Медальон Таньки-пулеметчицы

Ольга Баскова, 2020

Все, чего хотелось Тане, – это жить сыто, в тепле и довольстве. Началась война, и, представляя себе полную героических подвигов судьбу, она добровольно отправилась на фронт. Оказалось, что война неприглядна – кровь, боль, грязь и холод. Таня приняла правила игры, и через некоторое время никто не называл ее иначе чем Танька-пулеметчица, а ее жестокость поражала даже фашистов. Через несколько десятков лет человек, причастный к смерти легендарной Таньки, умирает. Казалось бы, нет ничего криминального в его смерти, но местный журналист, который беседовал с мужчиной накануне, в этом сомневается. Связав воедино все события и рискуя собственной жизнью, молодой человек выходит на след убийцы…

Глава 6

Москва, 1941-й

Два стройных высоких парня, уже успевших загореть, несмотря на середину июня и проливные дожди, огорчавшие почти каждый день, стояли возле кинотеатра и рассматривали выходивших после фильма «Чапаев».

— Гляди, какие крали, — сказал черноволосый, похожий на цыгана, поправив непослушную прядь и сверкнув черными жгучими глазами.

— Где, Олег? — тотчас отозвался его друг, рыжий, с лицом, усыпанным веснушками, как перепелиное яйцо.

— Да вот, — Олег кивнул в сторону двух хорошеньких девушек, которые, взявшись под руки, осторожно спускались с лестницы и что-то громко обсуждали, наверное, содержание фильма. Когда они поравнялись с друзьями, черноволосый перегородил им дорогу:

— Девушки, давайте познакомимся.

— Мы с незнакомцами не знакомимся на улице, — буркнула круглолицая, с большими голубыми глазами. — Так что, молодые люди, не загораживайте проход.

Олег ринулся на помощь приятелю:

— Не знакомы? Но это так легко сделать. Меня, к примеру, зовут Олег. А вас?

Ее белокурая подруга резко отодвинула его в сторону:

— Сказано вам — пропустите.

Рыжий скорчил гримасу, но дорогу уступил:

— Скажите, какие мы…

— Да уж какие есть. — Круглолицая показала язык, взяла подругу за локоть и потащила к скверу. Парни не решились последовать за ними.

— Гиблое дело, — решил Олег. — Что ж, подождем других, полюбезнее.

Рыжий вздохнул. Девушки отошли на безопасное расстояние от приставал, и белокурая обратилась к своей подруге:

— Может быть, ты зря так с ними, Таня? Мальчики вроде приличные.

— Некогда мне о парнях думать, Люда, — отрезала Татьяна и поправила волосы, тщательно уложенные ровными волнами при помощи горячих щипцов. — Знаешь, честно говоря, после этого фильма я на наших парней и смотреть не могу. То ли дело раньше! Петька! Вот это парень! Мне бы кого-нибудь из чапаевской дивизии!

— Знаю, — рассмеялась Люда. — Только слепой не догадался бы, что ты и сама мечтаешь быть похожей на героиню этого фильма. Недаром фото артистки на стенку повесила. И где ты его отыскала, Анка-пулеметчица?

— Где отыскала — там уж нет, — парировала Таня. — Допустим, на работе дали мне старый журнал с ее фотографией. Ох, если бы еще и пулемет!

— А пулемет-то зачем? — удивилась подруга. — Сейчас мирное время.

— Скучное время, — отрезала Татьяна. — То ли дело Гражданская война! Такие, как Анка, были на вес золота. Ну, согласись, лихо она строчила из пулемета?

— Лихо, — кивнула Люда. — Слушай, давай мороженого поедим и газировки выпьем. Солнышко сегодня здорово припекает.

— Давай, — согласилась девушка. Они подошли к лотку, за которым толстая тетка в белом переднике торговала газировкой и мороженым. Татьяна вытащила из кармана мелочь, пересчитала и протянула женщине:

— Два клубничных и два пломбира.

Тетка подставила стаканы под пенистую струю и, наполнив, протянула девушкам. Люда сделала глоток и поморщилась:

— Пены много. Жажду совсем не утолишь. Наверное, на донышке осталось.

— Хорошо, что хоть этого хватило. — Таня отхлебнула из своего стакана. — Все равно вкусно. Знаешь, когда я в деревне жила, то ни о какой газировке и слыхом не слыхивала. Разве только из учебников по литературе. Да и об этом, — она указала на мороженое, — в деревне даже не рассказывали. Сядешь, бывало, за стол, а кроме картошки и серого хлеба больше ничего. Я в детстве, знаешь, какая маленькая была? Ну чисто былинка. И ела как птичка. Зато братья мои все сметали. Мамочка бедная день и ночь думала, чем бы семью накормить. Папаша рóдный, чтоб ему пусто было, сбежал, как я родилась. Вот и пришлось маме нас на себе тянуть. Сволочь! — вдруг выругалась она, и Люда вздрогнула. Она редко слышала от подруги бранные слова.

— Так его ненавидишь? — спросила она. — А даже и не видела. Может быть, встретились бы сейчас — и все по-другому было.

Таня сверкнула голубыми глазами:

— Встретились? С ним? Ты шутишь? И глядеть на него не хочу. Я ведь даже фамилию его не взяла при получении паспорта. Знаешь, в первом классе, когда меня попросили назвать фамилию, я не смогла этого сделать, и мой сосед Сашка крикнул: — «Маркова!» С тех пор я Марковой и осталась. В паспорте и комсомольском эта фамилия. Теперь даже рада этому. К папаше своему Парфенову я не имею никакого отношения.

— Да, тяжело вам пришлось, — согласилась Люда, смакуя пломбир.

— Тяжело, — согласилась подруга. — Знаешь, как я завидовала одноклассникам, которым родители могли купить новые платья, туфли? У меня ничего этого никогда не было. Хочешь знать, откуда мы брали вещи?

Людмила ничего не ответила. Она видела, как переживает Татьяна: эти воспоминания явно не были для нее приятными.

— А вещи мне дарили односельчане, — бросила девушка. — Здорово, правда? Дарили, естественно, не новье, а дырявые обноски, но мать радовалась и этому.

Подруга решила ненавязчиво сменить тему:

— Мамка-то как? Письма пишет?

— Какие письма? Неграмотная она, — пояснила Таня. — В нашей деревне грамотными были только учителя. Анна Ивановна и сейчас мне помогает. Я ей письма пишу, а она мамке читает, потом от нее весточку мне шлет. Вчера от брата письмецо получила, от Игната. — Девушка достала из сумочки скомканную бумажку. — Он в военном училище учится. Девушку хорошую встретил, мне фотографию пришлет, — она закатила глаза. — Я за него так рада, ты и не представляешь. Столько на него свалилось, когда папаша нас бросил! — Глаза Тани увлажнила слезинка. Люда с жалостью посмотрела на подругу:

— Но ведь все уладилось, правда?

— Теперь да. — Таня пригладила и без того идеальную прическу и улыбнулась. — Завтра к мамке поеду. Пишет — соскучилась шибко. Гордится, что дочь на фельдшера учится.

— А я хотела завтра пригласить тебя за город, — с огорчением проговорила Люда. — Погода наконец наладилась, можно искупаться, позагорать. Рванули бы в Замоскворечье, а?

Татьяна покачала головой:

— Не получится, Людок. Завтра к своим собираюсь. Мамку охота повидать. Но я ненадолго, — она вздохнула. — Тоска там смертная, такая тоска, что на душу давит. Больше недели не выдержу. Приеду — и тогда погуляем на природе.

Люда обняла ее:

— Отлично. Буду ждать. Ну, пойдем, провожу тебя до автобуса. Тебе собираться нужно.

Таня взяла ее под руку:

— Пойдем.

Они миновали лоток с мороженым, с вожделением посмотрели на тех, кто получал заветную порцию из рук продавщицы, и посетовали, что их финансы оставляют желать лучшего.

— Только на автобус и осталось, — с огорчением сказала Маркова. — Хорошо, билет на поезд уже взяла.

— Я бы тоже не отказалась от второй порции, — заметила Люда и дернулась. — Таня, твой. — Она порывисто обхватила шею подруги и поцеловала в щеку. — Возвращайся скорее.

— Скоро-скоро, — пообещала Таня. Она вскочила в душный, непереполненный салон и села у окна. Девушка любила места у окна, потому что можно было разглядывать город, который она уже полюбила и считала своим. Весело шагающие жители, сероватая, но величественная Москва-река, берега которой одели в гранит, машины, везущие куда-то счастливых обитателей, — все это вызывало у нее неподдельный интерес. Казалось, город был живым организмом, с артериями, наполненными пульсирующей кровью, с сердцем, ритмично бьющимся в унисон с какой-то одному ему ведомой музыкой. От таких картин душа Марковой наполнялась особым чувством, похожим на гордость и радость. Часто, отдаваясь созерцанию, она забывала выйти на своей остановке, и потом приходилось добираться в два раза дольше, однако это ее не огорчало. Москва стоила того, чтобы ею любоваться, однако сегодня Таня не зазевалась. Раскрытый, но еще не собранный старый чемодан, который девушка в шутку называла чемоданищем-страшилищем, ждал ее на кровати. Когда водитель объявил остановку, Маркова быстро сбежала по ступеням на тротуар и зашагала к общежитию медицинского техникума. Солнечные лучи ласкали ее лицо, теплый ветерок шевелил волосы. Подойдя к общежитию, Таня потянула на себя тяжелую дверь и, войдя в полупустой вестибюль, наполненный запахами стираного белья, жареной картошки, свежевымытых полов, улыбнулась вахтерше:

— Тетя Клава, вот я и прибыла.

Пожилая женщина с жидкими седыми волосами, туго стянутыми в пучок на затылке, ответила ей такой же доброй улыбкой:

— Я думала, ты уже уехала. Чай, к матери собиралась.

— Завтра, все завтра. — Таня махнула рукой. — Утром поезд. Разбудите часиков в семь?

— Разбужу, — пообещала вахтерша и подперла ладонью подбородок. — Мать небось давно не видала? Соскучилась?

— Соскучилась, — призналась девушка. — И братья обещали подъехать. Представляете, Игнат в военное училище поступил. В нашей семье никогда военных не было. Здорово, правда?

— Здорово, — согласилась старушка, ласково глядя на Таню добрыми карими глазами, в уголках которых сверкали слезинки. — Ну беги, дорогая. Обязательно разбужу.

В порыве девушка обняла пожилую женщину и побежала наверх, стуча каблучками. Добежав до помещения, она повернула ключ в замке, предвкушая тишину. Соседка Рая уехала в деревню к родным еще вчера, и Таня, войдя в комнату, совсем небольшую, прямоугольную, с двумя одинаковыми, словно сделанными под копирку кроватями, заправленными синими одеялами, с лакированными желтыми тумбочками, на которых лежали одинаковые расчески, какие красуются в каждом магазине, и бельевым шкафом, где девушки хранили свой нехитрый гардероб, присела на кровать всего лишь на минутку, переведя дух, а потом подошла к шкафу и достала старый-престарый, видавший виды чемодан. Девушка провела рукой по потрепанной поверхности и, бросив на пол, кинула в него пару платьев, кофту, юбку и туфли. Если в ее родном краю дожди, мать даст ей резиновые сапоги. Вспомнив о дорогой ее сердцу женщине, Таня улыбнулась и откинула непослушную русую прядь. «Скоро, мамочка, увидимся, скоро», — прошептала она и, закрыв чемоданище и поставив его на место, легла, не раздеваясь, с книгой в руках. Через минуту она уже с головой погрузилась в баталии Гражданской войны и, представляя себя доблестной пулеметчицей, строчила по белогвардейцам. Девушка читала до полуночи, пока ее не сморил крепкий здоровый сон.