На круги своя

Ольга Сергеева (2024)

Заботливая, послушная, ничего не решающая — такой была Маша по словам своего мужа. Ей нечего ему возразить, ведь все её воспоминания за последние одиннадцать лет — обрывки снов о другом мужчине.Когда прошлое заявляет о себе, а отношения с мужем становятся всё более напряжёнными, Маша понимает, что рассчитывать можно только на себя. Ей нужно действовать, иначе она лишится слишком многого…

Глава 2

Спустя пару дней туман, покровом обволакивающий её сознание, начал отступать. Она стала чувствовать себя намного лучше, и Даниил предложил ей прогуляться по квартире.

Помимо спальни, в которой Маша уже успела оглядеться, и ванной, в квартире была гостиная, совмещённая с кухней. Комната была отремонтирована в том стиле, который был популярен, когда Маша ещё была маленькая — многоуровневые гипсокартонные конструкции на потолке, обои с тяжёлым перламутровым рисунком, кухонный гарнитур — тёмно-коричневый, с резными дверками шкафов и матовыми стёклами. Всё это напомнило Маше квартиру её одноклассницы, у которой она была в гостях лишь однажды, когда ей было лет девять. У девочки был день рождения, и Машу пригласили только из-за того, что подруга Алёна отказывалась идти без неё. Впечатлений им тогда хватило на долгие часы обсуждений, ведь за ними прислали машину с водителем, а ремонт в огромной квартире одноклассницы был сделан по последней моде того времени.

«Кажется, это называлось евроремонт», — подумала Маша, проводя пальцем по завитушке на шкафу. Обстановке явно было много лет, хотя всё выглядело опрятным и целым.

Она присела на огромный кожаный диван и сложила руки на коленях. Её глаза продолжали бродить по комнате, выхватывая новые детали, которые ей были совсем не по вкусу.

— Такой интересный интерьер, — осторожно сказала она, — мы давно тут ничего не меняли?

Она сказала это и испугалась, что вопрос звучит нетактично, с намёком. Но Даниил, казалось, не обиделся. Его лицо было странно-задумчивым, когда он сел рядом с ней.

— Я не хотел тут ничего менять, — тихо начал он, — потому что квартира принадлежала моей матери. Ремонт здесь сделан по её вкусу и был окончен незадолго до её смерти.

— Смерти? — Маша взглянула в его светлые глаза, чувствуя себя ужасно, что приходится уточнять такие вещи. Муж искривил губы.

— Она наложила на себя руки, когда я был подростком.

Маша прикрыла рот ладонью.

— Господи, — прошептала она, — мне так жаль, Даниил! Прости, прости, что затронула эту тему, я не знала… Не помнила…

— Не извиняйся, — он покачал головой, — я бы тоже хотел это забыть.

Искренне желая утешить, Маша дотянулась до его руки. Даниил переплёл их пальцы.

— Может быть, ты расскажешь мне о ней немного?

Он кивнул с некоторым удовлетворением: казалось, он и сам хотел поговорить на эту тему.

— Она была удивительная женщина, — начал он с лёгкой полуулыбкой, — знаешь, я бы сказал, спокойная снаружи, но сдерживающая бурю внутри. Увлекающаяся всем, но не интересующаяся ничем. Желающая внимания и страдающая от одиночества, — он вздохнул, — от этих противоречий с ней часто случались «эпизоды», как их называл отец. Тогда она уезжала сюда, ложилась на кровать и ни с кем не хотела общаться, даже со мной.

— У неё была трудная жизнь? — тихо спросила Маша.

— Они с отцом были очень разными, это её мучило, — он слегка сморщился при упоминании отца, — он больше про тело, а она — про дух. Она всегда говорила, что я — кровь от её крови, плоть от плоти, что мы совсем не такие, как он. Ему никогда было нас не понять, — он слегка склонился к Маше и продолжил тихо, почти шёпотом, — и это он виноват в её смерти.

Маша поражённо смотрела в его глаза, чувствуя, как волоски на её руках встали дыбом. Ей стало зябко в тонком халате.

— О чём ты…

— Но это всё не важно, — Даниил прервал её, встрепенувшись, будто переключившись, — ты спрашивала про интерьер. Хочешь, переделаем здесь всё? Уберём напоминания о грустных днях?

Маша покачала головой, не понимая, почему к её глазам подступили слёзы. Такая неожиданная смена темы была сродни резкому торможению.

— Я… как я могу, — выдавила она, — если много лет всё было так, в память о твоей матери. Я же, видимо, жила с этим, меня всё устраивало.

— Это так, — Даниил провёл большим пальцем по тыльной стороне её руки, задумчиво глядя ей в лицо, — ты всегда была очень милой и с радостью мне уступала.

Он ласково улыбнулся, коснулся её щеки.

— Мы с тобой безумно похожи, Мария, — сказал он, — покинутые родителями, отверженные. Поэтому меня и притянуло к тебе. Ты — моя родственная душа. Ты не помнишь наших отношений, но ты должна это чувствовать! Ты же чувствуешь, правда?

— Правда, — эхом ответила Маша, загнанная в тупик его напором, словно у неё не было возможности ответить иначе. Она кривила душой. За эти дни она немного узнала Даниила — хотя, сама формулировка этой мысли вызывала у неё нервный смешок: немного узнают, обычно, новых знакомых, но не человека, с которым живёшь уже пять лет.

Тем не менее, с Даниилом она знакомилась заново. Он всегда ложился с ней в кровать, но не нарушал границ её вынужденного отчуждения, накрываясь отдельным одеялом. Его привычки были безупречны — он вставал по первому звонку будильника, надевал рубашку и брюки — по его утверждению, домашние, — готовил незамысловатый завтрак. Дни он проводил рядом с Машей, как правило, погрузившись в чтение очередного тома в твёрдом переплёте. «Я давно мечтал об отпуске, который я мог бы посвятить чтению, — с улыбкой говорил он ей, — но мне ещё приятней посвятить его и чтению и заботе о тебе». Машу трогали эти слова, но, в то же время, они напоминали ей о том, что она должна как можно быстрее вспомнить, как любила Даниила, ответить на его чувства. Она искренне желала вспомнить хоть что-то, хотя бы малейшую деталь, которая поможет ей ощутить что-то кроме неловкой благодарности, почувствовать себя его родственной душой.

Пока получалось плохо.

***

Была ещё подруга. Это испытание Маша выдержала с трудом: она не любила новые знакомства и не ждала тёплых эмоций от встречи с подругой, которую совсем не помнила.

Она пришла, когда они с Даниилом только-только вошли в новый ритм жизни — Маша вот уже несколько дней ненадолго выходила из спальни, хотя нельзя было сказать, что до конца оправилась. Подруга — высокая брюнетка с яркими губами, появилась однажды вечером. Она была одета в стильные, приталенные брюки, на плечи был накинут пиджак с бахромой — возможно, тоже стильной.

— Машенька, — дрожащими губами прошептала подруга и полезла обниматься. Она была настолько лоснящейся, что Маша, в пижаме и с небрежным пучком на голове, почувствовала себя рядом с ней блёклой и неухоженной. Одеревенелой рукой она похлопала подругу по плечу.

— Ты совсем-совсем ничего не помнишь? — спросила гостья, когда они разместились на диване. Она окинула её взглядом, полным сочувствия, — Даже меня?

Маша покачала головой. Она помнила только Алёну, с которой была знакома с самого детства. У неё было забавное, милое лицо — русая чёлка, маленький нос в веснушках — и абсолютно не соответствующая внешности ехидная натура. Когда-то они были не разлей вода. Девушка, сидящая напротив, была совсем на неё не похожа.

— Давай тогда я тебя познакомлю, — Даниил, сама вежливость, принёс им по чашке чая, — это Анна, вы дружите с университета.

— О..очень приятно, — Маша облизнула ставшие внезапно сухими губы. Она вспомнила Анну — нет, не в университетские годы, а в свою первую ночь здесь, когда сквозь дымку пульсирующей боли до неё добрался недовольный голос: «Выгонишь меня — кто тебе поможет?». Чашка чая начала постукивать о блюдце, поэтому Маша поставила её на журнальный столик.

— Значит, с университета, — она приклеила улыбку, — а где мы учились? Кажется, отец говорил мне поступать на экономический…

— О, да, ты поступила, там мы и познакомились! — Анна перекинула волосы с одного плеча на другое и покосилась на Даниила, наблюдавшего за ними из кресла, — Правда, потом… нас вместе и отчислили.

— Что, почему?

— За неуспеваемость! Прямо на последнем курсе, представляешь? Ну ты-то ладно, уже встретила этого красавца, — Анна улыбнулась, прикрыв рот наманикюренной ручкой, — а я просто балбеска!

Маша сглотнула ком в горле.

— Если меня отчислили, где я работала? — она перевела взгляд на Даниила.

— Ты не работала, — сказал он, ласково ей улыбаясь, — мы стали жить вместе, потом поженились.

— Чем же я занималась целыми днями? Что я делала, если не работала? Может быть, у меня было хобби?

— Хобби? Нет, не замечал. В основном, ты занималась домашним хозяйством. Мы с тобой всегда сходились во мнении, что если у мужа нет горячего обеда, то не стоит тратить время на всякую чепуху, — Анна закивала, соглашаясь с его словами как с прописными истинами, — и, знаешь, посвятить себя семье — прекрасно. Я много работал и работаю, чтобы обеспечить тебя всем необходимым, чтобы ты ждала меня по вечерам, заботливая и ласковая.

В комнате стало как-то душно. Маша с детства много читала, и почти в каждой книге была героиня, которой она хотела бы подражать — обычно они все были сильные, смелые, волевые, занятые интересными делами. Стать похожей хотелось, только всегда находились какие-то «но»: у одной героини были синие глаза, а не серо-голубые, как у Маши, у другой — длинные ноги, чем Маша тоже не могла похвастаться — всё это намекало на то, что как ни старайся, идеального сходства не получится — значит, сильной и смелой становиться тоже нет смысла. И она сдавалась, отказывалась от этой борьбы, едва начав. «От себя не убежишь» — говорил ей отец. Она и не убежала. Опустила руки, не получила специальность, не нашла себе в жизни никакого занятия. Она представить себе не могла, что целыми днями сидела в этой квартире, с ремонтом, оставленным в память о матери Даниила, вытирающая пыль с резных шкафов, раздумывающая, что бы приготовить к его приходу…

— Я, наверное, встречалась с друзьями? — сделала ещё одну робкую попытку Маша, — У меня была школьная подруга, а ещё…

— Нет-нет, вы с ней перестали общаться.

— Зато я часто приходила с тобой посплетничать, — очень радостно сказала Анна, обнажая в улыбке безупречные зубы.

— Какой… как здорово, — выдавила Маша, думая о том, как отвратительно пуста, должно быть, была её жизнь.

Анна принялась рассказывать какие-то университетские истории, но Маша слушала её вполуха. Ей захотелось, чтобы все ушли, оставили её в покое. Мысли безостановочно крутились в её голове: как это могло произойти? Как она до такого докатилась? Маша никогда не была активной или очень целеустремлённой, но ей с детства говорили, что она обязательно должна получить профессию и сама себя обеспечивать. Из-за этого она даже забросила рисование, которым с удовольствием занималась в юности в художественной школе. В её голове всплыл образ матери — она говорила, что рисование это несерьёзно. «Не всегда в этой жизни нужно следовать своим прихотям. Мы здесь, чтобы выполнить свой долг. Твой долг перед родителями — получить профессию, которая сможет тебя прокормить. Хочешь рисовать — рисуй, Бога ради, в свободное время». Получается, что Маша проиграла по всем показателям — не рисовала, не выучилась. Не смогла сохранить отношения с отцом, с подругой. Подвела саму себя, растворилась в муже. Маша перевела взгляд на Даниила. Неужели она так сильно его полюбила?

— Я.. Пойду прилягу, извините меня, — сказала она преувеличенно слабым голосом, — разболелась голова.

— Ох, Машенька, надеюсь, что скоро тебе станет лучше, и мы устроим с тобой первоклассный девичник! Опять возьмёшь карточку мужа, накупишь себе шмоток, а потом объедимся пирожными!

— Да, — Машу слегка передёрнуло. Она поднялась с дивана, — конечно.

— Пойдём, дорогая, провожу тебя в постель, — Даниил подхватил её под локоть.

— Я не ухожу, нам нужно обсудить тот вопрос, — сказала Анна ему вслед, — у меня всё готово.

— О чём она говорит? — спросила Маша, когда они переступили порог спальни.

— Анна — не только твой друг, она друг семьи, — сказал Даниил, отпуская её руку, — нам есть что обсудить.

Его тон ясно дал понять, что по какой-то причине её это не касалось. Когда он закрыл дверь спальни, она подкралась ней поближе, но услышать ничего не удалось. Маша вздохнула и подошла к окну. Уже стемнело, но даже днём вид из окна был обычный, ничем не примечательный — его Маша уже изучила в тщетной попытке воскресить воспоминания. Ряды серых, одинаковых многоэтажек — глазу зацепиться было не за что. Видимо, они жили где-то на окраине города, в спальном районе — это единственный вывод, который удалось сделать Маше. Она не узнавала этого места. Да и как она могла, если во время учёбы в школе не особо путешествовала по городу? Она жила с родителями почти в центре, вблизи от пыльной улицы, кустов чертополоха, гаражей и погребов во дворе. «Всё это кажется абсолютно неинтересным, — подумала Маша, укладываясь на кровать, — возможно, это всё и есть абсолютно неинтересные вещи. Но, когда ты ребёнок и среди этого проходит твоё детство, то из таких банальностей складывается сказочный мир».

Во дворе у них была большая компания соседских девчонок, и благодаря бойкой Алёнке, которая таскала её за собой, застенчивая Маша была её частью. Они бесконечно гонялись по той пыльной улице, играли в мяч, резиночки, катались на велосипедах, убегали от дворового пса Джека. Они лазали по гаражам, проверяя, тонка ли кишка — и непонятно, что было страшнее: упасть или попасться на глаза родителям. Погреба вообще казались загадочными подземельями, скрытыми железной дверью. Да что там говорить – самый обычный, скучный и коричневый или серый турник был, на самом деле, площадкой для выступления артиста-экстремала.

Их девчачья группировка функционировала, в основном, летом, когда, устав от девяти месяцев сидения за партой, они выносили всю свою дурь в пыльные, скучные, родные дворы.

«Кажется, что так было всегда, но, на самом деле, мы играли в таком составе только несколько летних каникул», — Маша уютно завернулась в одеяло. Детство она помнила очень хорошо, и сейчас это было особенно приятно осознавать. Иметь воспоминания — недооценённое волшебство.

Их компания в итоге распалась — дети растут, их родители разводятся, переезжают, меняют работы, мигрируют — живут свои жизни, как ни странно. В качестве компенсации Маша смогла разглядеть в опустевшем дворе персонажей, которые до той поры были скрыты от неё пёстрой толпой девчонок.

Как-то раз зимой, накануне Рождества, Маша шла в магазин. Ей было четырнадцать лет — родители ещё не развелись, она это точно помнила, потому что блаженство Машиных зимних каникул и книжно-конфетного запоя было прервано скучными просьбами матери сходить в магазин. Скривив максимально недовольное лицо, Маша послушно потащилась в магазин. На обратном пути она потеряла сдачу, за что планировала получить по шее, поэтому домой шла в крайне драматичном настроении.

Было очень холодно. Из вредности Маша не надела колготки. И свитер. И шапку с шарфом. Она, в принципе, просто накинула пуховик на пижаму, пока не видели родители. И хотя она тогда мнила себя обладательницей горячего нрава, он не в силах был её согреть. Было уже темно, как и бывает в январе в половине шестого вечера. Это всё как-то давило и угнетало, поэтому Маша шла, чувствуя, что превозмогает эти трудности в своей жизни.

Чтобы пройти к их подъезду, нужно было обогнуть дом с угла. Она шла по своей обычной траектории, когда услышала обрывок чужого разговора. Любопытная, как любой подросток, она замерла, прислушиваясь.

По ощущениям, разговаривал какой-то парень и женщина.

— Ты не можешь ехать одна в ночь, мама!

— Могу и уеду!

— Это опасно!

— Василий, не включай мужика, — вздохнула женщина, — не нужно обо мне заботиться, это я — твоя мать.

Маша помнила, как в этот момент разговора, ей стало уже не очень интересно, о чём шла речь. Замёрзшие пальцы ног без носков (их ей тоже было лень надевать, и она запрыгнула в ботинки босой) молили о пощаде, а в пояснице начало неприятно тянуть от тяжести пакета (там была трёхлитровая банка яблочного сока — тяжесть, стоявшая на границе её возможностей).

— Ты точно не можешь уехать утром? — парень уже не возмущался, голос был обречённо-грустным.

— Сынок, боюсь, что да. Прости меня за это, — судя по всему, они обнялись, — и найди, что сказать милой соседке, которая стоит за углом дома и слушает наш разговор.

Под её приятный смех пакет выскользнул из Машиных заиндевевших пальцев, и трёхлитровая банка яблочного сока с глухим звоном окончила свою жизнь на клочке асфальта, очень неудачно не покрытого снегом. Осколки разлетись по сторонам.

Они вышли из-за угла. Маша узнала соседей из дома напротив — высокую кудрявую женщину с красивым лицом и её сына. Ему было, по её подсчётам, лет шестнадцать, но он уже был выше матери.

— Подкрадываться и подслушивать — нехорошо, — сказал он недовольно.

— Обсуждать что-то на улице — не умно, — Маша сама удивилась своей дерзости и с испугом посмотрела на женщину, — извините.

Она внезапно начала смеяться, и этот смех, с приятной хрипотцой, завораживал.

— Ты мне нравишься, — заявила она и повернулась к сыну, — поможешь девочке?

Присев, он начал собирать осколки, и Маша поспешила к нему присоединиться.

— Вот и славно, займитесь тут всем этим, — хлопнула в ладоши женщина, — а я побежала! — и, послав сыну воздушный поцелуй, торопливо ушла в сторону автостоянки.

— Мошенница… — пробурчал он себе под нос и повернулся в сторону Маши. Его лицо приняло какое-то лукавое выражение, — Ну, хитрая соседка, пойдём, купим тебе новую банку сока?

От скандала дома её это, конечно, не спасло. Мать накричала на неё, отец начал кричать на мать, в итоге в тот вечер она снова плакала в своей комнате.

Скрипнула дверь, заставив Машу вздрогнуть. Она настолько погрузилась в воспоминания, что совершенно забыла о Данииле, Анне и обо всём этом неприятном вечере.

— Не спишь?

— Не сплю.

Муж подошёл ближе, присел на край кровати.

— Анна ушла. Я пригласил её слишком рано, ты явно ещё не готова общаться с кем-либо.

— Кажется, я не готова общаться именно с Анной, — хмуро ответила ему Маша.

— Не говори так, — Даниил свёл тёмные брови на переносице, — она нам очень помогает. Мне, возможно, придётся на этой неделе отлучиться по делам, она будёт приходить к тебе.

— Разве это обязательно? Я справлюсь сама.

— Мария, не глупи, — он покачал головой, — а если тебе станет плохо? Ты же моя драгоценная жена, я не могу этого допустить.

Маша молча отвернулась от него. Ей совсем не хотелось быть «драгоценной женой», ей совсем не хотелось с ним разговаривать. Всё, что ей нужно было — погрузиться в те воспоминания, которые у неё ещё оставались. Даниил тяжко вздохнул у неё за спиной.

— Мария, пожалуйста, не закрывайся от меня, — его голос звучал взволнованно, — я так не хочу, чтобы ты переживала, считала меня плохим!

— Я не считаю тебя плохим, я просто не хочу разговаривать.

— Что же мне сделать, что же мне сделать? — он рассуждал вслух, не обратив внимания на её слова, — Как мне тебя порадовать? Может быть, нам стоит сходить в ресторан? Нет, это слишком опасно…

Маша посмотрела на него через плечо. Мысль о том, чтобы выйти из дома, ей пришлась по душе.

— Почему опасно? Ты будешь со мной, ничего не случится! Я бы хотела куда-нибудь сходить.

— Нет-нет, — Даниил помотал головой, усиливая весомость своего отказа, — я погорячился, в ресторан мы, пожалуй, не пойдём.

— Но…

— Я пойду приму ванну, Мария, и придумаю другой способ тебя приободрить.

Он спешно покинул комнату, оставляя Машу в крайнем замешательстве.