Приливный захват

Орина Ивановна Картаева, 2022

Семь человек на далекой планете и некто восьмой. Как поступить с незнакомцем, если правило игры одно: ничего личного, просто бизнес? В ответе ли мы за тех, кого приручили случайно? Каждый из семи сотрудников станции услышит вопрос, адресованный только ему, но правильного ответа на этот вопрос не существует.

1

Эта планета, оказавшаяся в приливном захвате заурядного красного карлика, всегда повернутая одной стороной к светилу, была бы ничем не примечательной, как миллионы других планет возле миллионов других красных карликов, если бы не выиграла главный приз: на границе, между вечной ледяной ночью и вечным пылающим днем, ее кольцом обняла полоса пригодной для жизни территории.

Павел посмотрел вниз, но не смог разглядеть ничего, кроме густой серой мути, нависшей над ледниками и пустыней. Под облаками, кипящими над поверхностью зеленой зоны, не было видно ни скал, ни растений, ни рек, текущих с ледников и питающих тундровые болота и озера, ни самих озер, испаряющихся под напором жгучих ураганов, рвущихся с солнечной стороны планеты к ее теневой стороне. Круговорот воды в природе Терминатора, как назвали эту планету, был бурным.

Стыковка с платформой космического лифта была такой мягкой, что Павел ее почти не почувствовал. Автомат негромко уведомил, что стыковка состоялась и можно пройти в кабину лифта. Павел включил поводок багажа, закрыл каюту, настроил режим консервации и пошел по короткому коридору на выход. Багаж на магнитной подушке бесшумно следовал за ним справа за спиной, как хорошо выдрессированная собака.

Кабина лифта шла вниз, к поверхности планеты, очень долго, чтобы у пассажиров, расположившихся в креслах, было время приспособиться к меняющемуся давлению. Сейчас семь кресел пустовали под чехлами, и Павлу казалось, что он сидит в пассажирском отсеке обычного транспортника. Иллюминаторов в кабине не было, да и не нужны они были. Терминатор — не туристический объект и глазеть с такой высоты особо не на что. А если кому все-таки захочется поглазеть, то пусть посмотрит запись, сделанную с орбиты.

Наконец, автомат поздравил единственного пассажира лифта с прибытием. Павел решил дождаться встречающих снаружи и, натянув на голову капюшон с прозрачным забралом, приказал автомату разблокировать выход. Автомат равнодушно подчинился. Створ лифта распахнулся и Павел тут же вцепился в поручень багажа, едва удержавшись на ногах.

Ветер, ворвавшийся в кабину, занес с собой внутрь массу мелкого мусора — песка, камешков, обломков какой-то скорлупы, обрывков странных волокон, похожих на обрезки проволоки, и все это закрутилось с бешеной скоростью внутри кабины лифта, как в центрифуге. Павел, с усилием переставляя ноги, толкая перед собой багаж и прячась за ним от штормового ветра, вышел. В двадцати шагах от лифта уже ничего не было видно — воздух закручивался маленькими торнадо, возникающими на ровном месте, сталкивающимися, распадающимися. Вверху утробно грохотало и сверкало, но дождя не было.

Оглядевшись по сторонам, Павел поздравил сам себя с прибытием еще раз, поскольку поздравлять его было больше некому. Похоже, аборигены решили, что шаттл посылать за прибывшим незачем. Сто метров до станции, чего там церемониться. Сам дойдет.

Павел хмыкнул и, цепляясь за поручни багажа, побрел по направляющей полосе к станции. Разумеется, он не рассчитывал на красную ковровую дорожку и фанфары, но персонал мог бы выслать ему навстречу хотя бы автогида. Все-таки, Павел Пак — официальный аудитор, а не какой-то там… Ладно, сказал он себе, посмотрим, что тут и как, не будем пока играть лицом и трясти зобом. Интересно, здесь бывает когда-нибудь обычный ветер, а не сбивающий с ног? Вряд ли.

Впрочем, Терминатор не так уж и плох. По крайней мере, кислородная атмосфера делает его просто роскошной планетой, не говоря уже о наличии на поверхности жидкой воды, флоры и даже фауны.

Флора в виде гигантских гладких тарелок, под углом в сорок градусов развернутых к светилу, лежала ковром до горизонта. Стебли растений походили на небрежно разодранную металлическую мочалку, усеянную колючками и шипами. Хорошо, что все это росло на расстоянии друг от друга, чтобы не затенять соседей, иначе пройти между ними было бы невозможно. Растения-неудачники, все-таки попавшие в тень, засохли, сморщились и окаменели. Удачливые, раскинувшись, впитывали свет… И вся местная растительность — черного цвета, с налетом багровых и иссиня-красных оттенков. Мутное небо, неумолчный вой ветра, налетающего шквалами со всех сторон, длинные тени, ложащиеся на землю, когда оранжевое светило проглядывало сквозь облака, вспышки сухих молний — пояс жизни Терминатора выглядел мрачно. Других цветов здесь, похоже, не было испокон веков. Красный карлик скуп и вял, поэтому черный цвет для всего, что тут растет, самое то.

Крупная фауна паслась вдалеке. Грузные туши едва заметно ползли куда-то, не обращая внимания на человека. Мелкая фауна выдавала свое присутствие короткими перебежками от одной норы к другой. Вылизанная ветрами твердая почва под огромными лопухами была усеяна маленькими дырочками, словно поверхность гигантского термитника. Из дырочек выскакивало всякое щетинистое, в костистых наростах, выхватывало что-то на лету из воздушного потока, и так же быстро скрывалось с добычей в ближайшей дырке. Под ногами кишело. Павел не успевал разглядеть шуструю мелочь, да не очень-то и старался. Главное, что он запомнил из лекции о Терминаторе, это то, что крупных хищников на территориях, занятых паучьими пастбищами и людьми, не водилось: пожиратели плоти охотились в глубине — в карстовых пещерах, подземных озерах, норах, прорытых в почве и прогрызенных в камнях. Останки уничтожали насекомые, бактерии и прочая мелюзга, но человеку они не страшны. Человек умеет защищаться.

Добравшись до низкого белого купола станции, торчащего среди черных блюд и мочал, как гладкий кусок сахара посреди остывшего пожарища, Павел остановился в недоумении. А где вход? Разглядывая монолитную стену и держась обеими руками за багаж, он так сосредоточился, что, почувствовав похлопывание по плечу, чуть не прыгнул рефлекторно в боевую стойку.

Рядом с Павлом стоял человек и, не глядя на него, шарил по белой стене рукой. Найдя искомое, человек повернулся к Павлу всем корпусом и сказал, показав пальцем на овальное углубление:

— Приложи руку сюда.

— А сам-то что? — спросил Павел, вдруг обидевшись. Не видит, что ли, что руки гостя заняты багажом?

— Мне не откроет, — сказал абориген.

Что за чушь, подумал Павел, послушно приложив ладонь к стене в указанном месте.

Лицо встретившего его сотрудника станции он узнал, но как-то неуверенно. Это был Лускер, начальник колонии. Но в досье начальника был указан возраст пятьдесят три года, а выглядел он от силы лет на двадцать или около того. Юный Аполлон. Розовые щеки и тело атлета с военной выправкой. Не балуются же они здесь пластикой или генной хирургией, в самом деле, озадаченно подумал Павел. И почему Лускер сказал, что станция не пустит его?

Было еще нечто неуловимо странное в лице Лускера. Что именно, Павел не мог понять. Казалось, будто перед ним не человек, а голограмма, по которой время от времени пробегала мгновенная пиксельная рябь. И с амилиновой спецовкой что-то было не то. Хотя, может, это из-за ураганного ветра так кажется. Песок, пыль в воздухе…

Павел сделал шаг вперед, чтобы рассмотреть лицо Лускера поближе, но тот, похоже, неправильно поняв его, сделал большой шаг назад и в сторону от открывшегося входа и, ухватив багаж за поручень, втолкнул его внутрь станции вместе с цепляющимся за второй поручень Павлом.

— Вы — Лускер? — спросил Павел.

— Я друг, — коротко ответил тот и, улыбнувшись Павлу, как старому знакомому, остался за закрывшимся створом станции.

Чей друг, что за идиотский ответ, подумал Павел.

Шум ветра стих. Павел продолжал тупо глазеть в закрывшийся створ. Однако, странно тут встречают прибывших, подумал он. Омолодившийся начальник колонии, которого не впускает станция, заталкивает аудитора внутрь станции, а сам остается снаружи. И — тишина.

— Вэлкам!

Вздрогнув, Павел обернулся на голос за спиной.

Это был Лускер. Пятидесятитрехлетний Лускер, не мальчик. Совсем не по-мальчишечьи уставились на Павла глаза начальника колонии. Павел считал себя высоким и крепким, но рядом с Лускером почувствовал себя пацан-пацаном. Экий лось, подумал он.

— А там… — Павел сделал неопределенный жест в сторону створа.

— Буран, здесь всегда так, — быстро ответил начальник колонии, и с натужным радушием продолжил, — надеюсь, добрались без приключений? Все в порядке? Вот и хорошо, что все хорошо! — не давая Павлу вставить слово, частил Лускер, ощупывая гостя глазами из-под густых бровей, сверкая зубами из-под старомодных усов, и таща Павла за собой по коридору вглубь станции, — Вот это багаж у вас, целый грузовой контейнер! Вы решили привезти с собой пол-Земли?

Павел оправдался в том смысле, что прихватил с собой кое-какое оборудование для экстрим-прогулок по Терминатру, если будет такая возможность после работы.

— Сколько сейчас на ваших часах? — спросил хозяин станции.

— Двадцать два часа с небольшим, — ответил Павел, машинально глянув на рукав.

— А у нас сейчас шесть утра по внутреннему расписанию, — весело ответил Лускер и, толкнув перед собой одну из дверей, пропустил Павла вперед, — располагайтесь!

Комната была небольшая, но все необходимое в ней имелось. Кровать у одной стены, стол и высокое рабочее кресло у другой, небольшой шкаф-подиум, в углу санузел за матовой перегородкой. Стены пластиковые, но, похоже, с хорошей звукоизоляцией. То ли казарма, то ли комфортная тюремная камера без окон. Ну что ж, на неделю сойдет, подумал Павел и, обернувшись, представился:

— Павел Сергеевич Пак.

— Очень приятно, эээ… Па-вер-гей?

— Можно просто Павел, — поправил его Павел, — а вы Рэм Лускер, начальник колонии?

— Да, очень рад! — кивнул тот, — Завтрак будет минут через сорок. Хотите что-нибудь особенное?

— Нет, я не привередлив. После завтрака вы мне покажете мой рабочий кабинет?

— Кабинет? — удивился Лускер, — У нас нет кабинетов. Ваша комната, если не возражаете, и будет вашим кабинетом. Все, что вам нужно, я предоставлю.

— Ну, хорошо, — ответил Павел, — когда мы сможем начать?

— Начать что?

— Работу.

— Поль, простите, но у нас сразу после завтрака обход территории и сбор паучьих гнезд. А вам выспаться сейчас надо или хотя бы отдохнуть с дороги.

— Я не устал, — возразил Павел, отчего-то закипая внутренне. Да, я моложе тебя, думал он, и это моя первая проверка, но я тебе не турист, поэтому сам решу, что и когда делать. И продолжил сухо, — мне бы хотелось провести обход территории вместе с вами.

— Хорошо, — тот неожиданно быстро сдался, — но давайте потом, завтра, например. Мы соберем для вас экзоскелет, подгоним его, составим маршрут.

— Договорились, — смягчаясь, согласился Павел, и, чтобы снять напряжение, сказал тоном ниже, — Рэм, у вас есть чай и рис? Я бы хотел пудинг на десерт и что-нибудь привычное из напитков.

— У нас есть все! — заверил Лускер, показывая ровные зубы.

Оставшись в одиночестве, Павел достал сменное белье, принял душ и, вытираясь насухо, вдруг почувствовал, что проголодался и все-таки устал. Вроде в дороге только и делал, что ел, спал да валялся на койке. Информ, правда, смотрел почти без перерыва, до сих пор голова гудит. И циркадные ритмы, оказывается, обмануть не так уж просто. Да, подумал он, зевая, сейчас поем, потом посплю пару часов, и — за работу. Скорее всего, просто сказывается недостаток кислорода.

…Не нравится мне этот Лускер, с его улыбчивым ртом и холодными глазами, решил он. И друг этот непонятный, оставшийся там, снаружи, не нравится мне еще больше. На Терминаторе всего семь человек, я их досье читал, и ни на одного из этих семи, за исключением старика Лускера, странный друг не похож. Тут что-то не то.

Павел открыл сетевик и еще раз перелистал досье сотрудников станции, внимательно разглядывая лица.

Начальник колонии Рэм Лускер, знаю уже.

Его заместитель Ранис Нисаускас, он же айтишник, связист, инженер, сорока трех лет. Очень добрые грустные глаза, давно не стриженные волосы, легкая отечность лица и белки глаз розоватые, как у людей, часто страдающих от похмелья.

Анна Каборе, тридцать три года. Медик, но для медика тут работы почти нет, а потому повар, прачка, уборщица и так далее. Совершенно заурядная внешность, глазу не за что зацепиться, не отталкивающая и не привлекательная, просто никакая. Выражение лица соответствующее. Идеальным шпионом была бы в древние века.

Петер Булка, тридцать восемь лет. Широкая грубоватая физиономия, внимательный взгляд. Коренастый, тяжеловес. В молодости занимался вольной борьбой, даже какие-то призы брал. Этот себе на уме, хитрован. Хозяйственник: ремонт зданий и сооружений, вентиляция, канализация, утилизация отходов и все такое.

Леон и Патара Ткилава, брат и сестра. Ей тридцать два, она геодезист, климатолог, гидродинамик и специалист по приливным течениям. Невысокая, кругленькая, уютная женщина. Леон старше ее на два года, он химик, микробиолог, вирусолог, зоолог, в том числе специалист по амилиновым паукам. Глазастый, ушастый, с крупным носом и маленькой нижней челюстью. Совершенно не похожи друг на друга.

И, наконец, Хелен Вольф, ей сорок восемь. Экономист, логист, юрист, секретарь, конференц-помощник. Красивая, но выражение лица какое-то пришибленное. Над высоким лбом темные вьющиеся волосы, нежный рот, большие глаза, немного рассеянный взгляд. Юристы обычно не так смотрят. Есть в ней что-то такое, что вызывает снисходительную жалость… Первая мысль, которая приходила в голову, что друг — это ее с Лускером сын. По возрасту вполне могло бы быть. Но колония на Терминаторе существует всего девять лет, и привезти сюда ребенка они не могли, это исключено.

Павел включил запись своего прибытия с момента выхода из лифта. Мельтешение, черные кусты, огромные лепешки листьев, проблески солнца в густой вате облаков, ручка багажа. Запись покачивалась. Белая полусфера станции. Рука Павла, бестолково шарящая по стене, в попытках найти скан-замок створа. Резкий разворот.

Человека на записи не было. Был какой-то бесформенный сгусток, ни на что не похожий. Изображение рябило.

Опять разворот, это я приложил руку к стене. Створ станции открылся, я зашел, обернулся. Клуб роящейся пыли стоял перед входом. Створ закрылся.

Павел озадаченно пересмотрел запись еще раз. Высветлил изображение, затемнил, прогнал в инфракрасном режиме, в ультрафиолете. Попытался очистить звук от помех, но хорошо слышал только свой собственный голос на записи, а голос того парня тонул в шуме и свисте ветра, ничего не разобрать. Павел закусил губу. Это что же получается, я с галлюцинацией разговаривал? Хорошенькое начало… Потом он вспомнил, что у амилиновой спецовки есть режим «хамелеон», ему инструктор объяснял, как включать этот режим, но Павел слушал тогда невнимательно. С трудом вспомнил сейчас, что вроде используют такую маскировку только зоологи, когда нужно подойти близко к животному, не спугнув его. Ну, военные еще. Но зачем встречающий включил этот режим?

Павел натянул на себя спецовку, врубил «хамелеона», встал перед зеркалом, сделал полуминутную запись и, раздевшись, просмотрел ее пару раз. Озадаченно поморгал. Потом положил сетевик на стол, лег на кровать и закрыл глаза.

Усталость навалилась тяжелой большой подушкой, хотелось просто полежать, ни о чем не думая. Сейчас поваляюсь минутку, пообещал он себе, пойду поем и возьмусь за работу.

2

— Пабло, вы еще спите? По вашим часам скоро вечер, — из-за закрытой двери глухо прозвучал голос хозяина колонии.

Павел с трудом разлепил глаза. Голова была будто из чугуна. Все-таки кислорода здесь маловато. Глянул на часы и ругнулся, потому что было уже шестнадцать часов по земному времени. Полдня проспал, работничек.

— Входите! — сипло крикнул он, откашлявшись и, извиваясь, стал натягивать на себя спецовку.

— Добрый день. Пойдемте обедать, раз ужин и завтрак проспали, — Лускер стоял в дверях, дежурно улыбаясь.

— Да, простите, — виновато ответил Павел, — Что-то я неважно себя чувствую.

— Вы заболели? — внимательно посмотрел на него Лускер, — Пройдите тест в медботе. У нас хороший, последней модели.

— Спасибо, но, пожалуй, позже. Это акклиматизация наверно, ничего страшного.

— Тогда прошу, — сказал Лускер, пропуская Павла в коридор вперед себя.

Станция находилась почти целиком под грунтом и в основании была круглой, как шайба. По внешнему контуру шли комнаты и хозяйственные помещения, а столовая, она же кают-компания, располагалась в центре, отделенная от остальных помещений широким круговым коридором.

Пластик пола был мягким, звука шагов не было слышно. Над головами на невысоком потолке сплошной тонкой линией ярко горел свет, а когда люди проходили, тускнел. В коридоре было тихо. На стене слева, которая была внешней стеной кают-компании, через равные промежутки висели картины в самодельных рамах. Что-то непонятное, абстрактно-яркое, но милое. Явно женская рука. Неужели Хелен рисует? Или Анна? Павлу хотелось рассмотреть картины, но Лускер шел не останавливаясь, и Павлу пришлось идти за ним, не задерживаясь.

В кают-компании было зелено, как в экваториальных джунглях. Потолок сиял, спектр скорее всего соответствовал солнечному, и высаженные вдоль круглой стены земные растения радовали глаз разнообразием форм и оттенков. Откуда-то доносилась запись голосов птиц, шелеста листвы, шума далекого прибоя. Возникло ощущение, что кают-компания — это просто небольшой кабачок на берегу океана, только кабачок без окон. Несколько столов стояли вдоль круглой стены, в противоположной от двери стороне находился агрегат шеф-повара навороченной модели. У агрегата крутилась Анна, что-то открывая, закрывая, насыпая, размешивая, накладывая. Пахло аппетитно — тушеным мясом со специями. Спина Анны то появлялась в поле зрения, то исчезала за огромным круглым террариумом, установленным посреди зала. Стойка с террариумом была на колесиках и при случае легко отодвигалась.

Павел не удержался и подошел поглазеть. Разноцветные камни, коряги, мхи, водоросли. Террариум на треть был заполнен чистой водой, в которой копошились желтые, белые и серые аксолотли.

— Нравится? — спросил Лускер, встав за спиной Павла.

— Да, красиво. Но сколько это стоит? Аксолотлей содержать дорого: охладители воды, компрессоры, лампы, белковый корм, лицензия на содержание, налог.

— Я содержу эту красоту за свой счет, Пол.

Павел разглядывал аксолотля. Мордочка животины казалась улыбающейся, жаберки, похожие на косички, по три с каждой стороны от головы, смешно пошевеливались.

— Садитесь, все готово, — позвал Лускер, — сегодня у нас острая свинина с шампиньонами и кускусом. И рисовый пудинг к чаю, как вы просили.

Павел уселся за стол, взял приборы и, прежде чем приступить к еде, спросил у Лускера в лоб:

— Вы используете незаконных мигрантов, Рэм? — отправив в рот кусок свинины, оценил старания Анны. Было вкусно.

— А вы разве из трудовой комиссии? — задрал брови Лускер, не прикасаясь к своей тарелке.

— Нет, — ответил Павел, — но расходы на оплату труда сотрудников входят в мою компетенцию.

— Да, расходы — конечно. Но у нас нет никаких расходов на посторонних лиц. И на станции нет посторонних, — с благожелательной улыбкой ответил Лускер.

— Где же они у вас живут, эти люди? Они работают на вас за еду? — жуя, спросил Павел.

— На Терминаторе нет посторонних людей.

— Вы используете андроидов? Это нерентабельно. Андроид стоит очень дорого и капризен в обслуживании. И они вообще не годятся для серьезных работ, их делают только для лесопарков и заповедников, и только для того, чтобы животные поняли, что на человека нападать опасно. Андроиды больше дорогие пугала, чем работники… А если вы клонируете людей и используете клонов в качестве рабов, то проверять это, конечно, не в моей компетенции, но доложить куда следует, я могу.

— Паоло, у вас богатая фантазия, — сделав кислое лицо, ответил Лускер. — Вы перебираете варианты, которых здесь нет и быть не может. Мы не покупаем андроидов, вы же видели нашу отчетность. И не занимаемся клонированием, мы не покупали для этого оборудование. Опять же, в нашей отчетности нет такой статьи расходов.

— А кто же тогда этот ваш друг? — спросил Павел, ткнув вилкой в сторону стены.

— Послушайте… Вы ешьте, ешьте, бон аппетит… На Терминаторе нет смены дня и ночи, но лето и зима здесь все-таки есть, орбита планеты близка к эллипсоиду. Вы прилетели в очень удачное время, вам повезло. Давайте-ка мы проведем с вами обзорную экскурсию — слетаем к пустыне, посмотрим, как размножаются песочники, у них как раз заканчивается брачный сезон. Потом сгоняем к ледникам и посмотрим, как вылупляются мальки песочников и начинают свой путь к пустыне. Это не займет много времени. Полдня, не больше. Вы не пожалеете, обещаю.

— Рэм, я хотел бы лично осмотреть технику на паучьих плантациях. Песочники, наверно, очень интересны, но никакого отношения к моей работе не имеют, — спокойно сказал Павел.

Лускер крутил в руках вилку и нож, словно раздумывая, стоит ли есть вообще. На лбу его обозначились глубокие продольные морщины, и взгляд словно обратился внутрь. Он смотрел, но казалось, что не видел собеседника.

Павел на пару секунд задержал взгляд на руках начальника колонии. И явно представил себе, как эти обманчиво холеные, белые руки сжимают камень и из сомкнутых ладоней сыплется песок. Да, такими руками вполне можно крошить камни.

— И все-таки, — медленно проговорил Лускер, — я прошу вас потратить часть своего времени на экскурсию. Вам многое станет понятно. Я постараюсь объяснить вам все, что касается нашей работы, но для этого вам нужно прокатиться со мной от пустыни до ледников и обратно. А паучьи плантации мы осмотрим завтра.

— У меня очень мало времени, — хмуро повторил Павел.

— Вам его хватит, уверяю вас.

— Я бы хотел побеседовать с Хелен и Ткилава, причем без вашего присутствия, — холодно отчеканил Павел.

— Разумеется, — согласился Лускер, — но только после обзорных экскурсий. Потом у вас будет несколько дней до отъезда, и вы можете сделать все, что сочтете нужным.

— Хорошо, договорились, — кивнул Павел, приступая к пудингу.

Лускер быстро, с аппетитом расправился со своей порцией и, вытерев усы, попросил Анну принести вина. Анна подала два бокала, но Павел от вина отказался, с неудовольствием глянув на то, как Лускер выпил свою порцию буквально одним глотком, а потом так же быстро расправился и с бокалом, предназначавшимся гостю. Павел считал алкоголь совершенно ненужным пережитком, который давно пора запретить, как табак и наркотики, но не читать же нравоучения начальнику колонии, в самом деле.

Наевшись и напившись чаю, Павел слегка размяк и отяжелел. Ехать никуда не хотелось совершенно, но Лускер уже запустил подготовку шаттла и, попросив Анну убрать со стола, направился к выходу. Павел пошел за ним. Вход в ангар с шаттлами был рядом, поэтому на вылет им понадобилось всего полчаса.

Устроившись в кресле, Рэм задал программу полета, откинул голову на мягкий подголовник и спросил у Павла:

— Как вам мои аксолотли? Правда, забавные?

Павел кивнул молча. Он не любил светских бесед, пустая болтовня отвлекала от размышлений. Но Лускер продолжил:

— Аксолотли — личинки амбистом. Уникальными их делает то, что аксолотли могут размножаться, не достигнув зрелого возраста. Такая особенность называется неотения. И живут аксолотли гораздо дольше амбистом. Правда, они капризнее в уходе.

— Послушайте, — перебил его Павел, — кто все-таки такой этот ваш друг?

— Вы зря отказываетесь от теста в медботе… — помолчав, ответил Лускер и продолжил лекцию, — Была в ходу когда-то теория, что люди это неотенисты обезьян, представляете? Мы — недоразвитые обезьяны. Смешно, да? Теория не подтвердилась, но что-то в ней эдакое было.

— Если вы не хотите отвечать на вопросы о нелегалах, я сам с этим разберусь. И не советую вам мешать, у меня достаточно полномочий, — мрачно сказал Павел.

Лускер сделал гримасу, которая выражала все что угодно, от «как хотите» до «делать вам нечего», и заткнулся.

Через час шаттл пошел на посадку у края пустыни. Они вышли, натянув на себя тяжеленные экзоскелеты, потому что ветер, дующий в районе станции, был легким бризом в сравнении с тем, что творилось здесь, на самом краю жилой зоны. Павлу показалось, что они стоят внутри авиационной турбины. Чудовищный ураган, на Земле таких не бывает.

Забравшись на гребень огромного раскаленного бархана вслед за Лускером, Павел замер, разглядывая открывшуюся перед ним картину. Пустыня поражала.

Оранжево-охристое светило висело над горизонтом теперь гораздо выше, чем в районе станции. Все необозримое пространство переливалось, как жидкое стекло, плавилось и неистовствовало. Гигантские волны песка схлестывались, сшибались на всей скорости, низкий гул забивал даже рев ветра. Странные песчаные волны, не распадающиеся на фрагменты.

— Это песочники и их брачные игры, — сказал Лускер по внутренней связи.

— Где? — Павел вглядывался в движения волн и не видел там ничего, что хоть немного походило бы на живое.

— Волны и есть песочники. Присмотритесь, присмотритесь… Где вы видели, чтобы волны вели себя именно так? Видите?

— Они — животные? — спросил Павел, разглядывая песочников. Волны тяжело вздымались и также тяжко падали вниз, сталкиваясь и расходясь по поверхности.

— И да, и нет, — ответил Лускер. — это гигантские колонии разнообразных одноклеточных, которые могут собираться в единый организм, и, в то же время, каждая отдельная клетка вполне жизнеспособна и вне колонии… Представьте себе, если бы клетки нашего тела могли распадаться, какое-то время жить порознь, если возникает в этом необходимость, а потом собираться снова, формируя тела в любом виде. Было бы удобно, если бы это нужно было, чтобы спрятаться от крупного хищника, например, рассыпавшись по большой площади, или забраться в какое-нибудь место, где есть еда, но ее трудно достать… Посмотрите вверх, Пауль.

Павел послушно задрал голову в пустое, как ему казалось, небо и, всмотревшись, спросил у Лускера:

— Откуда эти пузыри?

— Икра песочников, — коротко пояснил тот. И, не дожидаясь новых вопросов, продолжил, — Они могут размножаться только в таких условиях. Адская температура, нулевая влажность и полное отсутствие хищников. Ураганный ветер переносит их икру с потоками раскаленного воздуха туда, — Лускер махнул рукой за спину, — на теневую сторону. Там пар остывает, замерзает и выпадает снегом на ледники, а с ним и икринки. Мальки тут же вылупляются, и вместе с реками, текущими с ледников, начинают свой долгий путь через пояс жизни сюда, в свой рай.

— Вы считаете их существование в раскаленных песках раем? — удивился Павел.

— Для вас раскаленная пустыня — ужас, а для них это естественная среда обитания, они прекрасно к ней приспособлены. Если вы хоть немного интересовались фауной Терминатора, то знаете, что жизнь здесь кипит глубоко внизу, там, в подземных пещерах и океанах, — Лускер топнул в песок ногой, — а на поверхность песочники выходят только для того, чтобы отправить своих детей в тень. На Земле так действуют многие животные. Лососевые рыбы, например. Живут в море, а для нереста поднимаются вверх по течению реки. Но, отметав икру, земная рыба чаще всего гибнет, а песочники после нереста просто уходят вглубь. Там тепло и безопасно, есть еда и никто и никогда не посягнет на их территорию, чем не рай?

— Не буду спорить, — ответил Павел. Он не интересовался фауной Терминатора и теперь чувствовал себя школьником, не выучившим урок биологии. — Спасибо за экскурсию, но какое все это имеет отношение к амилиновым паукам и подозрительному другу, бродящему вокруг станции?

— Наша экскурсия еще не закончена, Пол, имейте терпение. Ответы на ваши вопросы вы должны увидеть своими глазами. Давайте вернемся к шаттлу и полетим вслед за икринками, — начальник колонии стал спускаться с бархана, не оглядываясь.

Ураган вымывал из-под ступней его экзоскелета струи песка. Силуэт начальника колонии, казалось, дымился и таял в жарком мареве, оплывая в темный раскаленный песок. Павлу ничего не оставалось, как последовать за ним.

Шаттл поднялся на высоту примерно трех километров, развернулся кормой к светилу и полетел в облаке радужных шариков на теневую сторону планеты. Наверно, со стороны это выглядело так, будто шаттл летит внутри огромной, шириной в горизонт, шапки мыльной пены, переливающейся всеми цветами радуги, или среди множества разноцветных надувных шариков. Забавно, подумал Павел, глядя в иллюминатор.

Внутри каждого прозрачного шарика что-то было. Мутноватые жемчужные пузырьки, ниточки, хаотично движущиеся, но не приближающиеся к стенкам. На садовую гирлянду, вот на что это похоже, подумал Павел, красиво даже. Но дело есть дело, одернул он себя и, повернувшись к Лускеру, сказал:

— Колония Терминатора в прошлом году отчиталась с огромной прибылью. Амилин, конечно, вещь дорогая. Но и сбор амилина стоит не дешево. Почему у вас так мало официальных расходов, Рэм?

— А разве это плохо? Или незаконно? — удивился тот.

Что за привычка отвечать вопросом на вопрос, подумал Павел.

— Нет, — сказал он, цедя слова сквозь зубы, — С отчетностью у вас в порядке. Но у нас возникли некоторые сомнения. Они касаются продажи вашей колонией списанных машин для сбора паучьих гнезд.

— Какие именно сомнения? — спросил Лускер.

— За пять лет вы продали две тысячи семьсот пятнадцать автоматов по цене втрое ниже их себестоимости. Поскольку амортизация по ним дошла до ста процентов, вы их списали вчистую и продали колонии на Рите. Я не поленился и связался с вашим покупателем, — Павел сделал многозначительную паузу.

— И что, он недоволен? Есть нарекания к товару? — Лускер задрал брови на лоб и улыбнулся всеми зубами.

Да он же смеется надо мной, с тревогой подумал Павел, но, взяв себя в руки, продолжил:

— Нет, покупатель очень доволен. Ваши списанные машины в хорошем состоянии. Состояние автоматов настолько хорошее, что его можно назвать идеальным. Ведь вы даже не потрудились вытащить их из упаковки. И графитовая смазка в них еще заводская.

— Так в чем проблема, Пабло? Я не понимаю вас.

— Ваши паучьи плантации занимают площадь в восемь тысяч квадратных километров. На Терминаторе, по официальным данным, работают всего семь человек, включая вас. Проданные вами за последние пять лет машины для сбора амилиновых гнезд ни разу — ни разу, Рэм! — не были активированы.

— И что? — Лускер улыбался.

— Как семь человек собирают паучьи гнезда вручную? — Павел, чувствуя прилив крови к голове, с трудом сдерживал раздражение, — Это невозможно! Я знаю, что пауки вьют гнезда под землей, в каменных толщах, на глубине нескольких десятков метров, и эти гнезда невозможно оттуда достать без специального оборудования. А вы показываете в отчетах добычу по тысяче тонн в год! Я немного разбираюсь в этой теме, господин Лускер, и хотел бы получить достоверную информацию — откуда вы берете столько амилина ежегодно, если не используете машины?

— Вы разбираетесь в амилиновых пауках, Поль? — невинно спросил Лускер.

— Прекратите отвечать вопросом на вопрос, господин Лускер. Очень неприятная привычка. Как вы достаете паучьи гнезда?

— Послушайте, — с интересов взглянув на Павла, спросил Лускер, — почему вы вообще заинтересовались нашими сверхприбылями? Мы заплатили большую цену за участие в тендере, аукционе по добыче и переработке амилина. Мы его выиграли. Мы очень дорого купили лицензию. Мы платим налоги. Мы рентабельны. Что не так?

— У нас есть подозрение, что вы имеете еще несколько неофициальных колоний, которые работают, не отчисляя налогов, обойдя платеж за участие в тендере, и не оплачивая ежегодный взнос за продление лицензии. Признайтесь, это так?

— Ах вот оно что…

— Это так? — с нажимом переспросил Павел, глянул на рукав — запись разговора велась без перерыва с того момента, как они уселись в кресла, оставив пустыню за спиной. Сейчас я тебя выведу на чистую воду, подумал он. Но, как выяснилось, рано обрадовался.

— Нет, господин аудитор. Никаких подпольных плантаций у меня нет. Пауки очень привередливы к составу грунта и силе тяжести. Просто чудо, что им пришлись по вкусу почвы Терминатора, можно сказать, бинго. Если вы, как утверждаете, интересовались добычей натурального амилина, то должны знать, что попытки разведения пауков были многочисленными, и на девяносто девять целых и девять десятых неуспешными. Вы ведь знаете это?

— Да, — подтвердил Павел, чувствуя, как краснеют уши. Он не знал.

Он попал в госкомпанию без протекции, урвав место рядового аудитора по какому-то счастливому стечению обстоятельств, почти сразу после окончания университета. И ему очень, очень хотелось сделать блестящую карьеру. Вскрыть гнойник там, где никаких признаков финансового гнойника, казалось бы, не было, и принести тушу врага пред ясные очи начальства на золотом блюде… Он отвернулся к иллюминатору, чувствуя, как горит лицо. Как у мальчишки на первом свидании, ей богу. Вокруг шаттла была теперь ночь и все, что Павел видел в иллюминаторе — отражение собственного лица.

— Ну так вот. Ваши подозрения беспочвенны и вздорны, уж извините, — лениво тянул Лускер, всматриваясь в экран навигатора, — и вы сами убедитесь в этом завтра утром. Если не проспите опять, — улыбнулся Лускер через плечо и начал возиться в кресле, пристегиваясь, — ПашА, кажется, так звучит ваше короткое имя на русском?

— ПАша, — поправил машинально Павел, и, нахмурив брови, уточнил, — но это имя только для друзей.

— Мы подружимся, уверяю вас, ПАша, — улыбнулся Лускер и вывел шаттл на посадку на ледник.

Теперь им не понадобились тяжелые экзоскелеты, но пришлось натянуть на ноги поверх спецовок ботинки с альпинистскими кошками на подошвах.

Урагана здесь не было, но ветер все-таки чувствовался. Павел, задрав голову, разглядывал падающие на поверхность ледника икринки, покрытые белыми морозными узорами. Фантастическое зрелище, отметил он про себя. Даже такая неприветливая планета может удивить новичка. Да и не только новичка, пожалуй.

Опускаясь на лед, икринки с едва слышным сухим шуршанием распадались острыми хлопьями, крошились. Из них высыпался тонкий песок, какой бывает в старинных клепсидрах — медицинских часах, — только темно-серого цвета. Альпинистские кошки ботинок, врезаясь в лед, издавали резкий, визгливый звук, но даже он не перекрывал мощный шорох живого песка.

На леднике не было никаких следов жизни, зеленовато-серая поверхность льда была чистой и абсолютно мертвой, ничего не двигалось, если не считать струек серого песка, сливающихся, расходящихся и вновь сливающихся, и текущих при этом против ветра. Это движение завораживало. Павла вывел из оцепенения голос Лускера:

— Вот так вылупляются песочники.

— Я понял, — ответил Павел, очнувшись. Посмотрев на рукав спецовки, увидел, как датчик температуры мигнул и поменял число минус семьдесят восемь на минус семьдесят семь. — Как они выживают при такой температуре?

— Я вам говорил, что песочники очень живучи. Здесь, как и в пустыне, нет хищников, ни крупных, ни мелких, и малькам песочников ничего не угрожает. Давайте проследим за ними сверху.

— Хорошо, — сказал Павел, невольно поежившись, хотя амилиновая спецовка отлично держала температуру и страшный мороз не чувствовался совсем. Только теплый воздух от дыхания скопился инеем на маске в районе подбородка и превратился в увесистую ледяную корку.

Бесконечная тьма над головой сияла равнодушными звездами в разрывах высоких облаков. Ни одного знакомого созвездия, подумал Павел. Сенба, спутник Терминатора, раза в два меньше Луны, горел в черноте половинкой раскаленной монеты.

Они вернулись в шаттл, включили прожектор на днище и медленно полетели над струями живого песка, текущего с ледника на восток. Становилось теплее, датчик показал за бортом минус сорок, через некоторое время — минус пятнадцать.

— Смотрите, сейчас начнется, — сказал Лускер.

— Что начнется?

— Встреча мальков с хозяевами здешних мест. Скоро желающие полакомиться мальками набегут со всех сторон.

— У мальков есть какой-то способ защиты? — поинтересовался Павел.

— Смотрите, смотрите… — не стал ничего объяснять Лускер.

Можно было, конечно, попросить начальника колонии вернуться на станцию и посмотреть проход мальков через зеленую зону Терминатора в записи. Но Лускер решил, что это нужно видеть обязательно своими глазами, и Павел не стал спорить, тем более что ни на один вопрос, заданный Павлом, Лускер ни разу прямо не ответил и, похоже, пока не собирался отвечать. Черт с тобой, подумал Павел, поглазею пока. Почему бы, в самом деле, и не побыть туристом один день. Будет что рассказывать девчонкам в баре по возвращении из командировки.

Сначала казалось, что внизу ничего особенного не происходит. В сумерках прожектор шаттла выхватывал нагромождения зелено-синего льда, проглядывающего местами из-под снега. Мертвая поверхность, мертвее только обратная сторона Терминатора, оставшаяся за спиной. С тех времен, когда планета остановила свое вращение, там никогда не было дня. Там даже льда нет, только голый камень. Над камнем — ночь длиною в миллиарды лет.

Шельфовые льды остались далеко позади, сейчас шаттл летел над краем стокового ледника, изуродованного огромными наплывами и трещинами. Они направлялись к обрыву, куда по глубоким трещинам прокладывали русла ручьи, сливающиеся в реки. А с ледяными реками — мальки, вылупившиеся из ажурных икринок. Их движение не было похоже ни на лавину, ни на сель, оно было слишком организованным, если можно так сказать. Мальки песочников не тонули, они держались пенной шапкой на поверхности воды и время от времени эта шапка вдруг вскипала, пузырилась, начинала яростно бурлить и плеваться брызгами, и также внезапно успокаивалась.

Через некоторое время под шаттлом показалась темная вода с айсбергами, торчавшими в ней, как разномастные маршмеллоу в ледяном чае. В тех местах, где реки, несущие на себе мальков, водопадами рушились вниз, что-то происходило. Лускер повел шаттл на снижение и Павел увидел, что у поверхности воды снуют какие-то твари. Обтекаемых форм крабы, каракатицы или медузы, или что-то, чему он не мог подобрать аналога и названия.

Твари жрали. Они зарывались в мутные потоки мальков, рыскали во все стороны, быстро дрались и тут же кидались жрать опять. Пир горой, сказал про себя Павел. Смотреть на это было почему-то неприятно, но он не мог оторвать глаз от гомерического зрелища.

Шаттл завис на некоторое время над «кормушкой», как назвал это Лускер, и Павел с удивлением понял, что, несмотря на обилие хищников, мальки исчезают слишком быстро. Хищники не могли так неестественно быстро и так много сожрать, даже если бы стояли, разинув пасти, плечом к плечу, или что там у них.

— Мальки уходят на дно? — спросил Павел.

— Нет, у них положительная плавучесть.

— Куда же они деваются?

— Вы смотрите, смотрите.

Павел смотрел.

Множество хищников, внезапно потеряв интерес к трапезе, колоннами разворачивались и плыли прочь от ледника на восток. Шаттл летел медленно, низко, подсвечивая черные спины, плавники, клешни, щупальца. Что-то в этом движении показалось Павлу странным, ненормальным.

— Почему они больше не грызутся? Даже разные виды… Они нажрались под завязку и наступило великое перемирие, как на водопое во время засухи? — спросил он.

— Смотрите, Паоло, сейчас смотрите во все глаза, — загадочно сказал Лускер и опустил шаттл почти к самой поверхности воды.

Показался берег. Рыбы, кальмары, крабы шли к нему, как хорошо обученное войско под командованием опытных командиров. Шаттл завис над кромкой берега. Низкое, тяжелое солнце показалось над горизонтом, самым краешком, света стало чуть больше, и Лускер убавил яркость прожектора.

Павел непроизвольно ахнул: вся эта хищная братия, немного не доплыв до полосы прибоя, превратилась в пену, ту самую, из живых мальков. Пену, которая продолжала двигаться вперед, несмотря на ветер и волны, накатывающиеся на берег и с оттягом уходящие назад, к глубине.

— Как это? — спросил Павел. — Что это значит? Куда делись все хищники?

— Это значит, что хищники остались там, у края ледника. А сюда приплыли только мальки песчаников. И сейчас их начнут жрать сухопутные хищники.

— Подождите, Рэм, я не понимаю. Каракатицы и крабы набили животы мальками, а те их каким-то способом подчинили себе, заставили доплыть до берега и, разорвав изнутри, выбрались из трупов наружу? А где же тогда туши хищников? Мальки так быстро их съели?

— Нет, не так. Ваш вариант тоже неплох, — Лускер глянул на часы и улыбнулся, — но хищники не настолько слабы, чтобы их могли разорвать мальки, даже если их очень много. Песочники не имеют ни зубов, ни клешней, ни яда, ничего, что могло бы убить хищника. У них другое оружие. Смотрите дальше.

Павел забыл уже, зачем вообще сюда прилетел, настолько захватила его загадка песочников. Он смотрел, как пена, ставшая розовато-серой, потекла из воды на берег. Вдоль пологого берега, среди черного песка и глянцево отсвечивающих камней сновали разнообразные существа, и мелкие, размеров с земную мышь, и крупные, размером с кошку. Павел включил увеличение на лобовом стекле шаттла, чтобы лучше видеть.

И здесь любители сожрать живьем кидались в потоки пены, загребали лапами, щелкали жвалами и хелицерами, клыками и другими столовыми приборами натурального происхождения. Павла замутило, и он хотел было отключить режим увеличения, но замер, открыв рот.

Розовато-серая пена собралась вдруг в комки, как пыль, на которую попали брызги воды, и эти комки превратились в тех самых хищников, которые ее пожирали. Вновь появившиеся хищники, не обращая внимания на настоящих хищников, собравшись вместе, пошли навстречу солнечному свету, оставив позади берег.

— Понятно? — спросил Лускер, усмехнувшись

— Мимикрия?

— Не совсем. Они не имитируют внешний вид хищников, они ими становятся на некоторое время, достаточное, чтобы пройти через живую враждебную преграду. Становятся буквально, физически. Вплоть до строения внутренних и внешних скелетов и органов, желез внутренней секреции, повадок… Они учатся на ходу. Это потрясающе, правда?

— Да уж, — обалдело согласился Павел, — но как они это делают?

— У мальков плотные оболочки. Хищники с трудом их переваривают, часть мальков проходит через пищеварительный тракт и выходит наружу целыми. Каким-то образом они анализируют ДНК сожравших их тварей и формируются в копии хищников. Я не смогу объяснить вам то, что сам не очень-то понимаю. Леон Ткилава пытался мне растолковать суть этого процесса, но с ним трудно общаться, он сыплет формулами, а я не спец в биологии… Ну скажите, где вы еще такое увидите, на какой планете? — помолчав, спросил вдруг Лускер с провинциальным чванством.

Это было так неожиданно и даже забавно, что Павел, не удержавшись, хмыкнул.

Разношерстный строй фальшивых хищников, деловито топоча и подпрыгивая, шевеля усами и хвостами, шурша броневыми пластинками на спинах, дружно бежал вперед. Теперь уже никто никого не жрал, совсем слабые и невезучие съедены, остались те, кто имеет шансы выжить.

Тундра сменилась лесотундрой, пошли кусты и низкие деревья. Там, где заросли кустов были почти непроходимыми, тела псевдохищников рассыпались, превращаясь в мальков, просачивались тонкими струйками между шипастых игольчатых ветвей и, просеявшись сквозь преграду, собирались в новых хищников. Потери были минимальны — с каждым километром и новой опасностью метаморфоз у мальков происходил все быстрее и качественнее.

Солнце изливало свет и тепло на лавину мальков, рвущуюся к дневной стороне Терминатора. Пошли леса, становилось жарко — почва парила. Пар стлался по ветру в скудных лучах солнца. Кое-где воздушные потоки закручивались в небольшие торнадо, и, погуляв на свободном от кустов и травы пятачке, распадались, потрепав жилистые угольно-черные ветви.

В лесу хищники попадались реже, но были крупнее тундровых. Они точно так же кидались на идущих песочников, но успевали сожрать одного-двух, и, внезапно увидев перед собой вместо еды особей своей же породы, теряли интерес к охоте. Песочники теперь двигались на восток порознь, сбившись в стаи, имитирующие разные виды, но направление держали четко. Из-за деревьев обзор стал хуже.

Павел посмотрел на часы — по земному времени была уже поздняя ночь. Он вдруг почувствовал, что хочет есть и пить. Попросил у Лускера воды, выпил залпом половину и, сунув пустую емкость под кресло, попытался незаметно потянуться. Он устал сидеть неподвижно. Но на станцию возвращаться не хотелось, хотелось досмотреть этот великий транзит до конца.

— Рэм, через пару сотен километров начнется саванна, а потом плоскогорье с паучьими плантациями. Через них вообще ничто живое пройти не может, как песочники пройдут через горы?

— Они пойдут под землей, сквозь камни.

— На время превратятся в пауков? — спросил Павел.

— Да, — подтвердил Лускер.

— Понятно, — ответил Павел и, не удержавшись, смачно зевнул, прикрыв рот ладонью.

— Ну, я думаю, на сегодня достаточно, — глянув на Павла, сказал начальник колонии и, заложив крутой вираж, развернул шаттл кормой к солнцу, — пора домой. Завтра они выйдут к плантациям, мы туда прибудем вовремя. А сейчас сделаем перерыв. Дорожный паек я не брал, простите, а каннибализмом мы здесь не балуемся.

Павел вежливо улыбнулся в ответ на шутку и опять яростно зевнул. Ни с кем я сегодня разговаривать уже не буду, подумал он. Поем, в душ и в койку. Завтра с утра начну.

— Завтра выспитесь, — сказал Лускер, словно прочитал его мысли, — и до обеда можете работать, все доступы ко всей информации вам оформлены. А днем я покажу вам как мы собираем амилин, вы ведь именно для этого сюда прилетели.

— Да, — согласился Павел и, нашарив на груди полоску медблока, нажал на средний квадрат и получил впрыск энергетика. Стало легче, голова прояснилась, сонливость отступила. Тут же громко, на всю кабину, буркнул желудок, помолчал и через минуту выдал такой гроул, что Павлу пришлось еще раз достать бутылку с водой и напиться через силу, чтобы заглушить вопль возмущения собственного организма. Лускер занимался какими-то своими делами, забыв про аудитора.

Через десять минут шаттл вошел в створ станции и замер в магнитной ловушке. Лускер попросил Анну приготовить ужин и, услышав в ответ, что ужин давно готов, заметно обрадовался. Павел не стал спрашивать, чем на этот раз угостят его хозяева, сейчас он готов был съесть даже вареный ботинок.

За ужином Павел похвалил еду и поинтересовался — как удается из обычной нефти делать такие вкусные блюда.

— Мы готовим из настоящего мяса, рыбы и растений.

Павел оторопело посмотрел в свою тарелку, почувствовав тошноту.

— Нет, — засмеялся Лускер, — мы не убиваем животных, местная биота несъедобна для нас, как и мы для нее. Разные формы белка. У нас просто хорошая база клеточного материала с Земли, мы выращиваем клеточную еду.

— А я уж было подумал… — Павел, расслабившись, подцепил кусок курицы на вилку и отправил его в рот.

— Нефти здесь нет, как и многого другого, что есть на Земле. Но здесь есть то, чего больше нет нигде в освоенном людьми мире. Например, песочники.

— Да, они удивительные. Но мне интересно другое… Вам удалось выдрессировать пауков, и они сами приносят вам свои гнезда?

— Нет, Пабло, мы не занимаемся дрессурой, — ответил Лускер, глядя на Павла с иронией.

— На такой маленькой территории и столько загадок. Песочники, таинственные друзья, пауки. Что еще вы прячете в рукаве?

— А вам мало? — усмехнулся Лускер — Вы видели только самую верхушку айсберга, неужели вам не хочется разобраться с этими загадками до конца?

— Если бы вы мне просто рассказали, что здесь и как, я думаю, это было бы лучше для нас обоих.

— Есть вещи, которые можно понять и принять только в процессе. Факт может быть настолько необычным, не укладывающимся в рамки ваших представлений, что вы можете просто не поверить мне. — Лускер смотрел теперь на Павла тяжелым взглядом. Глаза его казались очень усталыми.

— Кто этот друг, которого я видел утром? — Павел настойчиво возвращался к мучавшему его вопросу, — Почему станция не пропускает его внутрь? Почему он отсутствует на записи? Я сначала подумал, что его спецовка работает в режиме «хамелеон», включил этот режим на своей спецовке и снял себя в зеркале. На записи все равно видны контуры моего тела, хотя отражение сильно забликовано и искажено. А тот человек выглядит в записи просто размытым подвижным пятном, как маленький песчаный смерч. Откуда взялся этот восьмой? Или сколько еще у вас таких странных друзей на Терминаторе?

— Имейте терпение, Пауль, завтра вы все поймете… Вот только что вы решите делать с отгадкой, я пока не могу просчитать, — Лускер встал из-за стола, подошел к террариуму и принялся кормить аксолотлей.

— Надеюсь, никакого криминала не найду, — сказал Павел, хотя, когда ехал сюда, надеялся именно на это.

Все свои подозрения насчет подпольных колоний, незаконных мигрантов и прочего он выложил начальству еще до отъезда и был уверен в своей безопасности. Если он вовремя не доложит о том, что здесь происходит, то на голову Лускера свалятся и финансовая полиция, и миграционная, и мало ему не покажется. Павел знал, что Лускер это прекрасно понимает и постарается объяснить происхождение сверхприбылей и продажу списанного, но при этом новехонького оборудования. А Павел проверит. И перепроверит.

3

Проснувшись от писка будильника, Павел чувствовал себя намного лучше, чем день назад. Похоже, привыкаю, подумал он. Одевшись после душа, попытался связаться с Лускером, но того не оказалось на станции. Павел связался с Анной, и она пригласила его в кают-компанию.

Идя по коридору, он задержался пару раз у картин, висевших на стене. Павел не был знатоком живописи, но видно было, что художник не лишен таланта. Хаотично разбросанные по полотну короткие линии, разноразмерные точки и цветовые пятна, наложенные друг на друга в несколько слоев, что-то напоминали, но вскользь, намеком, вызывая нечто похожее на состояние, когда, казалось, вот-вот узнаешь то, что нарисовано, но узнать не получалось.

В столовой Анна уже ждала его за столом. Серая форма, серые волосы, серые глаза. Павел, с аппетитом взявшись за яичницу с беконом, спросил ее:

— Я вижу, все уже позавтракали и разошлись по своим делам?

— Да, — ответила Анна, — но я попью с вами кофе, пока вы едите.

— Скажите пожалуйста, кто меня встречал позавчера? — Павел внимательно следил за выражением лица Анны, но, если она и была в чем-то таком замешана, то владела собой отлично, потому что никакого смущения или волнения не выдала. Абсолютно непроницаемое лицо. Равнодушное, скорее. Только ее манера смотреть прямо в зрачки оппонента — пристально, не отрываясь, пока тот сам не отведет взгляд — вызывала неприязнь.

— Вас встретил начальник колонии Лускер, — спокойно ответила Анна. — Разве он вам не представился?

— Я имею ввиду — кто меня встретил около станции. Лускер встретил меня уже здесь, внутри здания, а там, снаружи, — Павел мотнул головой, — кто это был?

— Простите, я не знаю.

— Вы хотите сказать, что на станции никого, кроме вас и Лускера вчера не было?

— Вы были.

— Послушайте, я галлюцинациями не страдаю, — сказал Павел, — этот человек представился мне как «друг». Среди сотрудников колонии нет никого, на кого этот человек похож, кроме Лускера. Но этот человек выглядел лет на тридцать моложе Лускера. К тому же, незнакомец сказал мне, что станция не пустит его внутрь. Что все это значит?

— Рэм вчера вам показал нерест песочников и проход мальков через зеленый пояс, но, похоже, не до конца, — проговорила она, как бы про себя, — наверно, сегодня он вам покажет, как песочники проходят через амилиновые плантации.

— Почему вы переводите разговор с непонятно откуда взявшегося «друга» на песочников?

— «…Но не видит ничего, что под носом у него…» — с легким оттенком разочарования процитировала Анна отрывок детского стихотворения.

— То есть?.. Вы хотите сказать, что песочники и этот человек как-то связаны?

— Павел, Рэм сказал мне, что перед экскурсией вы себя плохо чувствовали. Вы прошли тест в медботе? — странно неподвижное лицо Анны резко контрастировало с ее жгучим, напористым взглядом.

Ничего я от нее не добьюсь, понял Павел, и сухо сказал:

— Я нормально себя чувствую, тест не нужен.

— Вы приехали, чтобы проверить технику и финансовую отчетность, правильно? — спросила Анна. — А я не занимаюсь машинами и финансами, я медик. Всю необходимую информацию вам предоставит Лускер.

Павел молча допил чай, подчеркнуто вежливо поблагодарил Анну, вернулся в свою комнату и еще раз просмотрел отчеты колонии за прошлый год.

Не сходятся у них концы с концами, не могут семь человек давать такую выработку. Анну можно было и не расспрашивать, настаивать на встрече с остальными, похоже, тоже пока не стоит — они все будут кивать на Лускера. Надеюсь, когда тот вернется и покажет мне, как они вручную достают паучьи гнезда из-под каменных толщ, я смогу отчалить отсюда на пару дней раньше, чем рассчитывал, подумал Павел. Черт их знает, может, действительно какое-то ноу-хау придумали… Он вспомнил лицо Анны и с удивлением отметил, что, вообще-то, она не настолько некрасива, как казалось. У нее правильные черты лица, стройная фигура, изящные запястья и щиколотки, мягкий голос. Но бедная мимика, скованность движений, стянутые в тугой узел волосы на затылке, въедливый взгляд, все это делало ее какой-то неприятной. Казалось, она нарочно старается эмоционально оттолкнуть собеседника. Ну да бог с ней.

Недолго подумав, Павел связался с Патарой Ткилава. Нет, они сейчас не могут поговорить, пожалуйста, давайте перенесем на вечер. Дал отбой. Набрал Нисаускаса, тот не ответил. Набрал Хелен Вольф.

— Да, — отозвалась она сразу.

— Добрый день. Я хотел бы с вами поговорить.

— Пожалуйста, слушаю вас, — улыбнулась Хелен.

— Скажите, как много незаконных мигрантов находятся сейчас на Терминаторе?

— Что вы имеете ввиду? — Хелен умело изобразила удивление.

— Я видел одного из них сразу после того, как вышел из лифта. Он был похож на Лускера, только очень молодого и красивого Лускера, каким он мог быть лет тридцать назад.

Лицо Хелен залил густой румянец. Павел ожидал чего угодно, только не такой реакции. Хелен опустила ставшие вдруг влажными глаза, ее ноздри шевельнулись, губы сжались. Так выглядит человек, которого застукали за горячим, и пытающийся сохранить лицо. Что это с ней, озадаченно подумал Павел, почему она чуть не плачет?

— Павел, вы ведь вчера летали на ледник и в пустыню вместе с Рэмом? — спросила Хелен, коротко взглянув на Павла. Вышколенное дружелюбие ее голоса никак не вязалось с отчаянием в глазах и полыхающими щеками Хелен.

— Да. Но какое это отношение имеет…

— Простите, а он провел экскурсию до конца? — перебила она, выделив голосом последние слова.

— Нет, я видел не все. Как мальки проходят через паучьи плантации, Лускер обещал показать мне сегодня. Но какое отношение это имеет к людям, не числящимся в списках колонии?

— Вы обязательно посмотрите, обязательно, это очень интересно.

— Хелен. Я говорил с Лускером. Я говорил с Анной. Я сейчас говорю с вами и не могу понять — что вы все скрываете? Что за постыдные тайны, о которых нельзя говорить вслух? — Павел намеренно попытался надавить на ее эмоции и опять получил совсем не то, что ожидал.

Хелен подобралась, лицо ее побледнело, и она тихо ответила:

— Господин Пак, я попросила бы вас выбирать выражения. Что за странные намеки?.. Вы хотели поговорить со мной по поводу финансовой отчетности? Ваш вопрос не имеет к ней отношения. Незаконных мигрантов на Терминаторе нет и не было. Если вы готовы предъявить нам обвинения, прошу сделать это официально. У вас есть вопросы по отчетности?

— По поводу отчетности вопросов нет, но вы продаете списанные машины в заводской упаковке. При этом поставляете на рынок самые большие партии амилина. Каким образом семь человек могут дать выработку, по объему равную той, что дают сотни машин? Я не понимаю.

— Если вас интересует технология сбора амилина, обратитесь пожалуйста к Лускеру, — ответила Хелен и откинулась на спинку кресла, сцепив ладони и всем своим видом показывая, что разговор окончен.

Конец ознакомительного фрагмента.