Роковые иллюзии

Олег Царев, 1993

Книга рассказывает о жизни и деятельности советского разведчика А. М. Орлова. Она написана на основе документальных материалов КГБ, ЦРУ, ФБР и свидетельств участников событий. Для широкого круга читателей.

Глава 2

От гимназии до ЧК

Игорь Константинович Берг — этим именем чаще всего пользовался Орлов в Америке, чтобы скрыть подлинную личность одного из самых известных ветеранов советской разведслужбы в изгнании. Для человека, который за свою карьеру советского мастера шпионажа сменил множество псевдонимов, надевать чужую личину было такой же привычкой, как для человека более мирной профессии — ежедневно менять галстуки, отправляясь на работу. Одно лишь его досье из архивов ФБР показывает, что в период пребывания в убежище в Соединенных Штатах он использовал не менее восьми разных имен. Если числом вымышленных фамилий измерять многоликость шпиона, то еще десяток псевдонимов, которые обнаруживаются в архивах КГБ, показывают, насколько сложной была маскировка Орлова. Однако, чтобы рассказать историю поразительной карьеры этого человека, мы будем называть его Александр Михайлович Орлов, то есть воспользуемся фамилией, которой он пользовался при выполнении своего последнего задания на посту руководителя советской разведки в Испании и под которой он лучше всего известен историкам¹.

Орлов сказал Феоктистову, что этот псевдоним присвоил ему лично Сталин. Однако в данном под присягой заявлении Службе иммиграции и натурализации он утверждал, что фамилию Орлов дал ему Максим Литвинов, министр иностранных дел, потому что по пути в Испанию ему нужно было пересечь границу гитлеровской Германии, где его прежняя фамилия была известна немецкому гестапо². Это лишь одно из несоответствий, всплывших на поверхность при анализе истории Орлова. Можно предположить, что он не хотел раскрывать, что знал Сталина лично, и ему было желательно казаться менее значительным, чем он был на самом деле. Хотя между версией, которую он дал американцам, и документами из архивов КГБ имеется немало существенных противоречий, но в данных о его дате рождения и настоящем имени никаких расхождений не отмечается. Он родился в белорусском городе Бобруйске 21 августа 1895 г. в семье Лазаря и Анны Фельдбиных, назвавших своего сына Лейбой. Как видно из его досье, хранящегося в ФБР, у него была сестра, которая стала впоследствии зубным врачом в Москве и умерла в 1918 году³. Их отец родился в многодетной семье евреевашкенази, переселившейся из Австрии в лесную глубинку европейской части России на изломе XVIII века, незадолго до злополучного похода Наполеона на Москву⁴.

Разгром французов сопровождался для растущего еврейского сообщества в России периодом относительной свободы от царских погромов, в течение которого дед Орлова с отцовской стороны создал процветающее лесопромышленное коммерческое предприятие, стал одним из столпов бобруйской синагоги и одним из ее главных благодетелей. В 1885 году он ездил в Палестину с делегацией русских евреев, чтобы купить там землю во время Aliya Rishona — первой волны эмиграции, воодушевленной призывом «Веth Уа’акоv lehu venelha» («Дети Иакова, идемте!»). Дедушка Фельдбин вложил большие средства в покупку участка болотистой земли, названного «Врата надежды», в расчете на то, что его можно будет осушить и основать там поселение. В последние годы жизни Орлов с гордостью вспоминал, что его семья внесла свой вклад в создание государства Израиль в виде земельного участка, на котором был построен процветающий город Петах-Тиква⁵.

Хотя Орлов рос в последние десятилетия царского правления, его семья сохраняла прочные религиозные устои, несмотря на возобновившиеся погромы и волну антисемитизма. Семьи русских евреев, надеявшиеся построить лучшую жизнь, сталкивались с преследованиями и подпадали под действие дискриминационных законов, запрещающих религиозным меньшинствам доступ в верхние эшелоны имперской бюрократии, к определенным профессиям и службе в Вооруженных силах. Фельдбины передали веру своим детям как нечто большее, чем драгоценное духовное наследие; для Орлова это стало движущей силой в развитии личности и формировании характера. Это позволило ему пережить трудные времена, наставшие после того, как его семья решила остаться в России после неудачной попытки революционного переворота 1905 года, когда тетушки, дядюшки и двоюродные братья и сестры Фельдбиных предпочли присоединиться к массовому исходу в Соединенные Штаты⁶.

Среди тех, кто эмигрировал из Бобруйска и достиг положения в Америке, были многочисленные кузены, его друзья детства, самыми примечательными из которых были Исаак Рабинович, ставший попечителем нью-йоркского университета Брандиса, и Натан Курник, превратившийся в преуспевающего бизнесмена. Когда впоследствии Орлов оказался в изгнании в Америке, он обнаружил, что родственники, старые друзья, в том числе и его одноклассник Борис Розовский, были готовы оказать ему поддержку.

Розовский вспоминал, что в детстве ребята любили играть с Орловым, потому что он был предприимчивым, смекалистым и вообще прирожденным лидером. В первом томе его дела из архивов КГБ имеется портрет Орлова в подростковом возрасте, изготовленный бобруйским фотографом. На нем изображен молодой человек в сюртуке с высоким воротничком, с аккуратно разделенными пробором волосами, полными губами и торчащими ушами. Слегка насмешливое выражение лица и уверенный взгляд дают основания предполагать, что даже в годы ранней юности Орлов не страдал отсутствием самоуверенности. По словам Розовского, он был «одним из лучших учеников в школе», к тому же «весьма неплохим художником». Ближайший друг его мальчишеских лет рассказывал в ФБР, что Орлов был «хорошим гимнастом и прекрасно играл в футбол». Он вспоминал, как Орлов влюбился тогда в его сестру, хотя в социальном плане между их семьями лежала глубокая пропасть: родители Орлова были «довольно бедны», отец был всего-навсего агентом в лесоторговле, тогда как Розовские были богаты и владели несколькими фабриками. Розовский отмечает, однако, что Орловы были «очень религиозны» и что в их доме «не было ни пылинки»⁷.

Как это часто бывает с детьми, Орлова тянуло проводить время в более комфортабельной обстановке дома Розовских. По-видимому, на него производила впечатление разница в их социальном положении, и он всегда просил мать своего друга разрешить ему посмотреть на стол, который накрывали в ожидании важных гостей. Борис вспоминал, что его лучший товарищ Лейба «испытал чувство обиды и зависти» из-за того, что Розовские были богаты, «но в то же время он был джентльменом и говорил об этом так, чтобы никого не обидеть». Их дружба продолжалась все детство и раннюю юность. Розовский рассказывал, как Орлов спас его, когда он однажды летним днем 1913 года тонул, упав в реку во время катания на лодке. Храбрость Орлова никогда не была безрассудной, по словам Розовского, но опиралась на острый ум, который произвел впечатление на рабби, изучавшего с ними Тору, и дал ему возможность с блеском закончить школу⁸.

Орлов оставался близким другом Розовского до 1915 года, когда спад экономики военного времени вынудил его отца оставить лесоторговлю и перебраться в Москву в поисках более прибыльной работы. Школьные успехи Орлова и способность к рисованию помогли ему поступить в Лазаревский институт, где он проявил свои способности в изучении не только учебных дисциплин, но и прикладного искусства. Это учебное заведение было основано двумя братьями-армянами по фамилии Лазарян, которые готовили своих воспитанников к дипломатической и консульской службе. Впоследствии оно было преобразовано в Институт восточных языков⁹. Именно там Орлов крепко подружился с Зиновием Борисовичем Кацнельсоном, одним из кузенов, с которым они вместе жили в небольшой квартирке. Зиновий был не менее способным учеником. Одними из лучших они закончили институт, но оставили искусство, предпочтя ему более солидную карьеру, и поступили в Школу правоведения при Московском университете, одно из прославленных учебных заведений царской России. Не успели они приступить к изучению курса юриспруденции, как их учеба была прервана в 1916 году, и оба были призваны в армию. Ни один из них не участвовал в боевых действиях. В год накануне революции они — рядовые пехотинцы — были, к своему счастью, прикомандированы к 104-му полку, который находился в резерве и дислоцировался на Урал¹⁰.

Когда Орлов был мальчиком, он мечтал о том, как станет взрослым и поведет в бой лихой кавалерийский отряд, и лишь позднее обнаружил, что его мечты были напрасны, потому что евреям невозможно было получить офицерское звание, не говоря уже о том, чтобы попасть в элитные подразделения царской армии. Однако для него открылась возможность сделать желанную военную карьеру в феврале 1917 года после отречения Николая II благодаря реформам Временного правительства. В марте 1917 года Фельдбин успешно прошел курс обучения в школе прапорщиков и к маю попытал счастья с радикал-революционерами, вступив в одну из фракций Российской социал-демократической рабочей партии. Орлов присоединился не к ленинской фракции большевиков, а к другой фракции РСДРП, которой руководил Соломон Абрамович Лозовский, впоследствии ставший генеральным секретарем Профинтерна (Красный интернационал профсоюзов). В качестве члена так называемой «группы интернационалистов» Лозовского Орлов завязал множество полезных контактов в революционных движениях и приобрел весьма хорошие знания английского, немецкого и французского языков. Однако, как показывает анкета в его личном досье, он не вступал в члены партии большевиков до 1920 года, когда его рекомендовал В. А. Тер-Ваганян, старый марксист, ставший его другом и политическим наставником¹¹.

«Я верил в программу и обещания Ленина», — этими словами впоследствии Орлов объяснял свое решение стать большевиком. «Я видел в его программе поразительный прогресс по сравнению с феодальным царским режимом, при котором 95 процентов населения были неграмотными, а меньшинства постоянно преследовались на религиозной почве»¹². Как и у многих евреев, которым предстояло сыграть ведущую роль в рождении советского государства, решение Орлова вступить в ряды революционеров было инстинктивной реакцией на погромы царского времени. Хотя он и не был активным участником Октябрьской революции, которая дала возможность ленинской партии большевиков захватить власть, но для него, как и для многих его современников, живших в этот бурный период, восстание было сродни духовному возрождению, причем не только для России, но и в личном плане. Хотя Орлов впоследствии разоблачил Сталина и перегибы его тирании, он до конца своих дней сохранил, подобно Граалю, веру в идеалы марксистско-ленинской революционной доктрины¹³.

Лояльность Орлова, как солдата революции, была вознаграждена назначением на невысокую должность Администрации Ленина, созданной им для того, чтобы взять под контроль своей находившейся в меньшинстве большевистской партии российское правительство и огромный бюрократический аппарат. С ноября 1917 года до середины 1918-го Орлов возглавлял информационную службу Верховного финансового совета. Жизнь гражданского служащего, по видимому, мало привлекала Орлова, как это видно из его досье, и на следующий год он вновь оказался в армии. В новой Красной Армии, во исполнение большевистской политики, направленной на укрепление контроля путем внедрения в ее ряды образованных членов партии, он вступил в офицерский корпус, который подвергся реорганизации в соответствии с директивами народного военного комиссара Л. Д. Троцкого¹⁴.

В 1918 году разразилась кровавая Гражданская война, когда три белогвардейские армии — под командованием адмирала Колчака и генералов Деникина и Юденича — подняли открытые восстания против большевиков и, стремясь восстановить царский режим, двинули войска в центр России из Сибири, с Кавказа и со стороны Финского залива. Послужной список Орлова показывает, что в 1920 году он был направлен в 12-ю армию на юго-западной границе европейской части России в качестве следователя и заместителя командира «особого отдела» (военной контрразведки). Здесь ему впервые представился случай продемонстрировать свое хладнокровие под огнем в боях с наступающей польской армией. Законность этого иностранного военного вторжения была поддержана так называемой антибольшевистской русской народной армией, набранной Борисом Савинковым, лидером социал-революционной партии и бывшим членом Временного правительства. Цель Савинкова, непримиримого врага Ленина, как и цель других белогвардейских командиров, заключалась в том, чтобы разгромить Красную Армию и прогнать большевиков с помощью вооруженных сил Полыни¹⁵.

Русско-польская война принесла Орлову быстрое продвижение по служебной лестнице до руководителя диверсионных операций на юго-западе против польской армии и ее белых союзников. Он лично возглавлял операции на оккупированной поляками территории, устраивая короткие вылазки, в результате которых взрывались мосты, железнодорожные пути, электростанции и выводились из строя телефонные и телеграфные линии. Покрытый глухими лесами, юго-запад России был идеальным местом для проведения подобных операций, поскольку диверсанты могли там незаметно прокрадываться через леса и проникать в тыл противника. Эти операции координировались с действиями 12-й армии, которая полагалась на разведданные Орлова, добытые в ходе таких вылазок. Некоторые из его рейдов в тыл противника проводились с единственной целью — раздобыть вражеские карты, военные планы и данные о численности и расположении польских войск. В таких случаях орловские диверсанты получали задание взять в плен вражеского штабного офицера для получения дополнительной информации¹⁶.

Самым ценным источником информации из всех захваченных во время диверсионных операций Орлова «языков» был занимавший такой же, как и он, пост полковник Сеньковский, который командовал польскими диверсионными отрядами. Как рассказывал Орлов, Красная Армия отступала по всему фронту и Сеньковский лично прибыл на фронт, чтобы непосредственно руководить заброской в русский тыл сорока поляков и русских белогвардейских офицеров. Когда их взяли в плен, они рассказали, что были направлены с целью взять под свое командование 8000 украинских повстанцев и дезертиров, скрывавшихся в лесах. Своевременный захват в плен Сеньковского сорвал польский план бросить эти силы в атаку на тылы 12-й армии. Контрразведывательная операция Орлова принесла ему горячую благодарность от штаба за то, что он помог повернуть на 180 градусов безвыходную военную ситуацию.

Еще одной важной операцией, в которой участвовал Орлов в качестве сотрудника особого отдела 12-й армии, был захват в плен Игнатия Игнатьевича Сосновского. Будучи одним из ведущих офицеров польской военной разведки, он не только стал важной добычей сам по себе, но и был с успехом перевербован чекистами. После войн он работал в качестве кадрового офицера контрразведки под именем Добржинский, пока в 1937 году¹⁷ его не расстреляли «за измену».

Орлов часто действовал в тылу врага и лично руководил рискованными операциями. Его отвага и готовность пожертвовать собственной жизнью вдохновляли бойцов, которыми он командовал. Именно в ходе диверсионных операций против антибольшевистских сил и польских войск Орлов приобрел друзей, оказавшихся бесценными союзниками на долгие годы. Одним из них был его шофер Макс Безанов, который впоследствии был надежным источником информации, когда стал личным шофером Сталина¹⁸. Богатый личный опыт, приобретенный во время руководства операциями в ходе русско-польской войны, сделал Орлова одним из признанных экспертов Красной Армии в вопросах контрразведки и диверсионных действий. Своевременно представленная им развединформация сыграла очень важную роль, позволив остановить попытку польской армии продвинуться к Москве летом 1920 года.

Среди бывших офицеров контрразведки Красной Армии, отобранных для того, чтобы играть важную роль в ЧК в послевоенный период, был и Орлов, которому тогда исполнилось 25 лет. О его способностях дал благоприятный отзыв Артур Христианович Артузов, новый начальник контрразведки. Возглавляя особый отдел ЧК 12-й армии, он познакомился с Орловым во время войны с Польшей. Когда Орлов обратился с просьбой о переводе в Москву в декабре 1920 года, его просьба была быстро удовлетворена, и он был откомандирован в формирующиеся подразделения ЧК, на которые возложили ответственность за защиту советских границ.

В начале 1921 года Орлов получил назначение в Архангельск в качестве начальника секретно-оперативной части ЧК. Он стал членом организации, являвшейся в то время одной из элитарных сил советского государства, которая воспитывала горячую преданность и заставляла своих членов гордиться тем, что они защищают революцию. Неподкупная и отличающаяся строгими нравами, она уже хранила традиции, такие, например, как выдача зарплаты своим сотрудникам 20-го числа каждого месяца, в память о 20-м декабря — дате основания ЧК¹⁹.

Поскольку Орлов был оперативным сотрудником, которому приходилось контактировать с иностранцами, от него потребовали взять новую фамилию в соответствии со строгими правилами, введенными Дзержинским в целях защиты безопасности организации. Так Лейба Фельдбин стал Львом Лазаревичем Никольским, получив первый из длинной цепочки псевдонимов. Под этой фамилией Орлова знали в период его следственной работы в контрразведке в Архангельске, который был выбран Дзержинским местом охоты за иностранными шпионами, внедренными в период его оккупации союзническими экспедиционными силами в начале Гражданской войны.

1 апреля 1921 г., на новом месте службы, Орлов женился на Марии Владиславовне Рожнецкой. Его невеста, поразительно красивая и умная женщина из Киева, была на восемь лет моложе его. Ей разрешили оставить работу архивариуса в Министерстве иностранных дел для поступления в медицинский институт. В 16 лет она вступила в партию и в 1919 году начала работать в советских учреждениях, а затем ушла добровольно служить в Красную Армию, став канцелярским работником в штабе Юго-Западного фронта, где она впервые встретилась с Орловым. Совершенно необычно для романа, который развивался в условиях войны: взаимная привязанность оказалась прочным союзом, их отношения выстояли во время крушения карьеры Орлова и служили для них обоих эмоциональным якорем спасения в течение почти полувека¹⁹.

Осенью 1921 года молодожены возвратились из Архангельска в Москву. Там Мария поступила на медицинский факультет при 2-м Московском университете, а ее муж вернулся в Школу правоведения и тогда же получил назначение на должность следователя Верховного трибунала ВЦИК. Официально его связь с ЧК закончилась, однако на самом деле это был лишь прием, который Дзержинский использовал для того, чтобы позволить «избранным» чекистам приобрести опыт юридической работы и респектабельность, которые помогли бы им в дальнейшей службе. Коммунисты практиковали также назначение чекистов и партийных функционеров на работу в гражданские учреждения в целях укрепления политической благонадежности их персонала. Таким образом, возобновив заочную учебу в Школе правоведения, Орлов получил возможность закончить ее три года спустя с дипломом юриста.

В Верховном трибунале Орлов работал под началом Николая Васильевича Крыленко, видного юриста и партийного деятеля. Хотя у Орлова еще не было достаточного опыта, он, тем не менее, помогал в составлении первого Уголовного кодекса, введенного в Советском Союзе. Его вклад можно проследить по статьям, появлявшимся в номерах «Еженедельника советской юриспруденции» за 1922 год. Именно в тот период, когда Орлов помогал созданию прочного правового фундамента советского государства, 1 сентября 1923 г. родилась его дочь Вероника²⁰.

В качестве помощника прокурора и следователя по делам, квалифицируемым как «экономические преступления», вспоминал впоследствии Орлов, ему нередко приходилось представлять дела в тех же судах, что и Андрею Вышинскому, бывшему меньшевику, примкнувшему к победившим коммунистам после революции. Двенадцать лет спустя Вышинский, прирученный партией руководитель юридического факультета Московского университета, приобрел дурную славу как режиссер-постановщик сталинских показательных судебных процессов. Когда они работали вместе в Верховном суде, там не было недостатка в делах, подлежащих уголовному преследованию. Голод и разруха, порожденные двумя с половиной годами Гражданской войны, вскоре вынудили Ленина, всегда отличавшегося прагматизмом, притормозить шествие военного коммунизма, введя так называемую новую экономическую политику, которая частично восстанавливала капитализм и привлекала инвестиции с Запада²¹.

Одним из тех, кому Дзержинский поручил расследование совершившихся на этой почве «проступков», был Орлов, которого в 1923 году пригласили в штаб-квартиру ОГПУ и предложили провести расследование с целью возбуждения судебного преследования по делу о коррупции, связанному с обращением государственной собственности в личную.

Орлов представил свои выводы специальному заседанию Политбюро, на котором присутствовали Сталин и Дзержинский. Хотя расследование было проведено со впечатляющей тщательностью, Сталин с успехом аргументировал отклонение предложенного Орловым вердикта о невиновности. По его глубокому убеждению, увеличение числа смертных приговоров по политическим соображениям послужит мощным сдерживающим фактором для других экономических преступников. Тем не менее на Дзержинского произвело впечатление бесстрашное представление дела его специально подобранным следователем, по его настоянию Орлов возвратился в штаб-квартиру ОГПУ и получил должность в Экономическом управлении, известном как ЭКУ²². Его кузен Зиновий Кацнельсон был в то время уже одним из старших сотрудников этого управления, а поэтому вполне возможно, что он способствовал продвижению Орлова по службе.

В послужном списке Орлова, который находится в первом томе его личного дела, указывается, что в 1924–1925 годах он был назначен помощником начальника ЭКУ, одновременно занимая пост начальника его VII отделения. Он перебрался в кабинет начальника отделения ОГПУ на Лубянке. Великолепное шестиэтажное здание, украшенное причудливыми фронтонами и лепниной, в котором некогда помещалось Всероссийское страховое общество, стало, по иронии судьбы, зловещим архитектурным символом, учитывая страх, который это здание внушало большинству людей. На фотографии того времени Орлов изображен в модной сорочке с пристежным воротничком, со взъерошенными, но редеющими волосами и аккуратно подстриженными усами. Он напоминал скорее несколько встревоженного начальника отряда бойскаутов, чем восходящую звезду советской секретной службы. Работая вместе с Андреем Иванчиковым в качестве помощника Григория Благонравова, начальника Экономического управления, Орлов курировал деятельность пяти отделений. Согласно показаниям, которые впоследствии Орлов давал перед сенатом США, Дзержинский возложил на него обязанность «контролировать промышленность и торговлю» наряду с особой ответственностью за «борьбу с коррупцией»²³.

В конце 1925 года Орлов уехал из Москвы в Закавказье. Это срочное назначение было вызвано тем, что его опыт контрразведывательной работы потребовался командованию пограничных войск ОГПУ в Закавказье. Там он был обязан обеспечить надежную охрану границы от любых внешних вторжений, которые помешали бы советским операциям по подавлению разрастающихся волнений среди вечно беспокойных грузин. Назначение Орлова благословил сын Грузии Сталин²⁴.

Разместив свой штаб в городе Сухуми, Орлов как бригадный командир получил под свое командование шесть полков. Но его войска численностью 1 1 000 человек были рассредоточены на слишком большой территории. Обеспечивать охрану по всей протяженности южных границ Советского Союза с Персией и Турцией было непростой задачей, поскольку дикая гористая местность была в течение многих веков прибежищем бандитов и мятежников. На этом трудном посту Орлов продемонстрировал свои незаурядные организаторские способности, добиваясь максимальных результатов при наличии минимальных средств. Борьба с мятежниками требовала работы в тесном сотрудничестве с начальником регионального ОГПУ Лаврентием Берией, членом сталинской «грузинской мафии», которого Сталин впоследствии продвинул на должность начальника НКВД.

РОДНОЙ ГОРОД ОРЛОВА: На открытке 1907 года с видом Бобруйск показан квартал, где прошло детство Лейбы Фельдбина (Александр Орлова);

Примерно в это же время его, уверенного в себе молодого человека запечатлел местный фотограф.

В Москве, будучи студентом, он отпустил усы которые сделали молодого революционера похожим на Чаплина

в 1918 год большевики включили его в состав Высшего финансового совета

БОРЬБА С КОНТРРЕВОЛЮЦИЕЙ: Красная Армия, комиссаром которой был Лев Троцкий

вела кровавую войну против белых армий и их иностранных союзников

атака на польском фронте, 1921 год

Допрос пленных на Юго-Западном фронте

офицер контрразведки представил Орлова председателю ЧК Ф. Дзержинскому

ОБМАНЩИКИ. И ОБМАНУТЫЕ: Операции «Трест» и «Синдикат» — взаимосвязанные мероприятия, проводившиеся с участием агентов ОГПУ Опперпута/Селянова, — были одними из самых успешных дел, направленных против белогвардейского руководства, находившегося в изгнании.

Селянов

Были нейтрализованы планы генерала Кутепова поднять восстание внутри СССР, а в 1930 году был похищен он сам

генерал Кутепов

шестью годами раньше в Москву заманили и посадили в тюрьму Б. Савинкова.

Б. Савинков (в центре — лысеющий мужчина)

В 1923 году офицер ОГПУ А. Якушев организовал операцию по заманиванию в ловушку легендарного Сиднея Рейли

А. Якушев

Сидней Рейли

труп британского шпиона-аса был выставлен для обозрения в изоляторе Лубянки.

ВОСХОДЯЩИЕ ЗВЕЗДЫ ОГПУ: В свободное от службы время — в Сухуми.

Бритоголовый Орлов (снимок 1925 года) выглядит так, как подобает суровому командиру сил. закавказских пограничных сил.

Другой ветеран ЧК — М. Триллисер.

Здание Лубянки: так оно выглядело в 1926 году.

когда начальником ОГПУ стал В. Менжинский

а начальником ИНО — Триллисер

На похоронах Дзержинского гроб нес И. Сталин, а Г. Ягода (второй слева) шествовал за Л. Каменевым (четвертый слева).

Александр Коротков руководил берлинским отделением «Красной капеллы»,

Александр Коротков

возникшей в результате приезда в Москву просоветски настроенных ученых

Две ее главные сети возглавляли «Старшина» и «Корсиканец»

«Корсиканец» — А. Харнак

«Старшина» — X. Шульце-Бойзен (справа) с К. Шумахером

Радист сети X. Коппи.

X. Коппи

ЧЛЕНЫ БЕРЛИНСКОГО ОТДЕЛЕНИЯ «КРАСНОЙ КАПЕЛЛЫ»: А. Хесслер, немец, бывший член Интербригады, завербованный в Испании в секретной школе Орлова. В 1942 году его сбросили с парашютом в Пруссии, чтобы восстановить контакт с «Корсиканцем» и «Старшиной»; позднее он попал в гестапо и был расстрелян.

А. Хесслер

Э. фон Брокдорф — одна из женщин, член сети «Корсиканца», — жизнью заплатила за работу в коммунистическом подполье.

Э. фон Брокдорф

А. Кукхоффу — руководителю подразделения берлинск части «Красной капеллы» — был дан псевдоним «Старик».

А. Кукхоффу

В. Леманн был советским источником в гестапо под псевдонимом «Брайтенбах».

В. Леманн

К. Шульце также был активным членом сети в Берлине и нос псевдоним «Берг».

К. Шульце

ВЕРБОВЩИКИ СЕТИ ШПИОНОВ В ОКСФОРДЕ И КЕМБРИДЖЕ: Действуя под руководством И. Рейфа (Макс Волиш)

И. Рейфа (Макс Волиш)

нелегальный резидент НКВД в Лондоне — австрийский ученый А. Дейч — стал советским сотрудником, который вступил в контакт с К. Филби

А. Дейч

К. Филби

ТАЙНАЯ СОВЕТСКАЯ РЕЗИДЕНТУРА: Орлов действовал под «крышей» фирмы «AMFRIG», выдавая себя за американского бизнесмена Уильяма Голдина до того, как он передал своих агентов Т. Малли (внизу справа) в 1935 году

Т. Малли

подлинный паспорт США на это имя

Филби

Филби — снимок на лекции, которую он читал в учебном классе КГБ через сорок лет после того, как в 1934 году он включил в группу Д. Маклейна и Г. Бёрджесса.

Д. Маклейн

Г. Бёрджесс

ЛИКВИДАЦИЯ ВРАГОВ «БОЛЬШОГО ХОЗЯИНА»: Уютная обстановка на ялтинской даче Сталина, где он отдыхал

(на снимке его дочь Сталина Светлана на руках у Берии)

резко контрастировала с кровавыми чистками, в ходе которых ликвидировались его оппоненты. По Европе рыскали группы убийц, действовавшие под контролем Н. Ежова

Н. Ежов

и непосредственным командованием М. Шпигельгласса.

М. Шпигельгласс

«Черные списки» составлялись на основе донесений агента проникновения НКВД М. Зборовского ставшего одним из доверенных лиц в окружении Троцкого.

М. Зборовский

ОПЕРАЦИИ В ИСПАНИИ: Помощник Орлова А. Белкин руководил сетью «Корсиканца» в Берлине,

А. Белкин

а затем в Испании завербовал американца-добровольца из «Бригады Линкольна» М. Коэна.

М. Коэна

В 1937 году был ликвидирован перебежчик из НКВД И. Рейсе.

И. Рейсе

Годом позже в Барселоне Орлов руководил ликвидацией А. Нина (внизу слева)

А. Нина

его заместитель Л. Эйтингон организовал убийство Троцкого.

Л. Эйтингон

ОРЛОВ-СЕМЬЯНИН: Франтоватый, уверенный в себе генерал НКВД в своей штаб квартире в Барселоне.

М. Орлова, так она выглядела на фотографии в австрийском паспорте, с которым ездила в Великобританию в 1934 году под именем Марии Фельдбин.

В. Орлова рядом с любящим отцом, вскоре ее иллюзии были разбиты в прах — в июле 1938 года семья бежала из Испании в Америку в вынужденную эмиграцию.

На фотографиях времени его службы в Сухуми Орлов выглядит как солдат с передовой: наголо стриженный, с усами и осанкой коренастого боксера-профессионала. Находясь явно в расцвете физических сил, он позировал со своим любимым конем и выглядел весьма уверенным в себе бригадным командиром пограничных войск.

К этому месту службы Орлова сопровождали жена и трехлетняя дочь Вероника. Любящие родители называли ее Верой; она унаследовала острый ум отца и красоту матери. Родители берегли ее как зеницу ока. В первый и единственный раз Орлов и Мария получили возможность насладиться счастьем нормальной семейной жизни в относительном покое и комфорте черноморской республики. Виноградники Грузии и собирающие обильные урожаи мелкие хозяйства в большинстве своем избежали разорения и голода Гражданской войны. Но далее в этом советском оазисе, где круглый год было тепло, вдали от снегов и интриг Москвы, семью Орловых постигла трагедия.

Однажды весенним вечером они поехали кататься на лодке по Тифлисскому озеру. Внезапно разразился дождь, Орловы не смогли быстро добраться до берега, и все сильно промокли. У Веры начался озноб и поднялась высокая температура. В тот момент родители не придали болезни особого значения, считая, что это просто затянувшаяся простуда. Лишь позднее, когда они вернулись на следующий год в Москву, Орловы были потрясены, услышав диагноз врача — ревматизм, который был причиной того, что Вера никак не могла полностью выздороветь. Прогноз в отношении здоровья Веры был мрачным: в то время эта болезнь, которая разрушала сердце, считалась неизлечимой²⁵.

По мере того как шли годы, а здоровье их единственного ребенка неуклонно ухудшалось, самозабвенная любовь родителей к ней становилась все сильнее. Орлов все чаще задумывался о прогнозе относительно здоровья дочери, но никогда не терял надежду, что если не в России, то в какое-нибудь другой стране они, возможно, найдут врача, который сможет вылечить больного ребенка.

Вполне вероятно, что возможность отвезти Веру за границу для лечения была одним из факторов, объясняющих переход Орлова в Иностранный отдел ОГПУ (ИНО) в 1926 году.

Летом 1926 года Орлов получил первое назначение на работу за границей, в Париже, под псевдонимом Льва Николаева. Судя по въездному штампу, проставленному французами, у него был статус сотрудника советского торгпредства. Такова была «крыша» Орлова для его роли «легального» резидента ИНО во Франции, в чем он признался в ходе собеседования, проведенного в 1965 году ЦРУ по просьбе французского управления контрразведки — Direction de la Surveillance du Territoire (ДСТ), имеющего у себя в стране приблизительно такие же полномочия, что ФБР в США или МИ-5 в Великобритании²⁶.

По словам Орлова, его обязанности как резидента ОГПУ включали не только сбор и передачу разведданных, но и контроль за безопасностью и наблюдение за политической благонадежностью персонала посольства СССР и торгпредства.

Судя по протоколам его допроса в ЦРУ, Орлов рассказал, что он фактически работал под крылом Якова Христофоровича Давыдова. Это был бывший начальник Иностранного отдела ОГПУ, который под фамилией Давтян был аккредитован в 1926 году в качестве сотрудника советской дипломатической миссии. Послом был Христиан Раковский, но, по наблюдениям Орлова, настоящая власть в посольстве сосредоточилась фактически в руках Давыдова. Авторитет Раковского, по словам Орлова, был сильно подорван тем, что он стал объектом постоянного шантажа со стороны белогвардейских офицеров, которые с помощью французских политических деятелей правого крыла вели кампанию за возмещение значительных дореволюционных капиталовложений Франции в Россию. Их обращения в парламент в конечном счете привели к разрыву дипломатических отношений, а следовательно, и к отзыву Раковского.

Орлов поведал ЦРУ, что именно Давыдов нес ответственность за вербовку Эрбетта де Монзи, которого называли «столпом французского политического истэблишмента». Орлов признавал, что именно де Монзи он имел в виду, говоря в своем «Пособии» об одном из политических лидеров в одной из «стран Европы», который поддерживал тайные контакты с СССР и выступал в роли посредника в контактах с «агентами влияния» в парламенте²⁷. Вскоре после отъезда из Парижа Давыдов был вознагражден получением ранга посла, а руководить агентами во французском парламенте было поручено одному советскому гражданину по фамилии Еланский. Примечательно, что Орлов заявил ЦРУ в 1965 году, что не может дать никаких точных сведений о личности или партийной принадлежности французского парламентария, который был у русских «в кармане».

Примечательно и то, что Орлов особенно настаивал на том, чтобы имя де Монзи не сообщалось французам. Однако, как показывают архивы ДСТ, именно это ЦРУ немедленно и сделало!

Орлов также рассказал ЦРУ, что Дмитрий Михайлович Смирнов, которого он называл уменьшительным именем Дима, был его помощником в парижской резидентуре в 1927 году. Он был из поляков, имел кодовое имя «Виктор» и работал во Франции под именем Дмитрий Михайлов. Именно он, как сообщил Орлов, завербовал бывшего царского генерала Дьяконова, выполняя задание Центра внедриться в эмигрантские организации во Франции. Смирнов стал в 1933 году преемником Орлова на посту «легального» резидента в Париже²⁸.

Другим помощником Орлова в парижской резидентуре был Дмитрий Лордкипанидзе, грузин, которого он знал по работе в Тифлисе. Под псевдонимом «Загарелли» он выполнял специальное задание по непосредственному указанию Сталина и должен был заставить известного меньшевика Н. В. Рамишвили, который в то время находился в Париже, написать книгу о революционном движении на Кавказе. Сталин надеялся, что таким образом его собственный вклад в большевистское движение в этой работе будет выдвинут на первый план. Однако Лордкипанидзе не удалось выполнить это задание, в результате чего он, как оказалось впоследствии, нажил себе смертельного врага в лице кремлевского диктатора²⁹.

Когда Орлов прибыл в советское посольство, которое тогда, как и теперь, размещалось в историческом особняке не улице Гренель, ОГПУ уже почти целиком прибрало к рукам те разведывательные функции, которые ранее осуществлялись через коминтерновскую сеть. По словам Орлова, вводящая в заблуждение информация, или дезинформация, как ее теперь называют, также стояла в повестке дня резидента ОГПУ³⁰. «Решение о том, какую информацию или слухи, если таковые появлялись, следовало окольным путем подсунуть так, чтобы они дошли до ушей определенного иностранного правительства, было само по себе вопросом высокой политики и должно было подчиняться конкретным целям, преследуемым высшим эшелоном власти СССР, — говорил впоследствии Орлов. — Дезинформация — это не просто ложь ради лжи; предполагается, что она станет ловким способом заставить другое правительство делать то, что Кремлю желательно, чтобы оно делало, или запугать и застращать правительство какой-нибудь страны до состояния полной пассивности или до такой степени, что оно пойдет на уступки СССР»³¹.

Приведенный Орловым в его «Пособии» пример операции с вовлечением французского генштаба показывает, что французам были переданы страницы германского военного доклада, в котором указывалось, что Гитлер планирует вновь оккупировать Рейнскую демилитаризованную зону, установленную по Версальскому мирному договору, чтобы затем через полтора года вторгнуться во Францию. ДСТ проглотила эту наживку. Орлов позднее объяснил ЦРУ, что этой успешной операцией руководил Борис Берман, возглавлявший в Центре работу по дезинформации. Знаменательно, что Орлов заявил, что не может вспомнить подробности. Но, как он полагает, подсунул эту дезинформацию советский агент по фамилии Уманский, который был лично связан с Пьером Лавалем. Уманский, русский еврей, был преданным коммунистом. По словам Орлова, после того как Уманский сопровождал Лаваля в Москву, французский политический деятель, впоследствии возглавивший печально известное правительство Виши во время войны, подарил ему в качестве сувенира золотые часы. Однако, когда Орлова попросили сообщить более существенные подробности, он сказал, что больше ничего не знает об этой операции. Он утверждал, что видел Уманского случайно единственный раз, когда они оказались в одном купе в «Красной стреле», следовавшей из Ленинграда в Москву³².

Представленная Орловым информация раздразнила французов своей недоказательностью. Неубедительным был также и его ответ на вопрос о том, что это был за офицер тайной полиции одной неуказанной европейской страны, который, как Орлов утверждал в своем «Пособии», сообщил советским представителям, что «влиятельный член кабинета является партнером крупной организации торговцев наркотиками». (В действительности это был министр юстиции Франции.) Хотя Орлов признался ЦРУ, что эта сенсационная информация была получена «между 1926 и 1928 годами», то есть в тот период, когда был резидентом во Франции, он утверждал, что не может ни вспомнить фамилию своего осведомителя из французской полиции, ни указать его имя в списке, представленном ему ДСТ³³.

По-видимому, «провалы в памяти» случались у Орлова именно тогда, когда нужно было вспомнить какие-то недостающие важные детали этих французских эпизодов. Ту же характерную для него тактику он применял, отвечая на вопросы ЦРУ относительно сути этих важных эпизодов. К 1965 году, когда его допрашивали по просьбе французской контрразведки, такие подробности имели лишь чисто историческое значение, и прошло уже почти три десятка лет с тех пор, как он открыто признал, что стал невозвращенцем. В этом случае, как и во многих других, Орлов никогда не имел намерения чистосердечно выкладывать все свои старые секреты. Однако из того, в чем он признался, можно заключить, что в период первой работы за границей он был глубоко вовлечен в осуществление многих важных операций. Орлов также научился быть удачливым игроком в тайных играх разведки. Хотя он прибыл в Париж, зная назубок по работе в контрразведке правила конспирации, во Франции Орлову пришлось столкнуться с практическими проблемами их осуществления в чужой стране.

В разведывательной работе, как стало известно впоследствии, использовали специальные термины, начиная с таких очевидных эвфемизмов, как «явка» для обозначения тайных рандеву и «легенда» для обозначения историй, придуманных для прикрытия, и кончая «дубками» или «тайниками» для обозначения мест, где оставляют донесения, и «книжками» — для обозначения паспортов или «земляками» — для обозначения коммунистов других стран. «Кличка» означала кодовое имя; «подстава» — провокатора; «внутренник» — так называли внедрившихся агентов, а «расчет» означал физическое уничтожение вражеского агента. Орлову как офицеру советской разведки также пришлось овладеть всеми практическими приемами ремесла, включая умение оторваться от полицейского наружного наблюдения, выбирая сложные маршруты, при этом излюбленным методом была смена видов транспорта, например пересадка из автобусов в такси. Для передачи документов отдавалось предпочтение библиотекам и погруженным в полутьму кинозалам. По словам Орлова, в 20-х и 30-х годах ОГПУ особое предпочтение отдавало использованию кабинетов «доверенных дантистов и врачей», которые были излюбленными местами действительно важных встреч³⁴.

По словам Орлова, чтобы отличить провокаторов от настоящих осведомителей, требовалось обладать шестым чувством. В подтверждение он рассказывает в своем «Пособии» о случае, происшедшем в одном парижском кафе во время пробной «встречи» с высокопоставленным сотрудником французского министерства торговли. Рандеву, как рассказывает Орлов, было организовано с целью дать оценку этому чиновнику, который за последнее время неоднократно намекал советскому торговому представителю во Франции, что готов сотрудничать с русскими. В доказательство своей искренности француз передал папку с секретными данными, касающимися торговой политики его правительства в отношении СССР. На первый взгляд, он казался потенциально ценным источником, однако было в обстоятельствах прямого контакта с ним нечто такое, что насторожило советского офицера. Инстинкт подсказал ему, что следует проявить чрезвычайную осторожность при проведении этой встречи. С этой целью он позаботился о том, чтобы направить двоих своих самых верных агентов для наблюдения за встречей со стороны. Она была запланирована в не вызывающей подозрений обстановке многолюдного парижского бистро³⁵.

Как оказалось, принятые меры предосторожности оказались отнюдь не лишними. Орлов рассказывает далее, что, как только советский офицер сел, он заметил двух мужчин, сидевших за несколько столиков от него. «Эти двое похожи на полицейских агентов», — сказал он вызывающе французскому чиновнику, который слишком поспешно постарался развеять его беспокойство: «На мой взгляд, они выглядят как типичные представители среднего класса, брокеры, возможно, которые заключают свои сделки в кафе».

Как только офицер ушел, французский чиновник из министерства торговли, как сообщили наблюдавшие за ним агенты, сразу же поднялся и пересел к этим двум мужчинам, и у них завязался оживленный разговор. Агенты подслушали, что упоминалось о Коминтерне и несколько раз о России и русских, а затем один из французов оплатил счет и все трое уехали в одном такси!

В 1965 году Орлов раскрыл ЦРУ, что имя французского чиновника, занимавшегося в министерстве торговли вопросами торговли с СССР, было, кажется, Велман. У Орлова возникли подозрения, когда тот стал передавать французские документы, оказавшиеся не заслуживающими никакого внимания. Он рассказывал, что лично взял под контроль это дело и стал настаивать, чтобы Велман принес на встречу в кафе «Оснер» документацию, касающуюся торговых договоров. Тот так и сделал, уверяя, что документы необходимо возвратить ему на следующий день. Однако Велман, который обычно отличался пунктуальностью, опоздал на второе свидание. Это навело Орлова на мысль, что он, возможно, доложил в полицию и что для него расставлена ловушка³⁶.

Как вспоминал Орлов, Велман прежде всего задал вопрос: «Вы принесли документы?» Уверенный в том, что французская полиция ведет наблюдение за их встречей, как писал Орлов в своем «Пособии», он позаботился о том, чтобы его не поймали с поличным. Поэтому он сказал своему французскому «контакту», что правительственных документов при нем нет и что они находятся у другого его коллеги, который ждет их в одном ресторане в Булонском лесу. Чтобы поехать туда, они взяли такси, что дало возможность агентам Орлова убедиться, что в этом ресторане за ним нет слежки. Затем Орлов организовал передачу документов и немедленно после этого ушел. Он утверждал, что так и не сообщил Центру о своих подозрениях. Хотя Велман продолжал передавать документы в течение последующих нескольких лет, Орлова не покидала уверенность в том, что это был один из десяти случаев, когда он имел дело с двойным агентом. Подтверждением его подозрениям служил тот факт, что, хотя на первый взгляд французские документы были весьма важными, при ближайшем рассмотрении оказывалось, что они не имеют никакой реальной ценности. Это давало основания предполагать, что все это было никчемной информацией, специально подготовленной контрразведывательной службой Франции³⁷.

«Так, — заключил Орлов с удовлетворением, как будто поздравляя себя самого, — грубая попытка французской полиции внедрить двойного агента была разоблачена в зародыше»³⁸. Он признавался также, что «рукопашная схватка» с разведслужбой противника имела для него «особого рода притягательную силу». Хотя их учили смотреть на офицеров иностранных разведок как на профессиональных шпионов, себя советские офицеры разведки считали «революционерами, выполняющими опасные задания партии». Тем не менее существовало между ними то, что Орлов характеризовал как «некую духовную общность». «Встреча с агентом иностранной разведки, — писал Орлов, — вызывала у меня такое же возбуждение и любопытство, какое возникает у двух противников-летчиков, когда они видят друг друга в просторах неба»³⁹.

Разведывательная работа Орлова как резидента ОГПУ в Париже не ограничивалась операциями против внешних врагов. Он поведал, что нес личную ответственность за «подчистку» ошибок, сделанных в первые годы, когда усилия Центра, направленные на создание агентурных сетей, приводили к засылке агентов, совершенно не пригодных для работы под видом бизнесменов. Такие ошибки, писал он, обходились весьма дорого, поскольку большинству агентов ОГПУ не хватало смекалки, необходимой для бизнеса. Слишком многие фирмы, созданные на широкую ногу, чтобы оперативник выглядел процветающим бизнесменом, потерпели катастрофический провал, когда дело доходило до привлечения потенциальных агентов. Кроме того, соблазн, который представляли собой огромные средства, необходимые для шпионской деятельности тайных агентов и выдаваемые советским торгпредством, нередко превращал их в крупных казнокрадов.

Одной из первых задач, которой пришлось заняться Орлову, был допрос Юрия Праслова. Этот случай он описывает в общих чертах в своем «Пособии». Судя по подробностям, которые Орлов сообщил ЦРУ (и которые были переданы французской ДСТ в 1965 году), Праслов был первым советским «нелегальным» резидентом, работавшим во Франции. «Он был надежным сотрудником службы, направленным туда работать под прикрытием коммерческой деятельности», — рассказывал Орлов в ЦРУ, раскрыв при этом, что кодовое имя Праслова было «Кепп». Хотя он не мог назвать конкретной даты начала операций, Орлов, тем не менее, сообщил ЦРУ некоторые подробности расследования, которое проводил в 1926–1927 годах, когда был резидентом в Париже и работал под «крышей» торгпредства⁴⁰.

Праслова направили в Париж с латвийским паспортом и легендой бизнесмена, для того чтобы создать во Франции экспортно-импортную фирму. Орлов был не в состоянии вспомнить (в который раз!) название компании, которую открыл Праслов в роскошно отделанном помещении. Однако он рассказал в ЦРУ, что тот работал во Франции вместе с другим агентом по фамилии Богвуд, с которым действовал в Турции. По словам Орлова, именно этот Богвуд донес на Праслова, в результате чего Центр решил расследовать обстоятельства коммерческой деятельности его товарища. Орлов обнаружил, что, несмотря на то, что был нанят многочисленный персонал, Праслову не удалось заключить ни одной выгодной сделки или завербовать хотя бы одного агента. Он обратился тогда за помощью к Михаилу Ломовскому, своему другу, который был главой советского торгпредства. Тот согласился помочь Праслову, передав в его ведение большой объем товаров, экспортированных из Советского Союза, за которые Праслов немедленно получил большие комиссионные⁴¹.

Неудивительно, что тесная деловая связь между мнимым гражданином Латвии и русскими вызвала интерес у французской контрразведки. За фирмой Праслова «Сюрте женераль» установила столь тщательное наблюдение, что это мешало ему проводить какие-либо шпионские операции. Тем временем благодаря большому объему операций, проходивших через торгпредство, в распоряжении Праслова оказались десятки миллионов франков. Прикарманив два миллиона, этот советский агент был охвачен угрызениями совести и решил поправить финансовые дела, попытав счастья за игорными столами «Казино де Довиль».

Когда Орлов потребовал на просмотр бухгалтерские книги фирмы, преисполненный раскаяния Праслов признался, что спустил девять миллионов франков в казино и что он готов для расстрела вернуться в Москву. Праслова, несомненно, ликвидировали бы по возвращении, если бы не личное обращение начальника ИНО Триллисера к Сталину. Триллисер оказался зятем одного из приспешников «Большого Хозяина», просьба которого подвигла Сталина на не характерный для него акт великодушия: он приказал заключить бывшего резидента в концлагерь на пять лет⁴².

Когда происходили случаи, подобные случаю с Прасловым, Орлов, основываясь на личном опыте, понимал, что советские разведывательные операции все еще являются полюбительски неэффективными. Это ощущение подтверждалось целой цепью провалов весной 1927 года, которые выявили действительно слабые места в разведоперациях ОГПУ за рубежом. В марте того года поляки разоблачили агентурную сеть в Варшаве, которой руководил белогвардейский генерал; затем было разоблачено как центр шпионажа советское торгпредство в Стамбуле. В апреле в результате полицейского рейда на советское консульство в Пекине было изъято большое количество шпионских документов, а затем швейцарцы арестовали восьмого члена французской шпионской группы, возглавлявшейся Жаном Креме, высокопоставленным членом французской компартии. В мае была арестована группа австрийских сотрудников министерства иностранных дел за передачу Москве секретных документов. Однако самый тяжелый удар по советской разведке был нанесен в том же месяце британцами, которые по наводке одного информатора организовали массированный налет на офис англо-советского общества «Аркос» в лондонском Сити.

Последствия налета на «Аркос» самым непосредственным образом отразились на Орлове. После того как Стэнли Болдуин, британский премьер-министр, объявил о выдворении из страны персонала как торгпредства, так и советского посольства, парижской резидентуре было приказано взять на себя руководство тем, что осталось от советских разведывательных операций в Англии. В своем «Пособии» Орлов писал, что суть проблемы заключалась в том, что практика размещения резидентур ОГПУ в посольствах и связанных с ними торгпредствах превращала их в громоотводы, когда приходила беда и агентов разоблачали. Провал агентурных сетей приводил к тому, что на головы советских дипломатов обрушивались обвинения в неподобающем поведении, а связанные с ними люди из местных компартий получали ярлыки шпионов, маскирующихся под политическую партию.

«Каждый раз, когда разоблачалась шпионская группа, работавшая на СССР, следы вели прямо в советское посольство со всей вытекающей отсюда враждебной шумихой вокруг, — отмечал Орлов в конце 20-х годов. — Советскому правительству было желательно реорганизовать свои разведывательные операции на территории других государств таким образом, чтобы в случае провала агентов следы не вели в советское посольство и чтобы советское правительство получило возможность отрицать любые связи с разоблаченной шпионской группой»⁴³.

Орлову пришлось самым непосредственным образом столкнуться с этой проблемой, когда в начале 1928 года его направили в Берлин в качестве сотрудника советского торгпредства, которое являлось тогда главной европейской базой растущего аппарата советской внешней разведки.