Древнее учение о странствованиях и переселении душ

Петр Алексеевич Милославский, 1873

Вера в переселение душ после смерти – тема, которая волновала человеческие умы тысячи лет и продолжает привлекать внимание. Не вдаваясь в обсуждение степени обоснованности подобных представлений (поскольку вера есть дело сугубо личное), люди упорно придумывают те или иные варианты ответа на вопрос, возможно ли такое в действительности. А вот какие древние народы и как именно представляли себе переселение душ? Оказывается, «хорошую религию» придумали не только индусы. Египтяне, греки, кельты, индейцы майя и даже древние иудеи – в их мифологии сохранились признаки существования таких верований…

I. Учение о душепереселении в кругу тех мирocoзерцаний, в которых философская мысль еще не выделилась из религиозных верований

Главнейшие источники и общая критическая оценка их

Сущность предмета заставляет предпослать исследованию его короткий и общий критический обзор главнейших источников, потому что исторические данные относительно учения о душепереселении рассеяны в сочинениях различного рода, из которых ни одно не имеет специального значения для его раскрытия. При различии источников, при существовании различных и нередко даже противоположных точек зрения на предмет можно ориентироваться только путем тщательного сравнения всех данных. Этот путь для представленного отдела намечается более или менее определенною группою сочинений, которые взаимно дополняют и объясняют одно другое. Общую историю умственно-религиозного развития человечества изображают Бастиан в «Der Mensch in der Geschichte» и Вуттке в «Geschichte des Heidenthums». Содержание этих двух сочинений имеет существенное сходство, которое особенно обнаруживается в том, что оба автора пользуются, во многих местах дословно, одними и теми же источниками и приводят одни и те же факты. Но насколько сходно содержание, настолько различно направление и научное достоинство этих сочинений. Между тем как Бастиан представляет читателю в высшей степени бессвязный и беспорядочный набор фактов и сухие, односторонние, небрежно изложенные выводы в духе крайней материалистической антропологии, Вуттке с научною строгостью и основательностью вносит в мрак некультурной и древнейшей жизни человечества свет глубокой и ясной мысли. У Бастиана факты духовной жизни человека до причудливости перемешаны, и потому изложение их до крайности утомляет читателя пестротой образов, между тем как у Вуттке вместо причудливой игры цветов выступает полная, хотя и лишенная некоторых недостатков картина умственно-религиозной жизни языческих народов. В этой картине Вуттке изображает историю язычества не просто как историю религий, а как историю духа язычествующего человечества во всех его существенных обнаружениях и из глубины этой истории выводит основную идею своего сочинения, заключающуюся в том, что язычество не есть обособленный и сам в себе законченный всемирно-исторический факт, а составляет предуготовительную ступень к христианству. Очевидно, что душепереселение, как один из важнейших фактов умственно-религиозной жизни языческого мира, находит у Вуттке надлежащее место и объяснение. Факты en masse, представляемые Бастианом и объясняемые Вуттке, дополняются и раскрываются с других своих сторон в «Parallèles des religions» и в «A critical History of the Doctrine of a future Life» Алджера. Оба эти сочинения доставляют большое количество данных, которые при надлежащей поверке могут служить к выяснению метемпсихозиса. В первом из них, хотя без особенной связи и довольно поверхностно, излагается чрезвычайно много сведений, почерпнутых из истории и путешествий, о религиозных верованиях и культах всех народов Древнего и нового мира. В данном случае оно важно именно методом параллельного изложения, хотя параллель в весьма многих случаях исчезает или оказывается натянутой. В «Критической истории учения о будущей жизни» Алджера не особенно много критического элемента; это сочинение представляет в популярном изложении не столько историю, сколько не лишенные художественности исторические эскизы, изображающие без прагматической связи верования разных народов в будущую жизнь, начиная от древнейших времен и до настоящего. Тем не менее книга Алджера заключает в себе очень много полезных указаний и разъяснений, которые притом относительно учения о душепереселении имеют ближайшее и специальное значение.

Общими источниками сведений о древних, языческих религиозных верованиях и представлениях служат «Symbolik und Mythologie der alten Völker besonders der griechen» Крейцера и «Lehrbuch der Religionsgeschichte und Mythologie der vorzüglichsten Völker des Alterthums» Эккермана. Научное достоинство первого из этих сочинений довольно известно, и не нужно распространяться о том, как оно важно для исследования о душепереселении. Второе, имея название и характер учебника, в то же время отличается более научною, чем учебною постановкою дела, и, что особенно важно, заключает в себе много оригинальных взглядов на мифы и религии язычества, на достаточных основаниях удаляющихся от тех, которые общеприняты и освящены авторитетами. Со всеми названными сочинениями связывается труд Дёллингера «Heidenthum und Judenthum», в котором фактам религиозно-нравственной жизни язычества придано высшее значение, концентрирующееся в великом факте основания Царства Божия на земле. По своему научно-богословскому направлению и характеру сочинение Дёллингера, вместе с Вуттке, может служить объединительным пунктом как для общего исследования всех религиозных систем древнего языческого мира, так и для частного раскрытия языческого учения о душепереселении12.

Самое большое количество источников, отличающееся разнообразием и богатством содержания, представляют историко-филологические и историко-философские исследования об арийских племенах и египтянах. Из них как общее историческое изображение умственно-религиозного миросозерцания древних арийских племен и египтян особенно замечательно сочинение Макса Дункера «Geschichte des Alterthums», в котором глубина мысли соединяется с изяществом литературного изложения. Силою научного воображения Дункер оживотворяет образы давно минувшей жизни, и таким образом то, что у более холодных исследователей, как напр. у Ляссена, является сухим и строгим рассказом, у него является полною жизни картиной. Ляссен в своем обширном сочинении «Indische Alterthumskunde» больше занимается историей внешнего, общественного развития индейцев в отправлениях гражданской и международной жизни, чем историей их умственного развития, и потому дает только общее представление и понятие о складе и содержании религиозного индейского миросозерцания. Тем не менее в той полноте, какою отличается его исследование, заключаются ценные данные для изучения и выяснения различных сторон умственно-религиозной жизни индейцев и между прочим их верования в переселение душ. Притом то, что передает Ляссен как исторические факты, разъясняет Болен в «Das alte Indien mit besonderer Rücksicht auf Aegypten». Это сочинение, как заявляет сам автор, есть компиляция, преимущественно по Кольбруку и Отмару Франку, в которой Болен между прочим старается выяснить, хотя и не совсем удачно, историческое соотношение между индейским миросозерцанием и египетским. Философская сторона индейского миросозерцания со всею подробностью изображается и раскрывается у И. Виндишмана в его «Die Philosophie im Fortgang der Weltgeschichte». Сочинение Виндишмана имеет своеобразный характер и представляет оригинальный взгляд на умственную жизнь индейцев, именно, начала их умственно-религиозного миросозерцания автор сводит к интуиции и ясновидению, которые будто бы имеют ближайшую и непосредственную связь с древнейшими откровениями Божества человеку. В данном случае это сочинение важно не по своим философским взглядам, а потому, что заключает в себе подлинные отрывки индейской литературы в переводе на немецкий язык, — напр. особенно важна в вопросе о душепереселении вся двенадцатая книга законов Ману и некоторые из упанишад13.

В исследовании учения о душепереселении у египтян ближайшее значение имеет «Jaï an sinsin sive liber metempsychosis veterum Aegyptiorum e duabus papyris funebribus hieraticis signis exaratis», Бругша. Однако этим документом можно пользоваться не иначе как с осторожностью, потому что издавший его знаменитый египтолог в изображении «Liber metempsychosis» представил иероглифический текст и перевод его без достаточных филологических оснований и разбора, так что, по мнению некоторых, он совершенно удалился от настоящего смысла подлинного текста14. По отношению к философской стороне египетского миросозерцания незаменимый источник представляет «Geschichte unserer abendländischen Philosophie», Э. Рёта. В его ясном и одушевленном изложении рельефно выливается ясная мысль, к сожалению, односторонне направленная к тому, чтобы поставить египетскую культуру и круг идей древнейшим и первоначальным источником всего человеческого развития. В том же духе идет Бунзен в своем сочинении «Aegyptenstelle in der Weltgeschichte», хотя колыбель доисторического, некультурного человечества он уступает Азии. Впрочем, относительно учения о душепереселении односторонность Рёта и Бунзена не имеет существенного значения. Руководящею нитью во всей массе египтологических данных служит «Handbuch der gesammten ägyptischen Alterthumskunde, где в сжатом критическом очерке собрано все, что сделано египтологами со времен Шампольона15.

I. Душепереселение у некультурных народов

А) у новых

Если трудно определить, когда, где и у какого народа прежде всего начала вообще проявляться свободная деятельность мыслящего духа и явились первые плоды любознания, то не менее трудно открыть и происхождение заблуждений человеческого разума, особенно таких, которые общи многим философствовавшим народам и проникнуты у всех как бы одним духом. Такой неопределенности со стороны исторической критики подлежит и происхождение учения о переселениях душ. Прежде чем оно вошло в миросозерцание древнейших культурных народов, которыми обыкновенно начинают историю человечества, именно индейцев и египтян, и допущено там на философских, спекулятивных началах, верование в душепереселение возникало в кругу непосредственных миросозерцаний, свойственных некультурным народам. Это предположение основывается на том, что верование в душепереселение и в настоящее время распространено по всему земному шару у народов диких и вообще стоящих вне исторического развития, у которых оно, как показывает более или менее тщательное изучение существующих данных, не могло быть заимствованием, а вырабатывалось самостоятельно. «Учение о душепереселении вовсе не принадлежит исключительно индейцам, но вообще было очень распространено в древности (как и в настоящее время), говорит Вебер; оно весьма сообразно с человеческим чувством, и нет ничего удивительного, что самые различные народы выработали его у себя самостоятельно»16.

Точкой отправления в развитии верований в душепереселение у некультурных народов служит тот момент умственного развития, когда человек впервые начинает хотя смутно различать духовный и материальный элементы своего существа — душу и тело. Когда наступил этот важный момент в среде доисторических людей, утративших свет божественного откровения, — об этом невозможно сделать никакого предположения. В доисторические времена мы застаем уже результат различения души от тела, выразившийся в повсюдной идее и всеобщем желании бессмертия17. Развитие идеи и пробуждение желания бессмертия в человеке без всякого сомнения вызывало неумолимо-постоянное действие смерти и тления. Смерть для естественного человека всегда остается величайшей загадкой бытия и невольно обращает на себя его внимание. Обнаруживаясь для него ужасающей и непримиримою силой, которой он должен безусловно покоряться, неумолимо-всеуничтожающая и безотрадная смерть стоит в решительном противоречии с чувством и сознанием личного бытия в человеке. Потому во все времена естественнейшим чувством при виде смерти является скорбь, которая бывает тем сильнее и необузданнее, чем неразвитее человек, так что, напр., в древние времена для большого выражения скорби по умершем, как известно, нанимались плакальщицы. В силу такого непосредственно обнаруживающего для человека значения смерти, в самой глубине человеческого сознания, даже без указания божественного откровения, являлась склонность и потребность объяснять явление смерти как нечто неестественное, как результат чужой вины, волшебства и т. п.18

Реконструкция захоронения неандертальца в Ла-Шапель-о-Сен

Вместе с тем смерть с древнейших времен возбуждала в живом человеке поразительное и непреодолимое чувство боязливого отвращения пред мертвым, чувство нечистоты и осквернения даже от одного прикосновения к трупу. Теперь как же должен был думать естественный человек о том, что делалось с ним в таинственной перемене его существа, производимой смертью? Это неизбежный вопрос, который рано ли, поздно ли должен был возникнуть в уме человека еще в самые отдаленные, доисторические времена. Тело умершего остается в первые минуты после смерти таким же, каким было при жизни, но в нем уже недостает чего-то, что не есть тело, вместе с чем человек был живым, мыслящим и сознающим существом. Вид смерти с первого же раза вызывал мысль о душе, и смерть больше, чем все другое, возбуждала и укрепляла в сознании человека различие души от тела. Непосредственно вслед за тем возникал другой вопрос, куда после смерти поступает нечто, исшедшее от тела, душа, — продолжает ли она свое существование и каким образом? Решение этого вопроса пробуждало в естественном человеке ту идею, которая вкоренена в природе его бессмертной сущности, именно, что душа не умирает, но продолжает свое существование и за пределами смерти и тления человеческого тела. Раз пробудившись в человеческом сознании, идея бессмертия требовала морального восприятия и осуществления и таким образом породила чаяние и желание бессмертия. Эти коренные умственные и моральные данные идеи бессмертия и находили выражение в тех верованиях и представлениях о посмертной жизни человеческой души, которые в своем содержании обусловливались в древнем языческом мире, равно как у доисторических и современных некультурных народов степенью развития людей данного места и времени.

Если об образе мыслей доисторического человечества судить по верованиям и представлениям современных некультурных народов, то оказывается, что на первый раз идея бессмертия отливалась в форму представления, что по смерти человека душа продолжает свое существование в виде тени, воздухообразного призрака, который относится к живым как злое демоническое существо и в своем значении сливается с фетишами. Сообразно с этими представлениями, душа блуждает по разным странам и местам на земле, вообще переменяет место своего пребывания, переселяясь с одного на другое19. Дикари Ю. Америки считают за отшедших душ ночных птиц, голос которых жалобно раздается в ночной тишине вокруг их жилищ20; по представлению других дикарей, души как тени блуждают и носятся кругом людских поселений, а особенно в таинственной чаще лесов, или как туман волнуются над влажными лугами21.

C первого же раза со всею очевидностью можно заметить, что в подобных представлениях диких народов, в неопределенной и грубой форме выражавших идею и желание бессмертия, человек сам не знал, где и как приличнее всего поместить после смерти человека ту часть его существа, которая по всему так отличалась от всего материального и так была чужда всех условий обыкновенной земной жизни. Пока неразвитая фантазия была недостаточно сильна создать какой-нибудь особый мир для умерших, люди представляли, что душа блуждает, переселяется с одного места на другое. Нет ничего проще, что из этой первоначальной формы представлений о посмертной участи души естественно развивались верования в душепереселение более определенного рода, т. е. или в животное, или в растение и т. п., и таким образом идея бессмертия души, мыслимая в форме душепереселения, оказывается простым, естественным и общим для всех неразвитых народов выражением их умственного настроения относительно посмертной участи человека. Этим объясняется повсюдное распространение верования в душепереселение по земному шару в древние и новые времена22. В настоящее время оно распространено по всей Азии: не говоря об индейцах по ту и по сю сторону Ганга. Калмыки, народы Тибета, Арокана, Пегу, Сиама, Камбоджи, Тонкина, Кохинхины, Китая, Японии, на диких и почти непосещаемых островах Пуло-Кондор разделяют верование в переселение душ23; его принимают многочисленные африканские племена, жители островов Тихого океана, Северной и Южной Америки, гренландцы и эскимосы24.

Достигши некоторой определенности, верование в душепереселение в начале своего развития выражается со всею наивностью и узостью понимания дикарей, и притом с такими частными и разнообразными оттенками, что каждый негр, напр., можно сказать, имеет свое особенное представление о посмертной участи души и ее переселениях. Негры в Ардрах тщательно сберегают обрезанные ногти и волосы в своих жилищах, чтобы души умерших по переселении в новое тело не затруднились в отыскании этих принадлежностей человеческого организма25. Большая часть негритянских племен верует, что душа умершего возрождается в ближайшем младенце26. В Лоанго негры полагают, что души предков переселяются в младенцев потомков27. Североамериканские дикари погребают умерших детей на людных местах, чтобы их души скорее могли переселиться в новые тела28. Такое же представление у гренландцев произвел весьма распространенный обычай усыновления чужих детей29. Некоторые негры думают, что их души переселяются в белых30. У негров Иссино души постоянно переменяют свое местопребывание в двух мирax, из которых один находится на земле, а другой — под землею31. На Мадагаскаре верование в душепереселение выражается особенным образом: душу умирающего вдыхают в себя, чтобы потом передать ее больному, близкому к смерти32. Верование, что душа переселяется в новые тела, внушило невольникам в Вест-Индии мысль лишать себя жизни самоубийством, чтобы получить возможность снова возвратиться в отечество и родиться свободным33. В Азии у калмыков, в Африке у негров, в Америке у дикарей, живущих в степях Техаса, на Сандвичевых островах, у лапландцев и других северно-финских племен распространено верование в переселение душ в различных животных34.

Нетрудно видеть, что душепереселение в том виде, в каком мы находим его у некультурных народов и предполагаем у народов доисторических, имеет значение только неопределенного удлинения настоящей жизни. В верованиях и представлениях, что душа существует и носится после смерти тела как тень или фантом или поселяется в животных и неодушевленных предметах, не оказывается другой цели, кроме той, чтобы только на первый раз удовлетворить идее и желанию бессмертия35. Сначала доисторические народы, как и современные дикари ограничивались в своей умственно-религиозной жизни только фактами ближайшего настоящего и довольствовались скудными и смутными представлениями будущего, особенно того, которое наступает после смерти человека. Прошедшее было для них чуждо, переживалось и терялось бесследно и не манило пытливого внимания, так что у дикарей почти не встречается космогонических представлений. В таких обстоятельствах человек, естественно, не мог придумать для посмертной жизни своей души какого-нибудь определенного и ей свойственного места. В самом деле, пока у доисторического человека не было ни космогонии, ни антропологии, на каких данных он мог строить свои предположения и гадания о своей посмертной судьбе? Не зная и не размышляя о том, откуда человек, а особенно духовная часть его существа, мог ли он определенно представить, куда поступит душа его после смерти тела? И вот душа как фантом с течением времени как будто исчезала, а по смерти животного, в котором она поселялась, как будто терялась. Бездельное странствование и переселение души переходило наконец в полную неизвестность, куда она с течением времени достигала. При постепенном развитии человеческого самосознания такое представление о посмертной участи души едва ли не с первого же раза не могло удовлетворять человека; неопределенное скитальчество души не заключало в себе ничего отрадного и успокоительного и притом противоречило достоинству духовного элемента, самостоятельность которого и даже личность издавна предносилась пред сознанием человека. Вследствие этого, как скоро зарождались хотя смутные космогонические и антропологические представления в среде данного народа, первоначальные верования в переселение душ получали дальнейшее развитие. Бесцельное странствование души получало определенный исход; начиналось образование представлений об определенных жилищах отшедших душ, о царстве теней, в котором посмертная жизнь души имеет неопределенно-большую длительность. Сообразно с таким изменением первоначальных представлений, душа тотчас по смерти человека, пока не истлеет или не будет сожжено тело, все еще блуждает и носится около живых, пользуясь от них различными приношениями, но потом отправляется в далекое и трудное путешествие в неизвестную для живых страну, назначенную для жилища отшедших душ36. Таким жилищем, смотря по складу чувственных восприятий и представлений, мыслилось или небо, или отдаленный край земли, или подземное пространство37. Переселившись в одну из подобных стран, душа находит там все условия земной жизни, кроме ее неприятностей и бедствий. Человеку всегда хотелось лучшей участи за гробом; в местах теней душа пользуется во всем удачей и изобилием, наслаждается невозмутимою радостью и постоянным здоровьем. В такие блаженные места идут все души без различия, и только с течением времени, когда мало-помалу в человеке возвышалось и развивалось нравственное чувство и сознание долга и справедливости, для низких и слабых душ фантазия отводила особые места воздаяния. Впрочем, сначала эти места, предназначенные для недостойных людей, являются еще в весьма бледных очерках сравнительно с картинами посмертного блаженства в жилище теней. В этом выразился существенный характер человеческого духа, с ранних пор развития всегда чувствовавшего свое существенное назначение к вечному блаженству за пределами своего земного существования.

В) У древних

Развитие верований в душепереселение в связи с образованием космогонических и антропологических идей у мексиканцев, перуанцев и кельтских племен

В предыдущем очерке намечены зародыши и первое развитие верований в душепереселение в рамках дикой, естественной и первобытной жизни, когда умственный кругозор человека почти не простирается далее того, что его окружает в данную минуту. Дальнейшее развитие представлений о посмертной жизни души, как выше было сказано, обусловливается развитием космогонических и антропологических идей. Но старые, отжившие верования, уступая место новым, никогда не исчезают вполне и совершенно из человеческого сознания, а стремятся сжиться и слиться с новыми, и это такой известный факт, что нет нужды обставлять его особенными доказательствами и свидетельствами. Точно так же первоначальные верования в душепереселение у некультурных народов мало-помалу соединялись с новыми формами представлений о посмертной жизни души. Когда для нее было найдено определенное жилище, грубое странствование души получило уже второстепенное значение, как старое, отжившее верование, которое держалось только в силу предания, привычки или умственной отсталости народа от жрецов и правителей. В таком виде и значении душепереселение является у древних, отживших некультурных народов, которые исчезли со сцены истории, не завершивши своего начатого развития. Эти народы — мексиканцы и перуанцы, кельты (друиды) и родственные с ними индогерманские племена.

а) верования мексиканцев и перуанцев

Как известно, космогония и антропология языческих народов заключает в себе и всю сумму их религиозных верований и представлений. Отсюда устанавливается тесная связь верований о посмертной участи человека с религиозно-спекулятивным миросозерцанием данного народа. Мексиканцы и перуанцы от грубых фетишей, рассеянных по земле, обратили свой взор к небу и признали божественным источником жизни, света и теплоты солнце и планеты.

Человек постепенно приходил к мысли, что истинное жилище Божества не на земле, а на небе; там, откуда льются животворные лучи солнца, где в недосягаемой вышине таинственно мерцают звезды, по представлению мексиканцев и перуанцев, жили боги и гении. От этих богов в начале мира произошел и человек, который является на земле только временным поселенцем. Он — божественного происхождения, и теперь для него стало ощутительно, что земля не может быть его всегдашним жилищем. Оттого в мексиканских песнях нередко выражается чувство суетности и ничтожества земной жизни. После смерти душа человека устремляется в небесные места блаженства, мира и спокойствия. По верованиям перуанцев, инки, как первые и ближайшие сыны небесного света, возвращаются на солнце, «в жилище своего отца», а знатные люди переселяются на другие светила38. Души простых смертных или прямо идут в жилище блаженных, или предварительно переселяются в новые человеческие тела и в животных39. По верованиям мексиканцев, душа достигает блаженного жилища не иначе как только посредством ряда переселений чрез змей, крокодилов, чрез пустыни и бури40. Этого жилища могут достигнуть все люди, но слабые и малодушные души не имеют силы и мужества предпринять трудный путь переселений, который ведет туда, и потому низвергаются в тьму. Впрочем, те души, которые недостойны блаженства, но и не заслужили полного наказания, не теряя надежды на лучшую участь, могут возвращаться на землю, жить в облаках или носиться по воздуху в виде птиц41. С первого раза представляется, что в этом случае верование в душепереселение получает новое значение: оно как будто является средством очищения и исправления, после которого душа снова может достигнуть своего светлого небесного отечества. Однако с этой стороны верование мексиканцев представляет самые слабые и неясные черты и больше приближается к простому, грубо-непосредственному представлению о душе, по которому она, как и всякое живое существо, должна иметь какой-нибудь чувственный образ, чтобы иметь возможность совершить свое переселение в страну отшедших. Мы видели, что прежде чем души умерших достигнут определенного жилища, они, по воззрению мексиканцев, все без различия подвергаются переселениям, и пребывание души в том или другом теле не имеет никакой существенной связи с достижением конечной цели ее переселений, т. е. определенного места. Пока душа умершего, недостойная блаженного жилища и не заслуживающая наказания, не имела еще определенного пребывания, она очевидно не могла быть представлена с точки зрения мексиканцев без телесной, осязательно-живой формы и на время жила в облаках или носилась в воздухе, как птица. В этом случае переселение не очищает души, а только затрудняет и замедляет ее переход в определенное место. Еще яснее характер верований в душепереселение у рассматриваемых народов выражается в обычае, свойственном многим неразвитым племенам, зарывать или сожигать вместе с умершим все, что он любил и чем пользовался при жизни, — оружие, одежду, сосуды, даже жен и невольников42. Сожигание тел, по-видимому, выходило из представления, что пока не истлеет труп, душа продолжает держаться при нем и не может его оставить. Потому уничтожение трупа имело целью как можно скорее освободить душу от тела, чтобы она беспрепятственно могла начать свои переселения в страну блаженных, как это внушали прежние воззрения, т. е., утративши свою собственную телесную форму, в которой она жила на земле, душа переходила чрез другие чувственные формы окружающего мирa43. Так как, однако, после всех переселений она достигала определенного места, то человек в чувстве и сознании своей личности естественно рассчитывал устроить свою посмертную жизнь так же, как он жил на земле, следовательно, опять, в конце своих переселений, в чувственной человеческой форме. Мало-помалу представления об определенном местопребывании души, в котором человек сохраняет свою чувственную индивидуальность, уничтожали необходимость переселений души чрез другие тела, и человек по смерти переходил в страну блаженных в своем собственном виде. Отсюда, как можно думать, у мексиканцев и перуанцев образовался другой обычай — бальзамирования трупов44, существовавший вместе с сожиганием тел. Сохранение трупа, в противоположность сожиганию, имело уже другую, цель, именно предотвратить странствование души по другим не свойственным ей формам и открыть для нее возможность прямо вступить в жилище блаженных так, чтобы она ни на минуту не утрачивала своего человеческого образа. При этом само собою разумеется, что бальзамирование предполагает более высокую степень развития, потому что оно, с одной стороны, требует для своего выполнения особенных сведений, а с другой — выражает переход от первоначальных верований в душепереселение к более возвышенным представлениям о посмертной участи человека, по которым он после смерти не теряет своей чувственной индивидуальности. Таким образом у мексиканцев, равно как и у перуанцев, душепереселение, не имея особенного смысла и значения, составляло только переходный путь отшедших душ в определенное для них место и как остаток первоначальных представлений о посмертной участи души есть не больше, как только простая, низшая форма развития идеи бессмертия, соединившаяся с новыми, более возвышенными воззрениями и понятиями.

b) верования кельтских племен

Одинаковое значение, как у мексиканцев и перуанцев, имело верование в душепереселение у кельтов (друидов) и сродных с ними племен, по крайней мере, насколько мы можем судить о том по известиям и заметкам, дошедшим до нас от греко-римских писателей, Диодора Сицилийского, Страбона, Тацита, Юлия Цезаря, Помпония Мелы, Валерия Максима и Аммиана Марцеллина45. Исходя из планетно-стихийных космогонических идей, друиды учили, что человек создан из всех стихийных элементов и имеет бессмертную душу, предназначенную для блаженной жизни46. Образ посмертной жизни души, по представлениям друидов, какой мы в состоянии воспроизвести на основании известий упомянутых писателей, в точности представляет те же самые черты, какие встречаются у других некультурных народов. Из галльских похоронных обычаев видно, что души умерших, по верованиям друидов, переселялись в страну блаженных; при сожигании трупов живые бросали в огонь письма, назначенные родственникам, уже обитающим в этой стране47. В воззрении друидов смерть, по выражению Лукана, только разделяла две половины жизни — земную и посмертную — одну от другой48, и потому вместе с трупом сожигались также принадлежности умершего, которые предполагались необходимыми для него в будущей жизни. Естественно ожидать, что с подобными представлениями соединялось верование в переселение души на пути в страну блаженных по предметам окружающего мира, как это ясно видно из прямых свидетельств Юлия Цезаря и Диодора49.

Гай Юлий Цезарь. Древнеримский бюст

Цезарь утверждает, что галльские предводители, желая внушить своим воинам презрение к смерти, уверяли их, что души их не погибнут, а перейдут в другие тела50. О народах кельтского племени вообще Диодор Сицилийский свидетельствует, что у них утвердилось мнение Пифагора, по которому бессмертные души продолжают свое существование, переселяясь в другие тела, и по истечении определенного времени снова возвращаются к жизни51. Это возвращение к жизни, как показывает дальнейшей ход рассказа, происходило уже не на земле, а в стране блаженных, потому что дальше Диодор именно передает обычай посылать с умершими письма родственникам. Что друиды считали причиной того, что душа не могла прямо идти в страну блаженных, а принуждена была подвергнуться процессу переселений, неизвестно. Трудно, впрочем, думать, что по воззрению друидов переселялись в другие тела только те души, которым тяжесть грехов не дозволяла вынести трудное путешествие в желанную страну. Древнее мифологическое повествование кельтского происхождения выражает смысл переселения душ у друидов гораздо проще, непосредственнее и ближе к образу воззрения некультурных народов52. Душа, совлекшись от земной оболочки, возрождается в новой форме в верхних сферах воздушного пространства. Облака состоят из душ недавно умерших людей, которые носятся над головами армий, внушая воинам мужество и устрашая врагов. Будучи еще не свободны от чувственных аффектов и земных привязанностей, они вмешиваются в людские дела. Напрасно они усиливаются подняться выше атмосферного пространства; они встречают непреодолимую преграду из сафира, которая не поддается их усилиям. Вступивши, наконец, на луну, души переходят ужасающие ледяные равнины, теряют здесь всякое ощущение, кроме чувства простого бытия, и забывают все, что ими пережито на земле. Во время лунного ущерба они возвращаются на землю и при содействии всеоживляющих солнечных лучей поселяются в новых телах и снова начинают свой жизненный путь. В этих воззрениях ясно выражается известное нам представление некультурных народов о переселении душ, когда оно не имеет еще никакого высшего значения. Но далее в том же самом повествовании являются новые черты. Душа не восходит выше луны; запятнанная земною нечистотою, она должна очиститься от этой нечистоты путем многократного возрождения и испытания, пока не будет удалено последнее пятно, омрачающее ее светлое существо. Только тогда она становится способной вознестись превыше всех миров, где блестящий солнечный диск состоит только из чистых душ, погруженных в океан блаженства53. Еще яснее высшее значение душепереселения у кельтов выражено в песнях Талиесина, барда из Уэльса, который жил уже в VI в. по P. X. и в миросозерцание которого примешаны уже христианские понятия54. По воззрению Талиесина, в мире существует три круга бытия55. Первый есть область бесконечного, где нет ни живых, ни мертвых и где живет и движется только Божество. Второй составляет область душепереселения, где все живое истребляется смертью и в потоке жизни и смерти беспрестанно изменяет свои формы. Эту область проходит человек. Третий круг есть область счастья, куда восходят после смерти все существа, переселяясь из низших форм бытия в высшие и таким образом достигая высшего совершенства и блаженства, возможного для конечных тварей. Но если душа предается греху, то переселяется в низшие существа, из которых она снова может и должна стремиться к очищению и восхождению в горний мир. Талиесин сам о себе говорит, что он уже дважды родился. «Я был мертв и опять стал живым, и вот я теперь Талиесин. Я был горным оленем, был петухом, и вот я теперь Талиесин». В другой песне Талиесин с большей полнотой изображает переход души чрез бесчисленные формы животных и воодушевленных предметов56. Но хотя бы такое попеременное восхождение и нисхождение души длилось целые миллионы лет, путь в область счастья всегда остается для нее открытым, и она в конце всего неизбежно достигает предназначенного ей блаженства.

Однако мы не можем и не имеем исторических данных приписать такое высшее значение душепереселения, какое выражает Талиесин, народному сознанию древних кельтов. Из древнейших памятников и свидетельств видно, что у друидов конечною целью переселения души была не высшая идеальная область божественного счастья, а обыкновенное у некультурных народов царство отшедших душ, доступное для всех людей и носящее вполне чувственный характер. Как мы видели, для достижения этого царства вовсе не нужно было очистительного переселения души. Учение о душепереселении, подобное изложенному выше, встречается уже в позднейших произведениях народного творчества, где языческие идеи перемешаны с христианскими, а потому если оно и существовало в таком виде у древних кельтов до распространения христианства, то оно было скорее достоянием жрецов, которые у кельтов, как и у всякого народа, стояли во главе религиозной мысли и религиозного сознания. Ниоткуда не видно и не из чего заключить, чтобы чувственно-конкретное миросозерцание некультурных народов вообще и кельтов в частности достигало отвлеченной идеи очищения и соединяло в него верование в душепереселение. Потому строгая историческая критика совершенно не может допустить того, что исследователи кельтических древностей приписывают древним кельтам на основании позднейших источников и преданий. Душепереселение у друидов не имело никакого высшего значения.

Конец ознакомительного фрагмента.