Взрослея с детьми

Ольга Щербакова, 2020

Эта книга о моем родительстве, вернее о той его части, когда в тщетных попытках стать идеальной матерью я вдруг поняла, что это утопия. Я поняла, что стать идеальной матерью я смогу только тогда, когда перестану пытаться сделать это, когда, наконец, приму, что имею право ошибаться, уставать, не делать того, чего мне не хочется. Я поняла, что быть взрослым – это не значит быть «всемогущим волшебником» для своих детей. Это значит, знать и принимать неидеальность свою и неидеальность мира вокруг. Я рассказываю, как сталкиваясь с этой неидеальностью, учусь проживать и принимать свои эмоции, чтобы потом уже не раниться так больно о них. И о том, как я, научившись этому сама, помогаю проходить этот путь детям.

Кто виноват, и что делать?

Ночной крик

13 августа 2018

Громкий Верин крик навзрыд вырвал меня из сна: «Папа, нет, пожалуйста, я хочу к маме ночевать!» Я лежу, жду, проснется ли сама, позовет ли меня. Нет, молчание. Лишь Боря с шумом посасывает пальчики, успокаивая и убаюкивая себя. Мелькает мысль в голове: встать, посмотреть на Веру, погладить и поцеловать ее. Но нет, чувствую, что нет сил, и понимаю, что снова весь день буду не выспавшаяся на работе. Впрочем, уже привыкла: как бы рано ни ложилась, редко когда досыпаю до будильника, и от этого днем всегда сонная.

Дети продолжают спать. На улице темно, значит, еще нет и 4-х часов утра. Тяжелая выдалась у Веры неделька, как это обычно бывает после выходных, проведенных с бабушкой. И снова меня начинают мучать мысли: «Зачем я отдаю детей бабушке, если каждый раз потом у Веры кошмары и страхи?» С другой стороны: «Они же сами к ней просятся. И как мне еще организовать время, чтобы им побыть с собой? Чтобы спокойно позаниматься тем, чем мне хочется?»

Эта неделя началась у Веры с отравления: рвота, диарея и сильная боль в животе. В детстве у меня тоже бывало: поешь немытых ягод и весь день мучаешься страшными болями в животе, лежишь — не болит, только встанешь — пронзает острая боль, пока снова не ляжешь. Одно утешение — я точно знала, что на следующий день все пройдет. Так и у Веры: на следующий день ничего не болело.

Когда я спрашивала Веру, что она ела, дочка отвечала: «Это все бабушка виновата, она меня заставляла есть все, хотя я говорила, что не хочу». Да, бабушка в своем стиле: кормить всем подряд, потому что полезно, даже если ребенок сопротивляется.

После этого вихря мыслей мне все же удается заснуть, правда, ненадолго. В 6:45 я проснулась и разбудила Веру и Борю, мы начали собираться в садик. И снова у Веры началась «ломка», так я называю ее тягучее плаксивое состояние с нытьем и капризами, которое обычно заканчивается истерикой — громким плачем, криком, валянием по полу.

Что делать? Я решаюсь прямо сказать о том, что на душе: «Вера, у меня чувство, что тебе плохо, от этого капризы и нытье». Она, как обычно, отрицает: «Нет, мне не плохо». Так всегда: если она в плохом настроении, и я пытаюсь помочь ей проговорить и понять свои эмоции, у Веры начинается дикий протест: «Нет, мама, ты не права, ты ошибаешься!» Или: «Тебе самой плохо, мама!»

Так и в этот раз: протест за протестом. Предлагаю остаться дома, но этот вариант Вере тоже не нравится: «Нет, я пойду в садик, хочу, чтобы мне купили вкусняшку после садика». Говорю: «Хорошо, давай собираться», — и слышу в ответ: «Я не хочу в садик!»

Вижу, что Веру изнутри буквально разрывает на части. Скорее всего, она ужасно не хочет идти в этот новый летний садик, куда нам осталось отходить всего три недели, пока наш родной садик закрыт. Там, в нынешнем садике, воспитательница, которая железным безапелляционным тоном командует: «Доедай все!», «Мой руки!», «Спи, давай!», будто это не дошкольники, а малолетние преступники, отбывающие срок за тяжкие преступления. А с другой стороны, Вера хочет, чтобы после садика ей купили вкусняшку, наклеили одну из трех наклеек на календаре, дающих право на покупку новой игрушки. Я, видя это ее состояние, пытаюсь смягчить ситуацию и помочь ей, обещаю купить вкусняшку, даже если опоздаем и даже если она не пойдет в садик. Но успокоиться она уже не может.

Тем не менее мы все же как-то собрались и вышли из дома. Идем к остановке. Вера рыдает и говорит, что не хочет идти в садик. Тогда я веду всех назад. Заходим в квартиру, Вера прижимается ко мне: «Мама, останься, не ходи на работу». Я чувствую, что просто не могу ее сейчас оставить в таком состоянии. Снимаю кофту и туфли, и мы ложимся с ней на диван. Глажу ее по спине и говорю, что люблю ее, что она моя самая любимая, самая хорошая дочка, и я всегда ее буду любить, несмотря ни на что. Она потихоньку успокаивается, мы начинаем разговаривать.

— Мне очень досадно, что после выходных у бабушки у тебя часто случаются такие истерики. Я не знаю, что мне делать. Вы сами проситесь к ней, а потом ты плачешь.

— Это бабушка во всем виновата, она меня заставляет кушать.

— А что же тогда ты просишься к ней? Зачем ездишь?

— Бабушка нас водит в цирк и на аттракционы, покупает игрушки.

Я, почувствовав укол вины, что плохая мать, раз мои дети вынуждены ездить за всем этим к бабушке, спрашиваю Веру:

— Почему вы мне не говорите, что хотите в цирк или на аттракционы? Я бы по возможности тоже вас водила. Можно сходить в цирк на этих выходных, я куплю билеты, потом пойдем на аттракционы.

— Давай! — обрадовалась Вера.

— Давайте договоримся, что вы с Борей мне будете говорить, куда вы хотите сходить, а я по возможности буду стараться это организовать.

Вера соглашается, настроение стало явно лучше. Боря предлагает пособирать вместе пазлы, мы собираем один пазл, потом второй, третий. Я обещаю купить еще несколько пазлов на выходных, чтобы пособирать их всем вместе.

Вера спрашивает:

— Мама, почему ты так мало с нами времени проводишь?

— Вы мне не говорите и не просите, чтобы я проводила с вами время. Когда вы смотрите мультики, я не хочу вам мешать. Если хотите, чтобы я поиграла с вами, то почему не просите?

— Я забываю, — откликается Вера.

Мы закончили собирать пазл. Я чувствую, что настроение у детей поднялось, и понимаю, что в принципе мое присутствие им сейчас не обязательно, в таком настроении они обычно находят себе интересные занятия, и тут главное им не мешать. Договорились с ними, что схожу на работу, а вечером куплю билеты в цирк. Дети спокойно соглашаются остаться дома, и я ухожу.

По пути к метро понимаю, что очень опоздала на работу, но успокаиваю себя тем, что побыла с детьми, помогла Вере успокоиться. Иду и хвалю себя: «Ты справилась, ты умница и молодец!»

Придя домой после работы, вижу, что настроение у детей такое же веселое, они наперебой хвастаются мне, кто и что сделал и нарисовал. Но как только завожу разговор, что завтра утром пойдем в садик, иначе нас не пустят без справки от терапевта, Верино настроение резко ухудшается. Снова появляется хнычущая, вялая Вера, которая жалобным тихим голосом говорит, что не хочет в садик. Я снова объясняю, что мне не хочется идти в поликлинику за справкой, и Вера нехотя, но соглашается. Следующее утро проходит спокойно.

Продолжение «веселой» недели.

16 августа 2018

В четверг та же песня, что и днем раньше. На вопрос, хочет ли Вера пойти в садик, слышу ее любимое: «Не знаю». Я уверенным, спокойным голосом говорю: «Тогда я принимаю решение не вести тебя в садик». В ответ протест: «Я хочу пойти в садик!» Понимаю, что сейчас снова все начнется по давно знакомому кругу, внутри все сжимается, но беру себя в руки и так же уверенно продолжаю: «Если хочешь идти, то давай собираться, не хочешь идти — оставайся дома, если не знаешь — я оставляю тебя дома». В итоге Вера признается, что на самом деле хочет, чтобы я осталась с ней дома. Но в этих словах уже нет того отчаяния, что было в прошлый раз.

«Вот оно что! — думаю я про себя. — Похоже, что ей понравилось». И отвечаю на этот маневр аргументом, что на этой неделе я уже много раз опаздывала на работу, а на билеты в цирк я уже потратилась, и мне нужно заработать еще денег. В этот раз чувствую, что Вера в нормальном состоянии и справится одна дома. В конце концов, она остается дома, мы мирно прощаемся с ней и уходим с Борей в садик.

А на следующее утро Боря заявил, что не хочет в садик. После первой мысли «Да, блин, что за неделя такая выдалась!» успокаиваю себя: «Пусть вдвоем остаются, зато я на работу не опоздаю». И тут Вера говорит: «Мама, мне скучно, я хочу пойти в садик!» Меня снова захлестывает волна возмущения, но вида не подаю, а спокойно отвечаю: «Вера, у меня сегодня нет возможности отвезти тебя в садик: не могу опоздать на работу, ведь я уже очень много раз на этой неделе опаздывала. Сегодня посидите дома, а в понедельник все пойдем в садик, хорошо?» Вера соглашается, по ее лицу я вижу, что возразить ей нечего, и, спокойная, ухожу.

Актерское мастерство.

19 августа 2018

После обещанного цирка в субботу, на котором Боря сначала заснул, а потом, проснувшись, играл с Верой, не обращая внимания на сцену, и воскресной прогулки с папой, настал вечер воскресенья. Я уже по опыту знаю, что нужно вечером со всеми договориться о завтрашнем походе в садик, это обычно помогает избежать утренних истерик процентов на 80.

И тут Вера продемонстрировала все свое актерское мастерство в сцене «умирания на диване». Она лежала с таким несчастным и мученическим видом, что неискушенному зрителю могло и правда показаться, что ребенок чем-то смертельно болен и сильно мучается. Я, подойдя к ней, спросила: «Веруня, что случилось? У тебя что-то болит?» Вера простонала:

— Я не хочу в садик.

— Да, Веруня, я понимаю, — спокойно ответила я и отошла.

Я занялась своими делами, не обращая внимания на «умирающую в муках» дочь. Через 15 минут сцена закончилась, и следующую неделю Вера отходила в садик все дни — без истерик, без утренних капризов, без «умирательных» сцен.

В четверг вечером Вера как бы между делом сказала: «А я уже почти целую неделю в садик хожу. А знаешь почему? Мне было скучно дома, да и вкусняшки быстро кончаются». Я, улыбнувшись, сказала: «Да, вкусняшки быстро кончаются, когда дома сидишь весь день».

И в этот момент у меня будто гора с плеч упала, я не верила, что все так легко и просто: стоит лишь оставить ребенка в покое, разрешить ему делать, что он хочет (конечно, без угрозы для жизни), и все наладится. И снова я похвалила себя, что я молодец, что я справилась.

Позже этим же вечером Вера подошла ко мне: «Мама, я чувствую что-то плохое. А у тебя бывает, что ты чувствуешь себя как будто ненужной? У меня в садике такое чувство бывает». Я удивилась и обрадовалась, что Вера пришла поговорить по душам, и рассказала, что когда у меня такое случается, то говорю себе, что люблю себя, и это помогает. Вера слушала, прижавшись ко мне, а я думала: «Как здорово, что она, наконец, начала понемногу понимать свои чувства и самое главное — рассказывать мне о них».

А ведь это началось только после двух месяцев активных занятий с детским психологом, к которому я пошла, когда в садике невропатолог поставил Вере диагноз «неврозоподобное состояние». Детсадовский врач тогда сказала, что с таким диагнозом ставят третью группу здоровья, а значит, будут постоянные проблемы в школе. Я тогда подумала, что это происки наших воспитательниц, которые утверждали, что Вера совсем не готова к школе, и активно отговаривали меня от идеи отправить дочку учиться уже в этом году. Конечно, скорее всего, никакого влияния воспитательниц в этой ситуации не было, но я расстроилась и готова была обвинить кого угодно.

Невропатолог прописал Вере таблетки. Я прочитала инструкции к препаратам и сильно засомневалась: для моей ли они дочери? К тому же я понимала, что таблетками тут дело не поправить — они лишь подавят симптомы, но не вылечат причину. Поэтому мы с Верой отправились по рекомендации на занятия к детскому психологу. И вот, спустя два месяца занятий, это первые очень радостные для меня результаты.

Истерики.

Надо сказать, что своими истериками и капризами Вера давала нам «прикурить» с полутора лет — с тех пор, как она пошла в садик и родился Боря. Первые полгода после рождения сына мы с бывшим мужем Алексеем были на грани нервного срыва от постоянных Вериных истерик по каждому поводу. Мы уговаривали себя, что надо чуток подождать и все нормализуется. Но за одним тяжелым днем наступал другой, не менее «веселый», и мы, наконец, поняли, что оно так и будет — надеяться не на что.

Затишье наступило, когда на третьем году «хождения в садик» у Веры были хорошие отзывчивые воспитательницы, которые действительно любили детей. К ним Вера отходила два года и перешла в старшую группу, где через полгода ей и поставили «неврозоподобное состояние».

Конечно, и наш развод повлиял на нее. Психолог Оксана подтвердила Верин диагноз, объясняя причину и разводом, и строгими воспитательницами, которые, при Вериной чувствительности и гиперответственности за совершенные ошибки, добавляли масла в огонь строгими замечаниями и требованиями.

Боже мой! Я помню Веру, которая в свой годик с лишним ездила в сидячей коляске, развалившись по-королевски, всегда знала, что хочет, была уверенной и боевой девчонкой. А теперь, в 6 лет, Вера всего боится, не знает, чего хочет, что чувствует, ведет себя тише воды, ниже травы.

На первом занятии у психолога на все вопросы у Веры был один ответ: «Не знаю». Лишь про садик сказала, что не хочет в него ходить. Я такого не ожидала, ведь раньше она об этом не говорила, только однажды утром заплакала и призналась, что боится, что ее будет ругать воспитательница, ведь Вера должна была вчера принести задание. Я удивилась тогда, успокоила ее, но это был единственный случай.

Но вот, по мере занятий с психологом, на которые Вера тоже не хотела ходить, говоря, что они слишком сложные, она начала потихоньку раскрываться и рассказывать, что происходит у них в садике, у бабушки и у папы. Я слушала ее, затаив дыхание, боясь неосторожным словом или жестом спугнуть эти первые признаки ее доверия мне.

На занятиях с психологом она рисовала, лепила, сочиняла сказки. Но любой вопрос относительно ее чувств и эмоций ставил Веру в тупик. «Не знаю», — неизменный ответ на вопрос «Что ты чувствуешь?». Хотя книгу «Азбука эмоций», в которой подробно описана и объяснена каждая эмоция, мы с ней прочитали, и она слушала ее с интересом, переспрашивала, просила еще раз почитать.

И тут я узнала себя маленькую: «Боже мой! Какие эмоции? Какие чувства? Что это за слова вообще такие? Откуда ты это придумала?» — так сказала бы моя мама, если бы я заикнулась о чем-то подобном в детстве. Нельзя было сказать, что что-то не нравится и не получить ответ из серии: «И что? Мало ли что не нравится! Потерпишь!» Терпение, молчание и трудолюбие — девиз нашей семьи.

Моя бабушка была такой, моя мама и я. И Вера успела перенять то же самое.

Успела до своих пяти лет, до нашего развода. Бывший муж был тоже молчаливым, терпеливым и трудолюбивым. Только мне надоело терпеть в какой-то момент, и я развелась — по-тихому, без скандалов, просто договорились сначала пожить отдельно, а потом сказала, что хочу развестись. Дети так и не поняли, что и почему произошло, почему у папы вдруг появился свой дом, отдельный от нас, и почему он вдруг перестал жить с нами. Правда, Вера задавала мне вопрос, почему папа живет отдельно. А я отвечала: «Мы так решили». Потом как-то услышала от нее фразу: «Мама папу разлюбила, больше не любит, поэтому папа с нами не живет». Я тогда подумала: «Устами младенца глаголет истина».

Теперь я учусь жить с детьми самостоятельно, сама справляться со всем. Хотя в первое время было очень страшно. Но когда услышала от бывшего мужа: «Да ты просто боишься остаться одна с детьми», — внутри возмутилась, захотелось доказать обратное.

И доказала. Вначале было сложно даже отводить и приводить детей в садик каждый день. Первая неделя таких проводов показалась мне очень длинной и тяжелой, но в пятницу, придя домой, я почувствовала, что могу справиться сама, надо только не бояться и делать.

Поначалу часто обращалась за помощью к Алексею: то забрать детей, то посидеть с ними, пока я хожу по делам, то срочно прибежать успокоить Борю, который обжег пальчики о плиту. Потом уже потихоньку начала сама со всем справляться, каждый раз чувствуя все больше и больше сил и желания справляться самой.

Спрашиваю сама себя: почему я сделала такой выбор? Наверное, потому что надоело зависеть от кого-то, в моем случае от бывшего мужа. Ждать, что он сделает, что он организует, что он купит, привезет, отвезет. Часто мои ожидания заканчивались разочарованиями, сколько сил, нервов и энергии было потрачено впустую на обиды. Захотелось попробовать научиться жить по-другому, самостоятельно. Конечно, абсолютно со всем я сама справиться не смогу, помощь все равно нужна, но со многим у меня справиться получается.

Моя ошибка.

23 августа 2018

После работы мне пришлось бежать в садик, чтобы успеть до его закрытия, то есть до 19 часов. Прибежала ровно.

Вера, увидев меня, тихим голосом сказала, что хочет еще погулять на площадке. Она часто еще пока говорит о том, что хочет, таким тихим голосом, как будто заранее ожидая отказа. К сожалению, уже сформировался «рефлекс», что ее желания редко слышат и тем более исполняют. Я поняла это только тогда, когда сама потихоньку начала слышать свои желания и осознала, что этот «рефлекс» у меня тоже сформирован с детства. От этого частые истерики лет до пяти, потом адаптация: «лучше молчать и не высовываться, иначе навлечешь на себя гнев». Меня так воспитывали, и я тоже неосознанно воспитывала так своих детей, буквально не ведая, что творю.

Я, понимая, что в этом случае поможет только обратное мое действие — слышать желания, спокойным твердым голосом отвечаю Вере: «Хорошо, давай погуляем». И хоть Боря начинает возражать, потому что ему хочется быстрее в магазин за вкусняшками, мне удается с ним договориться поиграть немного на площадке. Удивительно, днем в садике они гуляли на этой же площадке, но сейчас, когда воспитатели ушли и на площадке осталось только два-три местных ребенка, им намного интереснее лазать и бегать.

Я сажусь на скамейку и чувствую, насколько устала бежать, чувствую, как тело с благодарностью отзывается на эту возможность передохнуть. С ужасом представляю, что, если бы не Вера с ее желанием задержаться на площадке, мне бы сейчас еще пришлось идти до остановки, ждать автобус… И я сижу на скамейке, наслаждаясь ощущением приятной неги в теле, видом играющих детей, теплом и тишиной наступившего летнего вечера.

Вначале Вера и Боря вместе лазают по сооруженному на площадке «кораблю». Но как только Вера находит себе подружку и они начинают играть вместе, Боря приходит ко мне на скамейку и предлагает вдвоем поиграть в «камень, ножницы, бумага». Я соглашаюсь, потому что это новая вариация этой игры — в моем детстве была устаревшая более простая версия, состоявшая из трех фигур: бумага, ножницы, колодец. Нынешняя версия намного интереснее и звучит так: «Камень, ножницы, бумага и бутылка лимонада, карандаш, огонь, вода и железная рука». И тут надо включить воображение, чтобы изобразить нужную фигуру и понять, кто кого победил. Наигравшись с Борей, я решаю, что пора идти домой, и предупреждаю Веру, что через пять минут мы пойдем домой. Эту привычку — предупреждать детей заранее — мне долго приходилось вырабатывать, но зато теперь она помогает избежать слез.

В оговоренное время мы собираемся и идем на остановку. Вскоре подъезжает желтый автобус №10, и я, помня, что в прошлый раз такой же желтый автобус вроде бы с тем же номером довез нас почти до дома, даю детям команду садиться — благо свободных мест много. Мы садимся и слушаем, как объявляют остановки. И вот перед тем, как автобус должен был завернуть в сторону нашего дома, он вдруг едет прямо. Голос из динамика объявляет остановку, которая мне не знакома. Я понимаю, что перепутала номер автобуса, и говорю детям спокойно: «Я перепутала автобус, сейчас мы выйдем и пересядем на другой».

Внутри спокойно, и хотя дети говорят: «Ну вот, из-за тебя, мама, нам придется ждать еще другой автобус», — даже эти слова не вызывают во мне чувства вины. Я лишь внутренне улыбаюсь своей оплошности и думаю: «Значит, так надо было». Когда мы выходим из автобуса, Боря начинает канючить, что устал идти, но я спокойно показываю ему: «Вот наша остановка, нам надо лишь перейти дорогу».

Тем не менее нужный автобус не спешит приезжать, и дети через какое-то время начинают ныть, что хотят кушать. Я надеюсь, что мы скоро уже уедем, но автобуса все нет. Вскоре чувствую, что детское терпение на исходе, и решаю зайти в магазин, который прямо за спиной, чтобы купить каких-нибудь булочек с соком.

Магазин не из дешевых, ведь он в одном из самых фешенебельных районов города, и мне часто на просьбы детей приходится повторять фразу: «Нет, это не купим, слишком дорого». Повторяю и чувствую какое-то неудобство: «Хожу как нищеброд и сетую, как все дорого». И тут же злюсь на себя: «Оля, чего стыдиться? Это нормально, что тебе что-то дорого и ты не хочешь это покупать».

Тут же вспомнилось, как я решилась однажды отправиться в один из дорогих магазинов одежды и померить платья. Даже просто зайти туда для меня было большим испытанием, я осмелилась только со второй попытки. Внутри была куча эмоций: «Какого хрена, Оля, ты прешься в этот магазин? Тебя же туда не пустят! Ты же нищеброд, тебя с позором выгонят, потому что твоей зарплаты хватит в лучшем случае на ремешок от платья!»

Но тогда я переборола себя, зашла, попросила продавца подобрать мне платья и померила их. Самое дорогое из них стоило как три моих зарплаты. Уходя, я поняла простую вещь: богатый человек отличается лишь количеством денег, но шмотки, дорогие аксессуары не прибавляют ценности человеку, они так же остаются шмотками и аксессуарами, а человек — человеком. В итоге стала проще относиться и к обеспеченным людям, и к дорогим магазинам.

После этого воспоминания меня отпустило это дурацкое чувство «нищебродства». Мы купили, что хотели, вышли на остановку, и вскоре автобус приехал. Дети были радостные. Мы ехали домой, и по пути Боря без остановки что-то рассказывал из своей жизни в садике, что было признаком его хорошего настроения. Выйдя из автобуса, я шла и наслаждалась этим теплым летним вечером, потихоньку темнеющим небом и видом деревьев, застывших, словно в ожидании наступающей ночи.

«Пусть вечер уже почти закончился и мы много времени потратили на ожидание автобуса, — думала я, — зато мы побыли вместе, прожили это небольшое приключение». Я была довольна, что справилась с этой ситуацией: спокойно, без чувства вины, без суеты, паники и без сожаления. Я с гордостью осознала, что вышла из этой ситуации сама, не опираясь ни на кого, не ожидая помощи, не считая, что меня кто-то должен спасти, как это было раньше.

Истерика на остановке.

24 августа 2018

На следующий день, придя за детьми в садик, я застала их гуляющими на площадке. Воспитательница напомнила Боре, что он забыл свою кофту в группе, и, подозвав его, дала ему ключи от группы. Это меня удивило и порадовало. «Отношение как ко взрослому», — подумала я.

Мы забрали кофту, распрощались с воспитателями и пошли на остановку. Боря начинает спрашивать: «А мы пойдем сегодня в “Дикси”, чтобы купить что-нибудь?» Я спокойно отвечаю: «Нет, Боря, только вчера покупали». Тогда он начинает канючить: «Ну а что тогда мне делать дома без новой игрушки? Мне скучно! Чем мне играть?»

Я, улыбнувшись про себя: «Ну, началось!» — спокойно отвечаю: «Да, Боря, понимаю, трудная ситуация, даже не знаю, что ты будешь делать…»

Но чем дальше, тем голос Бори становится все требовательнее и громче. Я же стою на своем, повторяю, что у меня нет возможности ничего купить, что я понимаю его трудную ситуацию и тоже не знаю, что ему делать. В итоге на остановке он уже начинает кричать в полную силу, швыряет свою машинку и садится на асфальт: «Мама, ну скажи, что мне делать, я не знаю!»

На мой вопрос: «А что ты хочешь?» — он кричит еще громче: «Не знаю, ты мне скажи!» У меня «внутри» температура 36,6, я жду автобус и спокойно отвечаю: «Боря, я тоже, к сожалению, не знаю, что тебе делать», — не забывая добавить, что я люблю его, несмотря ни на что.

К нам подходит сначала одна женщина с угрозами, что сейчас заберет непослушного мальчика, потом другая женщина — она помогает Боре собрать машинку. Это отвлекает его на время, но когда подъезжает автобус, он с новой силой начинает плакать.

Мы садимся в автобус, и Боря начинает кричать, требуя, чтобы я сказала, как ему успокоиться. Я предлагаю ему сесть ко мне на колени. Боря соглашается, а посидев, говорит: «Не помогает!» Снова встает, потом снова садится и просит, чтобы я его погладила. Только после этого сын успокаивается.

Когда доезжаем до своей остановки, Боря говорит, что не может идти. Я беру его на руки, несу до светофора, предупредив, что дальше у меня не будет сил так идти. Дойдя до светофора, я, как и обещала, опускаю Борю на землю, и остальной путь до дома он уже бежит сам. В подъезде, улыбаясь, просит ключи, сам открывает дверь. И весь остальной вечер он проводит в хорошем настроении.

Надо сказать, что такое у нас часто случается. Я научилась спокойно относиться к этим проявлениям. Он мог просто устать, или в садике его что-то расстроило, но Боря этого не осознает и только таким образом — через капризы и истерику — пока может снять свое состояние. Когда я поняла, что причины его истерик в этом, а не в том, что ему просто хочется «повредничать», мне стало гораздо легче сохранять спокойствие внутри — те пресловутые «36 и 6» градусов.

Договариваться заранее.

25 августа 2018

Суббота, выходной. Я задумала сходить сегодня в библиотеку, где мы часто берем книжки, которые я читаю детям на ночь, а потом еще и в парикмахерскую — постричь Борю.

Выполнив все задуманное, на обратном пути мы купили шаверму, дома поделили ее и съели. Потом я решила отдохнуть — подремать немного на кухне, и включила детям мультики. Они тоже немного утомились и с удовольствием, рассевшись на диване, начали смотреть их.

Но только я начинаю проваливаться в сладкую дрему, как Вера трижды зовет: «Ма-а-а-а-ам!» Тут же накатывает раздражение: «Какого фига опять от меня надо?» А Вера продолжает: «Где мой спиннер? В рюкзаке?» Я отвечаю: «Да, наверное».

Отвечаю, но чувствую, что сон уже прошел, заснуть не получается, устала. Понимаю, что у Веры уже привычка — звать меня по любому поводу, да и у Бори тоже.

И снова я узнаю себя: на работе или с друзьями часто по любым мелочам начинаю спрашивать совета или мнения: «А как сделать? А как лучше? А так или так?» Видимо, из-за этого часто в рабочих коллективах ко мне относятся как к ребенку. Я это замечала и еще думала: «Почему так? Почему везде одно и тоже?»

Так и Вера с Борей: если я дома, то без меня ни чаю налить, ни игрушку найти, ни мультик переключить и т.д. Чему уж тут удивляться?

Я встаю, иду к детям и говорю: «Меня разбудил Верин вопрос, я не смогла заснуть и теперь плохо себя чувствую и злюсь». Вера растерянно и непонимающе смотрит на меня. Продолжаю: «Мне бы хотелось, чтобы, когда я прилегла отдохнуть, вы меня не звали и не тревожили какое-то время». И ухожу снова к себе на кухню. Как ни странно, после этих слов моя злость прошла.

Злость прошла от осознания, что я сама своим поведением заложила в детях этот шаблон. С мамой маленькая я вела себя так же: звала ее по любому поводу, мама ругалась, а я обижалась, не понимая, почему меня ругают.

Подумала, что в будущем надо все-таки говорить детям заранее, что я иду отдыхать, и просить меня не тревожить.

Дождь.

29 августа 2018

Остались последние летние денечки. Небо, покрытое толстым слоем серых облаков, накрапывающий дождик уже как будто готовят нас к осени. Среда. Я под своим оранжево-коричневым зонтиком, напоминающим витражи в католическом соборе, иду за детьми в садик. Люди вокруг торопятся: кто-то бежит от дождя, кто-то по делам, но все спешат. И я стараюсь идти, не замедляя ход. Хотя настроение такое, что хочется медленно брести, разглядывая дома и витрины, не разбирая дороги. Но садик закрывается в семь вечера, и времени осталось немного.

Когда дети собрались и мы вышли на улицу, замечаю, что дождь усилился. Боря незамедлительно начинает хныкать, что ему мокро, на него капает, у него нет сил, он хочет скорее сесть в автобус и поехать домой. Я чувствую, что сейчас, как и предыдущие два дня, будет стоять плач до самого дома.

Раньше бы я, конечно, психанула, внутри бы все вспыхнуло бешенством и раздражением: «Да сколько ж можно, каждый день одно и то же, достало уже все!» Только это, конечно, не помогло бы. Этим путем я уже ходила много раз и знала, что ни к чему хорошему он не приведет. Поэтому начала искать способ сделать так, чтобы в такие моменты оставаться спокойной.

Вся «фишка» оказалась в том, что раньше я не могла отделить себя от детей, считала себя полностью ответственной за их эмоциональное состояние. То есть если Вера и Боря капризничают или истерят — значит, только я виновата в этом. И я должна это срочно исправить. Но в реальности причин плача и истерик может быть великое множество, как, например, сейчас — дождь.

Но понять — мало. При каждой детской истерике или плаче я снова начинала чувствовать себя виноватой, меня снова тянуло психовать от бессилия, что я не могу все исправить. Теперь же я замечала такое свое состояние и старалась напомнить себе, что я не виновата. Когда удавалось это «вспомнить», мне становилось спокойнее, и я действовала, исходя из ситуации. Иногда нужно было сказать «нет» в ответ на требование, которое я не могу исполнить. А иногда просто побыть рядом, чтобы дать время пережить случившееся.

Но путь к этому осознанию был мучительный: столько слез пролито, столько душевных мучений и истерик прожито, не сосчитать. До сих пор помню самый первый раз, когда мне удалось почувствовать, что я действительно не всегда виновата в истериках детей. Тогда я села и нарисовала две картинки: как я себя сейчас чувствую и как бы мне хотелось себя чувствовать. На первой я изобразила дерево, из кроны которого растут еще два деревца, тянущие его вниз — в результате плохо всем. А на второй картинке я «отсадила» маленькие деревца в землю — под крону большого дерева. В тот момент я почувствовала, что сразу стало легче, даже простуженное горло перестало болеть. Я ощутила себя тем большим деревом, которому легко и свободно, ощутила энергию, которая заполнила его.

Потом эта картинка с большим деревом и отдельными маленькими деревцами часто всплывала в памяти, помогая мне не вскипеть, не вспыхнуть гневом и раздражением в ответ на очередной детский каприз или истерику. Хотя, конечно, срывы после этого были и не раз, но их становилось все меньше и меньше.

Теперь же я спокойным голосом говорю хныкающему сыну: «Да, Боря, понимаю, мокро, капает, да, хочется скорее домой, чтоб автобус приехал быстрее. Это трудная ситуация, что делать будешь?» Боря, конечно же, отвечает: «Не знаю!» — и продолжает хныкать, увеличивая интенсивность.

Помня вчерашнюю историю, когда я лишь сочувствовала ему в его неразрешимой ситуации, и помня, что это, с одной стороны, позволило мне не втянуться, но с другой стороны, не помогло Боре успокоиться, я решила пойти в наступление.

— Да, Боря, я понимаю, что тебе очень тяжело. Наверное, лучше тебе тогда не ходить в садик, раз ты так устаешь и мучаешься. Поэтому я буду вынуждена оставлять тебя дома.

Он еще сильнее заплакал, потому что ему будет скучно дома, и Боря так не хочет. А я ответила:

— Зато ты не будешь уставать ходить домой, а когда подрастешь, окрепнешь, и у тебя будет достаточно сил, тогда я снова начну тебя водить в садик. Я устала каждый день после садика слушать твой плач.

— Мне не нравятся эти слова. Я хочу, чтобы ты говорила другие слова, — отозвался Боря.

— Хорошо, какие слова ты хочешь услышать? Что я люблю тебя, что ты мой самый любимый сынок, и я всегда буду любить тебя, несмотря ни на что?

Боря помолчал несколько секунд и сказал, что не хочет больше плакать, а хочет успокоиться. Я предложила ему погладить его или дать ему посидеть у себя на коленках, но он не соглашался ни на один из привычных способов успокоения. Успокоился он лишь на остановке, когда сердобольная бабушка дала им с Верой по конфете. В автобусе Боря уже вовсю улыбался, жуя конфету. Оставался еще путь от остановки до дома, и Боря, как только вышел из автобуса, снова начал похныкивать, что устал.

— Да, сынок, трудная ситуация, понимаю тебя.

Боря похныкал половину пути, пожаловался, что у него мокрые пальчики и как ему их сосать — он теперь не знает. Но потом он все-таки начал сосать пальчики и весь остаток пути до дома прошел молча.

Привычка сосать пальчики так и осталась с младенчества. Так совпало, что примерно в то время, когда Боря родился, я решила отучать Веру от соски: дочка сильно зависела от нее и впадала в дикую истерику, стоило ее потерять. Я боялась, что если дам соску Боре, то Вера будет отбирать ее у брата и сосать сама, и эта зависимость не закончится никогда.

В итоге дочка отучилась от соски меньше чем за неделю. Ну а Боря, за неимением альтернативы, приучился сосать пальчики. В ситуации, когда начинали плакать оба одновременно, а это часто случалось, я спешила успокоить Веру, Боре же не оставалось ничего другого, как успокаиваться самому — как умел.

Тогда я не знала, как поступать и тем более не могла предположить, чем это обернется для Бори. А теперь, когда ему 4,5 года, он не может успокоиться и не может заснуть без того, чтобы не пососать пальчики. В садике ему запрещают это делать, и там он как-то держится, а дома «отрывается». И я все надеюсь, что привычка пройдет у него, а если нет, то обращусь к психологу. Но пока так.

Проблема выбора.

30 августа 2018

Предпоследний день августа, после работы мне захотелось на улицу, подышать воздухом и прогуляться, а не сидеть в четырех стенах. Спрашиваю детей, хотят ли они со мной. Они хором кричат:

— Да, да, хотим!

— Тогда у вас 5 минут, чтобы одеться.

Сама же сижу, допиваю чай, зная наверняка, что у кого-нибудь обязательно возникнет проблема с выбором одежды или игрушки.

Так и есть: Вера не хочет надевать куртку. Я говорю: «Вера, ты можешь не надевать куртку. Только, если пойдет дождь, ты намокнешь». И это повергает Веру в еще большие сомнения. В итоге после 10 минут терзаний она соглашается на вариант, предложенный мной вначале: колготки, платье и куртка.

Проблема выбора для Веры очень актуальна. Ведь с самого малого возраста я все решала за нее: что ей надеть, что купить, куда пойти. Никогда не спрашивала ее мнения, а делала так, как мне хотелось. И сейчас у Веры просто нет навыка выбирать, она каждый раз мечется, когда я предлагаю ей самой сказать или сделать, что хочется. Иногда мы проводим по полчаса в магазине, чтобы Вера решила, какую вкусняшку взять. Но лучше так, чем если она совсем этому не научится. Будет, как и я — выбирать то, что все выбирают, не имея своего собственного мнения. А потом, как и я, будет удивляться, почему этот выбор не приносит ей особой радости.

Одевшись, мы, наконец, выходим на улицу и идем в сад. Вся набережная заполнена машинами, зажглись фонари, и Боря, увидев всю эту картину, кричит: «Вера, смотри, какая красота!»

Мы ныряем в объятья сада с его темными тропинками и круглыми фонарями. Пахнет прелой листвой, я чувствую запах осени, чувствую, как она своими большими мягкими лапами укутывает меня, усыпляет, мне становится спокойно и хорошо. И я ловлю себя на мысли, что хоть совсем недавно я жалела, что заканчивается это теплое, солнечное, так непохожее на Питер лето, теперь мне радостно от мысли, что приходит осень. Я вспомнила это ощущение постепенного погружения природы в сон: опадающая листва, дождик, ветер. Когда с работы бежишь скорей домой, чтобы из своей уютной норки с чашкой горячего чая в руках смотреть, как колышутся деревья, как ветер срывает с них листву, как дождь поливает землю, пытаясь пробиться в окна. Смотреть и наслаждаться теплом и уютом своего жилья, думать о чем-то, радоваться возможности побыть с собой, прочитать книгу, посмотреть интересный фильм, да и мало ли интересных дел, которые я откладываю летом потому, что хочется гулять, а не сидеть дома, а времени на все не хватало.

Так мы шли по саду, я писала в телефон мысли, дети бегали вокруг, и вскоре мы пришли на детскую площадку. Боря предложил поиграть в прятки, я согласилась. Прятаться и искать в темноте было вдвойне интереснее, в животе приятно щекотало от этой таинственности. Хотя иногда становилось страшно, что какой-нибудь маньяк уже мог утащить ребенка, пока я тут пытаюсь найти его за каким-нибудь деревом. Но мысли имеют свойство притягивать события, поэтому я гнала их от себя.

Скоро я почувствовала, что немного озябла, и попросила детей закончить игру и пойти домой. Так мы и сделали. В душе остались самые приятные ощущения от этого вечера и мысль о том, как иногда совсем немного надо, чтобы почувствовать радость от жизни.

Первый день в школе.

4 сентября 2018

Сегодня прошел первый Верин день в школе.

Я переживала, понравится ли ей там. После работы ждала детей дома, так как их сегодня забирал Алексей. И вот в дверь постучали, я открыла, смотрю, вроде настроение у Веры хорошее. А Боря хнычет, что Вера, выходя из машины, отдавила ему ногу.

Все разделись, сели смотреть мультик, Вера начинает разбирать рюкзак, и я спрашиваю:

— Ну как день прошел? Как было в школе?

— Хорошо, — отвечает Вера, но по интонации слышу, что она довольна. — Только трудно. Еще нам сказали принести карандаши. И когда, мама, ты купишь мне линейку?

Я, почувствовав облегчение, что в школе Вере понравилось, пообещала, что обязательно куплю линейку. Больше Вера ничего мне не рассказала, а я не стала приставать с расспросами, решив, что если захочет — сама расскажет.

Потом она достала из рюкзака рисунок — во весь лист лицо клоуна. Вера объяснила, что это их классная руководительница учила на уроке рисования.

На бумаге были видны подтертые линии, обозначающие пропорции, но само выражение лица клоуна меня заворожило. Он смотрел куда-то в сторону, и столько восхищения было в его глазах, такой открытый и живой взгляд, что я не могла оторваться.

Я вообще очень люблю портреты. Люблю долго смотреть на лица, и в какой-то момент у меня возникает ощущение, что портрет начинает делиться со мной своими эмоциями, чувствами, тайнами, своей жизнью. Он становится близок мне, и от этой близости я наполняюсь чем-то таким драгоценным, о чем не хочется говорить, а хочется нести это в себе, ведь оно такое красивое, хрупкое, нежное и очень ранимое, наполненное солнечным светом, переливающееся всеми оттенками радуги. Именно такие чувства я испытала, глядя на этого клоуна.

Я долго смотрела на этот рисунок, говорила Вере, какой он замечательный, а потом повесила его на кухне. Боря, увидев это, решил повесить у себя над столом два своих рисунка.

В душе я еще раз порадовалась, что все-таки отдала Веру в школу, несмотря на рекомендации воспитательниц подержать ее еще год в садике. Я решила, что в садике она не научится ничему новому, а школа даст ей стимул и возможность развиваться. И я видела, с какой гордостью утром Вера шла в школу со своим портфелем, встречая по пути бывших одногруппников из садика.