Долгое путешествие. Остросюжетный иронический мистический шпионский детективный путеводитель

Петр Викторович Никонов

У него тысячи имен и лиц. На всех континентах его знают как лучшего промышленного шпиона. Его считают всемогущим – и это почти правда. Но кто он такой на самом деле известно лишь кучке ближайших друзей.Что же произойдет, когда всемогущий столкнется в борьбе за тайны нашего мира с по-настоящему достойным противником?Лихо закрученная смесь тайн, заговоров, мистики, расследований, приключений, политики, предательств и страсти, разбавленная отличным юмором в лучших традициях Петра Никонова.

Глава V

24 июля 2017 г.Москва, Россия

Я всегда стараюсь выбирать одиночек в свои носители во время перелетов. С парами сложно. Несколько часов в замкнутом пространстве, плечом к плечу с человеком, который знает тебя досконально. Даже с возможностью читать память и с моими, не побоюсь этого слова, нечеловеческими артистическими способностями всегда есть шанс сказать или сделать что-то не так и вызвать, как минимум, подозрение, а то и неожиданный скандал.

К счастью, в путешествующих в одиночестве путниках в наше время недостатка нет. Пока серебристо-синий самолет Аэрофлота бороздит просторы надоблачного пространства, я лениво копаюсь то в воспоминаниях Романа, то в статьях бортового журнала. Аэрофлотом летать я люблю. У него, может быть, не такие приветливые стюардессы, как бортпроводники Эйр Франс или Джет Блю, но зато и расстояние между креслами побольше, и самолеты поновее, да и кормят неплохо. Не лучше всех, конечно, но на вполне хорошем среднем уровне — сытно и довольно вкусно.

Мои мысли снова и снова возвращаются к Иштвану. Казалось бы, пройдя через тысячи тел, потеряв не один десяток из них и убив, кажется, не одну тысячу моих противников, и в моей физической форме и в астральной, мне стоит относиться к таким вещам спокойно и безразлично. Негоже ангелу смерти из-за этой самой смерти переживать. Но я не могу. Каждый раз, когда я сталкиваюсь со смертью лицом к лицу, умирая, убивая, наблюдая, меня гложет одна навязчивая мысль.

Вот, человек. Результат цепочки рождений тысяч поколений своих предков. Столько лет он рос, развивался, учился, познавал что-то новое, совершал хорошие и плохие поступки, творил, мечтал, чего-то ждал. Сотни миллионов секунд, мгновений, мыслей остались за его спиной. И вот, один короткий момент, пуля, нож, сердечный приступ, всего лишь мгновение, и всего этого нет. Всё это потеряно, и потеряно безвозвратно. Почему так несправедлива ставка — хуже, чем любая лотерея? Сотни миллионов бриллиантов мгновений против короткого момента, перечеркивающего всё. И почему же люди так мало ценят эти мгновения своей жизни до тех пор, пока не встретятся с окончанием своего срока лицом к лицу?..

Чтобы отвлечься от этих размышлений, начинаю просматривать воспоминания своего носителя. Но не нахожу почти ничего интересного. Жизнь Романа нельзя назвать скучной, равно как и насыщенной. Обычная жизнь среднего человека. Работа, дом, вечные московские пробки утром и вечером, на дачу к родителям в выходные, опять пробки. Двое детей, любящих и любимых, жена, опять же, любящая и любимая. Изредка какое-то разнообразие вроде отпуска в Таиланде или такой вот поездки на корпоративный тренинг за границу. Забираюсь дальше и тоже ничего экстраординарного не нахожу. Ну, изменял жене пару раз в молодости. Ну, получал пару раз откаты от контрагентов за лучшие условия сделок. Кто же не оступался? Если бы Роман был полностью безгрешен — вот это было бы чрезвычайно интересно. А так обычная жизнь, обычные развлечения, обычные грешки. Хороший человек, но мне скучно изучать память простого хорошего человека. Я погружаюсь в чтение статей в аэрофлотовском журнале.

Пока самолет, потряхиваясь, выруливает к зданию аэропорта Шереметьево, я продумываю свой план. Мне нужно найти заказчика будапештских убийств — некоего Коника, о котором я ничего не знаю, кроме его клички и внешности. Ну, еще номер телефона, вытащенный из памяти Олега. С него и начнем.

Однако план приходится срочно менять. Пока мы с Романом ожидаем его багаж, я замечаю на телеэкране фотографию Олега Семенова. Похоже, известие о задержании киллера уже успело дойти из Будапешта до московских новостей — ничего удивительного в наше время мгновенного распространения информации.

Я набираю номер Коника. Длинные гудки, потом короткие — отбой. Набираю снова. Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Понятно. Вероятно, Коник уже в курсе ареста Семенова, и звонок на известный тому номер воспринимает как попытку добраться до него самого. Правильно думает, кстати.

Итак, какой у нас новый план? Будь я менее опытным, я бы отправился прямиком в Кремль. Там бы я вселился в самого президента, отдал бы приказ министру внутренних дел, генеральному прокурору и директору ФСБ сразу всем вместе искать этого Коника. Но опыт мой (а я так несколько раз делал по глупости и по молодости) сразу говорит, что это так себе идея. Государственную систему очень сложно растормошить и заставить шестеренки крутиться. Сложнее, чем в одиночку толкать паровоз. А потом ее еще и не менее муторно останавливать, тем более, что всё это оставит огромный след и приведет к непрогнозируемым последствиям. Особенно, если речь идет о России. Коника мне ретивые служащие найдут (и, может, сразу десяток разных Коников), но настоящие заказчики убийств и покупки Эгрес Банка успеют затаиться.

Помощь правоохранительных органов с ее базами данных и механизмами принуждения мне, несомненно, понадобится, но для этого мне совершенно не обязательно забираться на самую вершину муравейника и ворошить его весь.

Получив багаж, я через приложение в смартфоне Романа вызываю такси и называю водителю адрес на Арбате. Через два часа (утренние московские пробки — это что-то невероятно мучительное!) я выхожу из желтого Хёндая около четырехэтажного белого здания, выстроенного кириллической буквой «П», чем-то похожего на школу. Обилие черных и темно-синих машин с красной полосой на борту, припаркованных во дворе, говорит о том, что я прибыл по правильному адресу.

Я выхожу из тела Романа, оставив его недоуменно озираться по сторонам, пытаясь понять, как он сюда попал, и где он вообще находится, и в бесплотном виде направляюсь к входу в здание. Что ж, похоже, придется приготовиться к долгому путешествию сквозь стены и двери в поисках того, кто мог бы стать моим идеальным носителем для решения стоящей передо мной задачей.

Мне везет. Когда я добираюсь до двери, рядом со мной останавливается черная БМВ, из задней двери которой вылезает солидный полноватый человек в костюме с галстуком и коротко стриженными седыми волосами. На вид ему около шестидесяти.

Пятьдесят пять. Пятьдесят пять лет ему — выясняю я, оказавшись в его теле. Мне и вправду повезло — мой новый носитель Владимир Николаевич Сергеев, генерал-майор юстиции и Руководитель московского Следственного управления Следственного комитета России.

Поднимаюсь по лестнице в свой кабинет, по дороге ленивым кивком отвечая на приветствия подчиненных. Сажусь, оглядываю кабинет. Массивный стол, желтые обои, кожаные кресла. За моей спиной на стене герб России. В углу флаг. В другом углу — портрет президента и какого-то святого, бок о бок. Видимо, покровитель местных сыщиков. Кого они там им назначили, интересно? Ой, да это же мой брат Михаил — вот он порадуется неожиданно возложенной на него работе. Надо будет обязательно ему рассказать при случае, он так смешно закатывает глаза в такие моменты.

Итак, приступим.

Поднимаю трубку, набираю номер.

— Василий?

— Да, Владимир Николаевич, — голос следователя бодрый, это хорошо, — доброе утро.

— Доброе. Поищи информацию. Некий Коник, из мелких авторитетов. Имя, фамилия, адрес, всё, что есть. Ну, ты знаешь. Прямо сейчас, отодвинь всё остальное.

— Хорошо, Владимир Николаевич. А это по какому делу?

— По важному, — коротко обрываю я. — Пока вопросы задавать не нужно.

— Так точно, Владимир Николаевич, — в голосе слышится досада и легкий интерес. — Сейчас всё найдем.

— Хорошо. Как найдешь, приноси сразу, без доклада.

— Слушаюсь.

Я кладу трубку, и пока Василий ищет информацию, изучаю прошлое моего генерала.

Владимир Сергеев родился в 1962 году на окраине Ленинграда. Мальчик из неблагополучной семьи рано потерял отца-алкоголика, и большую часть детства, отрочества и юности провел на улицах. За ум его заставил взяться отчим — человек серьезный и принципиальный, бывший военный, а теперь милиционер-следователь. Отчима, который не стеснялся и крепко поколотить разгильдяя-пасынка, юный Володя люто ненавидел. Однако именно он наставил юного оболтуса на правильный путь, и теперь Владимир Николаевич был ему признателен и благодарен, и никогда не забывал принести цветы на его могилу, бывая в Санкт-Петербурге.

Каким-то чудом (а может, и не без протекции отчима) Володе удалось поступить на юридический факультет Ленинградского государственного университета. Учиться там ему понравилось, и сразу после выпуска его, двадцатитрехлетнего комсомольца-активиста, с радостью взяли на работу в прокуратуру Ждановского района.

Следователем он был неплохим. Крупных дел не раскрывал, но кражи, драки и участившиеся в конце восьмидесятых, с возвращением домой солдат из Афганистана, убийства раскрывал исправно. Впрочем, никто не знал, но признания в некоторых преступлениях молодой, ретивый и крепкий следователь попросту выбил из невиновных задержанных. Однако, надо признать, что первые годы службы Владимира Николаевича были более или менее достойными. Это оценило и начальство — к 1991 году он был уже заместителем прокурора района, который к тому времени был переименован в Приморский.

Девяносто первый год и последовавшее крушение и Советского союза, и всей коммунистической системы, застали Владимира, как и миллионы других советских граждан, врасплох, повергнув в полную растерянность. Цены устремились вверх, денег выделяли мало, вплоть до того, что было нечем заправлять старенькие служебные Жигули.

Началась мучительная борьба за выживание. Подработка извозом по вечерам, ночная работа сторожем на складе коммерческой фирмы, неудачные попытки торговли то водкой, то сигаретами — всё это приносило копейки. Не удивительно, что две тысячи долларов, предложенные адвокатом за закрытие дела о жестоком избиении предпринимателя, в котором обвинялся молодой парень, связанный с Великолукской группировкой, показались Владимиру Николаевичу целым состоянием. Он не смог устоять.

Так он открыл для себя тот щедрый источник прибыли, к которому уже припали тысячи его коллег изо всех правоохранительных органов по всей стране. Сначала он брал деньги просто за протекцию и закрытие уголовных дел. Потом стал прижимать предпринимателей, не желавших платить бандитам, возбуждая против них уголовные дела. Через пару лет дошел и до того, что самолично считал арматурой ребра должников. Были на его счету и убийства, совершенные по заказу своих новых друзей, и заказные изнасилования родственниц несговорчивых жертв рэкета. Неизвестно, до чего бы это дошло, но в девяносто четвертом великолукские крепко поссорились с тамбовскими, а потом умудрились переругаться и внутри себя. Автоматные очереди, одного за другим, уничтожили почти всех членов самой влиятельной «бригады» города на Неве.

Владимиру Николаевичу хватило ума и везения оказаться в стороне от этих разборок, а через некоторое время ему, уже прокурору Приморского района, поступило недвусмысленное предложение от тамбовцев. Они к тому времени занялись серьезным бизнесом и потихоньку, с помощью высоких покровителей из Мэрии и Государственной думы, подбирали под себя все нефтяные объекты города. Участие прокурора в бандитских разборках им не требовалось, своих бойцов хватало, а вот прикрытие по уголовным делам им было бы весьма полезно.

Их симбиоз продлился около пяти лет. За это время бандиты, так или иначе, поставили под свой контроль почти весь крупный бизнес в городе, а Виктор Николаевич дорос до заместителя прокурора города. Однако в 1999 году у всемогущих хозяев города начались проблемы — прокатилась новая волна убийств, а потом и арестов. Следователи из Генеральной прокуратуры почти подобрались и к самому Владимиру Николаевичу, но тут ему снова повезло: бывший вице-мэр Петербурга стал Президентом России. Начался массовый исход питерских чиновников в Москву, а московским следователям настоятельно посоветовали на прокуратуру северной столицы внимания не обращать.

А вскоре Владимир Сергеев и сам оказался в Генеральной прокуратуре. Но не на допросе, а заместителем руководителя одного из следственных управлений. А еще через несколько лет, когда Следственный комитет отделился от прокуратуры, заслуженного работника прокуратуры назначили с присвоением генеральского звания на важнейший пост — руководить следственными действиями в столице. Здесь масштаб доходов был совсем другой, и Владимир Николаевич черпал полной ложкой.

Я морщусь, перебирая в памяти эпизоды из жизни генерала. Меня буквально тошнит от того, что я вижу. Самое страшное, что если я залезу в головы половины российских чиновников, а то и больше, я увижу картины не меньшей омерзительности. Как там говорил их писатель Салтыков-Щедрин? Пьют и воруют? Ну, да. Именно это, увы, прекрасно описывает происходящее в стране. И от этого больно, страшно и удивительно — страна-то красивая и богатая, люди-то красивые, умные и добрые. Как же это они позволяют всё это с собой творить? Неужели, не видят? Или видят, но не хотят менять?

Вот эта их уродливая азиатская царская покорность — откуда она? Неужели, еще со времен татаро-монгольского ига, когда русские князья покорно (и радостно) убивали братьев и сородичей ради разрешения на правление от азиатских завоевателей? Или это от самодержавных и властных царей — маньяка Ивана Грозного, самодура Алексея Михайловича, палача Петра Первого? С давних времен и до сих пор, столетиями выглаженная покорность. Или это от их православной церкви идет? Но ведь у греков же такого нет. Не то православие? Или просто русское православие специально затачивалось под то, чтобы поддерживать самодержавную безграничную власть правителя и полную бесправную покорность народа? Эти их ныне модные духовные скрепы.

Стук в дверь прерывает мои размышления.

Я молча киваю на стул вошедшему старшему лейтенанту. Он немного неуверенно садится.

— Докладывай, — я откидываюсь на высокую спинку большого кожаного кресла.

— Да, Владимир Николаевич, — он словно вытягивается по стойке «смирно», не вставая со стула. — Конев Дмитрий Иванович, тысяча девятьсот шестьдесят девятого года рождения, город Москва. Кличка «Конь», «Ржаной», «Коник». Судим трижды: за кражу в восемьдесят восьмом, за нанесение телесных повреждений средней тяжести в девяносто шестом, срок условный, и за побои в две тысячи четвертом. Авторитетный, но не коронованный. Проживает в Москве, улица Профсоюзная, дом восемьдесят восемь. Владеет автомобилем Мерседес, Е-класс, госномер…

— Где он сейчас, можешь выяснить? — перебиваю я его.

— Сейчас?

— Ну, «Поток», что ли, подключите, посмотрите, где машина, — нетерпеливо взмахиваю кистью. — Что мне вас всему учить нужно?

— Да, Владимир Николаевич! — вскакивает. — То есть, нет… То есть, есть, так точно, сейчас сделаем.

Я усмехаюсь ему в спину.

— Мы его нашли, Владимир Николаевич, — Василий звонит мне через десять минут.

— И где он? Дома?

— Нет. Свисс-отель на Павелецкой. Он туда подъезжал. По оперативным данным, каждую неделю там происходят встречи авторитетов в ресторане Горизонт, наверху.

— Знаю. Давно он там?

— Только подъехал, Владимир Николаевич.

— Хорошо, Василий, спасибо, молодец, — я аж через трубку ощущаю, как молодой следователь расплывается в улыбке.

Я кладу трубку и выхожу из кабинета. Спускаюсь по лестнице, жестом подзываю удивленного шофера.

— Едем куда, Владимир Николаевич? — он удивлен, но не смертельно, генерал Сергеев временами совершает неожиданные поездки. А как иначе — вызвали сверху, надо ехать.

— Да, Миша, — сажусь на заднее сиденье. — Свисс-отель знаешь?

— Ну, конечно, Владимир Николаевич.

— Вот туда.

Час пик уже прошел, но на Садовом кольце всё ещё много машин. Без пробок здесь ехать минут десять, но мы тащимся все двадцать пять. Я начинаю нервничать — не хочется гоняться за этим Коником по всей Москве.

Наконец, БМВ заруливает ко входу в высокую серебристую башню, похожую на воткнувшийся носом в землю звездолет. Сквозь вращающуюся дверь в высокой, метров десять, стеклянной стене я попадаю в холл. Охранники-было реагируют на писк рамки, но я выработанным до автоматизма движением достаю служебное удостоверение. Взмах «аргумента» тут же делает стражников в черных костюмах вежливыми и внимательными.

Скоростной лифт возносит меня на самый верх металлического цилиндра отеля. В узком полутемном холле меня встречает восхитительная хостесс. Явно из моделей: ноги идеально стройные, туго обтянутая коротким синим платьем попка безупречной формы, манящая ложбинка меж крутых холмов в глубоком вырезе.

— У вас зарезервирован столик? — белоснежно улыбается она.

— Нет.

Взгляд сразу тускнеет, улыбка по волшебству меняется на строго поджатые губы.

— Простите, у нас только по записи.

— Вот и запиши, милая, — я достаю бумажник и кладу на столик-стойку рядом с ней стодолларовую купюру.

— Конечно, — улыбка снова вспыхивает многообещающим фейерверком, купюра молниеносно исчезает, — вас сейчас проводят.

И правда, не больше чем через двадцать секунд сверху по изогнутой лестнице спускается еще одна повелительница грез и почтительно ведет меня наверх.

Вот не люблю я рестораны «с видом» во всяких башнях. Сколько раз в них был, в разных странах, на телевышках, в небоскребах, и каждый раз с разочарованием убеждался в том, что они того не стоят. Красивый вид увеличивает цену блюд минимум вдвое, а вкус еды обычно весьма посредственный. Вероятно, повара считают, что гости, завороженные панорамной перспективой, на то, что еда полусъедобная, обращать внимание не станут. Пожалуй, единственное исключение — башня Space Needle в Сиэтле. Кормят там неплохо (не то, чтобы что-то особенное, но неплохо), хотя в Сиэтле множество и более вкусных мест. Впрочем, если просто прийти на обзорную площадку, за билет заплатишь примерно столько же, сколько за обед, а так еще и поешь.

В Горизонте я был как-то раз. Вид красивый, Москва город замечательный, но еда так себе. Коктейли вкусные зато. Впрочем, сегодня мне не до еды, сегодня я здесь по делу.

Пока красавица ведет меня по изогнутому коридору между столиками и огромным панорамным окном, я краем глаза изучаю посетителей. Наконец, замечаю, знакомое лицо. Коник здесь, и явно пока уходить не собирается. С ним за столиком еще трое мужчин, как принято говорить, серьезного вида. Услужливый официант наливает в их бокалы вино — его лицо я тоже запоминаю.

Мне сейчас, похоже, предстоит совершить сразу несколько прыжков из тела в тело подряд. Не люблю я это, но что делать. Не допрашивать же Конева, размахивая удостоверением.

— Ваш официант сейчас подойдет, — прелестница посылает мне очаровательную улыбку и оставляет меня одного за столом.

Официант ко мне подходит тот же самый, что обслуживал и Коника с его товарищами. То ли мне в очередной раз везет, то ли просто в этот утренний час в Горизонте мало работников. У них, конечно, только по записи и всё строго, но во всем зале, помимо меня и компании преступников, занята лишь пара столов.

Не дав официанту сказать привычную фразу «Что желаете пить?», перепрыгиваю в его тело. Зовут его Алексей, но мне это безразлично. Лазать по его воспоминаниям мне некогда.

Иду к столу Коника, оставив генерала дремать на диванчике за столом, откинувшись головой на стену. Сразу у стола, перескакиваю в Конева, хорошо, что он сидит с краю. Официант Алексей удивленно озирается, не понимая, почему он снова здесь.

Конец ознакомительного фрагмента.