Увидеть море

Павел Сергеевич Зайцев

…«Больше денег», – беспокойно шипел пластиковый чайник.«Больше денег», – шелестели за окном пальмы, царапая противомоскитную сетку. Ночью из-под деревянного порога нашего аппартмента вылезла гигантская черная жаба-бык, которую я однажды, чуть не поднял на руки, приняв сослепу в темноте за хромую кошку. Застыв в свете луны, как индейский тотем, она повернула свою маленькую уродливую голову в сторону нашего окна. «Больше денег», – прочитал я в её безумных глазах…

Эпизод 13: «Ах, эта свадьба…» или Евровидение по-армянски

Жара в августе 1998-го стояла в Нальчике невыносимая. Люди вязли в расплавленном асфальте, оставляя в его плену босоножки и тапочки. Длинные очереди выстраивались у облезлых жёлтых бочек с надписью «Квас». Мужчины щеголяли обнажёнными, блестящими от пота торсами, а женщины еле-еле прикрывали наготу нарядами из тонких лоскутов материи. Однако, несмотря на изобилие полуобнаженной натуры, эротические мысли не посещали головы горожан. Духота изматывала настолько, что мечтать можно было только о стакане ледяного пива или холодном душе.

По скамейке посреди пустынной площади автовокзала одиноко растеклась худощавая нескладная фигура загорелого парня, одетого в белую майку, белые брюки и такого же цвета спортивные туфли. На майке было написано «Nyke», а на лице застыло уныние.

За три долгих часа ожидания на жаре я (а это был именно я) успел прикончить три бутылки пива. Допив четвертую, я встал и направился в здание вокзала, чтобы приобрести пару газет и ещё пива.

— С вас пятьдесят копеек, — отчеканила потная продавщица неопределённого возраста в огромной газетной панаме.

— Паша? Зайцев? — добавила она вдруг, поднимая края панамы и всматриваясь в моё лицо.

— Люда! П-привет! — неуверенно произнес я. Да. Это была она — та самая некрасивая корячка из нашего интернационального класса. Повзрослев, она не стала намного привлекательней.

После шумных узнаваний и приветствий, она рассказала свою короткую, но печальную историю.

После школы сразу начала работать продавщицей в магазине, потом вышла замуж и родила двоих детей. Муж кабардинец пил, проигрывал её скудную зарплату в карты и бил её в периоды между очередным сроком за хулиганство или мелкую кражу. Она была рада встретить меня. Ей явно хотелось пообщаться, но эти несколько лет мы прожили настолько по-разному, что общих тем для разговора у нас осталось совсем не много.

— А я завтра женюсь. Вот как раз сижу, жду друзей-однокурсников на свадьбу, написали в письме, что приедут сегодня, а вот каким рейсом — не знаю, — сообщил я бывшей однокласснице, и вдруг почувствовал неловкость. Моей вины в её несчастьях не было, но беседу продолжать стало как-то трудно. Её угловатая, сутулая фигура, выражение перманентного отчаяния и усталости на лице и кривая, заискивающая улыбка, производили тяжёлое впечатление.

— Ну, ладно, пока. Был рад пообщаться, — торопливо бросил я и поспешил на улицу. На выходе из вокзала я обернулся. Она так и стояла, сжимая в руке мою мелочь и продолжая слегка кивать мне вслед. На миг мне захотелось как-то её утешить, сделать что-то хорошее, но что бы это могло быть, я не знал. Словно тень из прошлой серой унылой жизни упала на моё счастливое и радостное настоящее.

Конец ознакомительного фрагмента.