Листья

Павел Попов (2024)

Данное произведение повествует о извечной борьбе добра со злом, один из главных героев мальчик по имени Петя оказывается втянут в хитрую, безжалостную борьбу за свою душу. На помощь ему пытается прийти обычное дерево ясень, отправляя в далёкое, и полное опасностей приключение своих друзей птиц. Так силы природы и животного мира окажутся втянутыми в эпическое противостояние со злом. Где каждый из героев пройдя путь любви, сострадания и самопожертвования уже никогда не станет прежним.

Глава 3: Чёрные семена

Прошло несколько часов, погода начала портится, поднялся восточный ветер, и затянул небо серой пеленой облаков. По небу вереницей прокатились раскаты грома, и с каждым новым ударом они становились все громче, и громче. Ветер усиливался, раскачивая ветви ясеня, листья изгибаясь в разные стороны трепетали на ветру, из всех сил пытаясь удержаться на дереве.

Внезапно на ветви ясеня плюхнулась Урса: — Каррр, — гневно прокричала она.

— Что ты себе позволяешь, старую, больную птицу вызывать к себе, да еще в такую погоду, — жалобным голосом прохрипела она. Ясень смутился, появление Урсы очень тронуло его, и сейчас ему было очень жалко вымокшую старую ворону.

— Прости меня, Урса, что вызвал тебя, и прости что ты вымокла под дождем из-за меня, но у меня есть одна просьба, точнее поручение, которое можешь выполнить только ты.

Слова ясеня были наполнены такой добротой, и любовью, что сразу умягчили старую ворону, уже было готовившуюся выстрелить целую тираду негатива.

— Ну ладно, извинения приняты каррр, но что это за поручение каррр? — с интересом начала выспрашивать Урса.

— Послушай Урса, то, что я сейчас скажу тебе может показаться безумием, но я скажу это, — серьезным голосом ответил ясень и продолжил, — Я хочу помочь одному мальчику, человеческому ребёнку.

— Что каррр, мальчику каррр, какому мальчику? — закричала она, от удивления чуть не свалившись на землю.

— Обычному мальчику, но он находиться в большой беде, и я хочу чтобы ты полетела в далёкий лес, и нашла там древний дуб в дупле которого живут вороны, он видит прошлое и будущее, и он поможет нам найти мальчика, и спасти его.

— Чушь, чушь, каррр, ты такой мудрый, и не знаешь, что всё это сказки, эти басни мне еще рассказывала моя бабушка, — гневно, и резко ответила Урса.

— Да, так считают многие, но я знаю он есть, не могу тебе это объяснить, просто я чувствую, что он есть, — ответил ясень, и его голос дрогнул словно веры в свои слова у него было очень мало.

— Бред, даже если он есть каррр, на кой тебе сдался человеческий ребенок, зачем, каррр, они уничтожают деревья, убивают птиц, и животных, разрушают наш мир, — ответила Урса, подпрыгивая на ветке от возмущения.

— Всё не так сложно, как ты думаешь, я просто полюбил его, также как, люблю тебя и всё живое, — ответил ясень, и его слова крепче, и острее любого меча пронзили сердца Урсы.

Она, отвернувшись от ствола дерева, стала смотреть на дождь, пауза длилась долго, наконец не поворачиваясь к ясеню она сказала: — Я стара, и скоро уйду, я чувствую, что сил осталось очень мало, и грядущую зиму я не переживу.

— Ты зря так думаешь Урса, ты еще проживешь много зим, — сказал ясень пытаясь её утешить и поддержать.

— Перестань, ты знаешь что каждый чувствует свою смерть, и моё время пришло, но я не жалею о прожитом, я вывела много птенцов, ставших достойными птицами, нет каррр, я ни о чём не жалею, — ответила она, и вновь замолчала.

Ясень увидел как яркие бусинки — глаза Урсы заблестели ещё ярче от набухших слез.

— Извини ещё раз Урса, ты права, это сказки, мы каждый должны идти своей дорогой, и не пытаться изменить мир, — с грустью, и болью в голосе произнёс он.

— Нет каррр, это не сказки, моя бабушка как раз, и была родом из того самого дупла дуба, — с усмешкой ответила она.

— Нет, не может быть, ты разыгрываешь меня Урса? — удивленно переспросил ясень.

–Тогда почему я живу уже больше ста лет, а каррр, если я обычная ворона? — с иронией ответила Урса.

— Потому что… — начал говорить ясень, и осёкся. — А действительно почему?

— Я не вру тебе, но я не знаю на самом деле, где находиться этот дуб, я никогда не была там, да и бабушка на сколько я знаю не возвращалась туда. Каррр, ох уж эта любовь, из-за неё Зира сбежала оттуда. Она полюбила простую ворону, залетевшую случайно в лес, и решила связать свою жизнь с ним, романтика каррр. Дура, зачем она только с ним связалась, я бы точно не полетела, хотя кто знает каррр, — ответила Урса, и усмехнувшись прищурила глаза на мгновение представляя себе в пылу любви.

— Так ты поможешь мне, Урса?

— Помогу каррр, странно, но мне почему-то очень хочется сейчас пуститься в это последнее приключение каррр, ностальгия по родному дому наверно, — задорно ответила она. — Только как я опишу этого мальчика дубу, если его ни разу не видела.

— Он знает всё, а иначе зачем нам у него спрашивать, ведь он находиться так далеко от места, где мы живем, — загадочно ответил ясень.

— Хорошо, каррр, авантюра, значит авантюра, — рассмеялась она.

— Это точно авантюра, — согласился ясень.

— Прежде чем полечу, мне нужно ещё кое с кем увидеться, и проститься, ведь это будет последнее путешествие Урсы, — с грустью добавила она.

— Хорошо Урса, делай всё как считаешь нужным, только знай я верю в тебя, и моя любовь прибудет с тобой, — спокойным, рассудительным голосом ответил ясень.

— Хорошо каррр, прощай, — ответила она, и собралась уже улетать.

— Эй, пережди хотя бы дождь, — окрикнул её ясень.

Но Урса, вспорхнув с ветки полетела: — Каррр, я люблю летать под дождем, — донеслось до ясеня её задорное карканье.

— Плутовка, ты переживешь не только эту зиму, — с умилением подумал он.

Дождь тем временем начал затихать пока совсем не сошел на мелкую морось, погода испортилась окончательно, небо еще плотнее затянуло темно-серой пеленой облаков, которая местами чёрными клоками нависала над горизонтом, ветер то стихал, то вновь усиливался, порывы ветра то и дело налетали со свистом, и безжалостно хлестали ветви ясеня. Но ему на самом деле было тепло и уютно, кара согревала его как теплый плед греет старика у камина. Для полного комфорта ему недоставало разве что чашечки горячего чаю, но вместо этого он неспешно потягивал воду, богатую минеральными веществами, через свою корневую систему. В такую погоду деревья обычно спали, либо коротали часы за различными историями и рассказами. И вот сейчас ясень с удовольствием слушал как один из тополей рассказывал историю о далеких северных землях, и их бескрайних равнинах, на которых растут маленькие деревья, березы, и ели. Скоро он заснул под эти безмятежные рассказы. Наступил вечер, ветер стих, небо начало немного развеваться.

Листочки весело шелестели в наползающей вечерней мгле, в этот раз они не пели, а оживленно разговорили друг с другом, имена у них были почти как у муравьев, лист один, лист двадцать два, и так далее, а иначе как распознать тысячи, и тысячи одинаковых листочков. Беседа листочков была подобно разговору малых деток, которые только что увидели мир, и наперебой делились друг с другом впечатлениями. Лист двести тридцать два восхищенно рассказывал листочкам двести тридцать три, и две тридцать четыре как на него сегодня упали первые капельки дождя, и приятно щекоча скатились по нему вниз, а затем ещё, и ещё на него посыпались тысячи капелек, несших с собой освежающею энергию жизни, которая в этот момент так переполнила его что он залился громким, безудержным смехом от своего счастья.

А кого-то напугал сегодняшний ветер, листочек сорок один чуть не плача рассказывал своим соседям как он боялся, что ветер оторвет его от ветви.

— Братцы мои, я уже думал, что больше никогда не увижу вас, так на меня сегодня налетела эта свирепая воющая сила, что я, я… — рассказывал листочек сорок один, и не закончив начал плакать.

— Ну что ты, успокойся, только сильная буря может сорвать такие зелёные листы как мы, она может случиться только раз в сто лет, — ободряющим голоском сказал листочек сорок три.

— Да, точно говорят, такие бури всего несколько раз случаются за жизнь дерева, а уж это братцы целая вечность, — с наивной уверенностью добавил лист сорок пять.

Листочек сорок один перестал плакать, рассказы его братьев приободрили его.

— Ах, вы наверно правы, это был просто маленький ветерок, — сказал он окончательно успокоившись.

— Ветер вам не враг, он несет с собою дождь, и защиту от солнца и жары, а еще он поёт весёлые песни, которые многие со страху принимают за ужасный вой, — сказал паучок, выползший из маленького углубления в дереве.

— Кто ты!? — с удивлением в один голос спросили листочки.

— Как кто, я паук, кто же еще, — с усмешкой ответил паучок.

— Паук, а как тебя зовут? — спросил листочек сорок один.

— Семилапик, так меня называют, — с грустью ответил паучок.

— Семилапик, смешное имя, а что оно означает? — спросили листочки.

— Что, что, у меня семь лапок вместо восьми, остальные у меня отклевали птицы, — раздраженно ответил паучок, снова влезая в свою норку.

— Прости Семилапик, не уходи, а расскажи нам, о чем поёт ветер? — спросил листочек сорок один.

Паучок так, и не вылез из своего домика, но из маленького дупла донесся его голос: — Он поёт, о многом, о далеких странах, о небе и земле, просто его нужно слушать, — сказал паучок ещё больше заинтриговав листочки, у которых теперь на долгое время появилась новая тема для обсуждения.

Вот такие незатейливые были разговоры у листиков, у всех кроме одного, того самого, который принял злые семена. Все это время он молчал, до тех пор, пока к нему не обратился его ближайших сосед, лист тысяча двадцать два.

— Дорогой братик, листочек тысяча двадцать один, почему ты всё время молчишь, ты не заболел? — дружелюбно пропищал листочек.

— Хм, ты должно быть ошибся, меня зовут лист номер один, — надменно ответил лист.

Листочек тысяча двадцать два очень растерялся: — Ой, прости, я наверное перепутал.

Новоявленный лист номер один ничего не ответил, а лишь презрительно захихикал.

Растерянный листочек тысяча двадцать два тихонько, шепотом спросил у своего другого соседа, листа тысяча двадцать три.

— Послушай братик, а разве лист номер один не должен находиться ярусом выше?

— Конечно, лист номер один находиться на самой высокой точке дерева, а почему ты спрашиваешь?

— Просто вот этот листочек говорит, что его зовут лист номер один.

— Так это же лист тысяча двадцать один, должно быть ты перепутал.

— А ты спроси его сам? — шепотом, еле слышно ответил лист тысяча двадцать два.

— Хорошо, спрошу, — весёлым голоском ответил лист тысяча двадцать три. — Привет братик, листик тысяча двадцать один!

Но лист тысяча двадцать один ничего не ответил ему в ответ.

— Эй, лист тысяча двадцать один, ты слышишь меня? — на этот раз громко крикнул ему листочек.

— Ты к кому обращаешься, здесь таких нет, — надменно ответил.

— Хм, а как же тогда зовут тебя?

— Я лист номер один, и не кричи так больше, тебе по иерархии надлежит со старшими разговаривать более почтительным тоном.

— По какой такой и…ехарти или как её там, да вообще что это такое, мы же все братья, все равные и одинаковые, почему ты называешь себя листом номер один, ведь ты на самом деле лист тысяча двадцать один?

— Во-первых, ты ошибся, я лист номер один, а никто иной, во-вторых, раз я лист номер один, значит я самый старший из всех листьев, и вы должны слушать меня, и подчиняться, это ясно тебе!? — громко, во всеуслышание прокричал злым голосом лист тысяча двести двадцать один, для того чтобы вся ветвь услышала его речь.

Листья на ветви сначала замолчали, а затем наперебой стали задавать вопросы листу тысяча двести двадцать один, а теперь уже новоявленному самозванцу листу номер один.

— Ты же не лист номер один, лист номер один находиться на самом верху, и почему если твой номер меньше значит ты старше?

Лист снова молчал, выдерживая паузу, а затем промолвил: — Я лист номер один по своему рождению, и кто обращается ко мне по другому имени я не отвечу, и так как я самый старший лист на дереве я могу дать вам новые имена. Первые из вас кто отбросят сомнения, и признают меня своим старшим братом, получат самые близкие ко мне номера два, и три, и станут моими верными помощниками.

— Обманщик, ты не лист номер один, — закричали листья.

Но были и те, кого смутили его слова, лист тысяча двадцать два тихонько обратился к самозванцу: — Прости меня, братик лист номер один, а мог бы ты дать мне другое имя?

— Я дам тебе другое имя только после того, как ты докажешь мне свою преданность, и обратишь моих недругов, которые называют меня обманщиком на верный путь, чем больше листов ты переубедишь, тем быстрее я дам тебе второе имя после меня, — со злорадством ответил самозванец, — Но смотри, ко мне многие уже обратились за новым именем, если ты не успеешь переубедить других, то так и будешь носить своё презрительное имя — тысяча двадцать два! — сказал самозванец, и рассмеялся. Листик в панике сразу начал уговаривать других листиков признать самозванца.

— Ты что говоришь такое, он лжец, и ты хочешь стать лжецом, дерево наш отец, и нет главнее него, и только он дает нам имена, — с огромным возмущением ответил лист тысяча двадцать три.

Но, к сожалению, были и другие, которые усомнились, и приняли самозванца. И вот рядом с самозванцем начали появляться листья два, три, десять, пятьдесят, и получав свои имена они были счастливы, и горды. Лист тысяча двадцать два тоже получил новое имя, но к его разочарованию только пятьдесят три. Самое страшное то, что получив новое имя они все хотели все равно получить имя ближе к номеру один, и самозванец только потворствовал этому, тех кто больше ему угождал он подвигал ближе к себе, а других напротив отдалял, тем самым он посеял зло, и распри между листьями на всей ветви.

И вскоре на ветви только лист тысяча двадцать три остался при своем имени, как же ему было одиноко, и страшно на этой ветви, от тёплой братской любви листочков не осталось ни следа, и его пронзал холод жестокости и ненависти, который теперь исходил от его братьев. Листья день и ночь ссорились друг с другом, каждый пытался доказать, что он умнее и лучшее остальных, они были как актеры на сцене, пытающиеся угодить своему режиссеру. Но больше всего они ненавидели жалкого предателя, отступника и невежду, именно так они теперь называли лист тысяча двадцать три, их ненависти не было предела, и если бы они только могли, то в один миг бы разорвали его в припадке лютой злости.

— Ну, долго ты еще будешь упрямиться, подумай, чего ты лишаешься, вскоре все листья дерева поклонятся мне, и только мне, ты мог быть моей правой рукой, возможно даже номером два, мне нужны такие твердые в своих убеждениях листья как ты, что скажешь, брат ты мне или враг? — спокойным, холодным голосом произнес само названный лист номер один.

— А как же дерево, оно тоже поклониться тебе?

— Пойми одно, дерево живет само по себе, оно использует тебя, меня, всех нас, только ради себя, ради энергии, а как только мы перестанем давать её, оно сразу сбросить нас к своим корням, где мы будем гнить, и снова своими телами кормить это ненасытное отродье! — с гневом, и злостью прокричал самозванец номер один, и другие листья радостным гоготом подхватили его слова.

— Ты безумец, твоя жизнь, как и жизни всех нас находятся в руках нашего отца дерева, только одно его слово, ты и все твои прихвостни в один миг иссохнут, и слетят вниз, — в ярости ответил лист тысяча двести двадцать три.

— Иссохнем, ха-ххха, ты верно забыл, что это мы питаем дерево, и оно иссохнет вслед за нами, — злобными криками почти одновременно ответили листья.

— Да что вы говорите, это дерево питает нас, да как вы смеете, так говорить, да вы…, — прокричал в ответ лист тысяча двести двадцать три, и почувствовал, что уже не в силах сдерживать свою злость.

–Успокойся дитя, не слушай их, и не вступай с ними в спор, не дай злу проникнуть, и в твое сердце, — внезапно раздался тихий журчащий голос ясеня, который как свет проник в душу листа и сразу развеял сгущающийся мрак. Лист сразу успокоился, он огляделся по сторонам и понял, что ясень разговаривает только с ним.

— Прошу тебя отец, милый мой ясень, забери меня с этой ветви, нет больше сил терпеть их смрад, я задыхаюсь здесь, прошу забери меня, забери, — взмолился лист тысяча двадцать три.

–Терпи дитя моё, терпи, ибо я их терплю только ради тебя, одной твоей любовью держится эта проклятая ветвь, ты моя радость и надежда, и только тебе одному из тысяч я дам новую жизнь, — с великой любовью произнес ясень. Слова ясеня, как живительная влага в тяжкий зной пролились на лист тысяча двести двадцать три.

— Хорошо отец, если такова твоя воля, я буду терпеть до конца.

С этого момента любовь ясеня окутала лист тысяча двадцать три, и защищала его от зла, живущего на ветви. Теперь злые, и гадкие слова падших братьев не ранили его, и не причиняли боли, а лишь исчезали в потоках ветра.