Жизнь и смерть. Самые важные вопросы детской литературы

Ольга Бухина (2025)

Тема смерти в том или ином виде возникает в детской книге едва ли не с той же частотой, как и тема дружбы. Но не всегда взрослые готовы обсуждать ее с ребенком. Исследование «Жизнь и смерть: самые важные вопросы детской литературы» предлагает подробный анализ того, о чем и, главное, зачем детская литература говорит с читателями на такую «страшную», как кажется многим, тему. Автор рассматривает наиболее популярные, читаемые, обсуждаемые книги прошлого и самые современные. Здесь отражены разные аспекты этой темы и ситуации, в которых ребенку (и взрослому, готовому говорить с ребенком о смерти) именно книга может помочь: в каждой главе рассматриваются произведения, посвященные например, смерти бабушек и дедушек, друга, кого-то из родителей, даже любимой собаки или канарейки. Кроме очевидных профессиональных достоинств книги, отметим прекрасный литературный язык автора. Текст читается легко и даже увлекательно. Издание содержит прекрасный справочный аппарат: в оглавлении под названиями глав указаны основные произведения, рассмотренные в ней, а раздел «Библиография» дополнен фильмографией, которая неразрывно связана с литературой и с рассматриваемыми вопросами. Автор исследования — Ольга Бухина, переводчик, литературный критик и специалист по детской литературе, — известна профессионалам также по блестящему труду «Гадкий утёнок, Гарри Поттер и другие. Путеводитель по детским книгам о сиротах». Издание будет полезно библиотекарям, педагогам, а также родителям, стремящимся подобрать наиболее подходящую литературу для детского чтения. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Глава 3

Глазами специалиста

Для меня совершенно невозможно строить свой мир, основываясь на смерти, безысходности и хаосе.

Анна Франк.Дневник

Чем больше появляется книг, пытающихся объяснить ребенку, что такое смерть, тем острее полемика — а нужны ли такие книги вообще, не лучше ли подождать, зачем расстраивать ребенка заранее. Исследователи литературы девятнадцатого века снова и снова подмечают, что

…смерть ребенка как сюжетный ход в викторианском романе неизменно символична. За редким исключением ребенку «мешает» остаться в этом мире проблема: социальная, экономическая, педагогическая или психологическая. В середине XIX в. в так называемых социальных романах демонстрируется неизбежная смерть ребенка в результате несовместимых с жизнью условий существования. […] Смерть ребенка, горечь его потери может парадоксальным образом «очищать», освобождать его друзей и родных от недостатков, неправильных жизненных установок, открывая перед ними новые горизонты, знаменуя новый этап в их жизни^[31].

Разница в том, как подходят к этому вопросу век девятнадцатый и век двадцать первый, поистине разительна. Значительность перемен отмечает специалист по детскому чтению Екатерина Асонова.

Тема смерти для детской литературы, пожалуй, никогда не была табуированной. Гибель героев допускалась авторами с назидательными целями (погибают, например, нерадивые герои в сборнике жутковатых стихов про Стёпку-растрёпку Генриха Гофмана), с целью воспитать сострадание (как в повестях Лидии Чарской) или уважение к подвигу героя (в советской литературе о пионерах-героях). И тем не менее новейшая детская литература, рассказывающая о смерти как-то иначе, была встречена российским читателем настороженно, а то и в штыки. Табуированность этой темы, оказывается, заключалась не в запрете на обращение к сюжету о смерти в книге для детей, а в признании ее органичной частью жизни^[32].

Взрослые, особенно те, кто пишет законы о защите детей от всего того, что может этих детей расстроить, очень уж беспокоятся об их всегдашнем веселом настроении, совсем забывая о простой истине: жизнь — сложная штука. Ольга Дробот пытается объяснить, почему книги, где кто-то умирает, должны быть прочитаны раньше, чем такой трудный момент настанет в жизни самого ребенка.

Ничего ведь не бывает по расписанию. Вдруг в семье несчастье, кто-то умер — и ребенок оказывается совершенно к этому не готов. Все в шоке, никто не в состоянии поговорить с ребенком про это. И вот эта фигура умолчания — она страшная для ребенка, потому что создает для него территорию непонятного, очень ненадежного. И часто к психологам приводят детей, у которых проблемы в школе, и выясняется, что дедушка полгода как умер, а ребенку никто ничего не сказал. Но он же чувствует, он видит, что дедушки нет. Родителей тоже можно понять: в эту секунду им совершенно не до ребенка, они с трудом справляются со своим горем, у них нет сил на разговоры с ребенком. Насколько было бы легче, если бы в свое время, когда все хорошо и спокойно, дети прочитали бы «Вафельное сердце» Марии Парр, прекрасного «Навозного жука» Марии Грипе — они бы знали, что люди умирают, что близкие это как-то переживают и жизнь продолжается, что смерть — часть жизни. И тогда опыт мог бы вернуть их к этой книжке, им было бы на что опереться^[33].

В современном мире писать для детей о «смерти, семейном неблагополучии, неизлечимых болезнях и изгоях общества» совершенно необходимо, это «новый способ заботиться о детях — перестать ограждать их детский мир, защищая его от информации о сложных, противоречивых, не имеющих „правильного“ ответа вопросах истории, культуры, социальных отношений, политики, психологии»^[34]. Марина Аромштам, размышляя о том, как дети воспринимают смерть, подчеркивает, что «многие из собственного детского опыта помнят, как впервые настигает этот вопрос, как он пронзает всего тебя: это, в некотором смысле, переворот мироощущения»^[35]. Помня свои собственные ощущения и реакции взрослых на ее вопросы, Аромштам задается вопросом, как же все-таки говорить об этом с совсем маленьким ребенком — а без этого разговора ребенок останется перед лицом смерти безоружным.

Ребенку нужно как-то унять тревожность, возникшую в связи со страшным открытием: и его жизни когда-нибудь настанет конец. Маленькому человеку приходится справляться со страхами, которые всегда порождаются неопределенностью и непониманием. На этом, первом этапе сокрушающего «знания» ему нужна утешительная версия, помогающая примириться с реальностью.

Однако эта версия не должна быть лицемерной — дети удивительно тонко чувствуют фальшь. Именно эту цель — создать правдивую, но не пугающую версию — и преследуют книги, написанные для самых маленьких.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

31

Бячкова В. Смерть ребенка как сюжетный ход в викторианском романе // Вестник Пермского университета. Российская и зарубежная филология. 2019. Том 11. Вып. 3. С. 106–107. См. также: Lundgren B. S., Houseman C. A. Banishing Death: The Disappearance of the Appreciation of Mortality // OMEGA. 2010. Vol. 61. № 3. P. 223–249.

32

Асонова Е. Табу или не табу — вот в чем вопрос! // Детские чтения. 2020. № 17 (1). С. 326. См. также: Gibson L. R., Zaidman L. M. Death in Children’s Literature: Taboo or Not Taboo? // Children’s Literature Association Quarterly. Winter 1991. Vol. 16. № 4. P. 232–234.

33

Дробот О. Подросток устроен как мультиварка. О скандинавских книгах, цензуре для детей и пьющих родителях // СибФМ. 19.05.2017 (https://sib.fm/interviews/2017/05/19/podrostok-ustroen-kak-multivarka).

34

Асонова Е., Бухина О. Феминизм в современной русской детской литературе, или как перевести на английский слово «авторка» // Уральский филологический вестник. 2022. № 3. С. 126.

35

Аромштам М. Нужны ли детям книги о смерти. Часть первая // Папмамбук. 25.03.2014 (https://www.papmambook.ru/articles/970/).