пластырем и синие подтёки под глазами. Из-под рубашки виднеется забинтованная грудная клетка. Он оказался в больнице по вине Джона, хоть и не знает об этом, а тот уже успел занять его место. Смотрят друг на друга, как два туземца, которые впервые увидели, как взлетает самолёт. Кажется, они никогда не были на таком близком расстоянии, а сейчас им предстоит работать вместе.

— Можно мне текст? — попросил Рик.

— Держи, — протянул Джон стопку листов.

Максимальная учтивость и приветливость в голосах обоих — ни малейшего намёка на антипатию. Поначалу Джон сильно сопротивлялся наставлениям Рика. То, что Рика сделали его наставником, ещё сильнее задевало.

«Кто он такой вообще, чтобы давать мне советы? Не хочу его слушать. И не буду», — думал он, пока Рик пояснял некоторые реплики. Джон делал всё наперекор. Если Рик советовал говорить спокойнее и мягче — Джон повышал тон; и, наоборот, он был твёрд как камень, когда Рик настаивал на мягкости интонаций. Но Рик, надо сказать, обладал завидным терпением.

— Ты опять ничего не понял, Джон, — говорил он и начинал объяснять заново. Он делал это настолько деликатно, что это не могло не подкупать.

«Ну нет, со мной этот номер не пройдёт. Не поддавайся, Джонни. Гни свою линию. Не нужен он мне. Сам справлюсь. Без него», — кричало вовсю самолюбие Джона.

Рик тоже был не доволен, что ему приходится объяснять Джону роль:

«Сейчас я объясню, что делать. Научу его, и потом этот бездарь будет блистать на сцене вместо меня? Несправедливо. Я должен был её сыграть. Не понимаю, почему его до сих пор считали лучшим? Он же вообще ни черта не хочет понимать».

Внешне мысли Рика никак не проявлялись: он был учтив и любезен, наклеив на рот улыбку дружелюбия.

Постепенно ребята всё больше втягивались в процесс работы. Джон продолжал держать оборону, но некоторые снаряды всё же долетали до укрытия: приходилось принимать помощь своего недруга и конкурента. Он чувствовал, что что-то меняется и, похоже, в лучшую сторону, и помощь Рика была не такой уж бесполезной, но продолжал убеждать себя в обратном.

До Рика постепенно дошло, почему Джон не делает всё, что он просит. Но даже тех маленьких улучшений было достаточно, чтобы увидеть потенциал Джона, и там действительно было, что показать. Отношение к Джону немного изменилось. Впервые за всё время, которое Рик занимался в этом драмкружке, он увидел в Джоне талант. Если с ним работать и уделять ему должное внимание, Джон способен очень на многое.

Ещё около часа до конца репетиции они работали вместе. К своему удивлению, им даже удалось перекинуться парой дружеских фраз между собой. Первоначальная напряжённость стала более проницаемой. В конце эта проницаемость даже позволила им пожать друг другу руки, что прежде было невозможно. Естественно, они пытались скрыть ту незначительную перемену, что произошла за эти два с половиной часа, но некоторые её признаки всё же всплывали на поверхность.

Вернувшись домой, Джон ещё более остро ощутил стыд от содеянного. До этой репетиции его иногда беспокоили муки совести, но они были где-то далеко, словно размытый фон, а фокус — на своей цели. И было неважно то, что находится позади. Словно лёгкое покалывание в ладонях, которое вот-вот пройдёт. Сейчас же мысль о том, что они с Мэри сделали, не давала ему покоя. То, о чём Джон не знал, то, о чём мог только догадываться, легко дорисовывало воображение. Перед мысленным взором представали картины избиения Рика Портмана. Два крепких парня в масках топчут ногами беззащитного паренька, который ни в чём не виноват.

Ещё пару раз в течение следующего месяца ребята практиковали подобное сотрудничество. Каждый выносил из него что-то своё. В точности как Рик, Джон играть не мог. Да это было и не нужно. Но совместными усилиями путь Джон всё-таки нашёл путь к герою. Теперь это был совершенно другой персонаж. Возможно, он казался немного слабее, но раскрывался какими-то абсолютно иными качествами и чертами, и во многом это происходило именно благодаря Джону и его манере исполнения. После репетиций Джона буквально разрывало на части. Рик был по-настоящему хорошем парнем. И, видит Бог, если бы не изначальные обстоятельства, то они вполне могли бы стать друзьями. Совесть, словно рвота, подступала комом к горлу, пытаясь вырваться наружу и показать, что спрятано внутри. Пару раз он приходил домой и просто плакал. Да, он жалел о содеянном, но что ему было делать? Время, увы, не повернуть вспять. Было слишком поздно.

***

Настал час премьеры. Джон уже давно подготовился к выходу. Пару раз он посмотрел из-за кулис в зрительский зал. Он так часто делал перед выступлениями. Обычно легче не становилось — это был просто своеобразный ритуал. От нервного напряжения заметно потряхивало. Но что-то снова и снова толкало Джона выглядывать из-за занавеса. На этот раз всё иначе: зал просто забит людьми. Зрители стоят в проходах, толпятся возле входных дверей. Родители Джона тоже здесь. В третьем ряду справа все вместе: мать, отец, братья и сёстры. Отец держит наготове видеокамеру. Даже Мэри пришла.

«Ещё и режиссёры здесь. По-моему, в первом ряду сидят. Тот, ближе к центру, точно режиссёр».

Вокруг суетятся другие участники спектакля. Вдруг, откуда не возьмись, появился Рик.

— Что, страшно? — спросил он.

Джон аж вздрогнул от неожиданности.

— Да. А ты чего здесь? — с задержкой ответил он.

— Да так. Хочу прикоснуться к этой атмосфере. Здесь, за кулисами, сейчас происходит самое интересное. Даже воздух другой. Чувствуешь? Все бегают, что-то делают, кто-то последний раз прогоняет свои роли. Этот мандраж перед выходом на сцену. Вроде бы, не самое приятное ощущение, но я, если честно, соскучился по нему. Эх, если бы не мои переломы… Завидую тебе… По-белому! Ты не подумай, — Рик по-дружески похлопал Джона по плечу.

— Да уж, — усмехнулся Джон.

Рик напоследок добавил:

— Да и… Ты извини, что сначала сомневался в тебе. Я знаю, что ты сможешь. Так что, давай там… Смелее… Верь в себя, и всё получится как надо!

— Спасибо тебе, — скупо ответил Джон, а про себя подумал:

«Ещё и поддержать меня решил».

— Ну, бывай, — и Рик исчез. Сегодня ему было не суждено оказаться среди актёров — его место было среди зрителей. И вина лежит на том, кого он только что по-дружески похлопал по плечу.

Эта мысль, словно укол в живот, заставила сжаться и вновь спрятаться от самого себя. Внешне — маска спокойствия, благодарности и понимания, внутри — мясорубка перекручивает внутренности на фарш. Джон снова пошёл посмотреть на зрительский зал, пряча от людей виноватый взгляд.

Как же искренне Джон сожалел о случившемся. Рик Портман — действительно молодец, и именно он должен блистать на сцене, а не Джон Вайер, который пошёл на обман, чтобы любой ценой стать первым. Но машина, увы, запущена — и назад дороги уже нет. Правила игры прописаны — и лишь два варианта: принять их и остаться победителем, либо уйти с позором. Тем более если откроется правда — пострадает ещё один человек: его сестра Мэри.

Джону уже было всё равно, что происходит в зале и о чём говорит мистер Гейтс со сцены, его буквально вывернуло наизнанку, превратив всё тело в оголённый нерв. Слёзы сами собой катились по щекам. Впервые в жизни он переступил черту, и никто не осудил его за это. Кроме него самого. Как же порой бывает больно осознавать, что ты — мерзавец, что самые низкие желания победили в тебе и теперь ты готов на всё ради их удовлетворения.

Великая мудрость гласит: счастье — в неведении. Если бы не было этих репетиций, то совесть, возможно, удалось бы утопить морем оправданий и Джон был бы почти счастлив. Теперь всё иначе, теперь — привкус едкой горечи во рту. Но нужно продолжать шоу. Ведь если ты — актёр, то твоя жизнь — сцена, и всё ради неё.

***

Свет в зале погас. Зрители исчезли в темноте. Разъезжающиеся шторки занавеса — как открывающиеся врата в другой мир — мир волшебства. Было видно, как все участники драмкружка, отдавшие столько времени и сил этой постановке, в час премьеры превратились в натянутые струны, которые звенели от любого волнения зрителя. Энергетика была просто сумасшедшей. Любой острый момент отражался множеством откликов в зале. Публика была не просто сторонним наблюдателем, но участником этого поистине магического действа.

Атмосфера пылала напряжением. Внутренний надрыв, который делил на части множеством противоречий, роль, проговоренная тысячу раз, — всё это удивительным образом действовало на Джона. Почти пьянило. Странное отвержение всего происходящего. Ему вдруг стало безразлично, что происходит — словно сон, который вот-вот закончится, и всё встанет на свои места. Его бросало из стороны в сторону, из крайности в крайность. То он полностью контролировал ситуацию, то вдруг взрывался и отпускал её. Отпускал себя! Его нутро кричало: «Посмотрите на меня! Думали я хороший?! Нет, я совсем не тот, про кого вы думали. Я совсем другой. И могу быть ещё хуже, если нужно. Вы же этого хотите? Этого ждёте от меня?! Получайте. Получайте! И вот ещё вам. И ещё… А как вам это?»

В эти мгновения он очищался. Опустошал себя. Обнулял своё внутреннее содержание. Он не мог рассказать им правду — он мог только изобразить её. Эмоции текли из него, словно передержанная брага. Хотя бы так — выплеснуть всё, что так долго копилось внутри.

И это ничуть не портило того, что происходило, — наоборот, ещё сильнее обогащало. Когда актёр к игре добавляет себя настоящего — это совсем другая энергетика. И публика чувствовала то, что источал этот юный парнишка со сцены прямо на них.

Это был действительно вечер триумфа… — триумфа Джона Вайера. По крайней мере, так ему показалось. Непрекращающиеся овации. Крики «браво». Радостные лица родителей, одобрительный взгляд Мэри, восхищение в глазах любимой девушки. Еле различимые сквозь шум реплики мистера Гейтса о том, что только Джон мог так хорошо сыграть этого героя. Как же это поднимало дух Джона. И все его сомнения, страхи, все противоречия растворились в них. Все мысли о том, что хорошо, что плохо и как надо было бы, отошли на задний план. Есть только он и его призвание. И сейчас он чувствует себя по-настоящему счастливым.

Вдруг неожиданная встреча взглядами — с Риком Портманом, на лице которого ещё остались побои. Он одобрительно улыбается. Он искренне рад за Джона. А Джон не может. Не может долго смотреть в глаза тому, кого таким жёстким образом устранил со своего пути. Он быстро переводит взгляд, понимая, что если продолжит смотреть в это лицо, то весь его карточный домик под названием «счастье» рассыплется от ветра мук совести. Что-то потревоженное шевелится в низу живота — что-то, что нельзя беспокоить ни в коем случае. Необходимо навсегда отвернуться. Забыть. Стереть из памяти, как будто ничего и не было… В то время как остальных продолжали поздравлять с удачной премьерой, обнимали родные и близкие, хвалили друзья, Джон Вайер в свой вечер триумфа стоял за зданием школы и смотрел на собственную рвоту. Иного выхода его состояние не нашло. Чувства были самые противоречивые. С одной стороны Мэри оказалась права: вместо Рика Портмана Джон Вайер стоит на сцене и находится в центре внимания. С другой — плата, которая чёрным пятном растеклась по белой простыне его победы…