В чужом доме

Ольга Пустошинская (2020)

Самый обычный поход в магазин оборачивается для пенсионерки Людмилы Павловны трагедией: на пешеходном переходе её сбивает машина. Людмила Павловна приходит в себя в палате интенсивной терапии. Она не узнаёт своего голоса, рук с ярким маникюром и молодого тела.

Глава 3

«Как в воду глядела Марина», — сказала я себе, увидев на пороге людей в белых накидках. От волнения мне показалось, что их много, целая толпа, а на самом деле — всего трое.

— Мама! — прозвенело на всю палату.

Тот самый мальчишка с пешеходного перехода, утонувший в накидке до пят, бросился ко мне и повис на шее. Мне захотелось оттолкнуть, отодрать эти цепкие ручонки от своей майки и прошипеть: «Я тебе не мама!» — но не осмелилась, конечно же, чуть приобняла его, похлопала по спине. От него пахло улицей, ветром и мальчишеским потом.

Невысокая полная женщина с крашеными светлыми волосами раскинула руки.

— Доченька!

Объятия, поцелуи, причитания… Марина деликатно вышла, накрыв одеялом куклу.

— Мы и Серёжу с собой взяли, — высморкавшись и вытерев платком глаза, сказала мать. — Как же так, что муж к жене в больницу не придёт? Неправильно это, не по-человечески. Серёжа, где ты там, подойди, обними свою жену.

Вот чего я не люблю, так это беспардонных предложений: поди поцелуй, поди обними… Да и не хочу я обниматься с чужим мужиком, которого ни разу не видела! Я бросила затравленный взгляд на дверь, где застрял «муж».

Он был очень некрасив. Встретишь такого на улице, так подумаешь: «Да-а… красота для мужчины — не главное. Может, он добрый и замечательный человек». Широкий выдающийся нос, светло-карие маленькие глаза, невыразительный рот, узкий лоб и кожа, как говорят, проблемная. Очень коротко стриженные рыжеватые волосы торчали ёжиком.

Он оторвался от двери и с улыбкой направился к моей койке. Я испугалась, что Милин муж полезет с поцелуями, но он, к счастью, ограничился пожатием руки.

— Ой, что это я… Совсем забыла, я же тебе покушать принесла. Серёжа, дай сумку. — Мать стала выгружать из пакета судочки и контейнеры, завёрнутые в полотенца. — Вот здесь котлетки с капусточкой и картошкой, бутерброды с яичком и помидором, булочки… Ты кушай, кушай, пока горяченькое!

— Спасибо, — пробормотала я, не поднимая головы.

— Мила, что с тобой? — забеспокоилась мать. — Болит что-нибудь? Ты сама не своя.

Как это верно сказано, в самую точку!

— Да, у меня всё болит.

— Ох, мы уж Стёпочку ругали-ругали… Обещал больше так не делать и всегда маму слушаться. Съешь котлетку, здесь-то кормят неважно, я знаю.

От контейнеров шёл такой аппетитный запах, что невольно захотелось есть. Я подцепила вилкой котлету и начала жевать, взяла бутерброд с кружочками яйца и помидора.

— Ну, мы в коридоре обождём, а вы пока с Серёжей поговорите. — Милина мать поймала руку Стёпки и выволокла его, упирающегося, в больничный коридор.

Я чуть не поперхнулась бутербродом. Остаться один на один с ним, с Милкиным мужем! А вдруг он будет меня трогать? То есть её, но всё равно меня, меня! Я ведь всё вижу, осязаю, чувствую. Я, а не она.

Сергей осторожно присел на краешек постели, сцепил в замок большие руки. На меня поглядывал украдкой, не прямо, что показалось мне странным — стесняется, что ли?

— Ну… как ты тут? — натужно спросил он.

— Нормально.

— Когда выпишут?

— Я не знаю…

— Мила, расскажи, что там произошло?

Там — это на переходе, понятно без уточнений. Да пожалуйста, я не собираюсь выгораживать эту Милу.

— Твоя дорогая жена уткнулась в телефон и совершенно не обращала внимания на ноющего ребёнка. Тот обиделся и решил на зло маме отморозить уши — выбежал на дорогу.

С мстительным чувством я видела, как у Сергея расширились зрачки, глаза стали тёмными. Он поперхнулся и закашлялся.

— Надо было его за руку держать, ты ведь знаешь. — Милин муж совершенно не обратил внимания, что я говорю о себе в третьем лице.

— Надо! Что ж ты своей жене не внушил этого?

— Да ведь я тебе говорил.

— Пострадала посторонняя женщина, она в коме, состояние тяжёлое.

Сергей опустил глаза:

— Она хотела оттащить Стёпку.

Вот как! Признаться, такая идея в голову мне не приходила.

В палату зашла Марина и демонстративно плюхнулась на койку. Сергей стушевался, заёрзал и стал прощаться. Неловко приобнял, потому что я упёрлась обеими руками в его грудь, и вышел в коридор.

— Спасибо, Мариночка, — поблагодарила я.

— Не за что. Я почувствовала, что пора тебя выручать, — улыбнулась соседка. — Бедная Сонечка чуть не задохнулась под одеялом, да, детка моя?.. Ой, как вкусно пахнет!

— Присоединяйся, — пригласила я, — котлеты с капустой и картошкой, бутерброды. Всё очень вкусно.

***

Дни шли за днями. Вчера, сегодня, завтра… Утренний обход, процедуры, обследования…

— Очень хорошо, — говорила врач, листая историю и пробегая глазами вклеенные результаты анализов с непонятными каракулями, — послезавтра можно выписывать.

У меня сердце ухнуло в живот, подняв волну холодного страха. Ведь я знала, что рано или поздно это случится, но надеялась оттянуть момент.

Наверно, все чувства были написаны у меня на лице, потому что врач спросила удивлённо:

— Что случилось? Вы не рады?

— Рада…

Ну не рассказывать же ей, что я панически, до одури, боюсь оказаться за больничным порогом. Там — не моя жизнь. И пусть они не думают, что я безропотно буду подчиняться их правилам. Кто — они? Да все. И её родители, и муж, и сын, и свёкры, и ещё бог знает кто.

Милина жизнь врывалась в мою телефонными звонками, посещениями, фразами медсестёр: «Чурбанова, на процедуры!» И если бы не Марина, то мне пришлось бы совсем тяжело. Ночами мы с ней тихонько шептались, чтобы не разбудить соседку, поступившую несколько дней назад.

— Хочу сбежать отсюда, уже кое-что придумала, — призналась я.

— Что придумала?

— Пройду через подвал в поликлинику, а оттуда спокойно выйду на улицу. Никто внимания не обратит.

Марина помолчала, переваривая услышанное, и спросила:

— Ну сбежишь, допустим, а потом куда?

— Домой, конечно, к себе домой. — Я взглянула на Маринино лицо, бледное от голубоватого света из больничного коридора.

— А ключи у тебя есть? — улыбнулась она.

— Нету, но есть запасной комплект у соседки. На всякий пожарный случай.

— Так она тебе и отдала! Соседка знает тебя прежнюю, а не эту девицу.

Ох, я же совсем забыла! Никак не могу привыкнуть к чужому лицу, телу, голосу… Смотрю в зеркало — вздрагиваю. Разговариваю — и каждый раз поражаюсь хрипловатому голосу.

— Что же делать? — жалобно спросила я. — Не хочу жить с этим ребёнком. Он будет поминутно дёргать меня, ныть, чего-то требовать. И с чужим мужиком… ведь он мне совсем не нравится.

Конец ознакомительного фрагмента.