Новые книги

Петр Вяземский, 1827

Элегии и другие стихотворения Дмитрия Глебова. Гречанка. Аннибал на развалинах Карфагена. Драматическая поэма. Сочинение Д. Струйского.

Элегии и другие стихотворения Дмитрия Глебова.

С эпиграфом:

L'art des transports de lâme est un faible interprète;

L'art ne fait que des vers; le coeur seul est poète.^[1]

M., 1827, в тип. Августа Семена, in 8, IV и 301 стр.

Сие собрание разделяется на несколько отделений: две книги элегий, баллады, послания, романсы и песни, поэмы и смесь. Главная часть стихотворений, здесь помещенных, состоит в переводах с уважаемых французских поэтов: Бертеня, Легуве, Мильвуа и других. Переводы вообще не без достоинства и являют признаки искусства в стихотворстве; но в местах, требующих большей силы и движения, они отстают от подлинников. Французская школа у нас теперь не в чести: мы, как своевольные дети, вырвавшись из-под надзора учительского, вымещаем на учителях ученические годы. Век оставаться учениками не должно, но зачем предавать проклятию, бранить своих прежних учителей, хотя в возрасте размышления и видим, что не во всем пример их для нас быть должен непреложен и не все то, чему учились мы у них, свято и ненарушимо? К чему опять исключительность? А к тому же, если сказать правду, отстав от одного подражания, не пристаем ли мы к другому? Я вовсе не Сеид классического абсолютизма и непогрешимости французских поэтов; но между тем не понимаю, почему утверждать, что Мильвуа не поэт, потому что поэты Шиллер, Байрон, Гёте. Признаю возвышенность их гения, но признаю несомнительность и дарования Мильвуа. Многие из стихов его присвоиваются памятью и сердцем; в них отзывается чувство, принадлежащее всем школам и равно живое под пером классическим и романтическим. Скажу более: Мильвуа не рабски следовал по стезе, пробитой его предшественниками; если преждевременная смерть не похитила бы его у французских муз, он, без сомнения, пошел бы еще далее по влечению собственного дарования и занимал бы ныне едва ли не первое место в числе современных поэтов Франции. Можно сказать, что Ламартин перехитрил и, следовательно, испортил то, что начал [Андре Шенье и продолжал] Мильвуа. У сего последнего было не менее той мечтательности, которою Ламартин навел свою поэзию; но у него более строгости в слоге, разнообразия в приемах и более истинного чувства. [К чести Мильвуа заметим и напомним, что поэт Батюшков сочувствовал ему и прекрасно состязался с ним в некоторых переводах.] Критик беспристрастный не подосадует на г-на Глебова, что он передает нам произведения французских стихотворцев, а, напротив, поощрит его изучать прилежнее свои подлинники, если дарование его влечет избрать их себе образцами. Пускай он, подобно им, более сжимает и ярче расцвечивает свой стих, который у него иногда бледен и растянут. Жуковский и Батюшков показали, что можно и как должно переводить Мильвуа. Не станем входить в подробный разбор — стихотворений и вообще стихотворства г-на Глебова. Скажем только: читатель в книге его не почерпнет впечатлений глубоких, ощущений сильных, но найдет во многих местах чувства, приятно и верно выраженные, ценитель искусства оценит в ней язык вообще чистый и правильный, стихосложение довольно свободное, вкус по большей части непогрешительный и, одним словом, довольно успешное соблюдение некоторых из тех неминуемых условий, от коих стихотворство признано тайною, для многих недоступною, а для многих столь опасною. Ободряя занятия в переводе французских поэтов, должно советовать г-ну Глебову не браться за Байрона. Его перевод превосходного произведения английского поэта можно назвать непростительным. «Сон» Байрона — одно из творений сего поэта самых оригинальных и замечательных: в нем, как в зеркале фантастическом, отражается вся сокращенная жизнь поэта. Одно начало перевода есть уже противоречие с подлинником:

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Хотя искусству был сему и не учен,

Но был его (или «ево», сходно с текстом) снискать усердьем привлечен.