Пётр Романов. Второй шанс

О.Шеллина (shellina) (2024)

«Велите сани запрягать, к сестрице своей Наташеньке, поеду!»На этом жизненный путь императора Петра II закончился в нашем мире. Но по воле случая, магического артефакта, а может, по ошибке, его заносит в параллельный мир, где Романовы никогда не правили. Зато здесь идут разборки влиятельных кланов между собой, развиты технологии, все близкие живы… и, да, тут есть магия. И последнее повергает в шок больше остального. Хотя нет, Петенька из этого мира был таким слабаком, боящимся собственной магии, что влиться будет непросто, потому что такая роль точно не устроит бывшего юного императора. Только бы справиться с издержками моды и не удивляться чудесам на каждом шагу, хотя в таком случае изменений в поведении точно никто не заметит.

Глава 3

Наташа сложила руки на груди, глядя на меня, нахмурив брови. Тут только я обратил внимание на то, что её длинные светлые косы… что их нет. Когда она распускала их и даже просила подсобить ей гребешком разобрать, то могла сесть на них. Я сжал руку, славно почувствовав их шёлк, как у обреза, который китайцы привезли, с посольством ещё к деду приезжавшие. Сейчас волосы Наташкины чуть уши прикрывали, полностью шею обнажив. Господи, да что это такое? Девки стриженные, с голыми ногами, да ещё и учиться удумали наравне с мужчинами.

— Я здесь учусь, Петенька, согласно закону о повсеместном образовании от одна тысяча семьсот пятого года, который император Борис Владимирович Годунов подписал собственноручно, собственно, как и ты, если тебе память всё-таки не отшибло, — ядовито произнесла Наташа. — А вот ты никак, похоже, не можешь ответить мне на простой вопрос: зачем ты подрался с Агушиным? Неужели ты не знаешь, что этот выродок настучит родителям, а те деду начнут нервы трепать? А ведь дед у нас с тобой не юноша уже. Может быть, ты всё-таки перестанешь его подставлять?

Она говорила что-то ещё, а я зацепился за имя императора и прокручивал его в голове снова и снова. Годунов? Какой-то Борис Годунов — император? Да как такое вообще возможно? Как? Нет, я не идиот, и уже давно понял, что, похоже, нахожусь в другом месте, не в своей родной Российской Империи, и это всё не плод моего больного воображения, потому что я всё мог бы представить, и магию, и девок стриженных, обучающихся совместно с мужчинами, но Борис Годунов — император? Это точно не привычный мне мир. Только вот не слышал я никогда такого, что со мной приключилось ни от кого, ни от еретиков или заморских купцов и послов. Про переселение души мне поведал индийский посол с дарами и посланием, когда за столом речь зашла о душе и мирских деяниях, я тогда только посмеялся над ним. Язычники, они и есть язычники. Но зря, видать, посмеялся.

Обведя взглядом столовую, я только покачал головой. Тяжело мне будет, ох как тяжело. Но ничего. Если это тот самый второй шанс, дарованный Богом, то я приму его, как и молился я ранее. Ещё бы понять, какую роль в этом месте играет род Романовых, ежели так случилось, что Михаила Фёдоровича Романова никто на царствование не позвал.

— Ты меня слушаешь? Петя! Обрати на меня уже внимание! — Наташа села рядом со мной, бесцеремонно подвинув Карамзина, который покраснел и уставился в пол, что-то бормоча себе под нос. Я вздрогнул и принялся разглядывать сестрицу. А ведь она хороша. Я-то помню её всегда бледненькой и недужной. Ещё до того, как чахотку Наталия подхватила, которая и свела её душу безгрешную в могилу. Сейчас же я видел, что здоровая Наташка, просто кровь с молоком. А уж когда злится, что аж искры из тёмных глаз летят, так и просто загляденье. — Пётр! — прошипела сестра, а я же словно очнулся.

— А ну, не смей на меня орать, — не ожидала Наташка, точно не ожидала, что я её осажу. Неужто никогда такого не было ранее? Ну, тогда это плохо для неё, по себе знаю, как привыкать к изменениям тяжело. Ещё с той поры знаю, как змею эту Меншикова к ногтю прижал. А ведь все считали, что положение этого дедова любимца, как скала, что никто не сможет его сковырнуть. Да было бы желание. А желание у меня тогда ого — го какое было. — Не вздумай более на меня голос повышать. Ты мне сестрица любимая, но ездить на себе я не позволю. Больше никому не позволю, — добавил я со злостью, которая всколыхнулась во мне, как всегда, бывало, когда я ту свою жизнь вспоминал.

— Ты не заболел? — она прищурилась и приложила руку к моему лбу. Я отшатнулся, бесцеремонно отбросив её руку. На людях такое обращение ко мне позволять, я тоже не буду, напозволялся, хватит.

— Я совершенно здоров, Наталия. И вполне могу сам постоять за себя. Не нужно носиться за мной и проявлять чувства свои на людях, тем самым принижая меня в глазах других. — Я действительно слышал перешёптывания у меня за спиной, и весёлый гогот того же Агушина, в котором громко было слышно, как он называет мою фамилию. Похоже, та стычка ничему его не научила и даже не намекнула на то, что теперь я не бесформенный тюфяк, которого привыкли они ранее видеть.

— Петя, — Наташа даже отшатнулась от меня. Яростные огни в её глазах потухли, а на их место пришло удивление. — Да как ты…

— Как я, что? — я наклонился к ней и уже шептал, чтобы никто, кроме Карамзина, которого я, увы, никуда деть пока не мог, не услышал нашего раздора. — Я уже не малыш Петенька, мне мамки-няньки не нужны. Да и ты мне сестра, а не нянька. Так что охолонись и забудь, как это на брата голос повышать. Иначе мы так разругаемся, что и про родство наше забыть сумеем.

— Знаешь, что, — Наташка вскочила и наклонилась к моему уху. Я одёргивать её не стал, с девки молодой станется ор на всю столовую поднять, пусть уж шепчет лучше, а я выводы сделаю, может, и узнаю чего интересного, бабские истерики они порой не контролируемые и выболтать она может, даже то, что глубоко в душе хранила. — Я, пожалуй, деду напишу, что ты совсем совесть потерял и от рук отбился, — она говорила тихо, чтобы лишние уши не слышали подробностей нашего скандала. — А я всегда говорила ему, чтобы тебя в кадетский корпус при Императорском дворце отдать следовало, чтобы дурь всю выбили окончательно. И плевать на разногласия. Вот теперь пускай пожинает плоды материнской любви и заботы, если в воспитании участия не принимал, и меры принимает, чтобы ты и дальше его не позорил. — Она распрямилась и ушла от меня, возвращаясь к своему столу, за котором сидело несколько девиц.

Куда ты отпишешь письмо, Наташа? На тот свет? Или… Я удивлённо смотрел ей вслед. Что же это получается, наш дед Пётр Алексеевич жив? А где тогда родители? Ежели Годуновы правят Российской империей, то деду и нужды не было отца в измене подозревать да казнить руками Толстого. Но что тогда здесь случилось?

— Романов, ты, похоже, и правда того, с катушек за лето слетел. Даже интересно, что с тобой произошло, — прошептал наклонившийся ко мне Дмитрий. — Ты поэтому мне за всё лето не перезвонил ни разу? Ладно, не парься, я уже давно привык к твоим закидонам. Ты есть-то будешь? А то скоро урок, а ты даже ещё не притронулся ни к чему.

— Да, буду, — и я принялся быстро есть, даже не чувствую вкуса того, что в рот кидал. Расправившись с последним куском, я отложил в сторону вилку, подивившись ее форме, но, не заостряя на этой незначительной детали внимания. И без этого потрясений, хватало. — Карамзин, — позвал я Дмитрия. — А что у нас сейчас за урок?

— Ты когда-нибудь начнёшь расписание запоминать? — он лишь глаза закатил. — Нет, был не прав, каюсь. За лето ты нисколько не изменился. Сейчас у нас выездка, и на сегодня всё. Нужно же ещё будет коней расседлать и поставить в стойло. И обтереть, — он поморщился. — Не понимаю, зачем нам вообще этот анахронизм? Всё равно дворяне только на императорских парадах на конях выезжают.

Он встал и, подхватив свой поднос с грязной посудой, понёс куда-то на отдельный стол. Я оглянулся по сторонам — все делали так же. Никто не оставлял свой поднос просто на столе. Поэтому я так же, как и все остальные, отнёс грязную посуду в одно место и поспешил за Карамзиным.

Занятие проходило на улице. Несколько конюхов вывели лошадей, которых держали на поводу, и насмешливо смотрели на группу учащихся, среди которых я сейчас находился. Отдельно кучей лежала сбруя и сёдла. А я стоял, тёр лоб, не понимая, зачем для того, чтобы ездить на лошади понадобился отдельный урок. Даже занятия магией, наличие которой я всё-таки признал, не вызвали у меня такого раздрая. Да и себя признал колдуном, чего уж там. Недаром попы в голос говорили, что я почти безбожник. Но вот то, что для езды на лошади выделили целое занятие, да ещё и длящееся так долго…

Я украдкой осмотрел своих соучеников. Они выглядели такими испуганными, особенно девушки, словно неблагородных лошадей увидели, а как минимум когорту чертей. Создавалось ощущение, что все они лошадей впервые увидели. Даже Агушин и этот его приятель-гренадер выглядели растерянными. В них ни щепотки их гонора не осталось.

— И долго вы будете стоять вот так? — наставник похлопал свёрнутым хлыстом по голенищу сапога. Я же посмотрел на свои ноги. То, что было на мне надето, плохо сочеталось с верховой ездой, но, нам же не полдня скакать, верно? Да и вообще я очень сильно сомневаюсь, что кто-то сегодня даже в седло сядет.

— Простите, Андрей Иванович, — та самая девушка, у которой так и не получился щит, подняла руку, привлекая к себе внимание.

— Да, Назарова, что ты хотела узнать? — он тут же перестал похлопывать себя по голенищу и посмотрел на неё с надеждой. Наверное, думал, что сейчас то всё наладится и хоть что-то начнёт происходить.

— А как найти лошадь, которая тебе предназначена? — робко спросила она.

— Назарова, ну как вы её найдёте, если ещё никто для себя коня не выбрал? — чуть ли не простонал Андрей Иванович, а конюхи начали едва слышно посмеиваться.

Значит, нужно просто подойти и выбрать? Я опустил руку в карман. Сам не зная зачем, услышав про выездку, машинально сунул в столовой в карман несколько кусков сахара. А ведь я даже не знал, что здесь такое мракобесие будет происходить.

— Так, Шедров, ты первый, — после очередной молчаливой заминки снова подал голос наставник. Пока я решил всех, кто ведёт занятия называть наставниками. Там потом разберёмся, кем они действительно являются.

— Почему я? — я повернулся в сторону приятеля Агушина, который не спешил выходить из нашего строя, после того как его позвали.

— Потому я решил начать по алфавиту и с конца, если у нас все смелые на перемене остались в коридорах, — рявкнул Андрей Иванович.

— Гордиться должен, если наставник выбрал его для такого дела, — повернулся я к Дмитрию, который стоял вальяжно. Страха в нём я не видел, но и энтузиазма он особого не проявлял.

— Шутишь, что ли? Да он лошадь на картинке даже не видел, мажор столичный, — практически сплюнул Карамзин, злобно косясь в сторону неуверенно шагающего к конюхам парня.

— А ты видел? — я усмехнулся, начиная понимать, что лошадь в этом месте не является средством передвижение, а чем-то, что статус всадника определяет. Похоже, что иметь лошадь и уметь правильно на ней ездить чем-то из ряда вон выходящим и доступным только избранным.

— Нет, с тобой точно что-то не так, — Дмитрий повернулся ко мне, пристально вглядываясь в глаза. — Мой отец владеет конюшней элитных скаковых жеребцов. И ты прекрасно об этом знаешь.

— Знаю, — не стал я отнекиваться, стараясь уйти от скользкой темы. — Но это же не говорит о том, что тебе доверили на них ездить. Максимум — пони. И то, пока не обогнал ее по росту.

— Романов, ты козел, — резюмировал Карамзин, поворачиваясь в сторону вопля, раздавшегося с той стороны, куда Щедров направился. Я с любопытством посмотрел в ту же сторону.

— Куда ты руки тянешь? Нет, это ни в какие ворота не лезет. Всем в строй, смотрим и запоминаем базовые правила общения с лошадью, если вы не удосужились прочитать то, что я задавал вам на лето, — завопил наставник. — А ты куда смотрел? — конюх только пожал плечами, перевязывая руку гренадера странного вида тряпкой.

Решив, что терять время просто глупо, я поднял руку и вышел вперёд, направляясь к конюхам. Не дойдя до них несколько шагов, скинул сумку на стоящую неподалёку скамью, решительно сделал несколько шагов вперёд и протянул руку к поводу вороного красавца.

— Как звать его? — спросил я у конюха, а тот только покачал головой и весело произнёс.

— А справишься? Цезарь норовистый, он не подходит для новичков.

— Зачем же ты тогда его вывел? — я осмотрел жеребца. По всему виду трёхлетка. Прекрасно выезжен, да и на норовистого непохож.

— Так, распоряжение Огнева, — конюх кивнул на наставника. — Решил, видимо, на Цезаре мастер-класс показать. — Я не понял последнее выражение, но забрал повод и молча, под недоумёнными взглядами конюха и Щедрова, находившегося недалеко от нас, отвёл жеребца в сторону.

— Ну давай знакомиться? — погладив коня по морде, я вытащил сахар и скормил ему кусок. Жеребец был хорошо воспитан. Угощение взял очень осторожно бархатными губами. Да уж, норовистый, ага. Вот однажды араба мне привезли в подарок, так я его сам объезжал, вот то норов, так норов был. Он меня едва не выбил из седла, едва тогда удержался. А этот красавец просто чудесен.

Цезарь словно понял, что я им любуюсь и тихонько заржал, явно красуясь. Я усмехнулся, скормил ему ещё один кусочек, осмотрел копыта, проверив подковы, а потом принялся седлать. Вёл себя Цезарь хорошо. Живот не раздувал, позволил подпругу как надо затянуть. Времени у меня ушло совсем немного, я же сам частенько лошадей седлал, особливо, когда на дальнюю да долгую охоту уезжали. И себе седлал и Лизке, мотнув головой отогнал соблазнительный образ тётки, которая, тварь такая, даже попрощаться не соизволила, гадина.

Потрепав жеребца по шее, я довольно легко вскочил в седло, всё же неприятно удивившись тому, что далось мне это привычное во всех смыслах усилие с некоторым трудом. И только после этого я посмотрел на всё ещё стоящих поодаль учеников и наставника. Они смотрели на меня круглыми глазами, а у Агушина ещё и челюсть отвисла, как у Ванечки юродивого, что у Успенского собора милостыню всегда просил. Неужто никто из них не может сделать то же, что и я? Бред какой-то, как есть бред. Дворяне среди них есть как пить дать, если с дедом моим общение ведут. А мне всегда казалось, что дворян на пони садят ещё только из утробы матери вытащив, вместо колыбели. Всё чудесатее и чудесатее.

Тронув Цезаря пятками, я шагом подъехал к наставнику и натянул поводья.

— Э-э-э, Романов, — он сумел взять себя в руки. — Если рысью и галопом проедешься, я тебе зачёт поставлю и освобожу от занятий до конца года. — Теперь уже я уставился на него. Учиться верхом ездить целый год? — Ну, так что?

— Да я ещё и не так смогу, — я пожал плечами и тут почувствовал, как в башку с кровью дурость ударила молодецкая. Отпустив поводья, я резко свесился вниз и, подхватив ту самую Назарову, втащил её к себе в седло. Девка вскрикнула, но я подобрал поводья, отчего она оказалась зажата моими руками с двух сторон, я прошептал куда-то в рыжеватые волосы. — Тихо, а то уроню. — Она замолчала и вцепилась в луку седла, да так, что костяшки пальцев побелели. — Н-но, пошёл, родимый, — Цезарь сразу же перешёл в неспешную рысь, всё больше увеличивая скорость. Уже через несколько мгновений я летел, чувствуя, как ветер остужает горящее лицо. Хоть что-то привычное было среди всего этого мракобесия. Сделав круг вокруг конюшен, уже возле наставника перешёл на шаг. Соскочив с коня, подхватил зажмурившуюся девушку на руки и спустил её на землю.

— За такую выходку надо было бы тебе бал скостить, но не буду, — покачал головой Андрей Иванович. — Назарова, ты поняла, что такое в седле держаться?

Я же, не глядя больше на девушку, повёл Цезаря на поводу к конюшне.

— Где я могу коня распрячь и обиходить? — спросил я у того конюха, который его привёл.

— Да не нужно. Всё одно Цезарь наш уже поди застоялся. Огнев его выгуляет как следует, и сам обиходит, — конюх взял из моих рук поводья, я же потрепал коня по шее и скормил последний кусок сахара.

— Романов, можешь гулять. В душ сходить не забудь, а то потом конским от тебя разит, — Огнев, проорав последнее слово, тут же потерял ко мне интерес и повернулся к остальным. — Ну, долго вы ещё мяться будете?! Быстро к коням! Сегодня только знакомство. Да на поводу с ними походите, чтобы в обморок при виде лошади больше не падать. Живо!

Показав Карамзину жестом, что буду ждать его в комнате, я пошёл туда, где очнулся сегодня утром. Нужно было разобраться с тем, как этот самый душ принять, да немного мысли успокоить, которые как мураши в башке вертятся. А потом с Карамзиным идти уже в зал, с Долговым заниматься.