Очарованная тьмой

Ольга Сергеевна Кобцева (2024)

В детстве на глазах у Рады убили всю её семью, а потом и её саму. Но благодаря тёткиным молитвам и дарам богине девочка вернулась к жизни. С тех пор в Раде поселилась тьма, которая не отпустит, пока девушка не отомстит убийцам. Рада околдовывает молодого купца, который пока не представляет, почему невеста хочет пробраться в его семью. Но Руслан, его брат, чует неладное. Он однажды встречался с Радой и её потусторонней сущностью, потому пытается избавиться от девушки. Но тьма уже пустила корни в купеческом доме и в сердцах братьев. Любовь или месть — что предпочтёт девушка? Обложка книги нарисована автором в нейросети Midjorney с оплаченной лицензией

ГЛАВА 2

Десять лет назад

Обычно спокойный лес сегодня был оживлен, будто нечто потустороннее расправило над ним свои темные крылья.

Взошла луна — око ночи. Лес лишился привычных ярких красок и состоял только из черных деревьев, белых отблесков луны и мрачно-синего, как аконит, неба. В тусклом свете виднелась поляна с одиноким домиком посреди. Высокая простоволосая старуха быстро нашептывала себе что-то под нос и, стоя на коленях, кольцом укладывала на земле сухие травы. Услышав шаги, она вскочила на ноги и вгляделась в лес, в тропу, которая вела от ее дома к деревне. Грудь старухи поднялась и остановилась на вдохе — никогда не знаешь, кого ожидать в гости. Лесных отшельниц не любят. Их презирают, хотя тайком бегают к ним за советами да лечебными травами, потому лучше поостеречься.

На тропе показался человек, и старуха выдохнула:

— Кощей…

Приближавшийся мужчина, такой же высокий и седой, как и отшельница, был не один. В его руках покачивалась черноволосая девчушка в окровавленном сарафане, и ее кровь была единственным ярким цветом, который удавалось разглядеть в ночи.

— Клади, клади скорее, — голос ведьмы наполнился скорбью вперемешку с непонятным оживлением.

Старик уложил мертвую девочку ровно в то травяное кольцо, над которым работала отшельница. Он сделал шаг назад и взглянул на покойницу. Та была бледна и неподвижна. Кощей покачал головой. Маленькая совсем, жаль, что рассталась с жизнью. Он бы сделался ее наставником в царстве мертвых, да только старуха уговорила его пойти иным путем.

— Глупость ты задумала, Ягиня, — пробурчал он.

Луна светила прямо в личико девочки, в ее распахнутые глаза, но уже не беспокоила мертвячку. Белые руки, испачканные кровавыми разводами, как ниточки лежали вдоль тела. Кощей посмотрел на свои руки — такие же бледные и тонкие, словно обернутые тряпицей кости — и вздохнул.

Ягиня не слушала его и все так же суетилась возле дома. Проверяла подношения и мысленно готовилась к встрече с той, кого живые остерегаются. Но живых на поляне не было: девочка не дышала уже несколько часов, старуха стояла одной ногой в могиле, старик — и вовсе мертвец, гуляющий меж царствами живых и мертвых.

С минуты на минуту должен был определиться исход ночи. Поляну наполнял запах еловых и сосновых веток, уложенных в круг вместе с травами. Возле дома блеяла коза. Она ходила вокруг колышка, к которому была привязана, и стучала копытами по камням. Но стоило лишь приглядеться, чтобы понять: это вовсе не камни. На земле лежали черепа. Кощей усмехнулся. Он не знал толком, откуда Ягиня их взяла: может, выкопала из деревенских могил, а может, позаимствовала у одиноких путников, ненароком заглянувших в обитель лесной отшельницы. Гадать он не стал. Главное, чтобы богине понравилось подношение.

Ягиня вынесла на поляну деревянный горшок с алым вересковым медом и красное вино. Кровь за кровь — треба Мораны.

Старуха потянула Кощея за рукав, и они оба опустились на колени. Старик в последний раз с осуждением поглядел на Ягиню и принялся повторять за ней слова. Поначалу тихие, голоса набирали силу и вскоре заполнили поляну, понеслись над лесом.

— Призываю тебя, Морана, богиня зимы и смерти. Смилуйся. Явись пред слугами твоими. Прими подношение в обмен на душу несчастной.

С каждым словом лес волновался все больше. Поднялся ветер, вороны с громким карканьем слетели с веток и закружили над поляной, чувствуя приближение тьмы. Ягиня с десяток раз повторила обращение к богине:

— Смилуйся, Морана. Прими требу, покажи свою силу, властительница царства мертвых.

Старуха не видела, как ледяной пар, словно туман, разъедал лес. Тонкая полоска льда змеей поползла по земле прямо к мертвой девочке. Ягиня затаила дыхание. Потерев руки, начавшие коченеть несмотря на летнюю пору, она поднялась. Подойдя к дому, Ягиня ловко схватила козу, которая пыталась забиться подальше, и ножом полоснула ей по горлу. Капли крови оросили покрытую инеем траву. Старуха потащила козу к кругу, где на коленях сидел Кощей. Он хмурился, но не возражал. Кровь принесенной жертвы смешалась с кровью девочки, и лес взвыл потусторонним гулом. С деревьев посыпались листья.

— Призываю тебя, Морана, — Ягиня понизила голос, поняв, что ее зов услышан. — Прими наши дары. Помоги потерянной душе вернуться. Молю тебя о помощи.

Она посмотрела на Кощея, и тот повторил:

— Молю тебя о помощи, Морана. — Потом прошептал тихо, чтобы услышала только старуха: — Глупость ты затеяла, Ягиня. Из царства мертвых люди не возвращаются. Или возвращаются не такими.

Отшельница ничего не ответила на укор. Она вновь обратилась к Моране, и та наконец появилась.

Раду пронзила боль. Вернулась агония, которую девочка испытывала при смерти. За что? Неужели боль будет преследовать ее всю жизнь? То есть… всю смерть? Она же теперь в царстве мертвых?

Жар поднимался от кончиков пальцев, подбирался к сердцу, сжимая его огненной рукой. Рада готова была орать, но звук застревал внутри горла. Она не могла двигаться, не могла открыть глаза, рот. Дышать тоже не могла. В ушах стоял гул, будто девочка тонула, и она изо всех сил барахталась в своем сознании. В конце концов руки и ноги задергались. Грудь все еще сдавливала плита смерти, Рада пыталась судорожно дышать, но внутрь проникали лишь мелкие глотки воздуха. Они причиняли страшную боль, резали горло, будто девочка проглотила иголки.

Чья-то ледяная рука легла Раде на грудь — ровно в то место, куда ее ударили ножом.

— Ты хочешь жить, дитя?

«Нет, нет!»

Ответить девочка не смогла. Слова остались лишь в мыслях, но та, что изучала рану Рады, услышала их и холодно объявила:

— Она не хочет жить.

— Просто ей больно, — возразил иной голос. Девочка с удивлением узнала отшельницу, другиню матери.

Вопрос повторился:

— Ты хочешь жить, дитя? Боль постепенно уйдет.

Рада не желала отвечать. Нет. Ее жизнь уже закончилась, как и жизнь ее семьи. Воспоминания были слишком болезненны. Они душили, снова заставляя пробудившуюся в жилах кровь стыть. Но… «Боль постепенно уйдет».

«Да-а», — вздох, более глубокий, чем прежде, вырвался из груди девочки. Рада надеялась, что та странная женщина вновь услышит ее мысли. И не ошиблась.

— Ты должна сказать это вслух, — приказала она.

Девочка попыталась. Не получилось. Слипшиеся от крови губы не слушались. Рада не слышала стука своего сердца, зато прекрасно слышала, как над ней кружат вороны — слетелись на пиршество смерти. Рада не хотела стать их добычей. Она сопротивлялась боли и оцепенению, пыталась двигаться, собрать силы воедино, как муку́ — в тесто.

— Ты сможешь отомстить, Рада, — тихо произнесла отшельница. — Только если будешь жива.

Вороны подлетели ближе. Их карканье стало громче, девочка чувствовала, как птицы задевают ее крыльями. Чувствовала — значит, плоть ожила. «Не дождетесь!» Она открыла глаза. Черное небо нависло над Радой, а луна слепила, заставляя жмуриться, но девочка выдержала. Она не собиралась возвращаться к мертвецкому сну. Тело все еще не слушалось, и ни повернуться, ни встать она не могла. Но краем глаза девочка сумела уловить тень поблизости. От той тени веяло холодом, который тушил жар в теле.

— Да, — произнесла Рада. В горле было сухо, и даже это короткое слово отозвалось жуткой болью.

«Да, я хочу жить».

В сухие губы полилась вода. Сначала горькая, затем сладкая, живительная.

И снова боль. Тень коснулась раны на груди, и та раскрылась, будто на зашитой дыре лопнули нитки. Рада захрипела, когда дыхание вновь пропало, и мысленно заметалась по траве. В рану затекало нечто черное. Настоящая тьма. Она смешивалась с кровью и заполняла жилы, принося сначала мучение, а потом облегчение. Вместе с тем Рада слышала звук, от которого хотелось заткнуть уши руками: будто кто-то скребет ногтями по камню. Но укрыться от омерзительного ощущения она не могла.

Все закончилось резко. Последние капли тьмы слились с девичьим телом, и рана на груди затянулась, оставив на коже грубый шрам. Рада закричала, сама не понимая почему, а потом обмякла. Сознание вернулось в сон — уже не мертвецкий.

Сейчас

Ярмарка гудела. Повсюду толкались покупатели, торговцы громко зазывали их посмотреть товары. Уличные музыканты, скоморохи, мелкие воришки и попрошайки сновали в толпе, надеясь стать на толику богаче. В разгар разноцвета-месяца тетка отправила Раду на базар, чтобы та продала лишние травы и коренья, а взамен привезла то, чего не добыть лесным жительницам — одежды, меда да прочих вещиц. Потому раз в месяц девушка словно попадала в другой мир: из молчаливого лесного дома в оглушающую толпу. Не то чтобы ей нравилось торговать, но это помогало развеяться.

Солнце расправило лучи над площадью. Спрятавшись в тени, Рада раскладывала на столе товары. С одной стороны — травы и коренья от мелких хворей, целебные настои и мази, с другой — грибы и ягоды. Девушка оторвалась от стола и выдохнула. Утро только начиналось, а люди уже заполонили ярмарочную площадь. Рада обвела ее взглядом и случайно натолкнулась глазами на светловолосого юношу, который стоял поодаль в тени и с улыбкой наблюдал за девушкой. Что ж, было за чем наблюдать: милое личико с острыми чертами, густая черная коса, гибкий стан. Рада приосанилась. Быстро оглядела юношу, по добротной одежде и перстням на пальцах сделала вывод, что он не беден, и подарила ему ответную улыбку.

Девушку отвлекли покупатели, и пока ее расспрашивали про настои для здоровья, юноша исчез. Нахмурившись, Рада вскользь оглядела площадь, но незнакомец как в воду канул. Впрочем, интересовала ее вовсе не улыбка юноши, а его кошель.

— Скучаешь, девица-красавица?

Рада вздрогнула. Должно быть, на ее щеках вспыхнул румянец, когда она повернулась на звук голоса. Он принадлежал тому самому улыбчивому незнакомцу.

— Скучаю. — Девушка кокетливо опустила ресницы и погладила косу. Почувствовала, как мужской взгляд изучил сарафан, облегающий стройную и изящную, точно у русалки, фигуру.

— Что продаешь?

— Да вот, — Рада обвела рукой товары. — Дары леса. Что земля дает, то и продаю. Хочешь что-нибудь?

— Хочу, — с дерзкой ухмылкой ответил юноша.

«Клюнул на крючок», — подумала девушка, а сама скромно заломила руки, незаметно подавая знак подельникам. На базаре она работала не одна — если говорить не о работе торговки.

— Меня, кстати, Володя зовут.

— Радислава, Рада, — представилась девушка и протянула юноше мешочек с травами: — Это шестилистник, говорят, в любви помогает, дев привлекает.

— По-моему, я и без шестилистника неплохо справляюсь. — Володя нежным движением отвел руку Рады. — Не так ли?

В это время позади него пронеслись хохочущие мальчишки. Они будто случайно толкнули Володю и тут же принялись отряхивать его и извиняться. Один из них незаметно вытащил из кармана юноши увесистый кошель.

— Да что ж вы так! — вскрикнула Рада, привлекая к себе внимание Володи. — А ну, брысь отсюда!

Мальчишки кинулись наутек. Девушка с беспокойством проследила за пареньком, который вынул кошель — ждала, чтобы тот поскорее спрятался в толпе, а Володя не опомнился и не заметил пропажу. Тогда вечером содержимое кошелька будет поделено между их маленькой компанией. Рада получит свою долю за то, что отвлекала покупателя.

— Держи вора! — вдруг раздалось в толпе.

Руки девушки защипало холодом. Плотный мужчина вышел вперед, удерживая воришку за шкирку. Мальчик крутился, пытаясь вырваться.

— Я не вор! — закричал он испуганно. — Нашел кошель на земле да взял себе!

— Нет, ты посмотри, поганец какой! — зло сказал мужчина, кидая мальчика к ногам Володи. Кошелек с глухим звоном бухнулся рядом. — Ворует, еще и врет! Я тебе!.. — Он замахнулся, и воришка едва успел увернуться от удара.

Рада закрыла рот рукой. Не хватало еще, чтобы ее друга поймали, и он раскрыл всю их компанию. А мужчина… Почему его лицо кажется знакомым, а сердце сжимается, будто брошенное в ледяную воду воспоминаний?

Володя лениво подобрал кошель.

— А ты, — теперь мужчина обращался к юноше, — за вещами своими следи!

— Слежу, отец.

Рада перевела взгляд от отца к сыну и обратно. Совсем не похожи. Этот мужчина… Девушка посмотрела на его сапоги: вычищенные, разве что не блестели на солнце, но Рада отчетливо увидела на них грязь прошлого. Тошнота поднялась к горлу.

— Не следишь! С бабами тут милуешься! — злился толстяк.

Воспользовавшись заминкой, мальчишка резво вскочил на ноги и помчался сквозь толпу. В этот раз никто не успел его остановить, и неприглядная тайна Рады была спасена. Но облегченно выдыхать она не спешила — грудь перехватило от навалившихся воспоминаний, от жажды мести, разгоравшейся внутри. Девушка сжала край стола.

Отец с сыном бранились недолго, и мужчина махнул рукой:

— Не задерживайся, жду тебя в трактире.

Володя вздохнул, когда его отец ушел. Рада пыталась сохранить лицо, но получалось с трудом. Юноша расценил смену ее настроения по-своему.

— Не переживай, — он опять нацепил улыбку. — Ничего страшного, кошель снова при мне. — Он демонстративно подбросил его в воздух.

— Хорошо, — Рада выдавила ответную улыбку. — Тебе, похоже, пора идти. Покупать что-нибудь будешь?

— Не уверен, что то, что я хочу, можно купить.

Володя с любопытством уставился на девушку, ожидая, что она ответит. Рада медлила.

— Не все можно купить. Но можно попросить. Убедить. Заинтересовать.

— И как, интересен я тебе? — Юноша наклонился над столом, почти обжигая щеку девушки дыханием.

Рада закусила губу. Такой шанс ей больше не подвернется, а, значит, надо хвататься за него, как бы тяжко ни было.

— Возвращайся за мной к вечеру — тогда отвечу, — с вызовом проговорила девушка.

— Вернусь.

Володя подмигнул Раде и ушел, оставив после себя неясное чувство тревоги и — неожиданно — сумасшедшего воодушевления, которое пугало до дрожи. Она встретила сына Белолебедя.

И он вернется, чтобы Рада вернула свое.

Десять лет назад

Несколько дней Рада провела в постели. Власть над телом вернулась, но едва девочка поднималась, ее охватывала усталость. После смерти — немудрено-то. Тетка заставляла ее вставать как можно чаще, поддерживала за руку, пока Рада добиралась от лавки до нужника, подводила к открытому окну, чтоб подышала целительным лесным воздухом. Девочка подчинялась. Понимала, что лежка ее погубит, и старалась хоть немного пройтись по избе. Иногда доплеталась до крыльца, приваливалась спиной к двери и прикрывала глаза. Ни мыслей, ни воспоминаний не было. Девочка молча слушала окружающий мир, пение птиц и шелест ветра, которых могла лишиться навсегда. Тетка выносила кружку теплого молока, и Рада понемногу выпивала его, пока Ягиня занималась хозяйством. Хоть материна другиня и добралась уже до почтенных лет, девочка называла ее не иначе как «тетка» — слишком уж бодра та была. Прямой спине и зоркому изучающему взгляду Ягини могла позавидовать любая молодуха. А уж по сравнению с теперешней Радой тетка была здоровой как никогда.

Поначалу девочка с опаской оглядывала избу Ягини. Домишко был маленький, темный из-за деревьев, которые загораживали солнце. Поутру внутри всегда пахло свежим хлебом, но его запах вскоре выветривался, и на смену ему приходил резкий аромат трав и чего-то кисловатого. Травы Ягиня высушивала за печью, а помимо них на веревке висели крупные насекомые, конечности и трупики мелких животных и еще какая-то гадость, при виде которой Рада с омерзением отворачивалась. В сундуке в углу теснились резко пахнувшие мешочки и емкости с жидкостями разных цветов.

Девочка не задавала тетке вопросов. И без того поняла, что деревенские слухи о том, что Ягиня — не просто отшельница, а колдунья, оказались намного ближе к истине, чем она прежде думала.

Утром девочка проснулась от привычного запаха свежего хлеба. Желудок свело голодом. Рада ела мало, кусок в горло не лез, а съеденное постоянно просилось обратно. Видно, тело еще не привыкло к тому, что снова может жить. Рада встала, кряхтя и хватаясь руками за все подряд, как старуха. Кости хрустели громче ее тихих стонов.

— Поднялась? — тетка глянула на воспитанницу. — Умывайся, садись за стол.

Рада поплелась сначала к ведру, чтобы плеснуть воды в лицо, потом к скамье. Ягиня выставила кушанье на стол. Со вздохом посмотрела, как девочка еле-еле откусывает и разжевывает мякиш, боясь, что тело не примет еду. И отвернулась.

— К нам сегодня гость приедет, — объявила она, развешивая травы за печкой.

Рада ничего не ответила. С момента пробуждения она ни разу не заговорила. Сначала — потому что горло прожигала боль, потом — по привычке. Пока девочка молчала, она будто не существовала, пряталась от воспоминаний, которые польются и затопят ее, стоит только вспомнить о том, что она жива. Ягиня наверняка обратила на это внимание. Она не пыталась вытягивать из Рады слова, но и не позволяла ей остаться за стеной одиночества.

— Хороший гость, друг мой. А к вам гости…

«…часто заходили?», — наверняка продолжила бы Ягиня, но осеклась. Не время напоминать о том, что было у «них», у тех, кто теперь мертв.

Рада, впрочем, не кивнула и не подняла глаз, будто не обратила внимания на слова тетки. Полусонным взглядом она смотрела на стол, а, закончив трапезу, поплелась на крыльцо. Девочка хоть и не подала виду, но поняла, что хотела спросить Ягиня. И те невысказанные слова занозой застряли в голове, расползаясь гноем. Гостями ее семьи теперь будут мертвецы да черви.

Рада сжала слабый кулак. Она не проронила ни слезинки — матушка говорила, что слезами горю не поможешь. А что теперь поможет? Девочка стала угрюмой и холодной. Это смерть изменила ее? Или виной всему тьма, что заменила кровь и черной кошкой свернулась вокруг сердца, шипя на любое проявление слабости?

Рада отодвинула край рубахи. Сарафан она в избе тетки не надевала — незачем наряжаться в безлюдном лесу. Солнечный свет коснулся оголенных плеч и груди. Девочка опустила голову и попыталась разглядеть рану, через которую вытекла ее жизнь. Она с неприязнью дотронулась до вздувшейся кожи, провела пальцами по бугристой нити шрама и ничего не почувствовала. Не было и боли. Лишь тоска разъедала сердце. Девочка поправила рубаху и взглянула на руки, бледные, как молоко. Вздувшиеся вены, напротив, почернели, пересекая кожу, словно разлившаяся притоками ночная река. Рада до сих пор не верила, что жива, и мертвенная плоть лишь добавляла сомнений. Хорошо бы найти зеркало, да только в избе Ягини его не было. Девочка тяжело поднялась на ноги и поковыляла в дом. Налила кружку чистой воды и поглядела в отражение. Оттуда на нее смотрел обычный ребенок, только чересчур грустный и бледный. «Жива», — без лишних чувств решила девочка.

Время близилось к вечеру. Ягиня вручила Раде веник и наказала вымести мусор перед приездом гостя. Девочка не прекословила. Сгорбив спину, она наводила порядок в избе и тихо стонала от боли. Тетка тоже не сидела на месте, накрывала стол скатертью, расставляла горшки с яствами, крутилась возле печи. Рада отложила веник и выглянула в окно. Смеркалось, и во мраке леса она едва рассмотрела фигуру гостя — им оказался высокий и очень худой старик, от которого веяло чем-то потусторонним. Ягиня тоже заметила его. Она положила руку на плечо воспитанницы и пояснила:

— Кощей.

Это имя показалось Раде странным, нездешним.

Ягиня отняла руку от плеча девочки.

— Я выйду встретить его. Будь здесь, — велела тетка.

Рада ничего не ответила. Она догадывалась, что Ягиня не просто так вышла к гостю: наверняка хотела что-то рассказать про воспитанницу. Девочка стояла за дверью и даже не думала подслушать разговор. Она не испытывала любопытства. День для нее потерял свои краски, ночь — звезды, а жизнь — удовольствие.

Ягиня с Кощеем вскоре зашли в дом. Рада удостоилась короткого взгляда гостя. Он быстро отвернулся, будто девочка его не интересовала, и сел за стол, но Рада не раз подмечала, как Кощей, хмурясь, исподтишка рассматривает ее.

— Поздоровайся хоть, — шепнула Ягиня воспитаннице.

Девочка уставилась в тарелку.

— Ой, дурная ты, — махнула рукой тетка.

— Не девочка дурная, — возразил Кощей. — А затея твоя дурная была.

Ягиня и на него махнула рукой, не обиделась.

А Рада заинтересовалась стариком. Он и пугал, и казался добрым одновременно. На вид Кощей был страшен, будто пришел в гости прямиком из могилы: весь в старой черной одежде, костлявый и мертвенно-бледный, а кончики пальцев черно-синие, словно гниют изнутри.

Кощей поймал взгляд девочки, и она вновь уткнулась в тарелку.

— Как ты себя чувствуешь, Рада? — спросил он. Ответа не последовало. — На душе грусть, в теле холод? Мне это знакомо. У тебя так же?

— Молчит. Все время молчит, мочи моей нет, — вздохнула Ягиня.

— Ничего, разговорим, — заверил ее Кощей. — Я тебе, девочка, подарок принес.

Старик порылся в поясной сумке и выудил оттуда предмет, спрятанный в мешочек, вышитый черным узором. Рада скосила взгляд. Красивый подарок, но непонятный. Она не шелохнулась, и Кощей подвинул мешочек ближе. Девочка неуверенно взяла его.

— Бери-бери, — подбодрил ее старик. — Не бойся, загляни внутрь.

— Зеркало, что ль? — догадалась Ягиня и улыбнулась: — Лучше б мне подарил.

Рада округлила глаза, когда увидела подарок. Она прижала зеркальце к груди, не желая расставаться с ним. Кощей невзначай угадал ее желание: еще днем девочка пыталась рассмотреть себя, да только вода в кружке была не столь откровенна, как зеркальная гладь.

— Девочке оно нужнее, — вступился Кощей. — Пусть знает, как она выглядит на самом деле.

Последние слова показались бы Раде странными, если бы радость от подарка не затмила ее бдительность. Девочка поскорее расправилась с булкой и похлебкой и принялась играть с зеркальцем. Вертела его в руках, рассматривала заднюю сторону и узоры по краям. Единственная свеча в теткиной избе горела тускло, потому любование собой Рада оставила на завтра — пусть солнечные лучи откроют ей всю правду.

Кощей и Ягиня еще долго разговаривали за столом, а девочка свернулась на лавке, постепенно проваливаясь в сон. Ей снился то еще не сгоревший дом, то лес, где трава и листья были окрашены в кроваво-красный цвет. Рада вздрогнула и на миг выпала из забытья. Плечо занемело от сна на жесткой лавке.

— Тьма захочет выбраться из нее, одержать верх, — услышала она слова Кощея.

— Знаю. — Голос Ягини сочился напряженностью.

В полусне Рада не поняла, о чем речь, да и не придала этому значения. Лишь перевернулась, чтобы улечься поудобнее, и провалилась в очередное сновидение.

Наутро девочка проснулась рано. Встала, превозмогая привычную боль. Тетка еще дремала, лениво отмахиваясь от мух. Рада наспех умылась и, схватив драгоценное зеркало, пошла на крыльцо. Солнечный свет распластался по деревянным доскам, и Рада уселась прямо на пол. Зеркало искрилось в ярких лучах. Девочка улыбнулась — все-таки красивое оно! А она? Рада прикусила губу и осторожно взглянула на свое отражение. Потрогала лицо руками, пытаясь соотнести то, что видела в зеркале, и то, что чувствовала на самом деле.

Девочка дотронулась до ресниц, провела рукой по холодным впалым щекам. Потом по губам, обветренным и синеватым, будто она объелась черники. На ощупь губы были мягче, чем казались в зеркале.

Рада присмотрелась к пальцам и вновь прикусила губы. Она опустила золотое зеркало и вытянула руку, рассматривая пальцы наяву — бледны, но не ужасны. Подняла зеркало. В отражении нашла испуганную девочку, которая прижимает к губам пальцы с синеватыми фалангами, ровно как у Кощея. Рада закрыла и открыла глаза. Помотала головой, чтобы наваждение пропало. Нет, все верно: отражение и явь различались. Зеркало упрямо убеждало девочку в том, что она выглядит, как мертвая.

Рада со злости чуть не разбила подарок Кощея. Она кинула зеркало на деревянный пол, но тут же опомнилась и подняла его. Не хватало еще потерять столь чудную вещицу. Девочка посмотрела на зеркало и выдохнула — не разбилось.

В отличие от ее души.

Дни шли, и Рада крепла. Плоть больше не отзывалась болью при каждом движении, тело не скрипело, как старушечье. Девочка не стонала, когда вставала с кровати, охотно ела и помогала тетке по хозяйству.

Неизменным со дня смерти осталось одно — она потеряла семью, душу и голос.

Ягиня взялась обучать Раду травам. Тетка сразу дала понять, что девочка теперь ее воспитанница, жить будет в лесу, и обратного хода в деревню ей нет. Там все считают Раду мертвой. Девочка не воспротивилась, сама понимала, в каком положении оказалась. Она покорно выслушивала уроки Ягини, заучивала названия трав, вместе с теткой высушивала и размалывала их в пыль.

— Это зластолист, его лучше собирать в полдень, чтоб он впитал силу солнца, — поучала Ягиня. — А это — буреничник, растет на болоте. С ним надо уметь обращаться, он ядовитый, но если правильно сварить, то помогает от многих хворей.

Рада сидела на лавке и сосредоточенно рассматривала разложенные на столе похожие друг на друга травы. Быть ей, как и тетке, лесной отшельницей, которую побаиваются деревенские. Ягиня сняла с веревки над печкой очередное растение, соседствующее с лягушачьими лапками, и положила перед девочкой листок с острыми зазубринами:

— Белоцвет приречный. Используется для приворота, для мужской силы да укрепления утробы. О нем потом расскажу, мала ты еще.

«Ростом-то мала», — мысленно соглашалась Рада. Да только злость в ней велика. Девочка взяла в руки лист и принялась внимательно разглядывать его. Ягиня, видя заинтересованность воспитанницы, все же продолжила рассказывать о белоцвете:

— Полезная трава, но опасная. Я, вишь, твоей матушке дала из нее зелье да беду на вас накликала…

Девочка, прежде сосредоточенная на обучении, подняла голову. Гневно сощурилась. А Ягиня вздохнула и под взглядом воспитанницы решилась поведать:

— Рано или поздно все равно спросишь. Расскажу. Матушка твоя очень просила приворотное зелье. Приглянулся ей богач, — тетка покачала головой. — Не ровня. Она его и приворожила. Брата твоего родила. Назвала Федором — в честь любовника. Богач ее одаривал каменьями да шелками. Матушка твоя их прятала, чтобы соседи не увидели. Хотела накопить побольше да уехать из деревни, в богатую жизнь попасть.

Рада нахмурилась. Матушка и вправду часто пропадала в граде на базаре, откуда приносила завернутые в мешок вещи, не показывая их дочерям. Говорила, что приданое. А девочки и не думали заглянуть и разузнать, что спрятано в сундуках, которых стало вдруг больше, чем в любой соседской избе. И от кого матушка понесла, она не рассказывала. Говорила, что от хорошего человека, а больше девочкам знать не надобно было. Все сходилось со словами Ягини. Та продолжала:

— Планы твоей матушки исполнились, но не так, как она того хотела. Умер ее «суженый». И оставил ей грамотку. Матушка твоя читать не умела, а вот я прочла — завещал Федор все твоей семье: и земли, и дом, и богатства накопленные. Да только нашелся и другой наследник, который не потерпел несправедливости и решил силой все отобрать, — тетка даже закрыла глаза, боясь разворошить воспоминания о том, чем обернулась эта сила. — Родной брат Федора, Филипп…

–…Белолебедь, — впервые заговорила Рада.