Выписка из журнала маневренных карточек (За период с 04.07.1977 по 17.11.1998)

Павел Вишняков, 2022

Эти рассказы – мои личные воспоминания о различных эпизодах моей службы и жизни. Я уже сталкивался и с обидой некоторых сослуживцев, и с совершенно другой трактовкой этих эпизодов. В таком случае прошу меня извинить – я запомнил происходившее именно так, как написал.

Варшавский договор

Сразу за забором училища была маслиновая роща. Звали мы её «пампасы». Выгоравшая уже к середине мая трава, колючки, раскалённые камни — и овцы… Неподалёку располагался пивзавод, на котором за пару яловых ботинок можно было получить ведро пива. Бычки в томате, плавленые сырки, несколько бутылок Агдама/Доляра, гитары — и праздник укомплектован!

Выбирались мы туда группами и/или по одиночке — конспирация. Группа на пивзавод, группа — на обустройство бивуака и костра, группа — к дяде Боре за Агдамом, группа — на охрану и оборону. Всё это дело обставлялось как выход для занятий лошадиным спортом по пересечённой местности — спортивная форма, кеды.

Пойманные на этом самоходе не то, чтобы, очень страдали, но репрессировались в рамках дисциплинарного устава. А командир роты Вржижевский ум имел ехидный и добавлял к нарядам и выговорам некоторые обидные и смешные поручения, которые надолго были пищей для остроумия однокашников и младших командиров. Так что, старались не попадаться…

Капитан 1 ранга Варганов, замначфака по политчасти, участник войны, грузный, с красной мордой, потевший на бакинском солнце непрерывно, был постоянным участником этих маёвок — он неутомимо выходил на поиски нарушителей дисциплины и распорядка дня. Бедный старик! — неужели ему было невдомёк, что хруст кустов, сквозь которые он продирался словно танк, и громкое дыхание с кашлем, отфыркиванием и чуфыкиванием сообщали о его приближении лучше любой сирены.

Иногда, впрочем, ему удавалось приблизиться на дистанцию уверенного опознавания: «Атас!» — и курсанты не разбирая дороги несутся кто куда. «Стоять! Стоять!» — куда там, попробуй догони… Однажды в одной из таких компаний он разглядел своего внучатого племянника, носившего ту же фамилию, и его вопль: «Варганов! Стой, подлец, я тебя узнал!», вошёл в анналы.

Ну, вот так или очень похоже и начинала свой отдых в «пампасах» команда, состоявшая из членов клуба интернациональной дружбы — курсантов 14Б роты и гдр-овских немцев, обучавшихся военному делу на третьем факультете. Перед немцами в грязь лицом падать не хотелось, поэтому напряглись, и Доляр заменили водкой, да и колбаски подкупили, на костре пожарить. О музыкальном сопровождении не парились — немцы постоянно привозили в систему все музыкальные новости, вот и сейчас на кассетничке голосила группа «Чингисхан», вошедшая в моду совсем недавно и заполонившая все дискотеки.

Пока разжигали костёр, раскладывали на газетке харчи — пропустили по первой, а уже через часок-полтора озабоченный Володя Ребрунов начал осматриваться: где бы взять ещё… Проблема заключалась в том, что на календаре было 9 мая, и Зых был заполонён патрулями — в магазин не проскочить. Оставался пивзавод — и туда немедля были высланы гонцы, среди которых был и я.

Это была не моя компания, ребята на два года старше нас, в нашей роте они исполняли старшинские должности, но Ребрунов и Русаков были мои земляки, кураторы, так сказать, вот и позвали с собой…

Вернувшись с пивом, мы были встречены радостными возгласами заждавшихся страждущих. Разлили пива, чокнулись, отхлебнули, и тут один немец, скривившись, сплюнул в сторону. «Что случилось?» — участливо потянулись к нему собутыльники. Он, усмехнувшись, кивнул в сторону кассетника, из которого бодренько звучало: «Москау! Москау!», и что-то сказал по немецки. Немцы заулыбались, и кто-то из них озвучил: «Пиво-то могло быть и получше!»…

Участников драки с обеих сторон было примерно равное количество — человек по 8-10. Политес соблюдался — ни ножей, ни камней, ни нунчаков, очень популярных тогда. Немцы пытались сформировать каре, но Вова Ребрунов всё время оказывался в самой середине их боевого порядка, и им приходилось драться атомарно…

Мне достался брат по оружию настоящего прусского типа — высокий, горбоносый, светловолосый и сероглазый, надо сказать, что перепало мне от него основательно, рёбра болели месяца полтора. Я, правда, тоже в долгу не остался — с неделю он встречался мне на училищных аллеях с подозрительно большим распухшим ухом и бланшем под глазом.

Через какое-то время всё кончилось — уставшие, в крови, мы старались отдышаться, не глядя друг на друга, у Русакова на месте носа быстро расла красно-синяя гуля, Ребрунов недоверчиво глядел на выбитый зуб, держа его на ладони, двое немцев махали майкой перед лицом лежащего навзничь рыжего ганса, того самого, глупо пошутившего.

«Эх вы, суки, — сказал Ребрунов, — сегодня ж 9 мая, у меня дед на фронте погиб… Пошли, ребята».

Такие дела.