33 несчастья для математика

Ольга Арунд, 2022

Он помог мне выиграть свидание мечты, я помогу ему, став фиктивной невестой. Вот только сюрпризов у самого требовательного препода универа оказывается гораздо больше, чем было обещано.Цикл "Самсоновы, книга 4

Маша

Куда меня несёт?! Ну, куда!.. И этот вот насмешливый взгляд смущает, заставляя маскировать неловкость тортом.

— Никто не знает.

Чтобы его достать, приходится повернуться к Илье Глебовичу спиной, так гораздо легче изображать невозмутимость. А, вообще, стоило плюнуть на благодарность и сбежать под прикрытие подъезда, но, по заверениям мамы, помощь должна быть оплачена. Хотя бы сладким.

— В одних книжках написано одно, в других — другое, а мои родители прочитали их все, провели сравнительный анализ и пришли к чему-то своему.

Слова толпятся, отпихивая друг друга и стараясь выскочить первыми. И ладно, что он преподаватель, гораздо хуже, что с момента того самого идиотского поцелуя Илья Глебович вдруг стал мужчиной. Не старым, привлекательным и фантастически целующимся.

— И я всё ещё понятия не имею, что там получилось в итоге, но сюда меня выпихивали осторожно, но твёрдо. Подозреваю, маму просто устраивали окна на юг и то, что в моей комнате почти постоянное солнце…

— Морозова, ты нервничаешь?

Серьёзно, он слишком умный! И все мои дёрганья видит лучше меня, а от этого их становится только больше.

— Нет, что вы! — Неопределённо взмахнув рукой, я красиво сбиваю со столешницы сахарницу. — Чтоб тебя!

Мне не везёт оказаться в сладкой ловушке, разлетевшейся по половине кухни-гостиной. Минное поле — один неправильный шаг и сахар окажется даже под моей подушкой, плавали-знаем.

— Я… — Вздохнув, я примеряюсь, чтобы сделать аккуратный шаг. — Я сейчас всё уберу.

— Морозова, стой на месте, — хмыкает Глебов, поднимаясь. — Пылесос где?

— В кладовке.

Стоп! Это куда он пошёл и что собирается делать?!

Меня наполняет едва ли не священный ужас. И нет, в целом я не против мужчины за уборкой, но не тогда, когда это мой преподаватель! Которому мне ещё два предмета сдавать!

— Илья Глебович, — слишком громко и с явными нотками паники, но цель достигнута — Глебов притормаживает, — я сейчас сама всё уберу, не надо ничего доста…

— Морозова, экзамен сдать хочешь? — невозмутимо поддёрнув рукава тонкого чёрного пуловера, иронично интересуется он, задержавшись в дверях.

— Х-хочу.

Это у него кончик татуировки выглядывает? Дурацкое любопытство заставляет отвлечься на тёмный завиток, показавшийся на внутренней стороне предплечья.

— Если не сдвинешься с места, считай, что тройка в кармане, — вполне себе серьёзно отвечает преподаватель, который с редким равнодушием завалил весь предыдущий выпуск. На пересдаче. Дважды.

— Это шантаж! — Должно звучать нагло и уверенно, но вместо этого из горла вырывается жалкий писк.

— Может быть. — Глебов возвращается быстро и с нелёгкой ношей. Ну, это мне нелёгкой, а он, кажется, веса массивного пылесоса даже не замечает. — Я, знаешь ли, спец больше по техническим специальностям. Этика и всё причастное, в своё время, прошли как-то мимо.

— Но вы же не будете?.. — Слова заканчиваются, но рука более чем понятным жестом обводит кухню.

— Буду, Морозова, — Илья Глебович на мгновение останавливается, глядя мне прямо в глаза, — всё буду. И шантаж, и торт…

«И тебя», — он не добавляет, но в моей голове звучит именно это. Парализуя одним только предположением, что моя выходка с поцелуем может иметь гораздо более печальные последствия, чем несданный экзамен.

И вот я стою, дура дурой, посреди белого песка, и смотрю на трубу пылесоса, двигающуюся туда-сюда, туда-сюда. Этот вид гораздо безопаснее того, где Илья Глебович прибирает рассыпанный сахар. Этим же пылесосом.

— Вот и всё, а ты боялась. — Глебов ловко, как мужчина, привыкший жить один, сматывает шнур и явно собирается вернуть бытовую технику на место.

— Я сама! — нервно вырвав пылесос из его рук, я скрываюсь за дверью кладовки.

Исключительно для того, чтобы спрятаться, бросить ни в чём не повинный пылесос и прижать прохладные ладони к горящим щекам. В чём проблема-то?! Почему меня так трясёт? Ну, помог, пусть даже дважды. Это вообще не повод паниковать!

Может, и нет, но объяснить это скачущему пульсу практически нереально.

Вдох-выдох. Вдох-выдох.

— Морозова, ты решила там самоубиться? — Голос приглушен закрытой дверью, а мне всё равно слышится в нём улыбка. — Имей в виду, от темноты не умирают. От тесноты тоже, даже если ты страдаешь клаустрофобией.

— Вы издеваетесь, — понимая, что он прав, я делаю последний решительный вдох и возвращаюсь в гостиную.

— Не совсем, — довольно улыбается Глебов и делает глоток кофе, который налил себе сам. — Всего лишь пытаюсь тебя растормошить.

— Я и так того… дальше некуда. — Несколько секунд отделяют меня от собственной дымящейся кружки. — Подождите, вы же без сахара… — спохватываюсь, глядя на него.

— Морозова, с тортом, да ещё и с сахаром? Не слишком сладко? — И нет, он не о том, о чём я подумала.

Откуда, вообще, у меня около постельные мысли в отношении собственного препода? Причём те мысли, которые больше по панике, чем по желанию оказаться наедине. Хотя, если он разденется, я ведь увижу что там у него на руке?

Странное дело, но эта мысль отторжения не вызывает, одно любопытство, а память быстренько напоминает, что в футболках с коротким рукавом Глебова в универе не видели ни разу.

— Мне как раз, — пожав плечами, я снова отворачиваюсь, чтобы разложить торт по тарелкам и убрать остатки в холодильник.

— Зачем приглашала, если я так тебя смущаю? — Нет, он точно надо мной издевается!

— Ничего меня не смущает, — раздражённо. — Просто…

— Просто что? — отставляет Глебов свою кружку, напрочь игнорируя поставленный перед ним торт.

— А вдруг вы мне соврали и завалите на экзамене?

Ой, дурна-а-я!

Мама бы так и сказала, но её тут нет, зато есть реально офигевший Илья Глебович, который смотрит на меня таким взглядом, что сразу понятно — сейчас сдать стало ещё сложнее. Как бы двумя пересдачами обойтись…

И молчание затягивается не потому, что ему нечего сказать, а потому, что цензуры в этих словах, наверное, маловато.

— Морозова, я кому-нибудь из вас, придурочных, хоть раз врал? — Испытующий взгляд предполагает какой-то ответ, но откуда мне знать! До сегодняшнего вечера Глебов у меня воспринимался исключительно как часть универа. — У меня сотни студентов, море потоков и десятки групп, но никто не сможет назвать меня лжецом.

И вот тут просыпается настоящий стыд.

Который не «Боже, я поцеловала препода на спор!», а «Убейте меня, пока ещё чего-нибудь не ляпнула!» Извиняться? Под таким-то, уверенным в моём идиотизме, взглядом? Как-то не тянет, хотя, наверное, стоит. Уже потому, что ничего сладко-извинительного у меня, кроме торта, не осталось.

— Да, я нервничаю! — Может, нападение и правда лучшая защита? — Утром любимая кружка разбилась, потом заказчика не устроили загруженные на сайт картинки, дальше оказалось, что первой пары нет и знали все, кроме меня-идиотки. Ещё Разумовская не приняла контрольную для зачёта, а потом и этот идиотский спор, после которого всё вообще пошло непонятно куда!..

Вот уж точно не туда, не с тем и не для того.

— Да брось, Морозова! — Широко раскрыв глаза, я смотрю на веселье Ильи Глебовича. — Спор-то тебя чем не устроил? Мне понравилось. — Щёки снова краснеют, и вот вопрос, что я за дура двадцатитрёхлетняя, если смущаюсь от всякой ерунды?! — Ты выиграла, наверное, даже что-то интересное… На что хоть спорили, Морозова?

— На диплом, — буркнув, делаю глоток и только потом до меня доходит с кем я откровенничаю.

Не то чтобы преподаватели не знали как пишутся наши работы, но говорить об этом вслух в студенческой среде не принято.

— Чей? — неподдельно интересуется Глебов.

— Если бы я проиграла, писала бы диплом Пермяковой. — Гулять, так гулять, тем более, что диплом ей я всё равно делать не буду.

— А в случае выигрыша? — Илья Глебович подаётся вперёд.

— Ничего, — буркнув, я планирую отвернуться и занять чем-то руки, но он удерживает за запястье.

Меня пробивает электрическим разрядом до самого плеча, а от жара горячей ладони бросает в пот. И вот это от эмоций знобит или он всегда такой горячий? Подозреваю, что всё вместе, потому что прижиматься к его груди на парковке было жарко. Настолько, что это будет аукаться мне до диплома.

Подняв взгляд, я едва не давлюсь вздохом, спотыкаясь о глаза Глебова.

— Морозова, я должен знать что тебе подарил. Поверь, моё любопытство — страшная вещь, — честно предупреждает он, — так что я всё равно не отстану.

— Свидание, — выдыхаю я, опуская глаза.

Ладно, буду считать, что он меня пытал. Жестоко пытал пылесосом, тортом и собой.

— А теперь, Морозова, — по одному только голосу понятно в какую сторону меняется выражение лица Ильи Глебовича, — скажи, что ты пошутила…

Молчание накрывает гостиную и не сказать, чтобы напряжённое. Совсем нет. Скорее, изменчивое. В том смысле, что всё моё существо чувствует как меняется мнение Глебова о моих умственных способностях.

— И кто этот счастливчик?

— Никто. — Посуда, она срочно требует моего внимания. И чайник тоже.

— Значит, кто-то из ваших… — задумчиво тянет Илья Глебович, оказавшийся проницательнее, чем должен быть. — И кто там такой недоступный? Надеюсь, не Драхан?

— С ума сошли?! — Резкий поворот и резкий же выдох. Ещё чего не хватало, страдать по парню, который на сто процентов оправдывает все национальные анекдоты.

— А кто там у вас ещё настолько выдающийся? — Пока Глебов думает, у меня вертится вопрос поинтереснее.

— Вы что, на самом деле помните всех своих студентов?

Это же нереально! У него только первых курсов вагон — высшая математика, один из его предметов, первые полгода есть во всех расписаниях.

— Нет, — Глебов снова сама честность, — не только своих, чужих тоже многих.

— Это сколько же?.. — сипло начинаю я, но ему не до собственных суперспособностей, у него любопытство.

— Морозова, не отвлекайся. — Пока в моей голове сбоит калькулятор, он цепко осматривает меня с головы до талии, остальное скрыто барной стойкой. — Только не говори, что речь идёт об этой отрыжке попсовых «Сумерек»?

В его глазах реальное разочарование, такого даже после новости о споре не было.

— Что?

Пусть сравнение и такое себе, но на удивление точное. Глебов, придвинув кружку, делает несколько больших глотков, а я как дура смотрю на неожиданно крепкую шею.

— Морозова, ты в курсе, что Велисов занят? — вернув кофе на стол, поднимает он бровь.

— А вы в курсе, что собирать студенческие сплетни непрофессионально? — Моя тарелка летит в раковину, знать бы ещё когда я успела съесть торт… Ничего, у меня ещё есть.

— Да какие сплетни, если он с Пермяковой сос… — откашлявшись, Илья Глебович продолжает: — Обжимается на всех парах!

— Поэтому мне и нужен шанс.

Можно подумать, он поймёт! Как же, у таких, как он не бывает проблем ни со свиданиями, ни со всем остальным. Пришёл, увидел, уложил, блин.

— Ну-ну, — обидно хмыкает Илья Глебович и поднимается, чтобы под моим удивлённым взглядом пройти в прихожую.

— Что вы?.. Вы не съели торт! — Почему-то именно этот фактор становится самым раздражающим.

Я, понимаешь ли, старалась, резала аккуратно, а не как обычно, а он просто берёт и уходит!

— Я, в общем-то, наелся. — Две секунды и этот Илья Глебович надевает тяжёлые ботинки. — Дай куртку.

В смысле наелся? Это он сейчас о моей глупости или показалось? Обидно, когда взрослый опытный мужчина так отзывается о всех твоих девичьих грёзах. Может, и правда идиотских, но демонстрировать это прямо, вообще-то, необязательно!

— Отбило твоими откровениями, — с явным упрёком. — Знал бы, что твои желания ограничиваются Велисовым, не стал подыгрывать.

— О, а это была игра? — ехидничаю я в ответ, но, напоровшись на взгляд Ильи Глебовича, осекаюсь. И молчу уже виновато.

В конце концов, каждый имеет право на своё мнение, даже если оно в корне неправильное.

— Куртка, — напоминает Глебов.

Что мне остаётся? Только заткнуть вылезшую некстати обиду — до уровня его словесных перепалок мне ещё лет пять, и это по самым скромным меркам.

— Да, сейчас.

Открыв дверь шкафа-купе, я снимаю куртку с плечиков и разворачиваюсь, не ожидая, что Глебов окажется прямо за моей спиной. Неловкого столкновения не ожидая тоже, от которого в собственных руках-ногах возникает путаница. Грация и реакция это в принципе не про меня.

И именно их отсутствие виновато в том, что я испуганно отшатываюсь, неудачно задеваю плечом зеркало и начинаю заваливаться. И мне бы опору, но дверь шкафа уезжает вместе со мной, только усугубляя идиотское, в целом, падение.

— Морозова! — Сильно, до боли перехватив за талию, меня сгребают в охапку. — Жива, тридцать три несчастья?

Уже не уверена. Не тогда, когда Глебов фактически удерживает меня на весу.

— Д-да.

Растерянное и перепуганное сознание забивается в дальний угол черепной коробки, в то время как наши с Ильёй Глебовичем лица разделяют пара жалких сантиметров. Настолько жалких, что я чувствую дыхание на своих губах и опускаю взгляд, чтобы убедиться, что в этот раз поцелуя всё-таки нет.

— Мор-р-озова, — выдыхает мужчина старше меня, наверное, раза в два, — что ты делаешь?

И диспозиция меняется, доказывая, что там, на парковке, было ещё ничего.

Потому что сейчас Илья, который как бы Глебович, прижимает меня к стене. Исключительно для того, чтобы на ногах держалась, ага. И его хватка становится всё более многообещающей, в то время как мои руки безвольно висят вдоль тела.

— Боюсь, — широко открыв глаза, честно признаюсь я.

Дыхание прерывается и скрыть бы, но он настолько близко, что без шансов. У меня точно.

— Чего?

На его лице нет улыбки, одно безграничное обещание.

— Вас, Илья Глебович.

Как выговорила — не знаю, чувствуя, что задыхаюсь под испытующим взглядом.

— Неправильный ответ, Маша.

Усмешка. Короткий взгляд. И наши переплетённые пальцы рук, которые Глебов фиксирует над моей головой.

Перед тем, как показать каким бывает правильный ответ.