Рыцарь понарошку

Олег Бондарев, 2006

Деревенщине Фэту, славному только тупыми «молодецкими» выходками и чудовищной ленью, выпал шанс стать владельцем поместья, герцогом и даже зятем короля загадочной Астарты. Для этого ему нужно всего-навсего притвориться благородным рыцарем и выиграть турнир. Долог и извилист путь в королевский дворец. Что только не встретится в фэнтезийной дороге! Но самое трудное, похоже, – выглядеть в любых ситуациях рыцарем. Пусть ты пока и рыцарь понарошку.

Глава 2

БОЛОТО ВАСИЛИСКОВ,

или ПИВО ЕСТЬ — УМА НЕ НАДО

Солнце, едва поднявшись из-за горизонта, бросило в окно горячий лучик света. Он, просочившись через бычий пузырь, подумал с чуток да и ударил Фэту в глаз.

Рыцарь недовольно поднял веко: наглый луч даже не потускнел, напротив — сделался еще сильнее, видимо, стараясь вовсе лишить Фэта зрения.

— Черта с два тебе, зараза! — проскрипел рыцарь и встал. Стуча босыми пятками по полу и, как обычно, зевая, он подошел к окну и сдвинул шторки. Луч обломался и исчез.

— Так-то лучше, — проворчал Фэт и пошел будить друзей.

— Чего орешь? Война началась, что ли? — сонно поинтересовался Комод, блаженно потягиваясь на лежаке.

— Нет. Хотя твой храп, наверное, всю Шахту позавалил! — пошутил Фэт.

— Да кто б уж говорил! — усмехнулся барон без баронства. — Твой бы мог началом войны послужить, окажись мы не в этом захолустье, а в приличном дворянском обществе!

— Неужто так скучно, что все прям на банкетах засыпают? — изумился рыцарь.

Комод, не зная, действительно ли Фэт такой дурак или все поправимо, неопределенно кивнул и, кое-как поднявшись, пошел к камину разводить огонь.

— Слушай, а тебе бы больше имя Кашевар подошло, а не Кушегар! — подтрунил его сэр Жруно.

— Не нравится — сам готовь! — пожал плечами как всегда невозмутимый барон, помешивая остатки вчерашней похлебки.

— Да ладно тебе — пошутил я, пошутил! — поспешно заверил рыцарь.

— Смотри у меня! — погрозил ему пальцем Комод. — А то я живо… И не посмотрю, что под рыцаря косишь!

Фэт недоверчиво хмыкнул — наверное, уже ощущал себя герцогом, которому не каждый барон-пропойца в подметки годится, — но от дальнейших шуток воздержался. Вместо этого он достал трофейную кружку и всласть напился. Конечно, не до драконов и принцесс, но тоже неплохо.

Запах утренней каши разбудил и Элви. Волшебница умылась в принесенном рыцарем ушате и, причесавшись, уселась рядом с Фэтом на лавку. Принюхалась. Поморщилась:

— Ты где пиво нашел?

— Вот, — Фэт с абсолютно серьезным видом показал ей кружку золотой Куры.

— Чего — вот? — не поняла Элви. — Она ж пустая!

— А ты попробуй отпей! — посоветовал Фэт и протянул ей подарок курицы.

Элви приняла кружку и, недоверчиво сощурившись на лентяя, попробовала отпить. Получилось, и волшебница поспешно сплюнула пенящийся напиток на пол.

— Ого! — уважительно сказала она, возвращая кружку хозяину. — А я-то подумала!..

— Я знал, что заказывать! — гордо сказал Фэт.

Элви сочувственно оглядела его с ног до головы, показывая, что все одно прогадал, но от дальнейших комментариев воздержалась.

А тут и Кушегар подоспел: котелок с дымящейся кашей мигом занял умы парня и девушки, вынудив забыть обо всех золотых Курах, когда-либо топтавшихся золотыми же петухами.

Быть летучей мышью — вредное, никчемное и неблагородное занятие.

Пижон не раз в этом убеждался. Стоило только показаться впереди какому-нибудь селению, деревне или городу, в его сторону тут же начинали лететь стрелы и грязные ругательства. Порой даже магией бить пытались — благо вампирский иммунитет исправно заклятия отражал.

Да и стрелы отражал, хоть и не всегда.

А все равно — человеком быть приятнее.

С другой стороны, быть летучей мышью — очень выгодно: не надо тратиться на лошадей или путевой запас провизии, потому что в облике твари можно хоть весь мир облететь от края от края не более чем за день. Потом, правда, сдохнешь, от безостановочного полета, но Пижону такие долгие путешествия пока нужны не были: всего за час он покрыл тридцать миль — как раз столько отделяло «Дворянскую корону» от землянки Хорхиуса.

Пижон не раз удивлялся этой прихоти мага: все нормальные волшебники строили себе высоченные башни, в которых устраивали библиотеки, хранящие на ветхих полках множество старинных фолиантов. Иногда — за деньги, конечно, — показывали фокусы всем желающим. Порой даже творили чудеса: целый день к чарке не притрагивались, как бы не хотелось.

А Хорхиус чего? Вырыл яму в земле, дверь деревянную с засовом сварганил и живет себе. Книг всего две (одна, как водится, вместо сломанной ножки у стола, а от второй уже меньше половины осталось: большинство страниц хранило в себе жерло отстойника), денег с прохожих не берет, только просит о чем-то (прям как его, Пижона) взамен… Зато чудеса творит — глаз радуется.

Пижон отлично помнил, как маг обучал его искусству превращения в мышь. Первый раз получилось только в обычную, серую и нелетучую. Шулер это хорошо помнил: его тогда чуть кошка Хорхиуса не сожрала. Второй раз получилось лучше — у мыши еще появились крылья. Так что кошка, как ни бесилась, достать пищащего зверька не могла.

И только на третий раз Пижон смог обратиться в настоящую летучую мышь.

Этот момент вампир, наверное, не забудет: именно тогда он в первый раз ощутил себя самым омерзительным, отвратным, уродливым существом и в то же время понял, что все остальные, не знающие вкуса полета существа, с этого момента станут лишь жалкими букашками, на которых нужно смотреть свысока или вовсе не обращать внимания.

— Пижон, родненький! — икнул старик, поспешно опуская бутыль вина под стол. — Как быстро обернулся! Всего-то две недели! С шахтером, помнится, почти полгода возился!

— Так то шахтеры, медлительные и неуклюжие, — фыркнул картежник, уже будучи в обычном вампирском облике. — Праздников себе напридумывали, чтобы королевство без золота и руды оставить. Я на два таких попал… Думал, на третьей неделе помру от выпитого эля, однако шахтеры какой-то штукой накормили, что сразу хорошо-о-о становилось…

— Пепел раздобыл? — перебил его нетерпеливый волшебник, облизав наконец вино с губ.

— Ну, еще бы, — презрительно хмыкнул вампир, словно мешок с этим самым пеплом валялся в его кармане уже три года кряду, и бросил почти невесомый кошель (ну, некуда было больше собирать!) в подставленные ладони мага.

— Отлично, — Хорхиус поспешно развязал шнурок и, заглянув внутрь, удовлетворенно повторил:

— Отлично… Теперь надо Вечного Голема вздуть!

— Кого? — удивился вампир. — Это еще что такое?

— Никто не знает, — пожал плечами волшебник и неожиданно гаденько улыбнулся: — Кроме меня, конечно.

— Ну, и чего ж ты знаешь, любитель красного полусладкого? — иронично сощурился шулер.

— То, что надо тебе лететь на срединный островок и искать вход в големскую обитель.

— Как же я ее найду?

— Тю! Да там по всему острову указатели на дом этой железки! Это ж единственная штука на Срединном интересная!

— А, понятно. Так, а что с големом?

— Что-что? Сидит картежный автомат и ждет новых клиентов. Вот только с последнего раза уже две сотни лет прошло. Может, он и поломался давно — механизм ведь!

— А с него тебе что надо?

— Гайку золотую.

— И все? Так я ее и скрутить могу, по-тихому!

— Нет. Ты ее выиграть должен!

— Тьфу на тебя, зачем? Я ж и так заберу!

— Мы как договаривались?

— Ну, ладно-ладно! — смирился Пижон. — Мне прям сейчас отправляться?

— Нет, можно попить… — Хорхиус бросил вампиру бутылочку красной жидкости. На вид — обычная кровь. На вкус… то же самое. — А вот теперь — в дорогу. И не надо мне ничего говорить про здоровый сон, якобы необходимый растущему организму! Ты вампир, и спать тебе не нужно!

Пижон устало вздохнул: насчет «спать» маг прав. А вот просто поваляться в темном уголке, восстанавливая силы после длительного путешествия в преддверии нового, еще более продолжительного, картежник не отказался бы… Впрочем, правила здесь устанавливает не он, а этот худосочный старикан, который должен был развалиться на части еще пару сотен лет назад, однако, наплевав на все законы природы, продолжал жить.

Летучая мышь покидала землянку ранним утром, отправляясь в третье, весьма рискованное путешествие. За успех оного маг Хорхиус, выудив из-под стола бутылку, с жадностью и выпил.

Элви, как оказалось, очень боялась ездить верхом.

Или ей просто нравилось прижиматься к широкой спине Фэта?

Впрочем, рыцарю было все равно. Хочется тереться щекой о холодную кольчугу — пожалуйста. Главное, чтобы не испортила, а там — хоть трава не расти.

Они ехали по укатанному сотнями колес и лошадей тракту, когда волшебница неожиданно громко взвизгнула:

— Стой! Стой, остолопы!

Фэт и Кушегар, скорее машинально, натянули поводья и с недоумением уставились на девушку.

— Там… Я чувствую оборотней, — сказала Элви, напряженно морща лоб.

— И сколько же их? — поинтересовался Кушегар, мимоходом проверяя, легко ли меч выходит из ножен.

— Пять… или шесть?., но не меньше. Надо обойти их. У них… магия.

— Откуда у оборотней магия? — изумился Фэт.

— Почти все, кто сейчас впереди, — высшие оборотни. Они могут творить волшбу не только в человеческом, но и в зверином облике!

— Во дела… — протянул Фэт пораженно. Ему всегда казалось, что оборотни только в зверей перекидываться могут. А тут какие-то высшие, оказывается, магией обладают! Живо представив себе стреляющего в него молниями зайца, он вздрогнул. Тут же перед глазами возник трофей в лесной «усадьбе» баронов, и лентяй посмотрел на Кушегара с нескрываемым уважением.

— Да, дела, — согласился Комод и, словно прочитав мысли рыцаря, сказал: — Вот, помню, наткнулись мы с сэром Ровэго на одну такую тварь — зайца магического. Так трех человек положили, прежде чем я морковкой догадался приманить да по башке эфесом пристукнуть!

— Может, и этих прикормим? — с надеждой спросил Фэт.

— Ага, прикормим, — скептически хмыкнул барон. — Особливо если там волки: ты как раз на прикорм подойдешь!

— Сворачивать надо. Через лес идти, — подала голос волшебница, чувствуя назревающий спор. — Твари эти по утрам всегда у дорог околачиваются, чтоб побольше еды поиметь!

— Куда ж мы пойдем? — удивился Кушегар. — Там же…

— Ну да, — волшебница невозмутимо пожала плечами, однако даже Фэт почувствовал в ее голосе тревогу. — Болото василисков.

Комод покачал головой, посмотрел в ту сторону, где, по словам Элви, притаились невидимые оборотни. А не лучше ли сразу к известной смерти в пасть? Чем гореть в огне василисков?

Махнул рукой:

— Пошли!

Спешившись и сняв с лошадей уздечки да сумки, троица путников нырнула в чащу.

Мерины остались одни.

Подумав, они не нашли ничего умнее, чем пойти по дороге дальше — на радость затаившимся в кустах оборотням.

— Ну, и где тут твое болото? — Фэт набрал полную ложку каши.

— Да отстань! Знала б — сказала! И… ай! Не кидайся!

— А буду, — сказал рыцарь, набирая уже новую. — Пока не покажешь эту топь проклятую!

— Зачем она тебе? Фэт, дурак, она ж горячая!

— А я скоро околею в этом лесу. Главное, гнилью несет, а никуда не выходим — ни к королевскому двору, ни к болоту!

— Ты думаешь, от двора бы гнилью воняло? — ехидно поинтересовался барон, протирая меч. — Там у них бы рябчиками да кабанчиками, да в собственном соку… Эй! Я тебе больше и варить не буду: ты ее только выкидываешь!

— А не дразнись! — посоветовал рыцарь и снова повернулся к волшебнице. — А если через твое болото идти, точно к столице выйдем?

— Даже быстрее, чем по дороге. Если, конечно, василиски там вдруг возьмут да передохнут!

Фэт непонятно к чему хмыкнул: то ли намекнул, что огнедышащие твари — вроде тех драконов, но поменьше — для него на один зуб, то ли предполагал печальный конец всего путешествия.

— Знаешь, Элви, — сказал барон, откладывая в сторону меч, — а ты ведь не из лесных магов!

Девушка вздрогнула и странно посмотрела на него.

— С чего ты взял? — спросила она немного наигранно.

Но и этого немногого хватило, чтобы Кушегар поморщился:

— Не надо врать! Лучше скажи правду сейчас, а то в желудках василисков мы не особо много услышим!

Девушка исподлобья посмотрела на барона.

— Ты не из Контролеров^[3] ли?

— Да нет. Обычный беглый барон, — ответил он гордо. — Не маг, в общем. Но и не глупец. Только лесные себя даже магами не называют — лишь друидами.

— Беглый? — оживилась Элви и повернулась к Фэту: — Может, и ты тоже беглый кто-нибудь?

— Нет, точно не «кто-нибудь», — покачал головой рыцарь. — И не беглый: меня вот этот с дружком и десятком слуг спеленали и в лес утащили, к себе в избу!

— Ага, — только и сказала Элви. — А я тебя за потомственного рыцаря приняла, прости!

— Да ничего, — пожал плечами Фэт. — Хотя в приличном городке за такие обзывания просто-напросто бьют морды!

Барон тихо хмыкнул, выражая личное мнение о подобных «приличных городах», где и слово «феодал» небось вызывало у увальней, вроде нового «ученика», чесотку в кулаках.

— А я, как ты… вы уже поняли — беглая волшебница. И на постоялый двор я попала не по заданию таинственного учителя, а потому, что искала одного человека… Точнее, он не совсем человек… По крайней мере еще… уже… В общем, из-за Пижона!

Фэт и Кушегар разом выпучили глаза. Рыцарь мало что рот распахнул, так еще и спросил:

— А на кой тебе такой бледный?

— Мы любили… любим… друг друга. Когда он был человеком — точно. А сейчас — не уверена.

— Так подошла бы и спросила, чего ждала? — фыркнул Комод.

— Он очень не любит, когда его прерывают во время игры. Поэтому я ждала, пока он закончит.

— М-да… А откуда бежишь?

— Из Бурретаунской Академии Низкого Волшебства.

— А почему низкого?

— Под землей она, академия эта: король денег не дал на то, чтобы поверху строить!

— А чего ж ты с нами едешь, дурочка? — покрутил пальцем у виска Фэт. — Мы ж в ту самую столицу едем! А ну как тебя кто из этих магов узнает?

— Я не до самой столицы еду, — объяснила Элви. — Я к магу Хорхиусу, что в полумиле к северу живет от города!

— А чего он тебе там понадобился?

— Слушайте, вы всем столько вопросов задаете или только избранным, вроде меня? — возмутилась Элви. — Зачем, почему — вам знать не следует. Я же у вас постоянно не спрашиваю, чего вы, два здоровых мужика, к королю-мужелюбу едете!

— Ты вот это брось! — замахнулся на нее Фэт, а у барона желваки заходили. — Мы порядочные дворяне!

— Ну, это дело поправимое! — подмигнула ему Элви. — Ты парень статный, Стронцию Барию по вкусу придешься!

Фэт повернулся к барону, надеясь найти в нем защиту, но тот уже молча хихикал в кулак.

— Да пошли вы все! — рыцарь неожиданно резво вскочил и бросился в чащу.

Он уже не слышал голосов сзади. А то, что натворил глупость, не свойственную настоящему рыцарю, — поддался воле эмоций и заплутал, — понял только, когда окончательно потерялся.

Впору было, как в детской сказке, громко звать «Ау!», но Фэт даже не успел об этом подумать. В кустах перед ним затрещало, и на свет Божий выползла скрюченная бабка с двумя вязанками хвороста, по одной — на каждом плече.

— О, милок! — обрадовалась старуха. — Ты-то мне и нужен! Подмоги до дома донести!

Фэт даже не успел удивиться, как это древняя такие охапки тащит, когда она уже сунула ему вязанки под мышки и резво устремилась через заросли в одном ей ведомом направлении.

Ничего не оставалось, как пуститься следом: не бросать же старушку?

Бежать пришлось не то чтобы долго, но рыцарь порядком устал отодвигать в стороны норовящие прибавить ссадин ветки.

Избушка у старухи оказалась на диво ухоженная, правда, не без странностей: стояла она на обглоданных человеческих ногах. Да, да, именно ногах и именно человечьих! Фэт и сам сначала за куриные принял, уже грызть собрался, но в последний момент заметил, что нет у ног этих «шпор» да и пальцев целых пять, на каждой. Вот тогда-то его и пробрало.

— Бабушка, а ты кто вообще будешь? — спросил он дрожащим от волнения голосом.

— Тю! А ты чего, не понял? Друидка я, на пенсии! — Старуха плюнула в развалившегося под избушкой кота. Тот недовольно прошипел по-кошачьи, и, виляя хвостом, удалился в кусты. — Чего б мне еще на пенсии делать, как не хворост собирать да отвары всякие делать?

— Ну, можно еще оленей выращивать! — охотно предположил Фэт.

— Ага, оленей, — согласилась бабка и сощурилась на рыцаря: — Как ты, что ли?

— А я чего? Я этот… дворянин! — поспешно заверил знатнейший из всех известных в мире идальго. — Сэр Жруно де Фэт!

— Ну, что дефект — это видно. Только вот не думала, что за это еще титул дворянский дают!

— «Де» — это слово такое, перед именем идущее, — попытался объяснить рыцарь. — Короче, зови меня Фэтом!

— Фэтом? Ну, коли хошь, значит, буду — чего уж тут поделать? А ты меня не зови — сама выпаду, коли чего от тебя понадобится! — сказала бабка и уже ступила на крыльцо, но обернулась и, смерив лентяя взглядом голодного коршуна, спросила: — Чего-то я не припомню… Ела я тебя уже или только собралась?

— Ну, если бы ели, то, наверное, я б перед вами не стоял! — предположил Фэт, уже всерьез задумавшись: а не тронулась ли бабка часом, в этакой глухомани?

— Точно, точно, не кушала! — цокнула языком старуха. — Вроде ж всех проезжих сожрала, а тут — на тебе, явился! Тогда давай знакомиться по нормальному — Яба Гага меня зовут.

— Гага? Как гусей? — осторожно спросил рыцарь без доспехов.

— Ты мне смотри, а то живо в гуся обращу, — пригрозила друидка на пенсии. — Пошли в дом, будем тебя запекать… то есть кормить! — видимо, бабка решила поиграть с Фэтом, решив, что тот все одно ничего не поймет.

Однако рыцарь догадался, что его жрать собираются, и уперся:

— Давай я тебя здесь подожду!

— Зачем? — удивилась Гага.

— А вдруг у тебя там постель не сложена и шмотки по всей избушке разбросаны?

— А ведь точно! — задумчиво погладила бородавку на подбородке Яба. — Ну, а ты чего, культурный такой — на постель смотреть стесняешься?

— Ага. Ты ее убери — тогда и зайду.

— Лады. Только учти — все равно не убежишь! — предупредила старуха.

Когда она скрылась в избе, Фэт выругался. Избушка аж набок накренилась, чтобы получше расслышать, чего там увальню в голову пришло. Однако рыцарский пинок под коленку мигом отрезвил охамевшее здание, и домик Гаги успокоился.

А Фэт сел на траву и, прислонившись к дереву, стал думать, как же выбраться из лап миловидной бабули.

Черт его знает, почему не пришло в голову просто убежать! Но, может, сильно разволновался или заблудиться еще сильнее боялся?

— Чего, помирать не хочется? — спросил кто-то.

Фэт покосился на кота, иронично щурившего на него единственный целый глаз.

— Конечно, нет. Это у вас там по девять жизней, а мне мою одну терять ну совсем не хочется!

— Ну, не у всех нас… Но мне, как почетному коту Гаги, столько и дали. Только толку с них? Кому я нужен, чтобы меня убивали здесь, в глухой чаще? Разве что ты на шкуру позаришься?

— Не позарюсь, добрый слишком! — почесал его за ухом рыцарь. — Как тебя звать хоть, котяра?

— Черноморд, — мрачно сказал котяра. — Во придумала бабка, да?

— Ага. Аж смешно немного.

— А мне как весело, знал бы! Все звери знакомые ржут!

— Ну, согласись, Чернозад бы звучало куда хуже!

Кот подумал и согласился.

Они помолчали.

— А ты, похоже, неплохой парень! — сказал кот, легонько стукнув рыцаря хвостом. — А Гага уже свое отжила, я думаю. Хватит ей дворянство проезжее поедать… Будь здесь, я сейчас! — Черноморд нырнул в заросли.

Фэт запоздало вспомнил, что говорящих котов видеть ему еще не доводилось, и стоило бы хоть для виду изумленно раскрыть рот да обругать несовершенство мира совсем уж неприличными словами. Но кот убежал, а сквернословить попусту лентяй не привык. И, хотя легкое ошеломление, пусть и запоздалое, и несильное, бурлило в груди, рыцарь собрался с мыслями и стал гадать, чего же ему посоветует кот, чтобы одолеть зловредную Ябу.

Черноморд обернулся быстро: стоило рыцарю только раскрыть рот, как усатый крушитель бабушек уже протягивал ему горсть красных ягод.

— Намажься! — велел мурлыка, высыпав алые диковинки Фэту на пузо.

— Зачем? — удивился тот и рефлекторно кинул одну из ягод в рот. Словно что-то рвануло, большое и обжигающее, стремясь унести с собой еще целые зубы. Фэт скорее выплюнул мякоть на землю и еще долго ковырял ножом в зубах — губы порезал, но от зловредной гадости во рту избавился.

— Чтобы пахнуть хорошо да в баньку идти не надо было, — объяснил Черноморд, терпеливо выждав, пока лентяй отплюется. — На вот еще четыре ягоды, только теперь зеленые и чуть покрупней. Эти выдавишь в чай, что тебе Гага заварит.

— А потом чего?

— А потом, когда у нее уже терпение кончится и она тебя в печь запихивать начнет, думая, что ты ядом ослабленный, сунешь ведьму в пламя.

— В пламя? — ужаснулся Фэт. — Безобидную старушку?

— Знал бы ты, сколько она за свою жизнь таких вот остоло… рыцарей сожрать успела, понял бы, какая она безобидная! — фыркнул кот, дернув ухом.

— Сэр Жруно! — скрипнув петлями, дверь избы отворилась, и Фэт увидел Ябу. Подметил, что пока они тут с котом планы строили, Гага поспела умыться, расчесаться, переодеться и даже ягодкой красной губы ссохшиеся подкрасить. Походила она теперь больше не на лесную ведьму, а на молодящуюся старушку из деревни, встречающую сына с долгой войны.

«Может, она не всех дворян ест, а только злых и противных?» — подумал рыцарь мимоходом, однако кот, более сведущий в бабкиных выкрутасах, поспешно прошипел:

— Во расфуфырилась! Смотри, не забудь, чего тебе сказал, а то и тебя охмурит, глупого! — и скрылся в ставших почти родными зарослях.

— Чего ждешь, милок? — Бабка, к счастью, не заметила Черноморда, а может, просто не захотела замечать. — Пошли, разденешься — да в баньку! — и скрылась в доме.

Фэт заторможенно потряс головой и, схватив охапку красных ягод, поспешно разжал их в руке. Красный сок брызнул в разные стороны. Поспешно измазавшись его остатками, Фэт пошел в избу.

— Ну, чего? Раздевайся давай! — Гага стояла у дальней стены с банным веником наизготовку.

— Да не надо, бабушка, в баньку-то: и так чистый! — виновато сказал рыцарь.

— Как это чистый? Как это чистый? — возмущенно закудахтала Яба и бросилась стаскивать с Фэта рубашку.

Тут ей в нос ударил аромат ягодного сока. Гага скривилась:

— Тю! А ведь и вправду — чистый! За милю духами заморскими разит!

Фэт оправил помявшуюся рубаху (на белой ткани остались отнюдь не самые чистые отпечатки бабкиных рук) и, откашлявшись, сказал:

— А я вам чего говорил? Угостили б лучше чайком да баранкой какой или и того лучше — мясцом свежим!

Гага мигом забыла о баньке и засуетилась у стола. Скоро в большущей чашке дымился горячий чай с травами (как сказала бабка — «целебными»), а в тарелке посреди стола угрожающе высилась целая гора бубликов.

— Ого! — уважительно сказал Фэт, усаживаясь на лавку и подвигая это великолепие поближе. — Совсем другой разговор!

Естественно, он не забыл уговор кота Черноморда.

— Ой! Бабушка! — воскликнул рыцарь испуганно. — А не забыл ли я на порожке меч свой заговоренный? Его мне еще отец завещал носить да нечисть всякую охаживать…

Гагу как ветром сдуло из избы — только дверь протяжно скрипнула ей вослед. Фэт спокойно бросил пригоршню ягод в чай и хорошенько размешал, а Яба все не возвращалась.

Наконец дверь скрипнула вновь, и бабка, устало волоча ноги, села на табурет против рыцаря.

— Нет твоего меча ни на порожке, ни в кустах каких, что поблизости! — сообщила она, утирая лоб платком. — Ты кушай, а там, может, поищем!

Фэт согласно кивнул и, зачерпнув в жменю бубликов, весело захрустел.

Чай попался на редкость невкусным — то ли от бабкиной отравы, то ли от Черномордовых ягод, а то и вовсе от их поганой смеси. Рыцарь все время порывался плеснуть в нерадивую хозяйку кипятком из чашки, однако, раз за разом глядя в ее огромные голодные глаза, лишь тихо вздыхал и, бурча под нос очень уж неприличные слова в адрес бабки и кота, делал очередной глоток.

Бублики закончились быстро, скорее, чем чай в огромной кружке. Заедать варево оказалось нечем, и Фэт, собравшись с духом, залпом допил остатки.

Горло обожгло, словно ядреным перцем, а в желудке как дракон погулял. Выкатив глаза, Фэт смотрел на бабку, алча праведной мести за гадкий чаек и не в силах ничего сказать.

Яба же, видимо, решила, что подействовал ее чудодейственный яд. Вскочив с табуретки, она сбросила на пол закрывающую жерло печки крышку и, схватив Фэта за руку, дернула, силясь поднять.

Однако Черноморд не обманул: вся сила, что была у деревенского лентяя, не растворилась в чашке отравленного чая, а осталась при нем. И теперь, когда злобная ведьма показала истинное лицо, можно было избавлять лес от этакой напасти.

Плюнув на ладони, Фэт поднял геройское седалище с лавки.

Глаза бабки в тот миг выросли до размеров хороших куриных яиц.

Рыцарь усмехнулся и подмигнул людоедке.

Напоследок.

Броску его позавидовал бы любой герой. Яба не успела даже охнуть, а уже лежала в огне, с переломанными костями, превращаясь в ароматный деликатес.

Фэт по-хозяйски прикрыл весь этот ужас заслонкой, не забыв плюнуть внутрь, чтобы громче шипело да трескало.

Внезапно дверь распахнулась, и в избу вбежали Элви с Кушегаром.

— Фэт, сволочуга! — прорычал учитель, отвешивая рыцарю смачного пинка под его геройский зад. — Мы тебя по всему лесу искали! Если б не кот тот, чернорылый, так и сожрала б тебя Яба… Где она, кстати?

— В печке, — невозмутимо ответствовал Фэт, словно все бабушки в мире предпочитали отлеживаться на горячих углях.

— А чего она там делает?

— Готовится!

— А, — только и сказал Кушегар, глупо улыбнувшись. — А я-то думал!..

И вышел прочь, бормоча что-то об идиотском турнире и некотором его участнике.

Элви волком посмотрела на Фэта, фыркнула и скрылась следом.

А победитель бабушек остался один — облизывать тарелку из-под бубликов.

Бродить по песку, рассыпаясь в пыль под немилосердно жгущим все живое солнцем, — испытание почище любого покера, пусть даже и с непобедимой машиной.

В кожаных сапогах почти слышно хлюпал пот, вся одежда покрылась мокрыми пятнами, а Пижон все шагал. Ни вампирской, ни обычной, человеческой, жажды он не испытывал, но вот капля усталости из давно сдавшейся и рассыпавшейся в песок земли передалась и ему. Ноги норовили заплестись и уронить тело в более удобное положение — лежа; не слушались руки, хотя кровосос напряженно пытался заставить их мешать любимую колоду.

Это был своеобразный талисман — та самая колода, с которой Пижон выиграл первую игру в покер. Тогда ему удалось обуть купца из Липпии и — на этом месте шулер любил делать значительную паузу — бывшего короля покера Стулосида, не знавшего поражений и невероятно удачливого. По слухам, он выигрывал даже в тех случаях, когда на руках отсутствовала хоть какая-то комбинация: либо противники пасовали, боясь проиграть все, либо у них вообще не было стоящих карт. Иных случаев вампир не помнил.

Эх, его бы сюда, со злостью подумал Пижон. Знал бы Стулосид, как тяжело быть вампиром-картежником у мага на побегушках, наверняка спрятал бы все колоды в железный сундук и, довесив грузы, скинул его в море.

От мыслей Пижона отвлекла выросшая прямо по курсу табличка.

«Големский дом — вниз, треть мили. С картами — не входить!»

«Как это вниз? — мелькнуло в голове у вампира. — Это мне что, копать?»

Любимая колода, шурша прощальным вздохом хозяина, упала на песок.

Пижон уже собирался разгребать, песок под ногами, когда тот неожиданно начал засасывать вурдалака в себя.

Миг — и о пребывании шулера на Срединном напоминал только ворох разброшенных карт.

Долго лететь не пришлось, но приземление оказалось, по закону подлости, жестким. Какой-то умник, будто смеясь над древней пословицей, разбросал по всему полу каменной «клетки» пучки соломы.

«Да уж, — подумал Пижон запоздало. — Говорила мне мама — в фантики играй, а не в эту дурь с картинками!»

Однако мамы давно не было в живых, да и надгробие ее находилось в очень далеком от Срединного городке, и слов блудного сынка она, конечно, не слышала.

И Пижон, разумеется, не хотел так уж скоро составить ей компанию. Именно поэтому, как и всякий уважающий себя мошенник, он решил оглядеться: надо ведь хоть немного представлять, в какую кучу и какой ногой вляпался!

Куча оказалась плохо пахнущей: никаких дверей, окон. Только стол посередке на низких ножках, да пара мягких подушек по обеим сторонам.

«И как я вообще сюда провалился?» — подумал вампир, усаживаясь на одну из них.

Внезапный сигнал и последовавший за ним скрежет доказали, что в картах Пижон понимает намного лучше, чем в темницах. Оставалось надеяться, что дверь открывал не зубастый монстр, а тот самый голем, у которого надо скру… тьфу, выиграть золотую гайку.

Впрочем, железного человека в нем можно было опознать только по скрипящим суставам и чуть резким, неестественным, движениям.

— День добрый, паря, — сказал голем.

Пижон удивился такому обращению со стороны глупой машины, но виду не подал и ответил в тон:

— И тебе, развалюха. В покер не разучился еще?

— Да нет. Двести лет не играл, но помню все, как будто вчера случилось! — железный человек сел напротив и подпер ладонью блестящую в тусклом свете (стен?) голову. — Помнится, тогда привалил шулер почище тебя…

— И чего, выиграл? — с надеждой спросил вампир.

— Ага. До сих пор где-то выигрыш ищет. В могиле, — голем засмеялся. Противным, скрипучим смехом.

Вурдалак поддержал его натянутой улыбкой и постарался убедить себя, что ему, бессмертному, ничто не угрожает.

— Ну, что, начнем? — В руках голема появилась колода.

— Дай-ка глянуть, — протянул руку Пижон.

Железный смерил его взглядом, не обещавшим ничего хорошего, однако колоду все же дал. Вурдалак пробежал по ней взглядом истинного профессионала и, важно кивнув, вернул: колода была чиста и непорочна, если, конечно, можно так сказать в отношении карт.

— Что же, начинаем? — сощурился голем. Поистине над ним работал не только искусный мастер, но и великий маг: мимика у железного была идеальная.

Вурдалак мысленно предал анафеме и так уже проклятого мага и нового соперника, с которым не то что как играть — как себя вести не знаешь.

Но человеком стать не расхотелось.

— Начнем.

В избе, кроме запаса соли на пару лет вперед да не особо аппетитных мышей, ничего полезного не нашлось. Есть печеную людоедку отказался даже кот: с кончиной старушки ему открылся путь к сметане, которая была во много раз вкуснее старухи.

А троица героев отправилась по указанной котом тропе к единственному пути через лес — болоту василисков.

Самой интересной чертой этого природного ужаса было то, что топь появилась гораздо позже ящеров. Так и неясно до сих пор, отчего она вдруг решила возникнуть. Умники кричали, что это чудовищное заклятие неизвестного мага древности, но обычный люд не особо и верил. Зачастую эти неверующие хватали подобных крикунов в охапку и, крича: «Вся магия — в добро!», бросали несчастного в болото. Брошенные, конечно, пузырями давились и зеленели. Порой и всплывать пытались, да только топь не выпускала их из голодного чрева. Так и помирали умники один за другим.

А потом все прекратилось. И кто его знает, в чем причина: то ли умников не стало, то ли просто рты позакрывали, то ли обычному люду надоело за ними бегать да через весь лес к трясине тащить.

Да и василиски не скучали: по одному-два человека сжигали, а третьего оставляли на десерт.

Болото приближалось с неминуемостью утренней зевоты.

Огромные лягухи, способные на лету скушать хорошего воробья, с каждым новым «ква» все сильнее бесили Элви.

— Чего вы меня сюда потащили? — канючила она, повиснув у Фэта на шее.

— Тут еще разобраться надо — кто кого тащил! — замечал Кушегар, прорубая путь мечом.

С каждым шагом лес редел все больше и больше — несомненно, гиблое место было уже рядом.

Фэт, единственный, сохранял завидное спокойствие: в железных доспехах на босу ногу можно не визжать от лягушек и не слать куда подальше надоедливую волшебницу.

Однако при виде топи он порядком струхнул. Особенно когда воочию узрел одного из василисков.

Над коричневой гладью порхал глупый ворон. Падалью на болоте не сильно и разживешься, но тощая птица настолько обезумела от голода, что пошла на риск.

И тогда, разметывая тину, высунулась наружу голова огнедышащего ящера.

Ворон не успел даже пикнуть: столб пламени опалил ему крылья, и, как ни пытался падальщик набрать высоту, ничего у него не вышло.

Кроме как провалиться в бездонную пасть изжарившего его василиска, конечно.

Тот, съев добычу, на радостях плюнул еще двумя язычками пламени и лишь тогда скрылся под тиной.

В общем, не слишком веселая перспектива получалась…

Но Фэту, как всегда, пришла в голову гениальнейшая идея.

— Стрит! — равнодушно сказал голем, разлаживая карты.

Пижон недовольно насупился: искусственный болванчик играл слишком хорошо для насквозь проржавевшей железки.

— Фул-хаус, — его слова эхом разлетелись по маленькой комнатушке.

Голем вздрогнул: похоже, такого поворота событий он не ожидал.

— Сколько мы сыграли? Три? — спросил железный человек и, не дожидаясь ответа, кивнул: — Да, я уже проиграл, знаю. Можешь идти и рассказать всем, как ты обыграл меня — самого меня! — в покер. Мне уже… — голем, скрипя, встал и пошел к двери, — … все равно…

— Эй! — окликнул его вампир.

— Что? — голем повернулся. Железные брови, массивные и черные, словно уголь, вползли почти что на лоб.

— Выигрыш отдай, — хрипло напомнил Пижон. Хотя чего он так переживает? Что голем может обмануть и что тогда двое суток потрачены зря? Да ну — оно ему надо?

— А! — «опомнился» голем и, поковырявшись в несмазанном ухе, бросил шулеру заветную гайку. — Только вот зачем она тебе?..

И вышел из комнаты, то и дело непонятливо пожимая плечами.

Кушегар с интересом выслушал план Фэта.

— Дурак, — такова была его реакция, после которой благородный дворянин уселся на поросший болотной травой холмик.

Рыцарь обиженно насупился: чего ему опять не так, этому напыщенному индюку? Все, что от него требуется — не мешать Фэту, а он даже этого делать не хочет!

— И не дурак совсем!

— Дурак-дурак, — заверил лентяя Комод. — Только полному идиоту могла прийти в голову идея затопить болото пивом!

Растерянный, Фэт повернулся к Элви, ища защиты.

— А по-моему, план неплохой, — задумчиво сказала она. — Только вот тебе придется не есть и не пить пару дней. А в остальном — просто и гениально!

— Как это «не есть»? — ужаснулся герой несуществующих сказаний. — Да я от немощи кружку выроню!

— И вправду, — снова согласилась Элви. — Тогда сделаем так: ты будешь заливать их из кружки, а мы с Кушегаром — еду тебе подносить.

— А пить?

— А кружка тебе на что?

— Понятно…

Комод оглядел спутников, надеясь выявить среди них умалишенного (а то и обоих бы сразу — да в Желтый Дом^[4]) и, не найдя, со звучным кряканьем встал.

— Давайте тогда приступать, — сказал он, отряхивая испачканные грязью штаны. — Иди, огне… тушитель ты наш!

Фэт даже не заметил иронии: слово «огнетушитель» так понравилось ему, что он, тихо его повторяя и неизменно улыбаясь, пошел к топкому бережку.

— Ну, а мы давай пока на ужин что-нибудь сварганим! — Барон повернулся к Элви. — Ты стряпать умеешь?

Девушка растерянно улыбнулась.

— На тогда топор, — Комод без церемоний вручил ей фэтовскую секиру, — и живо за хворостом!

Волшебница хотела было надуться, но решила, что за вкусный обед можно и повкалывать, а потому пустилась в чащу, с трудом волоча за собой здоровенное оружие — просто, для виду: наломать хворосту — не город сжечь, много силы не надо.

Комод тем временем засучил рукава и, взяв нож, с мастерством записного повара пустился в дебри кулинарии.

А Фэт уже начал лить пиво в болото.

По его скромным подсчетам, течь в воду пиво должно было не меньше дня, а то и двух — иначе нужного эффекта не получится.

Вот только тот василиск, что сидел на бугорке в нескольких шагах перед Фэтом, не слишком мило улыбнулся двумя десятками острых зубов и пустил из носа пар — совсем уж не по-дружески.

А потом нырнул в пучину.

Ночную тишину нарушал только звук льющегося в болото пива.

Выхода из убежища не было.

Уж вампир, с его-то зрением, вряд ли мог упустить из виду дверь, окно или хотя бы мышиную норку.

Все абсолютно ровно, ни одной царапинки. Так и хотелось чем-то тяжелым да острым, с плеча да с оттяжкой…

Но Пижон знал, толку от этого не будет: все вокруг пропитано настолько древней магией, что дух захватывает, когда понимаешь, где очутился.

Но у вампиров нет духа.

Есть только голод.

Нет, конечно, была еще надежда. Упование на возвращение в мир обычных людей.

Которое, после ухода голема, с каждой минутой все затухало, затухало…

Впервые за бытность свою вампиром Пижон уснул.

Ему снились поля, где он бегал еще мальчишкой, деревенские «герои», которых ветром сносило…

Позже снились башенки королевского дворца, опалами крыш блестевшие в свете солнца.

И Элви…

«Где же ты теперь, любимая? Учишься ли еще в академии или, может, уже ищешь меня по всему Астрату? Право, не стоит. Я сам тебя найду… вот только верну человеческий облик…»

Перед глазами — мрак зимнего вечера, едва различимые силуэты.

И белый, чистый снег.

Нечасто можно встретить тролля в библиотеке.

Тем более с толстенной энциклопедией «Всемирная фауна».

Вот и Валентину такой тролль не встретился. Даже без энциклопедии.

«Досадно! — подумал Валентин, задумчиво глядя на посапывающего в углу библиотекаря. — Действительно досадно!»

Он почему-то думал, что тролль придет в библиотеку именно сегодня. Однако косолапый монстр даже не подозревал о существовании Валентина и потому наверняка отправился в какую-нибудь корчму, чтобы выпить темного пива и рассказать паре собутыльников о невероятных похождениях. Вроде «он меня оглоблей, а я его телегой» или «рубились три дня и три ночи, пока не отрубились…»

В руках Валентина, словно по волшебству, появилась ручка и записная книжка. Открыв блокнот на нужной странице, Вал зачеркнул «Тролль. Библиотека. Всемирная фауна». Пробежал взглядом по строчкам и закрыл ежедневник.

Новая задача. На сей раз намного сложнее и ответственнее, потому как отступиться от нее нельзя. Под страхом увольнения.

Валентин что-то прошептал себе под нос и щелкнул пальцами. Сизый дым окутал его с ног до головы.

Библиотекарь громко чихнул и открыл глаза:

— Что за?.. — и замер, удивленно оглядываясь по сторонам: читальный зал был девственно пуст.

— Получи, гадина! — пена окатила до смерти перепуганного василиска.

Ящер, не зная, что и делать, «рыбкой» нырнул в муть болота, громко шипя раскаленной чешуей.

— И так будет со всеми! — грозно сверкая очами, заверил Фэт.

На лес грязным покрывалом легла туманная ночь. Филины спорили друг с другом, заполнив утробным «Ух!» всю округу.

Вдалеке ныли волки, а в кустах неподалеку от стоянки устроилась парочка кроликов. Оба были настолько увлечены производством новых грызунов, что и дернуться не успели, когда Комод бесшумно раздвинул листья и ухватил обоих за уши.

— Вот и ужин нашему герою! — не без издевки сказал он.

Фэт мученически вздохнул: есть хотелось ужасно, а эти — когда еще приготовятся!

— Не хнычь, солдат! — подбодрил его Кушегар. — Тяжело в мучении…

–… а в бою тяжелее! — чуть ли не простонал парень: ужасно болела рука.

— Точно! О, Элви, ты уже и хворосту принесла?.. А я пару зверьков отловил. Как думаешь, одного нам, второго — троглодиту? — с сомнением покосился барон на лентяя.

Фэт не успел ничего ответить, как из болотной ряски выскочило нечто, похожее на лягушку, только раза в четыре больше.

Мозги еще не успели включиться, а подсознание уже яростно вскликнуло: «Эта тварь за едою пришла!»

Такого попустительства стерпеть было нельзя. Поэтому кружка с громким звуком встретила лоб жабы-переростка крепким дном.

Квакнув напоследок, лягушка улетела обратно и больше не показывалась.

— Это чего было? — в один голос ахнули Кушегар и Фэт, разом переведя взгляды на Элви.

— Троглодит, не к ночи помянут будет, — спокойно ответила волшебница, опытным движением сдирая с кролика шкурку.

— А… чего… Он? — хлопая ртом, как рыба, выдавил Комод.

— Ты ж его сам позвал. Сказал, что вторую порцию ему отдать надо, вот он на зов и выпрыгнул!

Кушегар нервно усмехнулся:

— Ну и твари тут водятся, хуже Фэта…

— Дык, конечно, — согласился рыцарь. — Я ж не тварь!

— Ага. Просто дурак.

— Почему это?

— Завтра вечером узнаешь, когда с твоих стараний толку окажется не больше, чем с паршивой овцы — шерсти. Лучше б мне магулет найти помог — запропастился куда-то, фиг сыщешь! Или я его вовсе в избе забыл?..

Рыцарь насупился, но лить продолжил: каким бы дурацким и глупым не был план, он его выполнит. Хотя бы потому, что это его план.

— Дядя Гозмо, а, дядя Гозмо? — девчонка в разноцветном костюме ловко запрыгнула на козлы рядом с возницей.

— Ну, чего тебе?

— А куда мы едем?

— Знамо куда — в Салатово! Там недельку побудем — и в сам Резаран рванем. Ух, денежки к нам побегут!..

— Ах, дядя Гозмо! — девчонка весело рассмеялась и повисла у Гозмо на шее. — Как же я вас люблю!

— Да будет, будет! — неуверенно хохотнул тот. — Развела тут… это самое… сопли! Скоро меня в них утопишь!

Девчонка фыркнула и еще сильнее прижалась к нему. Старик растроганно шмыгнул носом.

Цирк дядюшки Гозмо вновь отправлялся в долгий тур по городам Ариана. Для молодой, но подающей большие надежды эльфийки Кларетты эти гастроли были первыми в жизни. Для Гозмо… Впрочем, циркач уже давно сбился со счету. Главное, что в каждом городе его узнавали и, тыча в сторону балагана пальцем, кричали: «Глядите! Старик Гозмо приехал!». Циркачей любили и в обиду не давали.

Но от нападения разбойников не застрахован никто.

Дорогу телеге преградили четверо в черных масках-повязках.

Кони испуганно заржали и стали на месте: один из грабителей, с рыжими волосами, держал за ошейник огромного волкодава, с клыков которого безостановочно капала слюна.

Гозмо тихо чертыхнулся. Рука его потянулась к висевшим на поясе метательным ножам.

Один из разбойников увидел это и попытался предупредить товарищей, но бросок Гозмо вышел чертовски быстрым и метким: грабитель упал с ножом в правой глазнице.

Остальные лиходеи оказались не в пример ловчее погибшего товарища: двое откатились в сторону, а рыжий отпустил ошейник волкодава, и монстр с радостным предвкушением рванулся к добыче.

Второй нож Гозмо ушел в молоко: серый зверь оказался слишком быстр. Легко увернувшись от просвистевшей в паре дюймов от загривка смерти, волкодав растянулся в длиннющем прыжке.

Старик выхватил из ножен короткий охотничий кинжал и выставил его перед собой. Он прекрасно понимал, что смерти уже не миновать, но хотел спасти хотя бы друзей.

Волкодав, одурманенный свободой, не заметил кинжала и просто нанизал себя на него. Будь на месте серого монстра обычный пес, он бы мгновенно испустил дух. Однако волкодав успел широко раскрыть пасть и с упоением впиться в горло дядюшки Гозмо. Старик бросил последний взгляд в сторону Кларетты и испустил дух.

Из фургончика выбежал атлет Семерро и братья-клоуны Гиббисы. Силач сжимал в руках трехпудовую гирю, а весельчаки вооружились двумя одинаковыми мечами.

Циркачи сцепились с оставшимися тремя разбойниками, а эльфийка, давясь слезами, прижалась к остывающему телу Гозмо — ее любимого дядюшки.

Чья-то рука легла ей на плечо. Девочка, утерев слезы, оглянулась. Открыла рот от удивления.

— Пойдем, — тихо, но твердо велел ей человек в белом платье. Впрочем, вряд ли это был человек: эльфийка считала, что так могут выглядеть только ангелы; благообразный, чистый, казалось, дотронешься пальцем — исчезнет, словно морок во время жары… — Тебе не место среди этой бойни.

Она неуверенно кивнула.

Ангел протянул девочке руку. Кларетта сжала ее маленькими тонкими пальчиками, как только могла, и ангел грустно улыбнулся: забирая девушку отсюда, он оставляет очень большую ее часть здесь, на лесной дороге.

Но по-другому нельзя.

Валентин потянул Кларетту за собой.

Когда разбойники покончили с Семерро и братцами, эльфийки уже и след простыл.

А Пижон, развалившись на полу стеклянной «тюрьмы», с упоением смотрел так давно не посещавший его сон.

Вьюга. Ветки деревьев сгибались под тяжестью осевшего на них снега. Ветер бросал комья в лицо юнца, идущего против его порывов, словно пытаясь сбить его с верной дороги. Но парень шел, не думая о передышке.

В лунном свете, совсем рядом, Пижон — именно он был тем самым парнишкой — разглядел темные силуэты. Судя по очертаниям, обладатели их давно уже минули возраст мальчонки, раздались в плечах да обзавелись неплохими мечами. Впрочем, сам шулер тогда в оружии разбирался не более чем в драконьих болячках. Для него любой меч, блестящий в свете луны или солнца, был «неплохим».

Его заметили. Да и как не заметить, при полной-то луне, человека в черном, бредущего по усыпанной снегом просеке?

— Эй, дружок, — достаточно миролюбиво и недостаточно натурально обратился к юнцу один из силуэтов. Голос у него был хрипучий, басовитый. — Не подскажешь, как пройти к городу?

— Я не знаю дороги, — покачал головой Пижон. — Я сам заблудился!

Это было чистейшей правдой: возвращаясь с очередного «большого праздника жизни», Пижон таки заплутал. Приходилось идти почти что наугад, надеясь в конце концов с радостью прочесть «Стерринг. Въезд — через главные ворота».

Хриплому такой ответ то ли не понравился, то ли он действительно не очень доверял людям и всегда ждал подвоха, но, как бы то ни было, он сплюнул Пижону под ноги и нагло заявил:

— Ты на моей земле, пацан. Плати деньги и проваливай.

«Ах, как всегда!.. — разочарованно подумал картежник. — И почему им в голову не придет что-нибудь дельное, новое, оригинальное?»

— Чего молчишь? — ухмыльнулся тот, что стоял подле Хриплого. — Коли денег нет… давай, штаны сымай, будем так за прогулку рассчитываться!

— Ага, конечно, — разыгрывая податливую овечку, «проблеял» Пижон: из рукава в руку, обдав ладонь легким холодком, выкатилось лезвие ножа. — Сейчас…

Героем он не был никогда, но улица с малолетства научила «кто первый бьет — того и кошелек».

Приятель Хриплого упал, схватившись за кровоточащее горло. Пижон уже думал, что грабители испугаются его грозного выпада и убегут, петляя по снегу, когда предводитель шайки воздел руку вверх и указующим перстом ткнул в мальчугана:

— Убить!

И бежать пришлось Пижону…

С каждым шагом снег становился все глубже и глубже; когда его уровень достиг колена, пришлось перейти на скорую ходьбу, проще говоря, делать так, как не повел бы себя ни один человек, гонись за ним пять озлобленных смертью товарища грабителей.

Однако нужно было бежать и не думать…

Ну, или хотя бы быстро идти.

Не всякий раз увидишь, как бежит по натянутому меж домами канату чернокожий, белозубо скалящийся циркач. А если внизу, на сколоченном наспех помосте, бесятся в клетках полосатые тигры, чинно вышагивает на задних лапах зеленая кошка, а удав рассказывает сказки и умеет считать до трех, то на такое представление сбежится весь город. И в самом деле: не каждый день на дворцовой площади выступают циркачи!

Не было их и на этот раз.

Не брать же в расчет молоденькую эльфийку, робко жонглирующую яблоками у видавшего виды фонтана?

— Ты послушай меня, братец Горрац, послушай хорошенько: если нет хоботатых слонов, силачей или хотя бы завалявшегося клоуна, этот цирк — не цирк! — толстощекий бюргер значимо поднял палец. — А если девчонка не циркачка, то что? Знамо — попрошайка и грабительница, а значится, место ей в тюрьме! В тюрьме, почтенный Горрац!

— Ты это… того… — стражник озадаченно поскреб пятерней затылок, высморкался в подол бюргерского платья и, решившись, направился к девочке.

Кларетта слишком поздно заметила опасность. Грязная лапа ухватила девушку за плечо. Яблоки посыпались на мостовую, раздалось оглушительное «Пчхи!», сизый дымок окутал эльфийку и…

В руках у стражника Горраца остались алая ленточка и яблоко.

— Это… того… — воин задумчиво надкусил плод, несколько раз, разбрасывая крошки белой мякоти, чавкнул и, сунув ленточку в кошель, направился прочь.

Высунувшийся наружу червяк презрительно фыркнул.

— Ну, вот, — гордо выпятив грудь, сообщил Фэт. — Что я вам говорил — готовенькие!

Кушегар, выворачивая мешок наизнанку, посмотрел на болото. Секундой позже подняла глаза Элви.

Оба разом раскрыли рты и тихо, про себя, выругались.

Когда бы еще довелось увидеть плавающих лапами кверху и безостановочно икающих василисков, если бы не Фэт с его волшебной кружкой?!

— Надо переплывать, — сказал рыцарь важно. После долгого стояния на краю трясины Фэт все же нашел в себе силы вытереть подарок Куры пучком травы и засунуть его в седельную сумку.

— В точку, — хмыкнул Кушегар. — Только как? Может, у тебя в мешке еще и дракон есть, раскладной?

— Почему раскладной?

— Потому что другой не влезет.

— Не-а, — поскреб затылок Фэт. — Я вот думал… плот связать, может? Поможешь же, да?

— А вот это идея! — одобрительно кивнул дворянин. Жаба, душившая его по поводу выполненного Фэтом плана о василисках и пиве, торопливо поскакала обратно в болото. — Пойдем. А ты, Элви, за вещами посмотри и на ящеров этих, огненных. Если что — заливай их пивом из фэтовой кружки!

Волшебница в ответ шутливо отдала честь Кушегару. Завсегдатай званых вечеров и банкетов тут же зарделся и пинками погнал рыцаря в чащу. К сожалению, он не сразу понял, что их небольшой отряд попал в заросли колючки.

Через полчаса шесть толстых стволов лежали, крепко-накрепко связанные отыскавшейся в сумке Кушегара веревкой.

А учитель и ученик выдирали из рук последние иголки.

— Ну, спускать? — спросил Фэт, когда барон еще раз осмотрел плот и дал добро.

— Ага, — немного отрешенно бросил дворянин, увлеченно рассматривая болото. — Если б было море пивом…

Но ни Фэт, ни волшебница уже не слышали увлеченно вещающего Кушегара. Они толкали плот в болото, что, как оказалось, совсем непросто.

— Эх, неучи, — сплюнул в траву дворянин. — То ли дело я в их годы…

Детство у Кушегара действительно было очень увлекательным и запоминающимся: в юношеские годы он не пропускал ни одной юбки. Отец еще всегда спрашивал: «А зачем тебе столько, если ты все равно ни одну не носишь?» и часто наказывал сына ремнем, чтобы больше думал о предстоящем крещении в рыцари.

«Ты, может, и на герб наш юбку засунешь? — порицал его строгий родитель. — А что? Дракон в юбке!» — и долго хохотал.

Маленький Кушегар обычно вприпрыжку бежал на кухню, к маме, и, громко чавкая, дулся на папу в компании куриной ножки и ломтя хлеба.

Впрочем, воспоминания воспоминаниями, а плот тем временем, несмотря на все упреки Комода, был уже на воде. Досадливо крякнув, дворянин подхватил сумку и неспешно зашел на «палубу».

— Гребите, чего уставились? — велел он под взглядами спутников. — Плот наш сам не поплывет — у него ни паруса, ни заклятия.

Элви закатила глаза и «упала в обморок» на одну из сумок. Рыцарь вздохнул и взялся за самодельные весла.

Плот тронулся.

— Когда мы придем, Вал? Когда? Я устала, — тихий, ровный голос.

— Скоро, Малышка, — как легко, неожиданно просто далось ему это прозвище. Он пробовал называть так других, но слова всегда глохли в глотке. Валентин улыбнулся и задумчиво повторил: — Скоро… Малышка.

— Мы идем… сколько? Куда? Я не знаю. Я ничего не знаю, Вал. Ты оставляешь меня в странных местах, я вижу странных людей, иногда они приветливы, иногда, как сегодня… Я устала, Валентин, очень устала.

— Скоро, Малышка… скоро.

Слишком.

Завтра она встретит своего Единственного. Такое бывает очень редко — ведь Валентин один, а смертных… смертных излишне много. Но иногда он успевает, и тогда две судьбы становятся одной, а разделенные половинки вопреки всему объединяются в целое. Кем он будет, ее Единственный? Высокий стройный принц на белом коне? Жестокий, злой к врагам, но такой теплый дома Лорд Севера? Или все же печальный менестрель из Желтого Леса?

Кто ты? Какой ты — ее Единственный?

Он никогда не видел этого человека и, наверное, никогда не увидит. Довести, привести Кла… Малышку, а там… Стоит им встретиться…

… Их взгляды соприкоснулись: молодая эльфийка и он — ее Единственный. Взмах дирижерского смычка, молния, вселенский пожар, ревущее пламя, обрушившаяся дамба, стремительный ледяной беспощадный поток — на миг и…

Любовь навсегда.

Единственные могут прожить вместе до старости, а могут сгинуть, пропасть сразу, но любовь их — к счастью или к погибели — вечна.

— Мы идем очень долго. Почему? — улыбнулась Кларетта. — Почему, а? Вал?

И вправду — почему?

Разве это проблема для него, разве это сложность — пройти незримый путь? Ему, который может за миг осилить сотни лиг или изредка дюжину часов, ему, могущему достать из любого мира нужную вещь, ему, Валентину?

Почему же дорога никак не заканчивается?

Туннель выводил то к замшелому пню на светлой, поросшей земляникой поляне, то к потрескавшемуся черному фонтану на грязной площади, то… да мало ли куда выводил. И каждый раз Валентин видел Малышку по-разному. Смешная девочка, объедающаяся красными ягодами; грустная девушка в отблесках костра, порою такая домашняя, маленькая, тихая, грустная, поющая что-то эльфийское… Порой — веселая, быстрая, ловкая, словно кошка, смелая циркачка.

Каждый раз было по-разному.

И завтра все это закончится.

Потому что Валентин, наконец, понял.

Путь зависел только от него. Он хотел, чтобы они шли долго, и они шли.

Слишком.

Завтра — уже не успеть, не достать того, что было так близко, так рядом, до чего еще вчера можно было легко дотянуться.

Однако же, как не хотелось отдавать Малышку в объятия этому Единственному, сэру Никто!..

— Я искала тебя ночами темными… — тихонько напевала себе под нос Кларетта.

Валентин вздрогнул: похоже, чем ближе они подходили к цели путешествия, тем сильнее Малышка чувствовала избранника. Еще не понимала, но где-то внутри себя ощущала его близость.

— Куда мы идем, Вал? — вновь заканючила эльфийка. Ее тонкие пальцы бегали по тоненькой хворостине, словно это никакая не деревяшка, а самая настоящая дудочка.

— Не начинай снова, Малышка. Я же сказал: скоро узнаешь.

— Я не хочу знать скоро. Хочу сейчас. — Кларетта обиженно надула щеки.

— Не делай так больше.

— Почему?

— На жабу похожа.

Кларетта презрительно фыркнула: мол, это еще разобраться надо, кто больше на жабу похож! Однако говорить вслух не стала, понимая, что Вал спорить не будет; просто усмехнется, соглашаясь: пусть так — мне все равно. Странный. Вечно спокойный, безразличный, словно камень. Порою он был невыносим!

Зато вчера — удивительно! — он помогал ей собирать землянику в передник, грустно улыбался, напевал что-то, с ним было так чудесно весело, до ужаса интересно и еще… тепло. А сегодня — откуда? Почему? — он снова спрятался в непробиваемую раковину, выпятив наружу холод и безразличие.

Валентин все понимал. Он и сам был бы рад плюнуть на весь свой пафос, добро, по-честному посмеяться в компании девушки над ее шуточками и безобидными шпильками; однако непривычный зуд в сердце не позволял расслабиться, полностью отдаться чувствам. Вал не понимал, что с ним случилось: почему при каждом удобном случае он стремится хотя бы одним глазом посмотреть в ее сторону? Почему нежно укрывает плащом на привалах? Почему до утра не может заснуть, глядя на нее, спящую?

Несмотря на прожитые столетия, Вал не находил ответа.

Это был словно злой рок: он, Валентин, лучший работник Небесной Канцелярии, бесстрастный, порой даже жесткий, но очень ответственный, не мог признаться себе, что любит.

Любит?

Да, наверное, это чувство можно назвать любовью.

Вал никогда не любил. Это может показаться смешным: сколько удачно законченных операций, грамот и орденов от начальства за великолепную работу и незаурядное трудолюбие, — а он так и не познал то, что дарил другим множество веков!

Вот только Валентину было не до смеха.

На сей раз он все же уснул.

Примечания

3

Маги, следящие за нелицензированным применением магии.

4

Больница для буйно помешанных больных, которые почти не соображают. За триста лет существования Дом пропустил через свои стены 13047 королей, 5948 драконов, 1300 чертей и даже 3 Богов. Надеюсь, не стоит уточнять, что все эти короли-драконы и прочие были всего лишь психами, странным образом слишком вжившимися в какой-то образ.