Погоня за ветром

Олег Яковлев, 2018

XIII век. Русские земли недавно подверглись татаро-монгольскому нашествию, в городах Галичины стоят монгольские отряды, наместники-баскаки собирают ордынскую дань. В это время умирает галицкий князь Даниил, завещая княжеский престол младшему сыну Шварну в обход старшего Льва. Лев чёрно завидует брату, а главным виновником своего безвластия считает литовского князя Войшелга, который в дни, когда умирал Даниил, поддержал притязания Шварна. Сестра Войшелга, юная Альдона – жена Шварна, боится, что её слабый болезненный муж не удержится на престоле, а тут ещё судьба сводит её с молодым помощником Льва – Варлаамом. Альдона решает, что ради семьи должна подавить в себе любовь к «врагу»…

Глава 23

Листья с низко свисающих над Лугой плакучих ив кружились в воздухе и падали на речную гладь. Подхваченные быстрым течением, они уносились прочь, а на смену им летели всё новые и новые, и было в этой нескончаемой череде что-то печальное и трепетное. Альдоне подумалось, что людская жизнь напоминает это движение листвы. Как один лист сменяет другой, так и всякий человек приходит в мир в назначенный ему срок, совершает добрые и худые поступки, а затем исчезает в волнах времени. Вослед ему приходят дети, внуки и тоже проходят по жизни своей чередой. А жизнь коротка, как короток грустный, безнадёжный полёт листа под порывом ветра.

— Альдона! Сестрица! — раздался сверху голос юной Ольги, снохи князя Василька. — Чего стоишь тамо, у брега?!

Спохватившись, Альдона поспешила навстречу подруге.

…Седьмицу назад Альдона вырвалась из Холма во Владимир, упросив Шварна и Юрату позволить ей навестить старого Василька и его семью. Здесь, окружённая вниманием добросердечной Добравы и весёлой, жизнерадостной Ольги, молодая галицкая княгиня отдыхала душой, ей было намного спокойней, чем в Холме, рядом с властной свекровью и норовистыми боярами. Беременность её стала заметной, чрево округлилось, Альдона уже не мучила себя вопросами, чей же это ребёнок. Почему-то ей хотелось, чтобы была дочь. Вот вырастет она, и отдаст её Альдона замуж, куда-нибудь, где поспокойнее, куда не дойдут полчища мунгалов, не доберутся с огнём и мечом ливонские рыцари-крижаки. Одно тревожило княгиню — как там без неё Шварн. Не занемог бы опять, не простудился б где. Шварна ей почему-то, особенно в последнее время, становилось жалко.

— Чего грустная ходишь? — спрашивала Ольга, когда они поднимались по лестнице на крыльцо терема. — Давеча купцы приезжали, от бесерменов, столько всякого товару навезли — ахнешь! Ткани серские^[130], бархат, зендянь пёстрая. Сапожки сафьяновые. Матушка платов себе накупила, ещё шубу лисью, князь Василько тож, мой Владимир у купчины одного на торгу саблю присмотрел. Говорит, харалуг^[131] персидский, самый что ни на есть лучший. А ещё давеча посол приходил, от Ногая какого-то, из Орды. Кониной от него несёт и ещё гадостью какой-то. Да так мерзостно. Фу!

Ольга смешно наморщила курносенький носик. Альдона, посмотрев на неё, не выдержала и хихикнула.

— Забавный такой, маленький, кривоногий. И шепелявит.

— Он по-русски говорил, без толмача? — спросила Альдона.

— По-русски, токмо слова коверкает безбожно.

— А нынче, чей вон то конь у крыльца стоит? Гляди, у коновязи. Али опять какой татарин?

— Опостылели они, татары сии. — Ольга вздохнула. — Ладно, хоть дозволили князю Васильку стены во Владимире возводить.

Альдона посмотрела в сторону, где кипело строительство. Там жужжали пилы, стучали топоры, мужики в посконных рубахах тащили баграми огромные дубовые и буковые брёвна. Неподалёку на уже возведённой стене возле башен воины в кольчугах и остроконечных шлемах крепили на кожаных ремнях пороки, устанавливали в бойницах самострелы.

— Эй, Олекса! — окликнула Ольга дворского. — Ну-ка, ответь. Чей то скакун на дворе?!

Дворский Олекса, добродушный старик, седой, с ласковой улыбкой на лице, ответил ей:

— От князя Льва, из Перемышля, гонец.

— Зачастили гонцы! Стало быть, али пир грядёт, али рать! Примета верная! — Ольга неожиданно расхохоталась.

«Смехом страхи и тревоги свои глушит, — подумала Альдона. — Лёгкая она. Николи не тоскует, не печалуется».

В сенях вышел к ним сын Василька, Владимир. Это был писаный красавец, с иконописным лицом, голубоглазый, светловолосый. Говорили, что в княжеского сына были тайно влюблены во Владимире все посадские девки. Но ни на кого, кроме своей Ольги, Владимир не обращал внимания.

«Добрая у них семья. Душа в душу живут. И не помыкает никто Владимиром, как Юрата Шварном. Добрава Юрьевна — она сына своего, а не власть любит», — с грустью подумала Альдона.

Она по-хорошему позавидовала Ольге.

— Ты бы, Олюшка, не шумела тут излиха, — улыбаясь, промолвил Владимир. — Гонец ото Льва у отца в горнице.

— А мы пойдём тогда, подглядим сверху чрез оконце, что за гонец тамо. И послушаем, о чём толковня. — Бойкая Ольга ухватила Альдону за рукав платья из тяжёлой голубой царьградской^[132] парчи и потянула её за собой.

— Неугомонная, — с наигранной укоризной вздохнул Владимир. Он с обожанием смотрел на свою юную супругу, а на Альдону почти не обращал внимания.

После, когда молодые женщины подымались по лестнице на верхнее жило, шурша платьями, Альдона заметила:

— Любит тебя Владимир. Вижу, души не чает. На иных жёнок и не глядит. Счастливая ты.

Ольга в ответ только довольно рассмеялась.

Княгини остановились возле прорубленного в бревенчатой стене узкого оконца. Из него было хорошо видно всё, что происходило в огромной, залитой светом из забранных слюдой высоких окон горнице. В то же время снизу оконце можно было разглядеть, лишь внимательно присмотревшись.

Князь Василько Романович, в голубом долгополом кафтане, в шапке с зелёным бархатным верхом и меховой опушкой, в мягких сафьяновых сапогах без каблуков, восседал в резном кресле. Перед ним стоял высокий темноволосый человек в тёмно-сером, подбитом мехом суконном плаще с фибулой^[133], надетом поверх белой сорочки. В руках он мял войлочную шапку. По обе стороны от кресла вдоль горницы на скамьях сидели бояре в ярких разноцветных опашнях^[134], зипунах, ферязях^[135].

Когда гонец поднял голову, Альдона едва не вскрикнула — она узнала Варлаама.

Василько говорил громким голосом, и княгиням было хорошо слышно каждое сказанное им слово.

— Прочёл я грамоту сыновца^[136]. Всё в ней складно. Но не разумею, почто хощет Лев звать во Владимир Войшелга? Эй, Олекса! Пусть кликнут княгиню Альдону. Надобно и ей ведать о Львовой грамоте.

Альдона заметила, как длань Варлаама чуть дрогнула, он поджал тонкие уста, но волнения своего ничем не выдал.

«Вот и свидимся опять. Смешно и глупо. Он правильно сказал. Противно се — по углам тёмным прятаться. Любовь — она чистою, светлою быть должна».

— Чегой-то лицо сего гонца знакомо мне. Где-то видала, — прервала мысли Альдоны Ольга.

Ничего ей не ответив, Альдона пожала плечами и поспешила вниз.

— Искать меня будут. Худо, ежели здесь застанут, — коротко бросила она подруге через плечо.

Сев по правую руку от князя Василька, она с непроницаемым, надменным лицом изготовилась слушать.

— Князь Войшелг исхитрён в державных делах, долгое время правил он в Литве. Вот и хочет сыновец твой испросить у него совета. Потом, кум князь Войшелг князю Льву, — говорил Варлаам. — Потому…

— О том мы ведаем! — супясь, резко оборвал Варлаама Василько. — Токмо нет твому Льву никоей веры! Лукав он, козни супротив братии своей строит. А со князем Войшелгом старые у его счёты.

— До малых ли ссор наших сейчас, княже?! — Варлаам удивлённо развёл руками. — Ногай у луки Днестровской шатры раскинул. С миром али с войной он там объявился, бог весть. Вот и хочет князь Лев, чтоб стояли все князья заедино и, если что, дали бы мунгалам отпор.

— Вы что скажете, бояре? — спросил, всё так же супясь, Василько. — Говори ты, Олекса.

— Я думаю, прав князь Лев, — поднялся дворский. — Хоть Войшелг ныне и в монастыре, да вся Литва всё одно его слушает. А ежели Литва и Галич воедино стоять будут, не решится Ногай Батыево нахожденье повторить.

— Посылай к Войшелгу, княже, — поддержал его тысяцкий Лука. — И пускай не тревожится Войшелг. Мы здесь во Владимире никоего лиха створить никому не позволим.

— Да Лев и не осмелится, — промолвил другой боярин, низкорослый, в огромной округлой шапке.

— Плохо знаешь ты князя Льва, — заспорил с ним сосед, рослый боярин в зелёном зипуне. — Енто лисица хитрая. Коварен он, мыслю, худое замыслил.

— Может, клятву пусть даст князь Лев, что не створит лихо? — Спросил с сомнением Лука, искоса посмотрев на тучного владимирского епископа, который упрямо отмалчивался и вытирал платом сильно потевшее чело.

— Нет, не годится тако, — закачал головой князь Василько. — Лев обидится, что ему не верят, и тогда, воистину, всякое створить может. Альдона, княгиня великая! Тебя позвал сюда, ибо брат тебе Войшелг. Хочу твой совет услыхать. Стоит ли нам Войшелга звать?

Альдона встала с кресла и, смотря прямо в глаза Варлааму, изрекла:

— Поверю я тебе, гонец. И постараюсь, чтоб Войшелг во Владимире был. Сама ему грамоту пошлю.

Примечания

130

Серский — китайский.

131

Харалуг — булатная сталь или изделие из неё.

132

Царьград — русское название г. Константинополя, столицы Византийской империи. Ныне — город Стамбул в Турции.

133

Фибула — пряжка-застёжка.

134

Опашень — верхняя одежда с короткими рукавами, обычно летняя.

135

Ферязь — кафтан без воротника.

136

Сыновец — племянник со стороны брата.