Испытание заботой

Ольга Крусь (2025)

Кажется, все роли внутри семьи предельно ясны. Но, оказывается, даже самые близкие люди могут иметь свои тайны.

Глава 3 Гнев семьи

Глава 3 Гнев семьи

Пока молодые супруги пребывали в эйфории от того, что на них свалилось счастье в виде собственного дома, в квартире бабушки Артура разыгрывался спектакль, который можно было бы назвать «Тридцать лет спустя» — именно столько лет понадобилась ей, чтобы вдруг осознать, что она потеряла самого любимого человека на свете.

— Какое несчастье! Какое горе, что мы никогда больше не увидим его. Что значит все это наследство — это пыль… Пыль времени. Все это время мне казалось, что он где-то рядом, просто ненадолго отлучился. Завещание ставит во всем точку: его, моего дорогого бывшего мужа и отца моего сына, больше нет.

Да, дорогой читатель, спектакль мог бы разыгрываться именно в этом ключе, если бы бабушка Артура была более сентиментальной и менее практичной женщиной. И нам было бы приятно узнать, как уход человека в мир иной стирает все обиды, все недосказанности, выводя на первый план только самые лучшие, самые благородные мысли и чувства. Так могло бы быть. Но в квартире бабушки Артура разыгрывалась совершенно другая сцена:

— Хитрый лис! Оставил ребенка ни с чем! Всегда думал только о себе! Никогда не переживал о сыне. Всё, всё, что зарабатывалось, шло мимо меня всегда! Но я терпела. Терпела ради сына. Другая женщина не прожила бы с ним и года! А я? Сколько я прожила? Терпела, пока совсем уже стало невыносимо, пока он не начал пить как сапожник. Думала: в старости образумился. Цветочки, открыточки, конвертики — знаки внимания, понимаешь ли. Жалко его было. Временами так жалко, что хотелось позвать к себе жить. А он? А он что сотворил? Идиот!

Сын молча слушал этот душераздирающий монолог, потому что, даже очень любя и уважая свою мать, знал цену всего ее «терпения». Невестка молчала тоже не из сострадания, а просто по привычке: все, что сегодня произошло, ее очень мало беспокоило. Но она привыкла ловить настроение свекрови и мужа, молчание одного и поток сознания другой поставили ее в определенный тупик: «Свекровь хочет, чтобы её поддержали? Или, наоборот, успокоили? Надо попробоваться успокоить».

— Мама, не переживайте так, — осторожно заговорила невестка.

— Что «не переживайте»? Я еще понимаю, если бы он свой капитал завещал какому-нибудь благотворительному фонду — хоть польза бы другим людям была. А так: непонятно кому! Нашел себе семью! Дурак! Дурака с деньгами и нашли. И так всю жизнь. Сделает одно что-то умное — потом тут же перечеркнет дурью! И никогда не наоборот, — резко ответила Вера Ивановна и неожиданно обрушилась на невестку: — Тебе этого не понять! Ты за моим сыном живешь, как сыр в масле катаешься!

— Ну почему же не понять… Я все понимаю, — попыталась оправдаться невестка.

Вера Ивановна не то, что не любила невестку, а, напротив, относилась к ней вполне лояльно, но при этом почему-то считала своим долгом постоянно, по любому поводу, напоминать о «ценности» своего сына. Правда, как уже должно быть понятно читателю, сынок и сам за себя мог постоять, даром что мать его, мужчину в возрасте «под пятьдесят», до сих пор могла назвать и «ребенком».

Вот и сейчас «брошенный ребенок» не стал долго терпеть, видя, что мама уже начинает отходить от главной темы:

— Так! Всё! Прекратили этот базар! Тут надо разбираться. По крайней мере, дом наш. Не знаем какой, но уже что-то есть. С остальным будем добиваться правды.

— А дом?! — подхватила Вера Ивановна. — А дом? Ну что это такое? Почему не сыну, а внуку? Чтобы поссорить нас всех или показать внуку, какой он «хороший» был? Где здесь ум? Отдать дом мальчишке! Хочешь сделать хорошее — отдай сыну! Он разберется, как управиться с домом!

— Не переживай, мать, с домом я и так разберусь. Давай уже, ложись отдыхать. Мы это дело так не оставим, я тебе обещаю! У меня есть связи. Всё выясним: что там у него было, как это всё уплыло в «семью». Смешно просто. Ты не видела отца последние годы: алкаш алкашом. Скажем честно.

— Но как? Как могло такое получиться? Откуда деньги?!

— Я, мать, думаю, что могло быть так: он давно уже память пропил и забыл, что у него были какие-то счета. Просто напрочь забыл. А кто-то это узнал. Подпоили старика: один раз — женили, второй раз — завещание составили. Вот тебе и вся «семья». А третий раз… Еще неизвестно, от чего это он так быстро умер. Не болел ведь.

— А дом? Дом-то внуку? Значит, что-то соображал.

— Дом записали внуку для отвода глаз. Чтобы никто ничего не заподозрил: вот, мол, какой дедушка щедрый — про внука подумал. Дом, видно, им не был нужен: еще посмотрим, какая эта халабуда. Может быть, еще деньги придется платить, чтобы от него избавиться.

— Сынок, ты такой у меня умный! Вот как ты сейчас это сказал, так все пазлы и сошлись. Отец твой и дурак, и пьяница, но однолюб был — это уж точно, — тон Веры Ивановны смягчился. — И ведь страдал без меня всю жизнь, это я знаю. Но что за человек: страдать — страдал, но жить все равно хотел по-своему. Все эти подарочки зря он что ли передавал… Однолюбы — они такие…

Сын, не отличаясь тонкостью в понимании других людей, ничего не заметил, а вот жена его с удивлением взглянула на свекровь, подумав про себя: «Непонятно… То так за деньги переживала, а теперь про какую-то любовь вспоминает. Может быть, это просто ревность? Не так ей эти деньги нужны, как обидно, что женился? Может, что-то сказать, чтобы её утешить?»

— Мама, он вас точно любил. И пил поэтому.

— Нет, ну что ты понимаешь?! Любил — и пил поэтому. Какая ты недалёкая. Он пил, потому что хотел жить, как хотел. Это что, если мой сын тебя любит, то он пить должен? — возмущенно спросила Вера Ивановна, а потом как-то высокомерно посмотрела на невестку и добавила: — А может быть, и не любит… Это его бережет от папенькиной наследственности.

— Так, заканчиваем этот пустой разговор! — резко вмешался Игорь. — Мать, ложись спать! Мы — домой! Завтра будем действовать.

Когда сын с невесткой ушли, Вера Ивановна достала альбом с фотографиями времен ее молодости. Со снимков улыбалась красивая пара: русоволосый, голубоглазый, статный, высокий молодой человек и девушка с зелеными глазами и копной пышных каштановых волос. Фигурка у нее была очень красивая, как у статуэтки.

Вера Ивановна, рассматривая фотографии, даже всплакнула: то ли от обиды на жизнь, столь несправедливо, по ее мнению, обошедшуюся с ней, то ли от ностальгии по прекрасному времени, именуемому «молодостью». А может быть, ей и впрямь стало горько от того, что ее непутевый муж канул в небытие… Мы этого никогда не узнаем.