Голубиная книга анархиста

Олег Ермаков, 2018

Новый роман Олега Ермакова, лауреата двух главных российских литературных премий – «Ясная Поляна» и «Большая книга» – не является прямым продолжением его культовой «Радуги и Вереска». Но можно сказать, что он вытекает из предыдущей книги, вбирая в свой мощный сюжетный поток и нескольких прежних героев, и новых удивительных людей глубинной России: вышивальщицу, фермера, смотрителя старинной усадьбы Птицелова и его друзей, почитателей Велимира Хлебникова, искателей «Сундука с серебряной горошиной». История Птицелова – его французский вояж – увлекательная повесть в романе. Да и сами главные герои не только колоритны, но и актуальны: анархист-толстовец, спасающийся от преследования за крамольный пост в своем блоге, придурковатая нищенка, поющая духовные песни. Река влечет героев, и они обретают свой остров, где начинается для них новый отсчет эры свободы и любви. «Пластика письма удивительная, защищающая честь классической русской прозы… Роман – приключенческий – в том смысле, в каком привыкли думать о романах Вальтера Скотта и, не без оглядки на них, о пушкинской “Капитанской дочке”» (Ирина Роднянская). Сказано о предыдущей книге, но еще более справедливо для новой.

Снег хрустел

Снег хрустел и железно скрежетал под их ногами. В сумраке плыла шеренга больших берез, как будто флотилия кораблей с мачтами, покрытыми водорослями. Они шли и шли, пока вдруг не оказались на берегу реки.

— Река?! — воскликнул Вася.

Он начал спускаться по склону в снегу. Валя остановилась и сверху наблюдала за ним. Вася осторожно ступил на лед, укрытый снегом. И вдруг в тишине раздалось мелодичное: «Длон-длон-длон». Вася замер, потом оглянулся. Валя рылась за пазухой — и достала мобильник, посмотрела на дисплей — и ее лицо стало фосфорически синим, как у героини «Аватара». У Васи и возникло такое чувство, будто он парит верхом на драконе, сорвавшись со скалы… ну или сам по себе, как обычно, зачем ему летающие животные?

И Валя заговорила по телефону. Отвечала: «Да?! Да! Да…» и: «Нет! Нет. Нет…»

Вася карабкался на берег, цепляясь за лед, снег. Валя уже закончила переговоры и убрала трубку.

–…Х-ххых!.. У тебя мобила? — задыхаясь, спросил Вася.

Валя кивнула.

— Фу!.. — Вася дышал тяжело. — Твоя?

Валя кивнула.

— Откуда? — допытывался Вася.

— Подарили мне, подарили, и все.

Валя сторонилась, глядела исподлобья, сжималась.

— Хыхых…

— Подарок, подарок, — бормотала девушка, отступая и даже как будто собираясь убегать.

— Так… что ж ты молчала? — спросил Вася. — Там же есть часы. Ты что, глупенькая, да? Дай посмотрю.

Валя отступила еще дальше и покачала головой.

— Да только посмотрю.

Но она отступала.

— Ну, я всегда знал, что это мафия, — сказал Вася. — Нищебродский Кремль. У вас, наверное, и пахан свой имеется? Президент? Премьер? Сладкая парочка рокировщиков-фокусников. И Дума?.. С кем войну ведете? С украинскими нищебродами? Или сирийскими? С американскими?.. Да, у них тоже есть бомжи. Но хоть книг не жжете. Не жжете? Как игиловцы?

— Не-а, — отчужденно сказала Валя.

— Ладно, нафиг мне не нужен твой мобильник. Но ты хотя бы время по нему смотри, ага?.. И не говори никому, где мы. Понимаешь?

Валя кивнула, но тут же спросила почему.

— А-а, долго объяснять. Но, короче, меня схватят. За мной охотятся.

— Кто? — широко раскрыв глаза, спросила Валя.

— Мафия, кто ж еще, — сказал Вася. — Но… хотел бы я знать, где ты будешь брать деньги для пополнения баланса. Работать-то не желаешь. А попрошайничать здесь не у кого. Или у тебя там, в подкладке, вшиты банкноты?

Она отрицательно покачала головой и тут же спросила, что это такое.

— Банкноты?.. Бумажки банковские. Деньги, зараза-дерьмо-проклятье…

Они пошли назад. Вася споткнулся и, не удержавшись, упал, заругался.

— Проклятье!.. Надо фонарик.

— Фонарь, — подсказала Валя.

— Хыхыхы… Смотреть керосиновые сны.

На этот раз Вася вошел без стука. Васильевна была в кухне, а из комнаты доносился возбужденный спор какого-то ток-шоу. Слышались выкрики о музыкантах, поддерживающих хунту, о национал-предателях Бабченко, Макаревиче, о русофобе Невзорове. Но тут же Эдик переключился на другую программу, воскликнув: «А пошли вы все на хер!..» Следом за этим заскрипели тормоза, раздался душераздирающий крик и загрохотали выстрелы.

Васильевна указала на коробку. Вася взял ее со стола и торопливо пошел прочь.

— Так где второй-то? — резко спросила Васильевна.

— Там, — ответил Вася. — В смысле, тут.

— Ну так пусть забирает, сейчас заполню.

Вася вышел на улицу, набрал холодного воздуха, выдохнул, кивнул на дверь и сказал Вале:

— Зовут.

Валя быстро перекрестилась и вошла в дом. Вася, глядя на это, просмеялся по своей привычке:

— Ну примадонна, а не попрошайка.

Вскоре Валя появилась со своей коробкой, и они отправились трапезничать в вагончик. Прежде чем усесться за стол, Вася зажег керосиновую лампу и затопил печку. Валя тем временем молилась да крестилась и шептала «Отче наш иже еси на небесех…» и так далее.

Наконец они открыли свои коробки.

— Что это у нас? — пробормотал Вася, беря ложку.

— Макароны, — сказала Валя.

— Ххыхыхых!.. Как в тюрьме…

Валя быстро на него взглянула. Вася поймал ее взгляд.

— Что смотришь? — спросил он. — Как прокурор?

— Ничего, — ответила Валя, отводя глаза.

Позже, когда они улеглись на свои койки в натопленном вагончике, Валя спросила:

— А ты там, на берегу, говорил… говорил…

— Что? — осоловело спрашивал Вася.

Тепло и сытость разморили его, да и целый день труда, физического труда, к которому он вовсе не был привычен.

Валя молчала, вздыхала.

— Что… — снова пробормотал он, уже почти засыпая.

— Про Фуджу, — сказала Валя. — Это твоя баба?

— Фуджи — это… это вулкан.

— Ты сказал… сказал… жалел, что нет тут твоей Фуджи, — почти дословно воспроизвела его реплику Валя.

— Да?.. А, это… это камера… Фирма такая японская, производит их. Камеры. Так они и называются — «Фуджи».

— Для кино? Ты киношник? Кинокамера?

— Хыхыхых, — засмеялся Вася. — Нет, я человек пока. А «Фуджи» — фотик. Но у меня его изъяли… Как и вообще всю технику. Ну комп, мобилу. Только велосипед не взяли. А зря. Я на нем могу въехать в мавзолей… Или в ворота Кремля врубиться в знак протеста. Хыхыхыхых…

— Гора… фотик… камера… — бормотала Валя.

— Да это мне тот фотограф дал кличку — Фуджи, потому что люблю фотики этой фирмы. А я ему дал кличку Никкор, он любитель «Никона». Свадьбы снимает.

— А ты?

— Я? Нет. Я так… свободный художник. Любитель.

— А кем ты работал?

— Хыхыхыхых!.. Хыхыхых!.. — Вася зашелся своим смехом. — А ты?..

— Я-а-а? — изумленно спросила Валя.

— Ты, ты, ты.

Она не отвечала.

— Тоже, как видно, свободный художник, художница, — заметил Вася.

— Фуй, как жарко, — сказала повеселевшая Валя, стаскивая свитер, потом и темно-голубые штаны толстые спортивные со светло-синими лампасами, трико, две рубашки, пока не осталась в одних трусиках и черной футболке. — Счас бы закурить сигаретку.

— Да ну, — возразил Вася, — развешивать сеть для рака. Легкие и будут такой сетью — обязательно поймаешь. Моя тетка курила, как героиня Гарика Сукачева, только не трубку, а папиросы все. И ей отрезали легкое. А она все равно курила. Ну и в одно легкое набилось порядочно этих с клешнями, задушили ее. Нет. Мне воздух нравится! Синее небо…

— А на Соборной же горе ты курил? — напомнила Валя.

— Чтобы согреться, расслабиться, — сказал Вася. — Ну… сам не знаю зачем. Ты закурила, тогда и я. Так просто… А вообще не курю.

Вася уже плохо различал ответ Вали. Она еще что-то говорила, ерзала на кровати, скрипела пружинами.

Набрел в солнечный и заснеженный день на заросли шиповника за холмами. «Одет в рубище, но за пазухой нефрит», — проговорил кто-то.

Сполохи алых плодов в зарослях шиповника и были похожи на блики печные. А дао и есть плавильная печь, где одно перетекает в другое. А вообще эти заросли напоминали какой-то сад. И я снова подумал о Чжуанцзы. Ведь он служил смотрителем сада. Озирался. Не появится ли? Кто-то же сказал про нефрит и рубище. Не появится ли садовник? Чжуанцзы. Он же и служил смотрителем сада… только какого-то другого. А потом и эту должность бросил, чтобы спокойно скитаться по Поднебесной в заплатанной одежде из грубого холста, в сандалиях, подвязанных веревкой. Хо-хо!.. Бедность, а не рабство.

Но когда вышел на мост, то увидел, что льда нет, совсем нет, вот удивительно-то, правда. Стал смотреть. А в воде резвятся рыбки. Вот радость! Хых!..

— Ты же не рыба, откуда тебе знать? — cнова спросил кто-то.

И тогда возмущение охватило меня и предчувствие какого-то счастья.

И я сказал в воздух:

— Но я и не шиповник, а знаю его радость!

Хы-хы-хы… Хы-хы-хы…

Вася заворочался, всхрапнул и разбудил Валю. Она привстала, озираясь, и снова уронила голову.

…Капает. Кап-кап-кап… То ли дождь, то ли с деревьев. Сыро. А в домике хорошо, сухо, тепло, ах, ах, как хорошо!.. Но… Но кто-то дергает угол. Ну? Ну?.. Лень посмотреть, так устала, что до сих пор не хочется лишний раз…Так устала убегать, все убегала по снегу, по снегу. Ладно, привстала, смотрю в оконце. Никого. И внезапно замечаю дырку. В моем новом легком домике. Ах да! вечером перед оконцем торчали две жабы. Две, две, две жабы. Как они могли сжевать угол домика?.. Так он же бумажный?! Ой, ой, а если… если огонь-огонь-огонь, мамочки, Матушка!.. И в это время снова кто-то взялся дергать… Дерг, дерг, дерг. Силуэт на стене. Кто это? Кто это? Мышь! Злобная мышь!.. Как дала ей щелбанец сквозь бумагу! Мышь подскочила как ужаленная и, крикнув, исчезла.

— Жалко, нет такой должности, — говорил утром за чаем Вася, — фотограф снов. Вот это было бы круто. А свадьбы — что… Одно и то же, козлиные прыжки, фужеры, костюмы, платья…

— Безо всего было бы лучше? — спросила Валя.

— Ну. Как Адам и Ева. Какая там была самая первая свадьба?.. Хыхых… Среди гостей змий, потом всякие зверушки, да? Лев с овцой, олень с волком, птица Сирин, павлин-мавлин… И же-э-э-э-лтогрывый ле-э-э-в да синий вол, исполне-э-э-э-нный очей, — запел, блея, Вася.

Валя зажмурилась.

— Ой, какая песня! А как дальше?

Вася посмотрел на нее удивленно.

— С ними золотой орел небесный, чей так светел взор незабываемый.

— А всю песню?

— Ты что, прикалываешься? Это же Бэ Гэ.

Глаза Вали расширились.

— Бэ Гэ-э?..

— Боб Гребенщиков. Не слышала?

Она покачала головой.

— Ну дела… И кино не смотрела «Асса»?

— Не-а.

— Где же ты жила?.. Ну не в туалете же на Соборной горе ты родилась?

Валя покачала отрицательно головой.

— А где?

— В деревне.

— Ну и что?! — воскликнул Вася. — Ломоносов тоже в деревне родился. На севере, кстати. Знаешь такого?

— Слыхала, — уклончиво ответила она.

— Да по большому счету сейчас без разницы, деревня или город. Коммунисты все стирали-стирали это различие, а тут пришел мистер Интернет и сразу уравнял всех, как «кольт» когда-то на Диком Западе. Но интернет лучше. Пускай стрельба идет словами. И третья мировая. А она уже развернулась в сети паутины. Там есть свои мухи и пауки. Меня вот сцапали, как муху.

— Ты на муравья похож, — возразила Валя.

— И что, в твоей деревне не было интернета?

— Это с экранчиком-то?.. Было такое у Сашки Мордвина, сам собрал, мы ходили смотреть, как он с актером переписывается. С этим… знаменитым… Кирпичом… Ну, про банду кино такое было.

Вася нетерпеливо мотнул головой.

— Я телевизор не смотрю, а кино у меня по ночам бесплатное и самое крутое.

— Сны? — догадалась Валя.

Вася посмотрел на нее и кивнул.

— Жаль, что с фотиком туда не проникнешь.

— А я их и так зырю, — сказала Валя.

— Ну, свои и я вижу, — ответил он.

— Нет, и чужие, — сказала Валя.

Вася поднял брови, потер нос.

— Хыхы, так тебе и фотик не нужен… Ну, что мне снилось?

— Не хочу говорить, — ответила Валя.

— Почему?

— Потому, — ответила она и вдруг перекрестилась.

Вася начал было мелко смеяться по своему обыкновению, но вдруг замолчал и удивленно взглянул на девушку. Ее жест озадачил его, но он никак не мог вспомнить, что же снилось…

— Ладно, давай собирайся, пойдем трудиться.

— Я позже приду, — сказала Валя.

— Нет, — ответил Вася. — Хватит таскать меня за нос.

Валя прыснула в ладошку.

— Я-а? Я тебя таска-ю-у?

Вася стал серьезен, свел рыжеватые брови к переносице, почесал конопушки на остром носу.

— Валентина, слушай меня предельно внимательно. Я всегда был человеком умственного труда…

— К-какого? — слегка заикаясь, спросила девушка.

— Такого, — ответил он и постучал себя кулаком по лбу.

— П-принимал решения? — спросила она, робея еще сильнее.

— Прлежде всего — думал, — ответил он и снова постучал себя по лбу.

Девушка кивнула, лучисто глядя на него.

— Как наш Мюсляй. Он тоже говорит, что думает за всех.

Вася не выдержал и зашелся своим хихикающим смехом.

— Мыслитель из туалета в горе!.. Я уже жалею, что не встретился с ним. Может, это новый киник Диоген.

Валя замахала на него.

— Ой, не надо с ним тебе встречаться, не надо, не надо. Он тебя прибьет. И меня.

— За что?

— Что ушла с тобой.

— А ты была его… ну, девушкой?

Валя опустила глаза.

— Что, угадал? — спросил Вася.

Она возвела на него крупные карие глаза.

— Мы все его. Даже Мартыновна. Да она улетела.

— Ясно, пахан, президент вашей нищенской шайки. Ладно, дай мне мысль закончить… Так вот, Валя, и на этот физический труд я соглашаюсь по одной причине: чтобы купить лодку и уплыть.

— Куда?

— Да я уже сто раз говорил.

— Скажи еще.

Вася покачал головой.

— Не скажу. Хочешь — участвуй, а нет — так и давай, возвращайся к своему пахану Диогену. Мюсляю. Или как там его.

— Он сам нас скоро догонит.

Вася взъерошил волосы.

— Хых-ха! За нами гонятся попы, полицейские да к тому же и пахан нищей братии? — Он возвел глаза к закопченному потолку. — А еще и сам боженька? Ну, за мои богохульства? Вот это компания! — Вася встал. — Короче, Вальчонок, или ты сейчас идешь со мной к новозеландцам, или…

Валя посмотрела на него вопросительно, откинула прядь грязных волос.

— К кому?

— Я разве не говорил? Ну новозеландцы, — Вася поднял руки и, приложив их к вискам, помахал ладонями, изображая уши.