Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1916 год. Сверхнапряжение

Олег Айрапетов, 2015

Фундаментальный труд российского историка О. Р. Айрапетова об участии Российской империи в Первой мировой войне является попыткой объединить анализ внешней, военной, внутренней и экономической политики Российской империи в 1914–1917 годов (до Февральской революции 1917 г.) с учетом предвоенного периода, особенности которого предопределили развитие и формы внешне- и внутриполитических конфликтов в погибшей в 1917 году стране. Третий том "1916. Сверхнапряжение" посвящен наиболее значимым и острым проблемам описываемого периода. В книге рассматривается политическая жизнь страны, отмечаются причины и предпосылки событий 1917 года.

Реальные и вымышленные успехи в снабжении фронта

После воины люди в эмиграции, патронировавшие «отечественному производителю», начали создавать легенду об особой ответственности военных за уступчивость промышленникам. Скандалы, которыми зачастую сопровождалось получение сверхприбыли, были немалым вкладом в пропаганду социалистов. «Справедливость требует признать, — отмечал Карел Крамарж, — что агитация среди рабочих была очень облегчена баснословными, как выражались, военными барышами. В этом отношении военная администрация и военная промышленность повсеместно повинны в тяжелых грехах. Довоенная бережливость финансового ведомства встречала презрение. Деньгами швырялись. Военные, по незнакомству с делом, а иногда и по другим, менее извинительным, причинам, назначали цены, которые промышленникам до войны и не снились. Чем более настоятельна была потребность, тем более высокую цену они давали, думая таким путем обеспечить поставку товаров»¹.

Основным источником информации для Крамаржа, проведшего большую часть военных лет в австрийской тюрьме, был П. Н. Милюков и близкие ему люди. На деле все обстояло несколько по-другому. Военные заказы действительно становились лакомым средством извлечения высоких доходов для частной промышленности. Значительная часть населения страны, особенно городского, не бедствовала. Свидетельством тому можно считать постоянный рост вкладов в сберегательные кассы. Уже за первый год войны он составил 1,75 млрд руб. С 1 августа 1915 по 1 февраля 1916 г. вклады выросли еще на 1,8 млрд руб., в целом же с 1 августа 1914 по 1 февраля 1916 г. они выросли более чем на 3,5 млрд руб., то есть их среднемесячный военный прирост составил около 185 млн руб. Расходы бюджета на войну были неслыханно высоки. По исчислению министра финансов, только за первую половину 1914 г. года они достигли 1,657 млрд руб., за 1915 год — уже 8,931 млрд руб., а на 1 января 1916 года — до 10,588 млрд руб. Если в начале войны каждый день военных действий обходился России в 8 млн руб., то в конце 1915 года ежедневные военные расходы достигли 31 млн руб.²

Уже в сентябре — октябре 1914 г. шестнадцать крупных заводов России получили первые заказы на 7,7 млн трехдюймовых снарядов на сумму 89 млн руб. Условия контрактов были очень выгодными — заводы получили свыше 12 млн руб. бесплатной дотации на оборудование предприятий, 65 % стоимости заказа выплачивалось авансом³. Самый мощный завод империи — Путиловский — получил станки из Англии и Германии для производства 3-дюймовых шрапнелей примерно за месяц до начала войны. Шрапнельные мастерские были готовы на четвертый месяц войны, и основные силы завода были брошены на ее производство. О его масштабах можно судить по следующим цифрам: в первый год производства шрапнелей было произведено на 25 млн руб., а орудий и лафетов — только на 23 млн руб.⁴

Русский шрапнельный снаряд, весьма эффективный в условиях мобильной войны, при применении против открытых целей на расстоянии в 2 и менее км был абсолютно бессилен против самых незначительных укрытий (из-за слабого вышибного заряда — всего 85 г пороха) и земляных насыпей — на расстоянии 4 км от его пуль успешно укрывала даже насыпь в 60–70 см⁵. Ясно, что в условиях окопной войны армия нуждалась в другого рода снарядах, но частная промышленность не была заинтересована в других заказах. Маниковский вспоминал: «.. именно 3-дюймовая шрапнель и была тем первым лакомым куском, на который оскалились зубы всех шакалов, для которых, кроме легкой наживы, нет на земле ничего святого и у которых, к великому несчастию для России, оказывалось подчас немало сильных покровителей.»⁶ Эти люди, зачастую не столь компетентные в технических вопросах, обладали одним преимуществом — уверенностью в собственной правоте. «Русским промышленникам были поставлены неприемлемые условия», — утверждал Милюков, убежденный в недееспособности правительства и его представителей⁷.

На Маниковского, препятствовавшего грабительскому диктату общественных организаций, посыпались жалобы в Ставку, даже император в разговоре с ним посоветовал «не раздражать общественное мнение»⁸. Трехдюймовая шрапнель оценивалась казенными предприятиями в 9 руб. 83 коп., а частными — в 15 руб. 32 коп., гранаты того же калибра соответственно в 9 руб. и 12 руб.13 коп. за штуку, снаряды к шестидюймовым гаубицам в 42 и 70 руб. за штуку. При этом Совет съездов металлообрабатывающей промышленности в своих резолюциях 26 июня и 13 сентября 1916 г. категорически протестовал против расширения государственного сектора экономики как неэффективного. Ссылки на европейский опыт, естественно, не принимались, а жаль. В Англии, например, в начале войны был только один арсенал в Вулвиче, на котором изготавливалось все вплоть до обмундирования. Кроме того, существовал полувоенный завод в Энфилде и завод взрывчатых веществ в Вельтам-Абби. Этим, собственно, и ограничивалась военная промышленность Великобритании до 1914 г.⁹ В короткое время министерством боеприпасов там было построено еще восемнадцать арсеналов, и, кроме того, в это ведомство было передано еще тридцать два «национальных» завода, производивших снаряды¹⁰.

С приходом А. А. Поливанова в Военное министерство кредиты, отпускаемые ВПК, постоянно росли. На 15 (28) сентября 1915 г. комитетам было отпущено 7 500 тыс. руб. (из них авансом — 1 554 362,02 руб.), на 1 (14) октября 1915 г. — 8 500 тыс. руб. (из них авансом — уже 4 647 820,75 руб.), на 1 (14) ноября 1915 г. — 12 619 457,25 руб. (из них авансом — 9 251 054,96 руб.). Как видно, резко и совершенно непропорционально росли и авансы. В результате к началу декабря 1915 г. из выделенных ВПК 15 954 457,25 руб. авансом было выплачено 12 932 346,81 руб., то есть свыше 81 %. При этом львиная доля этих средств распределялись ЦВПК, на балансе которого на 1 (14) ноября находилось 13 818 001,13 руб.¹¹ Столь льготное положение военно-промышленных комитетов тем более удивительно, что уже летом 1915 г., то есть всего через несколько месяцев после своего образования, они уже явно продемонстрировали свою неспособность справиться с решением задач снабжения фронта. 8 (21) августа министр торговли и промышленности князь В. Н. Шаховской препроводил на имя Поливанова доклад представителей военно-технической комиссии о результатах проведенного ею осмотра фабрик и заводов Московского района, работавших на военные заказы.

Выводы документа были недвусмысленны: «Представляя Вашему Сиятельству это заключение Комиссии, считаем долгом совести своей заявить, что при обзоре ею заводов и фабрик она не нашла в их деятельности той готовности в деле скорейшего изготовления снарядов, которую неоднократно высказывали заводчики и фабриканты в своих пожеланиях. Объяснение заводчиков, что малая продуктивность в изготовлении снарядов зависит от недостатка квалифицированных рабочих, по мнению Комиссии, не имеют серьезного основания. Поэтому полагаем, что для скорейшего изготовления снарядов необходимы самые решительные меры со стороны Правительства, граничащие с военной повинностью. Только тогда и можно будет ожидать успешной работы в этом чрезвычайно важном деле»¹². Однако решительные меры так и не последовали. Правительство продолжало проводить на удивление мягкую политику в отношении отечественного предпринимателя, который продолжал заявлять о своей готовности помочь армии. В ходе войны было реквизировано 28 предприятий из более 5200, работавших на оборону. Одним из них был Путиловский завод. Как верно отмечает один из исследователей русской военной экономики 1914–1917 гг., эта мера была скорее исключением, чем правилом¹³. Исключительными были и обстоятельства, вызывавшие подобные действия правительства.

13 (26) августа 1915 г. Обществу Путиловских заводов был дан огромный заказ на производство 6-дюймовых бомб к гаубицам. Общая его сумма составила 18,2 млн руб. Заводы должны были изготовить 260 тыс. снарядов по цене 70 руб. за штуку¹⁴. Это была очень высокая цена. Казенные заводы изготавливали эти снаряды по цене 48 рублей за штуку¹⁵. Но и частные заводы не всегда могли надеяться на такие выгодные условия. Для сравнения приведу следующий факт: 13 (26) мая 1916 г., то есть через девять военных месяцев (!)«Русское общество для изготовления снарядов и военных припасов» (завод в Юзово Екатеринославской губернии) предлагало 6-дюймовые снаряды по цене 62,5 руб. за штуку¹⁶. С середины 1913 по начало 1915 г. Путиловский завод уже заключил 19 контрактов с Военным и 4 — с Морским министерствами на 1500 скорострельных, 320 3-дюймовых конных и около 500 горных пушек, 420 48-линейных гаубиц, 154 крепостные пушки разного калибра и 3 млн снарядов. Тем не менее правление продолжало вести борьбу за новые заказы, более выгодные по ценам и объемам, стараясь под различными предлогами отложить выполнение старых¹⁷.

Уже на следующий день после получения заказа на шестидюймовые снаряды правление Путиловских заводов подало в ГАУ заявление, в котором говорилось о том, что предыдущие его заявления (на основе которых и был предложен контракт) делались из предположения, что Морское министерство приостановит исполнение своего заказа на производство 130-мм снарядов на время с 1 января 1916 до 1 января 1917 г. Это означало, что русские линейные корабли Черноморского флота («Императрица Мария» и «Императрица Екатерина Великая»), вступившие в строй в августе и октябре 1915 г., должны были весьма и весьма осторожно использовать свою противоминную артиллерию. Каждый из черноморских дредноутов по проекту имел по 20 орудий 130-мм калибра для борьбы с эсминцами и подводными лодками противника. Неудивительно, что И. К. Григорович отказался предоставить данную льготу. Правление общества в ответ заявило, что оно не в состоянии выполнить своевременную поставку.

Для того чтобы избежать срывов, оно предлагало: 1) сократить поставку с 260 тыс. до 135 тыс. снарядов, с включением в последнее число полученного в мае 1915 г. заказа на 90 тыс. таких 6-дюймовых бомб. Этого было мало — правление требовало отмены заказа на 55 тыс. 42-линейных шрапнельных снарядов, данного еще в июле и октябре 1914 г., изменения сроков поставки, увеличения кредитов и предоставления финансовых льгот, в том числе для покупки валюты. Последнее условие было важным, так как с началом войны прекратились нормальные финансовые связи русских банков с заграницей. Не способствовало им и временное приостановление размена кредитных билетов на золото, последовавшее 23 июля (5 августа) 1914 г. За эти льготы правление соглашалось понизить цену 6-дюймового снаряда до 68 руб. за штуку¹⁸.

Генерал Маниковский предложил пойти на уступки. Выбора у нового начальника ГАУ не было, но причины для мягкого решения наличествовали. Перед войной А. И. Путилов заключил договор с фирмой Шнейдера о финансировании завода на сумму в 28 млн руб., который так и не был реализован. Однако кризиса удалось избежать благодаря льготным военным заказам. Война застала завод на этапе реконструкции, орудийное производство зависело от поставок станков из Великобритании и США. В феврале 1915 г. здесь была принята программа кратчайшего перехода на военные рельсы, предусматривавшая увеличение производства шрапнелей в 10 раз, а орудий различных систем — в 3,5 раза (до 200–250 в месяц). Кроме того, завод занимался и ремонтом поврежденных орудий¹⁹. Для помощи в организации производства в октябре 1915 г. на завод были назначены правительственные инспекторы — бывший директор Петроградского политехнического института князь А. Г Гагарин и инженер-генерал-майор профессор Г. Г. Кривошеин²⁰.

С фактическим приходом сюда военной администрации ГАУ было готово рассматривать завод как казенный. В результате было принято решение пойти навстречу Обществу Путиловских заводов — сократить заказ до 135 тыс. снарядов, при условии снижения цены до 68 руб., при этом устанавливался четкий график поставок. В октябре — ноябре 1915 г. завод должен был поставить по 2,5 тыс. снарядов, в декабре 1915 и январе 1916 г. — по 10 тыс., в феврале — марте 1916 г. — по 25 тыс., и в апреле — мае 1916 г. — по 30 тыс. снарядов. Программа была провалена, вплоть до января 1916 г. не было сдано ни одного 6-дюймового снаряда. Не в лучшем состоянии находилась и программа милитаризации производства. С одной стороны, в декабре 1915 г. на Путиловском заводе было произведено 219 орудий вместо планируемых 180 (при норме производства в 30 орудий в месяц в начале войны). Однако это были преимущественно 3-дюймовые полевые (157) и горные (32) орудия и только 30 48-линейных гаубиц. Из заказанных четырех 6-дюймовых осадных орудий не было сдано ни одного. Еще хуже дело обстояло со снарядами. Завод увеличил лишь производство 3-дюймовых шрапнелей (со 150 тыс. до 175 тыс. штук). Зато план по производству гранат того же калибра был недовыполнен (75 тыс. вместо 76 тыс.), а поставки крупных калибров: 48-линейных шрапнелей (3536), 6-дюймовых фугасных бомб (10 тыс.) и 130-мм снарядов для моряков (1531) — были сорваны²¹.

Конечно, переход к производству военной продукции был чрезвычайно сложен технологически и требовал наличия подготовленных кадров, специально изготовляемых эталонов и лекал, которых у частных заводов не было, да и не могло быть. Например, для изготовления трехлинейной винтовки требовалось 106 деталей и 540 лекал, револьвера — 54 детали и 424 лекала, пулемета системы максим — 282 части и 830 лекал, его станка, соответственно, 126 и 234, а винтовочного патрона — 4 и 95²². Однако, как выясняется, это было далеко не главной причиной срыва поставок, за которые отвечали военно-промышленные комитеты и частная промышленность. Инспекторами было обследовано 63 предприятия, в результате чего появились следующие цифры:

Обращает на себя внимание тот факт, что из 120 перечисленных случаев ссылок на причины срыва поставок 50 относятся к области, в которой руководители ВПК считали себя специалистами, — организации поставок материалов, сырья и топлива. На фоне этого проблема проверочных инструментов (2 случая), изменение в чертежах (1 случай) и даже новизна производства (17 случаев) явно отходят на второй план. Провал был полным.

Неудивительно, что комитеты не справлялись с заказами Военного министерства. К концу декабря 1915 г. Московский ВПК должен был сдать 225 бомбометов (из заказанных 500), но не сдал ни одного, при этом не было никакой надежды на то, что заказ будет выполнен вовремя — его срок пришлось продлевать. Из 460 518 снарядов для 9-см бомбометов, заказанных тем же комитетом, к 1 декабря 1915 г. подлежало сдаче 440 518 штук, но реально сдано только 6500 снарядов. Мин к минометам Дюмезиля (58-мм) было заказано 50 тыс., причем началом поставок было определено 1 января 1916 г. Поставок мин не было. Из заказанных 3 151 тыс. ручных гранат на декабрь 1915 г. было сдано 15 тыс. Основные причины срывов были теми же — недостаток топлива и чугуна в связи со срывом их поставок²⁴. Положение в Московском районе было достаточно показательно. Отчет Центрального военно-промышленного комитета, составленный по данным 26 ноября (9 декабря) 1915 г., явно свидетельствовал об этом. Единственным выполненным заказом были футляры для фугасов (1000 шт.). Была даже недопоставка деревянных ящиков для ручных гранат. Из общего числа 187 500 заказанных ящиков к сроку составления отчета подлежало сдаче 9337 штук, а было сдано только 2000²⁵. Срывы заказов становились хроническими.

К 1 января 1916 г. бомб к бомбометам у ВПК было заказано 3245 тыс., подлежало поставке 2 250 750, а сдано 91 136. Те же показатели по минам составили соответственно 663 400, 152 221, 119. Из обещанных 2 250 726 чугунных снарядов для 48-линейных гаубиц было сдано 96 136 штук. При этом ВПК по-прежнему собирал 1 % стоимости всех проходивших через него заказов и, будучи заинтересован в повышении расценок, поднимал цены²⁶. Последнее удавалось комитетам особенно удачно — в целом за первые шесть месяцев своего существования ВПК выполнили не более 2–3% полученных заказов, в 1916 г. военные заказы на сумму в 280 млн руб. были выполнены комитетами в срок в пределах не более 10 %. Среди региональных комитетов были и свои рекордсмены, вроде Московского, выполнившего заказ чуть более чем на 50 %, Ревельского — на 14,5 %, но были и Закавказский, выполнивший заказ на 7,1 %, и Вятский, получивший 1797 тыс. руб. и не давший ничего. По самым оптимистическим подсчетам, совокупный удельный вклад 1300 предприятий, объединенных ВПК, в дело национальной обороны составил за все время их существования 6–7%, в стоимостном выражении — всего 800 млн руб. Не выдерживает никакой критики и тезис о важном значении мобилизации мелкой промышленности для нужд обороны, на которую было не способно государство и которую якобы должны были провести общественные организации. Военная продукция была слишком сложной для подобного рода предприятий, и неслучайно весь военный период шел практически параллельный процесс их закрытия и открытия крупных заводов и фабрик²⁷. Казалось бы, у военно-промышленных комитетов не было оснований для самоудовлетворения, но их руководство продолжало старую политику.

Распределялись и не выполнялись заказы, одновременно возвеличивалась роль военно-промышленных комитетов в деле снабжения армии. Удивительно вызывающе и двусмысленно звучала оценка (в феврале 1916 г.) восьми месяцев работы ЦВПК и Особого Совещания по обороне государства: «…основными причинами возникновения Особого Совещания были: 1) обнаруженная неудачным ходом войны недостаточность снабжения армии всем для нее необходимым; 2) отсутствие в правительственной среде знакомства с силами и средствами страны, которые под угрозой поражения надо было мобилизовать. Ведомству военному, деятельность которого в мирное время вращалась в довольно узкой сфере излюбленных поставщиков армии и флота, задача эта, конечно, была не под силу»²⁸. Конечно, положение со снабжением армии было тяжелым. Новому военному министру генералу А. А. Поливанову наладить достаточные поставки не удалось, весь 1915 г. министерство издавало циркуляры о необходимости экономить боеприпасы, пользоваться ими только для отражения атак неприятеля, что тяжело сказывалось на морали войск. Однако в знаменитом снарядном кризисе был виноват не один Поливанов, но уж, во всяком случае, и не один В. А. Сухомлинов. У данной проблемы была и еще одна составная — производство взрывчатых веществ.

В начале войны их изготавливали на одном частном и двух казенных заводах, этих мощностей более чем хватало для потребностей мирного времени. Для воюющей страны требовалось уже более широкое использование частных заводов. С февраля 1915 по март 1916 г. взрывчатка производилась уже на двух казенных и десяти частных заводах²⁹. Однако к этой работе ВПК вообще не имел никакого отношения. Даже в начале войны русское командование было убеждено, что война не продлится более шести, максимум девяти месяцев. Редкие пессимисты говорили о годе³⁰. Через полгода после объявления мобилизации несостоятельность этих расчетов стала очевидной. 6 февраля 1915 г., то есть еще при Сухомлинове, при ГАУ была организована Комиссия по заготовлению химических веществ. В апреле 1916 г., то есть уже при Д. С. Шуваеве, она была преобразована в Химический комитет при ГАУ³¹.

Ежемесячная потребность в разного рода взрывчатых веществах с июня 1915 по май 1916 г. равнялась 165 тыс. пудов, в то время как отечественные заводы давали по 60 тыс. пудов до июля 1915 г., и по 61 тыс. пудов — после. Ежемесячная потребность в порохе за тот же период увеличилась со 148 020 до 183 940 пудов, в то время как отечественное производство — с 50,9 тыс. до 58 тыс. пудов в месяц³². Производство химических составных взрывчатых материалов — толуола и сырого бензола — находилось под контролем специальной комиссии во главе с генерал-майором академиком В. Н. Ипатьевым. До войны все эти материалы ввозились из Германии, попытки заказать толуол и тротил в США дала ничтожные цифры поставок³³.

«Самый трудный вопрос во всех странах, а особенно у нас в России, — вспоминал сотрудник Ипатьева, — был вопрос взрывчатых веществ. У нас особенно, потому что в России не было необходимых для этого производства полуфабрикатов. К началу Великой войны русские казенные заводы производили в месяц около 100 тонн различных взрывчатых веществ, каковых и было достаточно для выделки, согласно “Малой программе”, по одному выстрелу на пушку»³⁴. В 1909 г. на вооружение в России был принят тротил, однако вплоть до начала войны чистый бензол — сырье для производства толуола, из которого делали тротил, — ввозили из Германии³⁵. В начале войны, когда обнаружился недостаток толуола и бензола, в связи с чем русские заводы были вынуждены резко сократить собственное производство взрывчатки, ГАУ создало комиссию под руководством генерал-майора профессора А. В. Сапожникова и капитана М. М. Костевича. Комиссия пришла к выводу, что быстро наладить собственное производство в единственном подходящем для этого месте — Донецком районе — не удастся.

После этого Сапожников был отправлен в США, а Костевич — в Англию. Перед ними была поставлена задача: обеспечить размещение заказов на толуол, тротил, бензол и порох в необходимых объемах. Сделать это было невозможно. Достаточного собственного производства у союзников не было, цены на эти продукты на международном рынке резко выросли³⁶. Все это никак не способствовало успеху миссии Сапожникова — Костевича, но им удалось добиться определенных результатов. На бумаге дело обстояло не так уж и плохо. С июня 1915 по май 1916 г. наблюдался постоянный рост поступлений заграничных заказов на взрывчатые вещества (с 4000 до 109 055 пудов) и порох (с 23 160 до 182 830 пудов)³⁷. Однако к последним цифрам необходим крайне осторожный подход. Прежде всего, в них должна была учитываться сдача заказа на заводах-изготовителях, которые часто срывали график подачи заказанных материалов. Кроме того, существовали огромные сложности с вывозом произведенного, особенно из США в Россию.

Ставка преимущественно на отечественное производство различного рода взрывчатых веществ, каким бы слабым оно ни было в 1914 г., становилась безальтернативной. «Непосредственно за объявлением войны, — отмечал Ипатьев, — выяснилось, что наша химическая промышленность находилась на такой ступени развития, что не могла удовлетворять тем потребностям, которые стали предъявляться военным ведомством. Необходимо отметить также, что в учрежденном сравнительно незадолго до войны Министерстве торговли и промышленности не имелось еще достаточно обработанных данных относительно возможного добывания в России тех или других необходимых материалов, привозимых из-за границы, без которых нельзя было обойтись при создании той или другой отрасли химической промышленности. В особенности это должно было сказаться в области изготовления взрывчатых и других химических веществ, для обороны страны потребовалось значительное количество серной и азотной кислоты, а также ароматических углеводородов, фенола и пр. Надо было с самого начала объявления войны принять энергичные меры к насаждению у нас химической промышленности и разработке широкого строительства необходимых химических заводов. К сожалению, в первые месяцы войны почти ничего не было сделано в этом направлении, так как, с одной стороны, полагали, что война будет непродолжительна, а с другой стороны, надеялись, что все необходимое могло быть закуплено или у союзников, или в Америке. Но когда убедились, что по части химической промышленности у наших союзников дело обстояло немногим лучше, чем у нас, а в Америке надо было строить новые заводы для получения необходимейшего для нас толуола и бензола, то Военному ведомству пришлось принять все меры к тому, чтобы наладить производство взрывчатых веществ и исходных для них материалов внутри страны (курсив мой. — А. О.)»³⁸. Вынужденное обстоятельствами решение оказалось наиболее продуктивным.

ГАУ образовало вторую комиссию для выяснения возможностей Донецкого района, на этот раз под руководством В. Н. Ипатьева. Она пришла к выводу — наладить производство основных компонентов взрывчатки в России можно³⁹. Одной из проблем его увеличения было качество изготавливаемого отечественного бензола. Его чистота — 50 % — была недостаточной, и для дальнейшей очистки до 90 % производимый в Донецком районе бензол необходимо было перевозить в Петроград, после чего очищенный бензол поступал в Москву для производства пикриновой кислоты, а толуол поступал на Самаро-Сергиевский завод для производства толуола. Использовать мощности Охтенского завода взрывчатых веществ с середины апреля 1915 г. было невозможно. На заводе произошел взрыв, производственные мощности были частично уничтожены⁴⁰. Несмотря на это, комиссия сумела организовать перевозки и производство без срывов. Производство взрывчатки на заводах комиссии в марте 1915 г. равнялось 9706 пудам, в апреле — 17 388 пудам, в мае — июне — соответственно 25 154 и 37 366 пудам. За год с февраля 1915 по февраль 1916 г. оно увеличилось с 6342 по 93 100 пудов, то есть приблизительно в 14,68 раз⁴¹. 20 августа 1915 г. удалось сдать бензоловый завод в Кадиевке (Южно-Днепровское общество), который сдавал по 200 тыс. пудов сырого бензола в год по довоенной германской цене. Это было чрезвычайно выгодное решение, причем выгода эта не ограничивалась финансовой стороной дела. Частные предприниматели потеряли монопольное положение на русском рынке. В результате они были вынуждены сбавить цену и приступить к строительству новых заводов. В краткие сроки появилось еще двадцать бензольных заводов и не только в Донецком районе, но и в Сибири и Кузнецком районе⁴².

Схожие по объему и сложности проблемы возникли и с серной, азотной кислотой, селитрой, аммиаком и другими составляющими производства боеприпасов и боевых отравляющих веществ, производство которых было также поручено Химическому комитету. В тяжелейшей обстановке лета 1915 г. Ипатьев сделал правильный выбор в пользу создания собственных производственных мощностей. Строительство химического завода в среднем занимало около года. С января 1916 по май 1917 г. было пущено 33 сернокислотных завода, причем с сентября по ноябрь 1916 г. их количество увеличилось более чем в 2 раза, с 14 до 30⁴³. Между тем это была задача столь же масштабная, сколь сложная. Часть довоенных заводов, расположенных в Царстве Польском и Риге, были потеряны, часть работали исключительно на заграничном сырье. Довоенное среднемесячное производство — 1,25 млн пудов серной кислоты — в июле 1917 г. упало до 700 тыс. пудов. Собственная годовая добыча серного колчедана (Урал и Кавказ) колебалась в пределах 5–6 млн пудов, в то время как для уровня довоенного производства его необходимо было иметь в пределах 19–20 млн пудов. Разница импортировалась. Комитет принял ряд мер по разработке отечественных месторождений серного колчедана, цинковой обманки, свинцового блеска, серы и пр. В результате уже к январю 1916 г. производство серной кислоты увеличилось до 1 млн пудов, а к марту — до 1 296 918 пудов⁴⁴.

Таким образом, серная кислота уже не была препятствием к производству взрывчатки. Примерно такие же сложности существовали и с производством азотной кислоты, основное сырье для которой — селитра — ввозилось в Россию из Чили через Владивосток в пределах 6–7 млн пудов в год⁴⁵. При этом обычно в качестве перевозчиков использовались германские пароходные общества, на русских судах ввозилось лишь примерно 4 % этих грузов⁴⁶. Русско-чилийские торговые связи были мизерными — в 1913 г. в Чили было ввезено из России 1580 пудов консервированной рыбы. В том же году в Россию было ввезено чилийской селитры на сумму в 4881,6 тыс. руб., из них под немецким флагом — на 3655 тыс. руб., британским — на 708 тыс. руб., американским — на 108 тыс. руб., голландским — на 80 тыс. руб. и бельгийским — на 70 тыс. руб.⁴⁷ Собственных запасов селитры в империи не было, прямые рейсы в Чили к весне 1915 г. практически прекратились, а перевозчики не имели свободного тоннажа, заменить отсутствие поставок под немецким флагом было практически нечем.

В результате было принято решение наладить производство аммиачной селитры у себя, и осенью 1916 г. был сдан в строй казенный завод в Юзовке, производивший 500 тыс. пудов селитры в месяц, то есть 6 млн пудов в год. В распоряжении комитета работало около 200 заводов, производивших не только различные виды взрывчатки, но и отравляющие вещества — хлор, фосген, хлорпикрин, причем не только для газобаллонных атак, но и для снарядов⁴⁸. Уже с октября 1915 г. в армии были созданы химические команды для газобаллонных атак, а к осени 1916 г. требования армии на химические снаряды были полностью удовлетворены. Она получала 1 парк ядовитых и 4 парка удушающих 76-мм снарядов (всего 15 тыс.) в месяц. Снаряды более крупного калибра для начинки газами не использовались по причине экономии корпусов⁴⁹. Экономить взрывчатку больше не требовалось.

Только с февраля по октябрь 1915 г. производительность казенных заводов, производивших взрывчатку, увеличилась более чем в 2 раза, частных — более чем в 50 раз!⁵⁰ В кратчайшие сроки производство взрывчатых веществ в России выросло в 33 раза, со 100 до 3300 тонн в месяц⁵¹. Фактически под руководством комиссии Ипатьева в России с нулевой отметки была создана химическая промышленность. Можно было спокойно наращивать производство снарядов, угроза того, что они превратятся в ядра, отпала. Объективности ради необходимо отметить, что кризис боеприпасов вовсе не был особенностью России. Ни одна из стран-участниц мирового конфликта не могла похвастаться полной готовностью к войне или наличием генералитета, правильно оценившего количественные показатели подобной готовности.

«Вероятно, не всем известно, — писал генерал Воейков, — что недостаток снарядов обнаружился не в одной русской армии: его переживали все воевавшие государства, и он же помешал французской армии использовать успех марнского боя, купленный гибелью несметного количества русских жизней на полях Восточной Пруссии»⁵². Уже после первых боев на фронте Кондзеровским был сделан доклад о расходе снарядов на фронте Янушкевичу лично и Сухомлинову письменно. Реакция обоих генералов была схожей — они считали, что патроны и снаряды расходуются зря, и на фронт были отправлены дополнительные комиссии с целью проверки того, насколько рационально тратятся боеприпасы. Только после этого ГАУ, Ставка и Военное министерство поверили в то, что война вызвала их непредвиденный расход⁵³. Россия не была исключением среди своих союзников, но она позже начала мобилизацию промышленности, которую к тому же было объективно сложнее мобилизовать.

Русская промышленность была менее концентрированной и более технологически зависимой от связей с зарубежными партнерами, чем кто-либо из ведущих участников войны. Ллойд-Джордж вспоминал: «Когда в мае 1915 г. тевтонский ураган пронесся над обреченными армиями московитов, их великолепные арсеналы могли выпустить лишь первые четыре больших орудия, к производству которых приступили в начале войны. Но в 1914 г. из-за границы не поступило в Россию ни одного орудия большего калибра, чем трехдюймовки»⁵⁴. «Этот кризис, — отмечал генерал В. Гурко, — продолжался весь 1915 г. и чувствовался даже в 1916 г.»⁵⁵ Снабжение фронта стало одним из основных направлений критики правительства, явным, как казалось, свидетельством его административной несостоятельности.

Очень точно уловил подтекст общественной критики Маниковский: «При этом, конечно, разумелось, что справиться с этим делом было бы нетрудно, — было бы желание да усердие. Но в том-то и беда, что одних порывов самого горячего энтузиазма с кровавым потом вместе тут мало; нужно еще очень многое…»⁵⁶ Однако сложные истины не годятся для мобилизации общественного мнения. Неудивительно, что «прогрессивная общественность», избрав лозунгом своей антиправительственной кампании профессионализм, воздерживалась от критики тех, кого по тем или иным причинам считала своими союзниками. Несмотря на то что кризис вооружений продолжался при Поливанове, он вовсе не был в центре общественной критики и насмешек. Вне критики общественности была и деятельность Военно-промышленного комитета. По верному замечанию министра промышленности и торговли, из его достижений «на первое место следует отнести организацию широкой и бессовестной рекламы. Прежде всего, на разные лады пропагандировалась фраза: “Правительство не сумело — взяли все в руки мы”»⁵⁷.

«Комитет являлся, так сказать, той легальной возможностью, где можно было совершенно забронированно вести разрушительную работу для расшатывания государственных устоев, — вспоминал начальник Петроградского охранного отделения, — создать до известной степени один из революционных центров и обрабатывать через своих агентов армию и общество в нужном для себя политическом смысле. Способы для этого были очень просты. Рекламируя свою деятельность по снабжению армии, Комитет в то же время старался обесценить, очернить и скомпрометировать действия идентичных правительственных органов и создать такое впечатление в широких кругах, что единственным источником питания боевым снаряжением армии является общественная организация Центрального военно-промышленного комитета. Словом, не будь этого комитета, армия осталась бы без пушек, без ружей и снарядов, то есть без всего того, что было главной причиной наших поражений в начале 1915 г. Например, для рекламирования своей продуктивной деятельности ЦВПК специально открыл в Сибири ящичный завод, изготовляющий ящики для боевого снаряжения, отправляемого на фронт. Ящики поставлялись почти на все заводы России, работавшие на оборону, и таким образом почти все боевое снаряжение, получаемое на фронте в ящиках с инициалами ЦВПК, создавало ложное понятие о необыкновенной продуктивности этой общественной организации, являющейся чуть ли не единственной полезной в деле снабжения армии»⁵⁸.

Возвышенную норму отношения к этой истории сформулировал М. В. Родзянко: «…фронт в скором времени был засыпан ящиками со снарядами и патронами, на которых руками рабочих было выгравировано: “Снарядов не жалеть!”⁵⁹ На самом деле все обстояло не совсем так, как представляли себе или хотели показать либералы. Боеприпасы в ящиках с надписью: «Снарядов не жалеть — Центральный Военно-промышленный комитет» — появились на фронте уже в августе 1915 г. Действительно, ЦВПК добился тогда права на сборку ящиков для казенных снарядов и использовал его таким образом⁶⁰. Наверное, это был вдохновляющий опыт. Он создавал для новой демагогической кампании возможность, которую не хотели упускать. Сообщения о появившихся на Северном фронте — сначала под Двинском а затем и под Ригой — ящиках со снарядами с надписями вроде «Не щадить патронов» стали возникать в прессе в статьях с весьма знаменательными заголовками (например, «Ураганный огонь нашей артиллерии»⁶¹, «Оборона Двинска»⁶², «Около Риги»⁶³, «Под Ригой»⁶⁴).

Застрельщиком в деле организации общественного мнения опять выступил старый партнер А. И. Гучкова Б. А. Суворин и его «Новое время», фронтовой корреспондент которого первым углядел на позициях под Двинском перелом в боях с немцами. С середины октября под городом уже более 40 дней шли тяжелые бои, в ходе которых немцы продвинулись всего на несколько километров. Город так и не был сдан. Причина успеха русской обороны была проста. «Двинск оказался для нас последним этапом в нашем “снарядном походе”, — отмечал фронтовой корреспондент газеты, — когда мы отступали из приграничной полосы к исконно-русским губерниям “за снарядами”»⁶⁵. Усилившуюся активность русской артиллерии, в том числе и тяжелой, отмечали и другие органы печати⁶⁶, но теперь, по свидетельству суворинской газеты, снаряды появились в изобилии, и совершенно очевидно, благодаря кому: «Большим праздником было для всех, когда на батарею прибыли из парка зарядные ящики с новой шрапнелью, где на пояске стоял штамп: “Военно-промышленный комитет 1915 года”. Этот день был радостен и для пехотинца, и для артиллериста — все поняли, что Россия откликнулась на мольбу армии о снарядах, и мобилизованная промышленность прислала войскам свой первый гостинец. Теперь такие снаряды — со штампами областных военно-промышленных комитетов — уже не редкость. И русским “кустарным” снарядом мы сдерживаем натиск противника и не отдаем Двинска»⁶⁷.

Боеприпасы, произведенные общественными организациями, вскоре получили в этой газете название «штатских снарядов». Кампанию, однако, не удалось развернуть в полную силу. Немедленно последовало опровержение Маниковского, который публично заявил, что ЦВПК не поставил армии «ни одного снаряда»⁶⁸. Это была чистая правда. На 1 (14) декабря 1915 г. ЦВПК роздал заказы на производство 50 тыс. деревянных ящиков для 48-линейных шрапнелей, но ни одного тяжелого, и даже 3-дюймового снаряда так и не было заказано⁶⁹. Естественно, что к осени 1915 г. по данным ГАУ от ВПК не было получено ни одного снаряда. Интересно, что печать единодушно отказалась публиковать эти данные. Даже цитируемое выше заявление Маниковского было опубликовано на правах опровержения и было встречено прессой с единодушным осуждением. Неважно, кто поставил снаряды армии, восклицал один из авторов, главное, что выполняется лозунг «Все для войны, все для победы», важно избежать опасности возникновения в тылу трений между различными ведомствами и организациями⁷⁰.

Естественно, что при таком подходе рассчитывать даже на временное прекращение активной пропаганды ЦВПК не приходилось. Она и не была остановлена, хотя, впрочем, и не велась уже так же грубо, как раньше. Газета Суворина по-прежнему хвалила энергичные действия русской артиллерии под Двинском⁷¹ и Ригой⁷², отмечала ее вклад в успешные действия русских войск на этих участках фронта («Снаряды есть, а это почти все»⁷³), не упоминая уже военно-промышленные комитеты и результаты их работы. Впрочем, в подтексте и те и другие почти всегда присутствовали. Так, вскоре в корреспонденциях с фронта снова появились (правда, без упоминания ВПК) пресловутые ящики с призывами не жалеть снарядов⁷⁴. Такими незатейливыми приемами постепенно формировалось убеждение, что это было результатом работы Гучкова со товарищи. Сам он, судя по всему, тоже со временем поверил в это. Даже весной 1917 г., когда столь острой политической необходимости в демагогии в данном направлении уже не было, Гучков, совершенно не стесняясь, утверждал следующее: «Несомненно, что дело снабжения пережило коренной перелом с того момента, и если бы с первых дней войны был дан размах, данный летом 1915 г., быть может, и судьба войны была бы иная»⁷⁵. Непонятно, на чем основано это утверждение, но ситуацию, сложившуюся с заказами военно-промышленных комитетов, никак нельзя было назвать нормальной.

Основным доводом в пользу своей деятельности при отчетности ЦВПК мог назвать лишь экономию средств. При общей сумме декабрьских 1915 г. заказов в 148 656 690 руб. она, по данным этой отчетности, составила 20 334 875 руб. (от предельных сумм, предоставляемых государственными ведомствами)⁷⁶. Однако указанная экономия не учитывала потерь от постоянных срывов выполнения заказов. Да и экономия от работы с частными производителями зачастую оказывалась иллюзорной. Свою работу либералы всегда прикрывали патриотическими лозунгами — они должны были защитить общественные учреждения от контроля бюрократии, то есть государства. Выступая 3 (16) ноября 1916 г. в Государственной думе, Н. Е. Марков ссылался на записку Главного артиллерийского управления: «И вот во что обошлись непатриотические снаряды бюрократические и патриотические частные. 42-линейная шрапнель в среднем обошлась на казенных заводах в 15 р., а на частных — 35 р.; шестидюймовые бомбы на казенном заводе — 48 р., на частном — 75 р.; бездымный порох на казенном 72 р., на частном, движимом патриотизмом, — 100 р. И вот составитель этой записки делает вывод, что если бы в России было поменьше патриотизма да побольше казенных заводов, то Россия сберегла бы уже за эту войну миллиард рублей»⁷⁷.

На 1916 г. ЦВПК все же сделал заказы на снаряды и сырье, необходимое для их производства. До 1 (14) июня 1916 г. Екатеринославский, Киевский, Одесский, Харьковский, Херсонский ВПК должны были поставить 743 тыс. пудов сортового железа, на 1 (14) мая было сдано 7 тыс. пудов, то есть менее 1 % всего заказа, что повлекло за собой срыв поставок двуколок, подков, полевых кухонь и даже седел. Харьковский ВПК в марте 1916 г. должен был поставить 20 тыс. чугунных фугасных снарядов для 6-дюймовых гаубиц. На 1 (14) апреля 1916 г. не было сдано ни одного снаряда⁷⁸. ЦВПК распределил заказы на 490 тыс. 3-дюймовых фугасных снарядов среди Бакинского ВПК (150 тыс.), Воронежского ВПК (100 тыс.), Таганрогского ВПК (110 тыс.) и Главного тюремного управления (130 тыс.)⁷⁹. Поставки должны были начаться в феврале 1916 г., и до апреля того же года армия должна была получить 65 тыс. снарядов. Не получено было ни одного⁸⁰. Сложилась ситуация, когда при значительных авансах предпринимателям было выгодно взять большой заказ, заранее зная, что его невозможно будет выполнить⁸¹.

В июле 1916 г. поставки все же начались — было получено 29 тыс. снарядов вместо 35 тыс., а в августе эта цифра сократилась до 23 тыс. Более или менее регулярные поставки 3-дюймовых фугасов, с нарушениями технологии производства, сроков и объемов заказов, начались только в октябре 1916 г. При этом заказ полностью не был выполнен⁸². Ящики, конечно, поступали более регулярно. Очевидно, это и позволило тому же Родзянко заявить в Думе 1 (14) ноября 1916 г.: «Война уже вызвала к жизни невольно бездействовавшие силы страны, и силы эти показали свою мощь — они неисчерпаемы. Когда в минувшем году раздался призыв Царя, воспрянула Россия и, дружно приступив к работе, снабдила всем необходимым свою доблестную армию (курсив мой. — А. О.)»⁸³. Без сомнения, такое поведение «внезапно проснувшихся здоровых сил» было бы невозможно без благоприятного отношения к ВПК со стороны Военного министерства. Во всяком случае, в начале, при распределении заказов и определении условий их выполнения.

Между тем благоприятный режим существования военно-промышленных комитетов оказался под угрозой, так как под угрозой смещения оказался и патронирующий им Поливанов. Обычно в пользу этого генерала приводятся его выдающиеся административные способности. В частности, Нокс отмечает: «Поливанов был, без сомнения, самым способным военным организатором в России, и его отставка была катастрофой. Император всегда лично недолюбливал его, но правда и то, что экс-министр преувеличивал работу Военно-промышленного комитета сверх меры. Этот комитет, будучи неофициальной организацией, работал полностью на правительственные средства, и его враги утверждали, что это всего лишь огромное укрытие для людей, которые хотят избежать службы на фронте»⁸⁴. Сам Поливанов сформулировал свое кредо в этом вопросе следующим образом: «…мое отношение к военно-промышленным комитетам и вообще к общественным организациям было отношением заказчика к исполнителям заказа: если я им давал, как председатель особого совещания по обороне, известный заказ, и если они этот заказ исполняли — честь им и слава, а если не исполняли, то происходило нажатие, чтобы скорее делали»⁸⁵. В искренности этих слов можно усомниться, во всяком случае, поливановское «нажатие» на практике было весьма малорезультативным.