Цепи Скорпиона

Олег Паршев

Что делать, если ты один, а весь мир против тебя? Испугаться, спрятаться, отступить? Нет уж! «Вперёд!» – слышится в топоте коня. «Вперёд!» – откликается стуком сердце. «Вперёд!» – весело кричит верный домовой. «Прорвёмся! – кивает юный князь Святополк. – Роц и свобода!» И безоглядно устремляется на врага. С улыбкой на устах и светом в душе. Ах, да… причём тут неведомый Скорпион со своими цепями?.. «Вперёд! – восклицает автор. – За мной, читатель! Прорвёмся!» :)

Пусть так. Но я пойду вперёд без колебанья…

К. Бальмонт.

© Олег Паршев, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

— 1 —

Святополк выехал из дома ранним утром. Провожала его до ворот только Весена — старая няня и кормилица. Прошептав стих какой-то молитвы, кажется что-то из «Воззвания Нового Пути Белбога» — юноша точно не разобрал — она заплакала и достала из свернутого платка почерневшую от времени деревянную цепь.

— Возьми ее, — услышал он едва уловимый шёпот. — Цепянка эта волшебная. Поможет в трудный час, — и кормилица, утерев слезу, надела цепь на Святополка.

Крепко обнялись, погрустили чуток, глядя друг на друга, и молодой витязь, вскочив на коня, тронулся в путь.

Обличье выдавало в нём воина — кираса, отделанная серебром, закрывала грудь, под доспехом тонким кружевом шуршала кольчуга, меч в ножнах и широкий кинжал, равно пригодный для трапезы и поединка, расположились на поясе, а лук (и колчан со стрелами), облюбовали себе место на спине.

Завершало облачение длинное, но легкое копье, притороченное к рогатому седлу. Туда же, чуть сзади, воин приладил и крутобокий сверкающий шелом (скорее, так — для порядка; он и не собирался его надевать), позволяя прохладному северному ветру приятно оглаживать своё загорелое задумчивое лицо. А повод для задумчивости, между тем, имелся.

Начать хотя б с того, что ничегошеньки о себе Святополк не знал. Все воспоминания начинались аккурат с того момента как объявились они с Весеной (совсем не такой уж и древней тогда) в домике на отшибе Рудана¹. И сперва он, вроде, и при памяти был, а потом, как ни старался, всё бестолку. Одни обрывки бессвязные, тени да запахи. Это — во-первых.

А во-вторых — иго иноземное. Этот же самый десяток лет (сколь знал он себя), минул с той поры, как армии Бухнадара Аграмбы — Великого Владыки Мокинзара, эмира Скифостана (или Кифии, как называли этот край в Роце), шах-ан-шаха Шигорума, султана Арамека и Маврии — стран Юго-Запада и правителя обширных пространств Курфистана, что раскинулся между Роцем и Южным океаном, вторглись в пределы стран Междуморья — Гиспии, Гринуэлла, Галиндии и Роца².

Все эти годы Святополк прожил под присмотром Весены, потому что (как говорила ему всё та же Весена), никого у него не осталось. Отец его погиб, мать, поседевшая за ночь, умерла от горя. А на расспросы о дядьях и тётках нянька только лишь бормотала что-то тихое да невнятное, мол, да не знаю я, милый… Была тут ещё одна тёмная история. Как-то проговорилась кормилица о сестре Святополка. «Ах, где ж Славка, сестричка твоя?», — так и сказала как-то в полудрёме, но наутро напрочь от слов этих отказалась. И твёрдо стояла своём: «Старая я уж, не помню». И хоть ты тресни!

Пробовал Святополк и с другими о себе говорить. Да с кем? Все всего боялись, от незнакомцев шарахались, ходили торопясь, взоры в землю потупя. А мальчишки соседские — ну откуда б им знать?

А ещё сны были. Разные. Одни — яркие, весёлые. О забавах, проказах всяких, о высоких и светловолосых, ласковых людях — мужчине и женщине. Во сне он хорошо понимал, что это как раз — отец с матерью. И о мелкой белобрысой надоедливой девчонке. Святополк во сне даже имена их знал, но с пробуждением всё куда-то девалось.

Другие сновидения и запоминать не хотелось — серые, тусклые, с лязгом, скрежетом, с рваными лоскутами кровавого пламени.

Но приходил ещё один сон. Особенный. Он часто виделся.

Тяжелые грозовые тучи кутают небо страшным черным платком. Налетает ветер. Вертится по двору, поднимая пыль, яростный смерч. Стрела Перуна, сверкая, падает за город — в молодой подлесок, который тут же занимается нестройным, брызжущим пламенем. И ударяет о землю тяжёлый дождь. Рокот грома, не медля, проходит по округе, отражается в каждом стекле. Прошлогодние листья, кружатся в диком, неистовом хороводе, взметаются вверх, и там, совсем уж на высоте, над крышей огромного чудесного терема, рассыпаются причудливыми потешными огнями. Святополк, а ему как раз сегодня исполнилось десять лет (отчего сидит он с друзьями за столом, уставленным всевозможными яствами), вскакивает с лавки, едва не опрокидывает какой-то кувшин, подбегает к окну. Позади — он не видит, чувствует — толпятся Яромир, Всеволод и другие ребята, заглядывающие ему через плечо, и совсем уж готов сорваться с его уст призывный крик «Айда!», влекущий на улицу, но… Тут в залу вбегает сокольничий Мил, а следом пара здоровенных молодцов — старшие братья Яромира — близнецы Велес и Хорс, названные в честь святых покровителей города. «Детей в подпол!» — страшным голосом кричит Мил… И здесь поднимается страшная суета, давка, неразбериха. И Святополк просыпается.

Конечно, и об этом Весену спрашивал. И имена называл. И что? — как сам с собой поговорил.

В общем, рос Святополк один. Но времени даром не терял, годы попусту не растрачивал. А провёл их в упорных ратных занятиях и учениях. Месть Бухнадару, освобождение родного города, да что там — города! — всей страны, всего Междуморья! — вот путеводная звезда, что вела и заставляла снова и снова скакать на коне, обучаться с мечом, копьём да луком, лазать по деревьям, и, обитая в лесу, обходиться лишь тем, что сумел добыть сам голыми руками. И потому превратился он теперь в статного воина, готового к лишениям и походам, вполне способного к любым испытаниям.

Нужно заметить, что близкой дружбы с соседскими мальчишками Святополк не свёл. Сторонились они его отчего-то. Иногда таинственно шушукались, завидев. Предложил им как-то отряд сколотить, да они попереглядывались и головами покачали. Бухнадар — он-де большой и страшный, и ратники у него — вон какие: жуткие, мрачные, бородатые, в рыжих кафтанах, и по-роцки ни бельмеса, и разговор у них — как мычит кто-то. Разве ж попрешь супротив этаких?

М-да… Вот и повоюй с ними…

И плюнул на сподвижников Святополк. И на других не надеясь, стал готовить себя к участи смелого и ловкого разведчика, достойного ученика Руевита³, незримо пробирающегося чрез вражеские заслоны.

— 2 —

Путь молодого витязя лежал между холмов, поросших одуванчиками и земляникой. За холмами — что на север, что на юг, Святополк знал это — простиралась раздольная степь, впереди — на западе — подрагивающее марево на закромке таило густой, безбрежный и полный тревоги Безымянный лес, а над головой парили и о чём-то весело пели вольные птицы, нежась в небесной синеве, вышитой лучиками солнца.

Стёжка, протоптанная редкими путниками, едва виднелась, но славный ржаногривый Ветролёт угадывал желания хозяина и лёгкой рысью нёс его строго на запад — к пределам Безымянного леса, за которым лежали земли Гринуэлла. Где-то там, в старинном замке исчезнувшего графа Плантвейна (во всяком случае, говорили, что там), находилось логово Бухнадара. И этот замок молодой князь обозначил первой своей целью.

Тревожные мысли, блуждавшие в голове, равно, как и пряные запахи трав, однако, никоим образом не мешали воину окидывать цепким взглядом окружающее пространство, посреди которого так и мерещились коварные многочисленные враги, засевшие в засаде. Правда, сколь не озирался, ничего опасного высмотреть не удавалось, о чём витязь даже немного сожалел, потому как побыстрее применить на каком-нибудь «рыжекафтаннике» воинское искусство явно не терпелось.

Так время подбежало к полудню. Святополк подъехал к купе стоявших в открытом поле деревьев, спешился и достал из сумы нехитрый обед, завёрнутый в полотенце. Отпустив Ветролёта попастись, молодой воин расположился в тени старой дикой груши и приступил к трапезе. Впрочем, трапезничал недолго. Солёная оленина и сыр быстро подкрепили непривычного к излишествам путника, и он, завернув остатки еды в холстину, совсем уж собирался спуститься к ручью, пробегавшему меж камней, чтобы утолить жажду, но в это время заржал Ветролёт. А это могло означать только одно: кто-то рядом. И гораздо хуже, что этого «кого-то» он просмотрел. «Тьфу ты, ноги твои зелёные!⁴» — воскликнул в сердцах Святополк, вскакивая и выхватывая меч. Но это оказалось лишним. Потому что из-за дерева появился не вражеский воин, а низенький, чудаковатого и вполне мирного вида старичок, ряженый в длинный грязный балахон (вполне сходный с мешком, к коему пришили рукава) и красной высокой шапке без полей, но с ушами. Длинная, седая борода и длинные волосы, ниспадающие на плечи, развевались по ветру.

Разглядев незнакомца, юноша опустил клинок и, уважая седины встречного, поклонился, не зная как себя вести. Тот же, кивнув, заговорил:

— Я знал твоего отца, Святополк, и нарочно вышел, чтобы тебя увидеть, так как дорога твоя длинна, трудна и опасна. Цель же далека. И нелегка задача. Ты сам не ведаешь, в какие земли занесёт тебя странствие. А так как я желаю тебе удачи, то решил дать тебе в поводыри одну вещицу, — с этими словами старик протянул молодому человеку поцарапанную серебряную стрелку величиной с ладонь.

— Если заблудишься, — продолжил незнакомец, — положи её на землю, и она укажет дорогу.

Визязь взял стрелку, недоверчиво повертел её, рассматривая.

— Прости, добрый человек, — вымолвил он, — но я не очень понял. Дорогу куда она укажет? И… ты сказал: знал моего отца…

Тут старик метнул из-под косматых бровей такой холодный и колючий взгляд, что Святополк осёкся.

— Туда, куда тебе будет нужно… Да, знал. Да теперь уж и ты скоро всё узнаешь. И вот ещё что: с Черномазиком будь построже, а то он тебе на голову сядет, Бренксу и Грегину от меня кланяйся, а с бароном держи ухо востро, больно уж скользкий тип. И стрелку мою держи под рукой, на случай, если встретишь Карама. Ничуть не промешкай — втыкай ему прямо в сердце, давно пора.

Молодого воина несколько ошеломили злодейские намерения с виду вполне благообразного старичка, однако ж виду он не подал, а только вгляделся повнимательнее, терпеливо ожидая продолжения. Старик же потёр остроклювый нос и быстро сказал:

— Ну всё, пожалуй. Я пошёл, а ты держись. Будь молодцом.

И зашагал прочь.

— Стой! — тут же выкрикнул молодой воин, — ты мне должен всё рассказать! Да стой же! Я не посмотрю, что ты…

Старик обернулся, зыркнул гневно.

— Я же сказал: узнаешь! Вот торопыга! В отца, видать…

И Святополк с ужасом ощутил, что словно пригвождён к месту, и даже ногу сдвинуть не может.

— Да погоди ж ты! — прокричал он тогда снова, видя, что незнакомец почти скрылся в высокой траве, — Как тебя хоть величать-то?

Обладатель красной шапки даже не оглянулся.

— Сте… — только и долетело до Святополка.

— Я не понял, — выкрикнул он снова и кинулся следом, благо земля уж за подошвы не держала, но старика и след простыл.

— 3 —

Чуть потоптавшись на месте и пару раз оглянувшись вокруг, раздумывая над предостережениями да о том, откуда бы мог взяться (и куда подеваться) чудной старик, молодой витязь вернулся под грушу, где остались лежать его пожитки. Подобрав полотенце с остатками трапезы, он сунул свёрток в дорожную суму.

— Эй! — воскликнул тут кто-то хриплым «фальцетто»⁵, — Можно бы и поосторожнее, хозяин.

«Новое дело, — качнув головой, усмехнулся Святополк, — кто-то залез в мою сумку, да ещё называет меня хозяином» Не испугавшись и не колеблясь ни мгновенья, ибо подобные слабости не были присущи молодому воину, он запустил руку внутрь, ухватил нечто копошащееся и вытащил на свет.

— Ты кто? — только и смог промолвить витязь, увидав перед собой непонятное существо, величиной не более локтя, одетое в грязные порты и покрытое то ли перьями, то ли шерстью столь обильно, что безволосым оставалось одно сморщенное личико.

— Сначала отпусти меня! — потребовало нечто, ведь воин продолжал держать его на вытянутой руке, а оно размахивало руками, ногами, корчило рожи, и, судя по всему, нацеливалось плюнуть Святополку прямо в глаз.

Молодой человек осторожно опустил существо на землю. Тогда оно аккуратно, с птичьей грацией, пригладило свои перья, а потом заговорило таким голосом, какой можно было бы ожидать от простуженного ребёнка.

— Я — Черномазик. Твой домовой, — гордо, но с ноткой обиды, произнесло существо.

— Интересно, — тут же перебил молодой воин, вынужденный поверить в ожившую на его глазах сказку, — но если ты домовой, то должен быть в первую очередь привязан к дому, а потом уж к хозяину. Как же ты осмелился уйти от родного очага и пуститься в дальнюю дорогу, полную невзгод и приключений?

— Да, это не просто, — согласился маленький дух, покивав, — но, услышав, что тебе в пути грозят страшные опасности, я очень испугался и решил, что моё место должно быть рядом. А, кроме того, я оставил на хозяйстве своего младшего брата. И вообще, я тьму-тьмущую раз спасал тебя от разных бед, когда ты был маленький. На ночь рассказывал сказки… да что там говорить, всегда, по мере сил, старался отводить беду от нашего жилища…

— Спасибо, — поневоле улыбнулся молодой воин, выслушал внезапно учтивую речь маленького духа. — Но, знаешь… вот ты говоришь: спасал меня, но я совсем ничего не помню. Я не знаю, кто я, откуда, кто мои родители… Уж ты-то не станешь мне голову морочить, как этот сердитый старик. Кстати, не знаешь, как его там?

— Да знаю, конечно! Стережный это. Колдун наш местный.

— Колдун? Надо ж!.. — не удержался от восклицания Святополк.

— А отец твой — князь роцкий. И ты, стало быть, князь, — продолжил, между тем, домовой спокойно. Обыденно так сказал, мол, «ну, князь, и что такого?».

Но Святополка как жаром окатило.

— Кто я? Князь?! Я? Князь?.. Черномазик, ты, верно, шутишь?

Но тут в разуме витязя словно солнце взошло. И он вспомнил. И отца, и маму, и сестру, и терем княжеский, и всё, что случилось после того, как сокольничий Мил прокричал громовым голосом: «Детей в подпол!».

Няньки, услышав сей грозный окрик, бестолково заметались, перепугано сбились в кучу, и лишь Весена, осознав быстрее других, что стряслось нечто ужасное, подхватила на руки самых маленьких и устремилась к выходу, по пути отдавая приказания окаменевшим от страха прислужницам — Юне и Ладе.

Будто б снова витязь увидел себя отроком, ощутил, как торопливо, понукаемый Весеной, перебирает ногами, а сам не может отвести взор от мечей, которые сжимают в руках Мил и братья. А с клинков сочится и капает на пол тяжелая багрово-черная кровь. «Откуда же кровь? — но не находилось ответа. — Да что же это? Ведь просто дождь… Или непросто… Или не только… А может с самими Перуном и Даждьбогом схватились братья Яромира? Да нет, ерунда! И где мама? И отец?».

Нет, не с Перуном и воинством небесным, конечно, сошлись в поединке сокольничий и братья. В город вторглась орда мокинзарского хана Аграмбы по прозвищу Бухнадар, что означало — «Всесильный». Сторожевые дозоры не успели предупредить княжью дружину о набеге. Попросту не готовы оказались они к войне. И гридна войны не ждала. Лишь князь Ратибор — отец Святополка — с горсткой верных ратников некоторое время продолжал биться под стенами города. Но скоро и они полегли под натиском бесчисленной конницы степняков. И великий Рудан пал…

— А тебе не кажется, что мы разболтались? — бесцеремонно перебил домовой воспоминая князя. — И давно пора в дорогу? Ведь скоро вечер, а нам нужен ночлег.

Серьёзная деловитость маленького духа опять заставила Святополка улыбнуться. Да и со здравыми замечаниями как не согласиться? Но молодой воин решил сразу показать кто тут главный. И поэтому, вспомнив указания колдуна Стережного, со всей строгостью произнёс:

— Вот что, Черномазик, коли уж ты за мной увязался, то так тому и быть, но я хочу, чтобы ты кое-что усвоил. Во-первых, — князь загнул указательный палец, — ты мне должен во всём подчиняться. Указывать не можешь, только советовать. Во-вторых, — он загнул средний, — сиди тихо в сумке и не высовывайся, пока не скажу. Понял?

Домовой покивал, а после, преданно глядя на хозяина, тихо проговорил:

— А в-третьих, в-четвёртых будет?

И сразу стало не понятно, серьёзно он интересуется или нагло иронизирует. Оттого Святополк, решивший было потрепать домовика по лохматой голове, подумал, что не стоит разводить лишнее панибратство и, сдвинув брови, сурово промолвил:

— Не будет!.. Пока. — И погрозил домовому пальцем.

— 4 —

Рудан отстоял от таинственного и грозного Безымянного леса не более чем на пятьдесят вёрст, а значит, земли Роца заканчивались где-то невдалеке. Молодой, закалённый витязь на добром коне вполне мог бы преодолеть это расстояние гораздо быстрее, чем вышло у Святополка, однако князь избегал дорог. Ведь сколь ни горяч он был, а всё ж прекрасно понимал: не стоит раньше времени ввязываться в бои с «рыжими кафтанами». И не о себе он при этом переживал, а о невинных обитателях родного края. Оно ж, слух о нападении на бухнадаровский отряд распространится, и до Бухнадара дойдёт, и тогда…

Потому держался он только направления и выбирал почти незримые тропки, поскольку по большим дорогам, особенно на перекрёстках, конечно же, стоят походные кибитки с мокинзарскими лучниками, в распоряжении которых маленькие, но выносливые степные лошадки и способ связи с другими мокинзарскими постами — сигнальный костёр, готовый в любую секунду вспыхнуть и взметнуть в воздух тревожную, чёрную гарь.

Домовой, не пытаясь выбраться, послушно сидел в сумке, высунув косматую головёнку, которой постоянно вертел в разные стороны. («Запоминаю дорогу», — пояснил он.) При этом он без умолку болтал, не переходя, впрочем, границ, очерченных Святополком.

Сперва удостоверился домовик в возвращении княжеской памяти. Прям дознание устроил. А как сомнений не осталось, принялся за размеренное повествование. И Святополк узнал, что…

Взяв город, враг вдосталь помародёрничал и двинулся дальше, захватывая страну. А горе и смерть шли с ним рядом. Полыхали дома и поля. Уводились в полон и погибали люди. Дружинники, прослышав о смерти князя, хоронились в лесах. И к концу лета сопротивление почти угасло. Только в Лукоморске, на самом краю роцкой земли, у берега Синего моря, остался его небольшой очаг. Там, создав неприступный форпост («форпост» — это, как бы, крепость такая, пояснил домовик), засели братья Велес и Хорс и их соратники, в том числе («Кстати!») двоюродный брат Святополка Всеволод (сын дядьки Данислава — киричского князя) и Яромир — лучший друг детства. И они поклялись во что бы то ни стало продолжить борьбу. Бухнадар сначала распорядился осадить город. Но после оставил малочисленных гридников в покое, так как особой угрозы для мокинзарского владыки они не представляли…

Но время шло — тяжелое и горькое время. Ратники, скрывавшиеся по лесам и болотам, постепенно возвращались под крыши домов. Поникшие и павшие духом, пытаясь безуспешно гнать чувство вины, закапывали мечи и брались за дела. И когда закончилась голодная и суровая зима, на полях, как и встарь, закипела работа. А там уж и до первых всходов недалеко.

Так что жизнь продолжалась. И все оставалось почти таким же, как прежде, если не считать того, что отныне каждый город платил Бухнадару дань. И эта дань исправно собиралась. А, кроме того, под запретом оказались все старые праздники. Отныне нельзя было в новый год принести в дом охапку луговых трав да сосну душистую, чтобы наполнили они воздух ароматом цветов и смолы, а сердце — предвкушением счастья. Нельзя стало молиться своим богам — даже Триединому⁶. А на месте златоверхих храмов, стоявших в этих краях испокон веку, поставили по приказу Бухнадара капища поганого демона Таджмора, торжества в честь которого нужно было справлять непременно…

Увы, но этот бесовский праздник оказался не единственным нововведением. Непременного веселья требовалось так же в день рождения самого Владыки. И это ещё полбеды. Самое же мерзкое заключалось в том, что праздником отныне считался также день рождения любимой собаки Бухнадара. И некоторые поговаривали даже, что пес Владыки — как раз-то и есть проклятый демон Таджмор⁷, но это, конечно, была уже полная чепуха.

Постепенно, однако, порядки стали смягчаться. Отчасти, видимо, оттого, что народ почти не роптал, и Аграмба имел повод успокоиться, а отчасти (или же вследствие первого), потому что Мокинзарский тиран перебрался в Гринуэлл и увёл с собой основное войско. Оставив в Роце только небольшие отряды, и — под их защитой — спесивых наместников-сатрапов да вороватых данщиков, бывающими в роцких городах наездами. Так что несколько лет спустя, на улицах городов и сел вновь стали слышны старые песни. А кое-где возникали даже изваяния древних богов и начинали отстраиваться трёхглавые храмы.

В общем, домовик оказался, прямо-таки кладезем знаний! И только про сестру Славку (Ярославу, то есть) ничего он не знал. В тот страшный день видел её с Юной. И всё…

Но как же много узнал молодой князь о житье домовых! Открывались такие подробности, что оставалось диву даваться. Оказалось, ночной народец вовсе не прост. Например, род Черномазика по древности намного превосходил род Святополка, а в предках домовик числил такого далёкого пращура, что и представить невозможно. Жил тот, как выходило, в те ещё времена, когда и людей-то на земле не водилось. Да что, людей! Ещё даже «трёглазые» не народились.

— А это кто такие? — удивился молодой воин.

— А… — протянул домовой, — это до вас такие, до людей, то есть, тут обитали. Но мы с ними не дружили, и не служили им никогда. Какие-то они смурные.

— Какие-какие? — переспросил князь с улыбкой, но домовой только махнул мохнатой лапкой, как бы показывая, что не суть важно.

Кроме всего прочего, князь выяснил, что клан его необычного спутника «относится к старинному дворянству», но лично сам домовой «этим никогда не кичится, потому что настоящий вельможа — образец скромности». Самого же Черномазика следовало правильно именовать — Чёрный из рода Мазов, хотя, говоря по чести, так нужно делать не раньше, чем тот женится.

Так же порассказал домовик о странном Стережном. Черномазик знал его ещё с тех пор, как повсюду странствовал со своим дедом, который так же имел тягу к перемене мест.

— И как-то раз, — принялся рассказывать дух, — этот Стережный объявляется в Рудане. Да, причём, не один, а со своими братьями. А величать их также причудливо — Пихто, Капчо и Хохлач. А прошло с тех пор уж лет семьдесят. И давай они у всех спрашивать-расспрашивать, не видал ли кто куска скалы, которая, как человек гуляет и крушит всё подряд. Народ все эти бредни послушал, повспоминал святую Подагу⁸ да от стариков и отделался… Подожди-ка, — перебил себя домовик. — Они уже тогда стариками были, это что же? Значит, им сейчас сколько лет-то? Ну да ладно, Чернобог⁹ с ними, пусть живут себе. Никому, вроде, не мешают. Ну вот, а старики учёными людьми оказались, из фио… сио… Как их — колдунов этих?

— Фиосинисты, — вспомнил Святополк когда-то услышанное название, хотя, что оно значило (и кто они такие), не имел ни малейшего понятия. Так, обрывки. Какой-то «Орден», таинственный замок, некая страна, где обитают волшебники. Дед Всеслав (ещё радость! — деда вспомнил!) говорил: «Придёт время — узнаешь». Видать, не пришло. Да, по всему, и домовой треплется, благо, язык без костей. Ну какой, в самом деле, из этого Стережного колдун? Понятно, что никакой…

Вот так, болтая на всякие интересные темы, путники коротали время. Причём Святополк больше слушал, чем говорил сам. Ведь попутчик ему (то вещающий с занудностью учёного монаха, то верещащий, будто озорной уличный торжник) попался бойкий, разбитной, за словом в карман не лезущий. Бесперебойно сыпал домовик всевозможными прибаутками и присказками, так что сыну Ратибора скучать не приходилось. Но вечер, правда, уже наступал, и князь направил Ветролёта по более протоптанной дороге, надеясь, что она приведёт в какое-нибудь селение. Чаяния оказались не напрасны — впереди показались неказистые, выстроившиеся в один ряд домики, которые в совокупности прозывались — витязь вгляделся… «Липки», — прочитал домовик на обшарпанном щите, добавив от себя: «Хлипкие». И они въехали в деревню.

— 5 —

Деревня и впрямь выглядела какой-то захудалой. Стены хат давно не белены, крыши — не стелены. Из мутной однообразности выделялся лишь один дом, стоявший несколько на отшибе. Сразу становилось ясно, что хозяин его так же крепок, как и его жилище.

— Вот нам и отдых, — умиротворённо заметил Святополк.

Но домовому изба вовсе не показалась пригодной для постоя. Он потянул князя за рукав и, торопясь, зашептал:

— Нечисто тут, хозяин. Пахнет как-то… И даже домового нет, я сразу учуял.

— Не лезь, — досадливо поморщился воин.

Но в сей раз, он досадовал, правда, на самого себя. Глупо получилось, по-мальчишески, что запретил домовёнку встревать с указаниями. И что теперь делать? Послушаться — значит признать свою ошибку, потерять положение. Плюнуть?.. А во что это выльется? Не выйдет ли хуже?..

— Эх, — выдохнул Святополк и подъехал к воротам. Черномазик же в мгновенье ока выскочил из сумки и тут же юркнул в кусты, моментально растворившись в надвигающемся полумраке.

Хозяин, очевидно, ещё издали заприметивший приближение всадника, подошёл к воротам и, погремев ключами, распахнул. С полуденным стариком годами они, верно, схожи, тут же отметил Святополк, а вот статью да обликом — совсем не родня.

Высокий. Плотный. Закутанный не по погоде в зелёную епанчу, а под ней полукафтан ещё… хворый что ли?.. Бородища обширна, неухожена, топорщится. Кожаный шлем, с-под которого ни единый волосок не выскакивает. Не стоит — громадится. То хлыстиком плетёным по болотным сапожищам похлещет. То пояс да ножны с мечиком короткожальным огладит. То кольца начищенной железной цепи, на шее висящей, потеребит. Цепь при том, знакомая какая-то. А зыркает так, что и Стережный обзавидуется. Впору коня поворотить. Но назад пятками роцкому князю ходить несподручно — и руки и ноги вывернешь. К тому ж гордость — она одна, другой нету. Не пугаться тут надо, а учтивость проявить.

— Добрый вечер, хозяин, да пребудет над твоим кровом длань богов, — спешившись и поклонившись, проговорил молодой человек. — Могу ли я переночевать у тебя?

Тот бросил на странника новый — теперь уж долгий, оценивающий взгляд и в тон ему произнёс:

— Добрый вечер, путник. Если тебе и твоему коню нужны пища или отдых, то места получше в здешних краях не сыщешь. Скажи только, чем за постой уплатишь?

— Роцкими деньгами, конечно, — удивившись (ну чем ещё, скажите на милость, можно платить в Роце?), ответил Святополк. — За хороший ужин и спокойный сон не пожалею и червонца.

— Червонцы — славная таньга, — кинул старик, — но я согласен на три гривны, плюс цепь, что у тебя на шее.

— О, зачем она тебе? — рассмеялся молодой воин. — Она ж ни ногаты, ни куны¹⁰ не стоит, да я к тому ж всё равно её не отдам. Она мне от предков досталась.

— Хорошо, пусть будет червонец.

И старик указал на открытую дверь дома.

Комната, в которую попал Святополк, оказалась не роскошнее монашеской кельи. Стол, несколько лавок и печь — вот и вся обстановка. Но хозяин на схимника и близко не походил. И епанча на нём с опушкой собольей, и полукафтанчик бархата тонкого, и ножны, в коих каменья блестящие так и посверкивают, лалы, небось какие… Хотя, какая мне разница? — подумал Святополк. Вот, ни образов, ни лампад, ни изваяний — это, и правда, скверно. А может, и это не главное? Вон, зато, как он с делами управился! Ветролёта в стойло отвёл, корм ему задал, на стол проворно накрыл. Обхаял я деда не за что, наверное…

Вечеряли просто, но сытно — сочная жареная телятина, мягкий душистый хлеб, солёный овечий сыр, вино из смородины. Разговор как-то не клеился. На все расспросы старик отвечал односложно, отмалчивался. Только бурчал: «Ты ешь, ешь». Да подливал вина. И вскоре молодой князь понял, что ему необходим отдых, тем более что завтра предстоит переход через лес. А переход этот хотелось бы за один день свершить, ибо ночь в лесу — дело малоприятное, если не сказать: смертельно опасное. Потому, поблагодарив за ужин, молодой воин расплатился и прошёл в отведённую ему комнату, в которой опять-таки ничего, кроме широкого сундука с постелью не увидал. Подумал, куда мог бы запропаститься домовой, прилёг, не раздеваясь, и в сон провалился.

— 6 —

Тусклая бесцветная пустошь простиралась окрест. Унылой равниной тянулась она, не оживляемая даже сыпучими дюнами, утопая в печальной тени и скрывая вдали свой край. Хотя — кто его знает? — возможно, и вовсе не имелось тут концов и начал, а существовала лишь бессмысленная серая мгла, обнимающая потерянную богами страну. Гнетущей безбрежностью, от которой мутило разум, пугала она. И горизонт — вечный поводырь и напарник одинокого странника — не лежал вокруг натянутой чёрной нитью, разделяя горние и земное, а, забывая своё предначертанье, скрывался из глаз.

И не виделось здесь птиц и животных, и чахлых травинок, и сухоногой мелюзги под ногами, всегда и повсюду спешащей по своим букашьим делам. И песок не шуршал. И не дул вольный ветер. И солнце с луной не сменяли друг друга на тверди небесной. И даже небо над головой исчезло, явив вместо себя мутное отраженье пустыни. И почудилось витязю, что время завершило свой ход. А сам он — в местах, из которых не выбраться ему никогда. И тогда он устал. Тело сковала судорога, а сердце — тяжёлая скорбь.

Он опустился на колени, уступая усталости, и ощутил под руками поверхность. Она была мягкой, отчего-то пушистой и напоминала… Черномазика!

— 7 —

Лёгкий, но болезненный укол разбудил Святополка. Тут же вскочив и выхватив кинжал, с которым не расставался даже во сне, он разглядел маленькую фигурку домового.

— Ты с ума сошёл, — буркнул недовольно князь, но домовик тут же закрыл ему рот своей мохнатой ручкой.

— Тихо, хозяин, — прошептал он. — Мигом вылезай в окно. Оно уже открыто и Ветролёт во дворе.

Домовик беспокоился не шутку. Поэтому витязь без лишних слов последовал за ним и выбрался наружу.

Ветролёт с лёгкостью перемахнул высокий забор, и вскоре путники достаточно далеко отдалились от дома, в котором Святополк так малоудачно заночевал. Тогда Черномазик, который сидел впереди, уцепившись за гриву, что-то шепнул коню, и тот перешёл на шаг.

— Так что же случилось? — уже не ощущая беспокойства, что передалось от домовика, спросил князь.

— Случилось то, хозяин, — молвил домовой, — что вино было отравлено. И тебе не суждено уж было проснуться. Да вовремя подоспел я. В ногте моего мизинца есть маленький кусочек жизни. Не уколи я тебя, так бы ты и спал вечным сном. А так и ты жив, и цепь твоя при тебе. Мы — домовые — народ ночной. Днём спим, а ночью гуляем да с котами дерёмся. Вот ходил, я ходил вокруг изгороди и слышу: этот колдун, ну, старик этот лысый, Ма-ар его звать, говорит своему приятелю тихо так: «Мальчишка сейчас помрёт, я его вином отравленным опоил, тогда войдём и цепь с него снимем. Стало быть, две уже будет. А потом уж потешишься, хлебнёшь крови человеческой. А тот, весь зелёный, что на лягушку похож (ну, это я уже на забор залез — в окно смотрел), спорит. Рычит, цокает, сейчас, мол, хочу — пока живой. А старик его не пускает. Вот тут я кинулся за Ветролётом, а потом за тобой. Хвала всем богам, успел! Не то худо б тебе было. Да не то — худо, а помер бы ты, хозяин, да и всё.

Услыхав этот рассказ, молодой воин поневоле содрогнулся и действительно возблагодарил богов. А затем крепко пожал пушистую ручку домового и проговорил:

— Спасибо, дружок, ты спас меня. А я ведь, грешным делом, думал, будешь мне помехой.

Через некоторое время путники остановились на самом краю Безымянного леса и расседлали коня. Святополк лёг подремать, а Черномазик, как и положено домовому, не смыкал глаз до утра.

— 8 —

Пока молодой князь с присущей молодости безмятежностью спал, а домовой карабкался по ветвям в поисках сочных древесных улиток, в доме, что оставили они так поспешно, происходил следующий разговор:

— Не сносить, не сносить мне головы, — нервно прохаживаясь, говорил старик, — да, если вдруг не один вернётся, то… Да и тебе несдобровать…

— Никто не виноват, Ма-ар, что тебе ещё одну цепь захотелось, — проскрежетал недовольно его серо-зелёный, покрытый шипами собеседник, явно не принадлежащий к человеческому роду. — А точно ли — князь?

— Да вот же, — Ма-ар ткнул пальцем в клочок папируса картажской харты¹¹. — Под описание точь-в-точь подходит. Смотри: «Скроен ладно. Росту два аршина и десять вершков. Лицо румяное. Усы и борода еле пробиваются».

— Ну, Таджмор с ним, — откликнулся нечистый.

— Вот что, Карам, — промолвил тогда колдун, — лети и найди их. Князя убей, а домашнего тащи сюда. Сварю с него приворотное зелье, сам нарвался.

Упырь спорить не стал. А, открыв окно и расправив крылья, взмыл в ночное, среброглазое от звёзд небо.

Примечания

1

Рудан — столица княжества Роц.

2

По терминологии Ордена эти страны (вместе с Исвегией, Вамбрией и Доростолом) именовались Средним Севером.

3

Руевит — один из младших богов, покровитель всего тайного и невидимого.

4

Выражение восходит к древней легенде о боге Лигнаре, его жене Живе (или Роне, как верят в странах запада, например в Галиндии) и его возлюбленной Мстине. Узнав, что Лигнар полюбил Мстину (смертную девушку), Жива превратила её в дерево (отчего её ноги позеленели) и она не смогла стронуться с места. Таким образом, имеющий «зелёные ноги» — человек нерасторопный, медлительный.

5

Заезжие гиспийские песнопевцы иногда нарочно принимались писклявить, изображая детей или женщин. Они-то и сказали, что сей хитрый приём «фальцетто» прозывается.

6

Триединый (или Триглав) — верховный бог, имеющий три ипостаси: Святовит, Свентовит и Белбог.

7

Обычно Таджмор изображался с собачьей головой.

8

Подага — младшая богиня, сестра Поревита и Поренута. Одна из жён Семаргла. По преданию могла наслать на человека (или даже бога) безумие.

9

Чернобог — младший брат Триединого (точнее, Белбога). Из зависти к брату перешёл на сторону зла.

10

Денежная система в Роце: 1 куна = 4 ногаты, 1 гривна = 10 кун, 1 червонец = 5 гривн.

11

Папирус ценного сорта. Изготовлен в Картагии — на севере Чёрного континента.