Ольф. Книга третья

Петр Ингвин, 2021

"Она знала мои беды, и я мог бы скрасить ее горе. Минус на минус дают плюс, говорит наука. Мы живем в мире, где правит наука, научный подход помогает там, где бунтует совесть. Можно вывести формулу: счастье равно наука минус совесть. Совесть и счастье вообще плохо сочетаются". Заместителей пришельца стало двое. Новые приключения и предыстория прежних. Обложка – Галина Николаиди.

Часть первая. Ольф

Глава 1

Никакими печатными выражениями не передать, сколько сил и нервов ушло на возвращение медальона. Открыть шахту лифта вручную не удалось, разбирать стенки и пол я не решился и оставил на будущее как крайнее средство. Поиски лифтера заняли около трех часов, и еще четыре часа пришлось дежурить у дверцы, в образе улыбающегося идиотика ездить вместе со всеми вверх-вниз, некоторых вскоре узнавать в лицо и глупо кивать, в очередной раз приветствуя. Я боялся отойти даже на миг, мои жизнь и судьба валялись где-то здесь, в невидимой глубине, и никакая сила не оторвала бы от присутствия и наблюдения.

Объяснение, что же упало у меня в лифт, вышло невнятным, но поддатый седой лифтер даже не вникал в проблему. Я наседал, убеждая, что упавшее мне необходимо до смерти и достать его нужно очень срочно. Когда в отворенной шахте медальона не оказалось, пришлось сдерживаться, чтобы не биться головой о стенку. Под нецензурное ворчание лифтера я исследовал каждый кабель, каждую площадку, каждую выпуклость и выемку.

Казалось, натянутые струнами нервы вот-вот лопнут. Руки дрожали. Глаза смотрели и не видели. Или, наоборот, видели то, что хотели увидеть — там, где на самом деле ничего не было. Сознание опасалось за себя, я напоминал сбежавшего пациента психушки. Скорее всего, туда мне и дорога после сегодняшнего потрясения. Властелин Земли потерял брелок с кнопкой-включателем сверхспособностей. Осталось поплакаться в жилетку санитаров, которые меня успокоят, проводят в палату и запрут для моей же безопасности. Что ж, познакомлюсь с местными Наполеонами. Несостоявшийся король мира — отличная компания императорам, у меня с ними общая проблема: потерянные возможности, о которых знаем только мы сами.

Медальон обнаружился в районе второго этажа. Зацепился за провода. Я сел на бетонный пол и с минуту приходил в себя. Кровь опять побежала по жилам.

Чтобы поддеть медальон и скинуть вниз, мы с лифтером приложили всю смекалку и множество подсобных инструментов, включая мои плечи. И когда холодный кругляш занял прежнее место на груди…

Хотелось расцеловать весь мир вместе с лифтером. Ценностей у меня не было, иначе я отдал бы все. А каким неописуемым счастьем было снова оказаться в корабле!

— Родненький, милый, любимый, — шептал я сквозь слезы, пока руки гладили зеленоватые поверхности. Казалось, что те тоже соскучились и тоже рады.

Выйти из корабля еще раз?! Да ни за какие коврижки!

Эх…

Эйфория быстро закончилась. Свободного времени стало полным-полно, моя чудесная спутница по уважительной причине отсутствовала, никому другому я был не нужен. Полина подвинулась умом на Альфалиэле, а меня даже видеть не хотела. Алиса — моя девушка, которая была до Сусанны, — вообще отрезанный ломоть, старые раны лучше не бередить. А про Сусанну и вспоминать страшно.

Несколько часов ушло на посещение родичей — всех успокоить, объяснить, что отныне все в порядке, а прямо сейчас я уезжаю работать по контракту. Буду писать им письма. И звонить. В общем, не беспокойтесь, родственники, целую, пока.

Кстати, насчет «звонить и писать». У себя дома я собрал вещи, представлявшие хоть какую-то ценность, и сдал в ломбард. Отныне мне не требовались ни телевизор, ни микроволновка, ни стиральная машина и холодильник. Ни ковры, ни мебель. Ничего. Изъятый из квартиры компьютер, в котором, наверное, искали улики, мне вернули раньше, чем я попал домой, но отныне стационарный ящик с громоздким монитором меня не устраивал. Его я продал вместе со всеми гаджетами. Часть вырученных средств ушла на новые смартфон и ноутбук, остальные деньги вместе с купленной техникой заняли место в кладовке корабля. Первой программой, установленной в смартфоне, стал переводчик с итальянского. Надежда, как известно, умирает последней.

Прежняя одежда энтузиазма не вызвала, но один костюм с белой рубашкой, галстук и туфли все же перекочевали на борт. Мало ли, вдруг — снова к Василию Платоновичу? Или в Кремль. Или в Белый дом, причем не в тот, что на Краснопресненской. Как я понимаю, жизнь у меня опять будет интересная. Череда случившихся событий добавила желания остренького.

Ключи от бросаемой мной квартиры я отправил родственнице, которая больше всех помогала после смерти родителей, в прилагаемой к ключам записке значилось: «Сдавайте до моего возвращения. Когда вернусь — не знаю. Начинаю новую жизнь. Деньгами пользуйтесь, это вам. Спасибо за все».

На судебные слушания я, естественно, не явился. Вдруг что-то пойдет не так, или Василий Платонович решит, что меня нужно иметь под рукой постоянно, или вопросы ко мне окажутся настолько безотлагательными и важными, что получить ответы потребуется в неприятных мне особых четырех стенах. Рисковать не стоило.

Несколько дней корабль носился по миру — я приходил в себя. Купался в десятках морей. Обгорал на безлюдных пляжах — чтобы пробрало до печенок и чтобы выжгло боль и тоску всемогущего одиночки. Невыносимо ощущать, что любого могу заставить делать то, что мне надо, но… Но мне это не надо. Точнее, мне надо не это. Разве повиновение, основанное на страхе, даст что-то сердцу или душе? Я, конечно же, хочу быть счастлив. И хочу, чтобы счастливыми были все. А что для этого сделать?

Голова звенела вселенской пустотой. Сердце ныло. Я вспомнил, что все же был один человек — единственная живая душа, которая меня понимала. Нина. Она знала мои беды, и сейчас я, в своем подвешенном во всех смыслах положении, мог бы скрасить ее горе. Минус на минус дают плюс, говорит наука. Мы живем в мире, где правит наука, научный подход помогает там, где бунтует совесть. Можно вывести формулу: счастье равно наука минус совесть. Совесть и счастье вообще плохо сочетаются.

Муж Нины верил в науку. Умные книги убедили его, что разница в возрасте между супругами — это проблема, рано или поздно она вскроется. Владлен ждал, что однажды, как с пеной у рта доказывали психологи, все кончится плохо: в отношениях произойдет перелом, желания плоти подомнут под себя желания души, и жене захочется чего-то молодого и свежего. Владлен играл на опережение. На работе его учили купировать будущие осложнения, профилактика лучше хирургии, в результате Владлен навязывал Нине то, что ей не требовалось. На самом деле ей нужен был только он, ее любимый муж, а он не понимал и давал больше чем требовалось. И ей понравилось. Череда подарков неслыханной щедрости привела к тому, что Нине действительно захотелось больше. «Бьют — беги, дают — бери». Народная мудрость. Я сам поступаю так. Когда меня дарили Нине — разве я отказался? Бесплатное не ценится, со временем аппетиты растут, в этом я с наукой психологией согласен. Меня тоже тянуло к недостижимому, когда счастье, простое и незамысловатое, тихо сопело рядом. Люди несчастливы, так как не догадываются, насколько они счастливы или как легко стать счастливым. «Возлюби ближнего» — не просто красивые слова, это формула истинного счастья. Счастье не за горами, как говорит еще одна народная мудрость.

Мое счастье осталось за горами. Сейчас мне хотелось обычной человеческой теплоты.

Нина была дома.

— Привет.

— Привет. — Одетая в домашний халат, Нина посторонилась в дверях. — Зайдешь?

Я вошел. В квартире ничего не изменилось. Нина жила одна, мужчина у нее за это время не завелся (во всяком случае, постоянный), а легкий беспорядок говорил, что хозяйка никого не ждала. Запирая за мной, Нина сначала выглянула за дверь.

— Ты один?

— Да.

Отсутствие Челесты и мой подавленный вид сказали достаточно, чтобы не лезть с вопросами, с тактом у Нины все было в порядке.

— Чаю?

— Да.

Мы прошли на кухню.

Под халатом у Нины ничего не было. Тонкая шея, ласковые руки. Теплый взгляд. Добрая улыбка. Голые ноги в тапочках. От ног до шеи — махровая ткань халата. Я помнил все, что скрывала ткань. Руки тянулись забраться в горячий плен, мысли давно были там. Взорваться ослепительным салютом и забыться в нежных, почти материнских объятиях — большего мне не требовалось. Мне было плохо, и если Нине тоже плохо (а ее вид говорил, что счастья за прошедшие дни не прибавилось), то два наших минуса дадут плюс. Маленький, временный, но взаимно приятный.

— Садись. — Нина указала мне на кухонный уголок и поставила чайник.

Мое появление обрадовало ее, но не так, как я надеялся. Вспоминались устроенные Владленом нескромные игры, их невероятное продолжение в кровати и в ванной, жаркое жадное желание, удовольствие от чужого тела и от связавшей нас тайны… Сейчас я не видел ничего похожего, Нина просто была мне рада, как знакомому, а не как любовнику. Своим появлением я скрасил ей одиночество, и она была мне тихо благодарна. Мне же хотелось большего. Халат был лишним. Даже чай был лишним. Только горячая возня, салют и забытье. Когда большое счастье недостижимо, мечтаешь о маленьком.

Недостижимым оказалось даже маленькое. Все шло не так, как я надеялся. Одинокая женщина, которой я нравился и с которой нас немало связывало, не спешила с превращением минусов в плюс.

— У Челесты все нормально? — не выдержала Нина.

Она считала Челесту моей девушкой, и, в таком случае, все правильно, третий лишний. Нина — человек свободный, а я, с ее точки зрения, нет. Отсюда и некая отстраненность. Мне следовало догадаться раньше.

— Мы с Челестой расстались. Собственно, мы и не были парой в нормальном понимании. Мы даже языков друг друга не знали, ты видела, как мы общались.

— Дела и тела говорят больше, чем слова. Вы смотрелись замечательной парой. Вы были счастливы.

«Были». Я вздохнул. Хотелось погладить Нину по выпуклостям халата, но после разговора о Челесте такие действия выглядели бы кощунством.

Я заметил, что после смерти Владлена Нина изменилась. Лицо стало менее эмоциональным, движения — более мягкими и степенными, желания — неочевидными, глубоко спрятанными или увязшими в сомнениях. Кроме глаз, ничто в теле Нины не радовалось моему присутствию.

— Челеста в больнице, — добавил я после паузы.

— Что-то серьезное?!

— Психическое. Ничего не помнит, меня не узнает.

— Ужас. Ты в порядке?

— Да.

«Пожалей меня!» — кричал мой вид.

Нина поставила передо мной дымящуюся чашку и вазочку с печеньем.

— Может, поесть хочешь? Ничего нет, но могу приготовить.

Я поднялся.

— Нина. — Мои руки легли ей на талию. — Мне плохо. — Руки поползли вниз, на широкое и мягкое.

Нина вздрогнула и словно окаменела.

— Я вижу. — Она мягко высвободилась. — Садись.

Нина усадила меня обратно, встала рядом и обняла, прижав головой к груди. Мои опущенные руки остались в кольце ее рук.

— За прошедшее время многое произошло, — сказала Нина. — У меня в голове будто бы мозаика сложилась, над которой я долго мучилась. Многое стало понятным. Скрытое вышло на свет. Наверное, именно это называют прозрением.

Она погладила меня по прижатой к груди голове. Пауза немного затянулась, я молчал. О чем говорить? Дела и тела, как сказала Нина, говорят больше слов. То, за чем я пришел, не состоится. Можно снова распустить руки, но это ничего не даст, Нина прозрела.

— Я переосмыслила жизнь, — продолжила она. — Мы с Владом жили неправильно. Нет, обманываю. Это я жила неправильно, а Владик страдал, оттого ему приходили дикие идеи. Нам было хорошо вдвоем, на этом следовало остановиться. Третий — лишний, как и четвертый и прочие. Где есть двое, которые любят друг друга, там больше ничего не нужно, остальное играет на разрушение. Мы с Владом сами разрушили свое счастье. Не повторяй нашей ошибки. Ты пришел ко мне, но тебе нужна не я. Иди к той, из-за кого тебе плохо, посвяти ей жизнь. Только так ты обретешь покой. Счастье — это внутренний покой. Адреналин — заменитель счастья. Наркотик. Подсев на адреналин, ты никогда не придешь к настоящему счастью.

— Мне поздно идти к счастью.

— К счастью идти не поздно никогда и никому, даже мне, хотя мой любимый человек умер. Ты слышал, что я только что говорила? Счастье — внутренний покой, погоня за адреналином — заменитель счастья. Наши несчастья — оттого, что мы путаем одно с другим.

— Я понял. Спасибо. Я пойду?

— Иди. Будь счастлив. Счастье — не в обстоятельствах, оно в нас.

Глава 2

Я вернулся на корабль. При виде ставших родными стен на ум в очередной раз пришел вопрос без ответа: кто и зачем создал это чудо техники и природы? А что если я — невольный участник реалити-шоу людей будущего или другой высшей цивилизации? Называться шоу может, к примеру, «Бог из машины» или «Обезьяна с гранатой». Человеку из прошлого предоставляется что-то — летающая тарелка, умение летать, возможность ходить сквозь стены, другая сверхспособность. Избранник на время становится всемогущим. За происходящим следят, на варианты развития событий делаются ставки.

Тогда…

Здрасьте, всесильные господа из будущего, вы меня видите? Обезьянка к вашим услугам. Не подскажете, как с подопытной обезьянкой поступят в конце?

Не хочется думать, что такая возможность реальна, хотя она тоже имеет право на существование, как любая другая. Быть пешкой в чужой игре — противно. О финале игры и ее правилах пешка узнает только в финале. Или не узнает, если ее съедят. Пешки в играх — расходный материал.

Версия хорошая, но глупая. Почему выбрали меня? Есть миллионы, а то и миллиарды более интересных личностей. Верить, что я — Избранный, все равно, что признать себя лучше других. А я не лучше. В крайнем случае, такой же. Попади корабль в руки человека, который достойнее меня, новый владелец занялся бы чем-то другим. Не тем, чем с тупым упорством занимаюсь я — налаживаю свое мелкое счастье. Забиваю гвозди микроскопом. Идиот, одним словом. Кому интересно реалити-шоу с идиотом-пустышкой в главной роли?

Откуда еще мог взяться корабль?

Существует множество свидетельств палеоконтакта, большая часть из них наукой не опровергнута, ученые стараются такие факты замалчивать, так как подтвердить или предложить новое прочтение не разрешает официально принятая версия истории. Можно сделать вывод, что еще в незапамятные времена кто-то мог, как я, пользоваться чужой техникой. То есть, кто-то прилетал еще раньше, но владелец корабля умер. Случайно погиб, убит аборигенами, одряхлел от старости и скончался — для нас нет никакой разницы, его больше не существует. А техника продолжает работать. Если внутри что-то ломается, неисправный элемент самовосстанавливается. Или детали нечеловеческого изделия не изнашиваются. Или действуют на других принципах. Главное — результат: мне досталось бесхозное чудо, и как им распорядиться, зависит только от меня.

Почему корабль не заберут соплеменники умершего? Давно забрали бы, поступить так при потере важного гаджета — самое логичное. Этого не произошло. Получается, прилетать за ним некому! Скорее всего, цивилизация, создавшая корабль, погибла. Или перешла на следующий уровень, с высоты которого мы кажемся муравьями и не представляем значения. Вряд ли кто-то будет доставать из муравейника пейджер, если в кармане лежит смартфон.

Отсюда вывод такой: любой, кому достался медальон — единственный хозяин нечеловеческой техники. Ждать и бояться некого. Нужно просто жить.

«Счастье — не в обстоятельствах, оно в нас», — стояло в ушах. Нина права, и, тем не менее, я несчастлив, как бы ни старался подняться над обстоятельствами. Зато я могу помочь другим.

Меня в очередной раз понесло в тропики, к океану и пальмам — подальше от людей и лишней нервотрепки. Ночами, в корабле, залечиваясь от солнечных ожогов, я прокручивал в голове вечную проблему интеллигенции: как заставить людей быть счастливыми, если сами они поступают с точностью до наоборот? Каждая официальная религия настаивала, что именно ее путь единственно правильный, каждая секта вносила необходимые ей дополнения, каждый философ подводил базу под собственную теорию. И никто не давал ответа, который близок сердцу и одновременно понятен голове. Сейчас я мог если не все, то многое, но не ощущал внутренней потребности что-то делать. Помочь всем я не в состоянии, а помогать капле в океане не позволял здравый смысл. В то время как я спасу одного, умрут миллионы, и большинство из них погибнет по собственной глупости, из-за невнимательности или, например, из-за пренебрежения к здоровью, или будет убито другими, которые тоже входят в число жаждущих моей помощи. Глядя на то, что творят люди, хотелось не спасать, а уничтожать их, как смертельный вирус на заболевшем теле природы.

Не в силах определится со смыслом дальнейшего существования, я бесцельно летал над городами и странами, наблюдая за текущей своим чередом, не подозревавшей обо мне жизнью. Люди рождались, познавали мир, влюблялись, встречались, ругались, сходились, расходились, делали новых людей и умирали. Я смотрел на них через окна и не вмешивался. Это их жизнь, они живут так, как выбрали сами, и обо мне им лучше не знать.

Что бы я ни делал и куда бы ни летал, все напоминало о Челесте. О ней были мысли, к ней стремились желания. Страстно хотелось женского тепла, но я больше не представлял себя с кем-то кроме Челесты. Я, наконец-то, определился. Жаль, что прозрение пришло поздно. Оно всегда приходит поздно, иначе не называлось бы прозрением.

Континенты, пляжи, города, острова, старинные замки и невероятные современные постройки — ничто не трогало душу. Отдых не задался. Хотелось развеяться, а стало тошно до шеи в петлю. Вот тебе и всемогущество. Донельзя подавленный, но с червячком надежды, я прибыл в Рим.

В Италии только-только наступило утро. Погода соответствовала настроению: серость, моросящий дождь, хмурое небо. В северном полушарии царила осень — промозглая и слякотная.

В больнице, где осталась Челеста, я обследовал каждое окно. Заглянуть получилось не всюду, а заходить внутрь я не рискнул, переводчик в телефоне — не лучшее средство общения, точности у него нет никакой, а внимание обязательно привлечет. Люди стали опасны. Они и были опасны, но теперь я ощущал это ежесекундно. Любой мог стать причиной непоправимой катастрофы. Меня могли арестовать, могли убить, могли отобрать медальон. Без корабля мне не защититься, не спастись и, в случае чего, не вылечиться. Без корабля я никто.

Боязнь людей превратилась в болезнь. Я выходил наружу только на необитаемом острове, где на многие километры вокруг — ни души. Фантазия рисовала страшные картины: случайная перестрелка или намеренная пуля снайпера, спланированная операция спецслужб по поиску «инопланетянина» или случайное задержание вместо кого-то другого, похожего на меня и разыскиваемого… Финал виделся одинаково: корабль помочь мне не мог, и я оставался без корабля — простым никчемным человечишкой.

Не хочу быть никем. «Мыслю — следовательно, существую», сформулировали в древности. Существование как переливание мыслей из пустого в порожнее меня не устраивало, оно никуда не вело, а подходящей деятельности, чтобы посвятить жизнь, для меня не нашлось. Точнее, она меня еще не нашла. Возможно, в будущем…

Да, в будущем — обязательно, иначе зачем я и зачем все? А пока…

О чем были мои мысли, к чему меня тянуло, чего я хотел от жизни? Ответ на все три вопроса был один, если «чего» заменить на «кого». Я думал о Челесте, меня тянуло к Челесте, я хотел Челесту и только Челесту — свидание с Ниной очень здорово вправило мне мозги. Остальной мир меня больше не интересовал. Поэтому я вернулся в Рим — единственное место, где мятущаяся душа обрела бы покой. Я знал, что надеяться глупо и что из затеи, скорее всего, ничего не выйдет. Но «скорее всего» — не значит, что не выйдет.

В просматриваемых с улицы помещениях и палатах Челесты не оказалось. Увезли в психбольницу и держат в закрытой комнате в смирительной рубашке? Тоже вариант. Очень плохой вариант, но — ведь вариант? Как и многие другие. Надо перебороть себя и каким-то способом попасть внутрь больницы. Надо хотя бы узнать в регистратуре (или как она у них называется), находится ли у них на излечении Челеста Карпи.

Ой, дурень… Какой же я олух царя небесного, хотя сам зарюсь на лавры последнего! Зачем с опасностью для жизни заходить в здание?! Больница мне вообще не нужна. Проблемы с памятью — не болезнь, ради которой держат в палате, и Челесту, скорее всего, после обследования отправили домой. Туда и надо лететь.

Я развернул корабль, город пронесся подо мной за пару мгновений, и…

Вот знакомое окно, откуда в свое время Челеста сделала судьбоносный шаг. Открытые ставни и шторы показывали комнаты как на ладони. Старая мебель, какие-то люди…

Челеста.

Она лежала в кровати, укрытая по горло, периодически к ней подходили и о чем-то спрашивали, она не обращала внимания. Она смотрела в потолок. Окружающее было ей безразлично.

У меня защемило сердце. Если бы не стекла в окнах, я был бы уже внутри. Надеюсь, в ближайшее время мне предоставят возможность незаметно войти. Может быть, кто-то захочет проветрить комнаты…

Несколько часов корабль висел перед окнами. Время тянулось, для меня ничего не менялось. Я просто наблюдал.

Челеста ни на что не реагировала. На столике у кровати стояли пузырьки и коробочки с лекарствами. Возможно, отрешенное состояние Челесты — из-за успокаивающих лекарств. Я не привык видеть ее столь пассивной и безучастной ко всему.

Родные обращались с ней как с хрустальной вазой во время землетрясения. Приходил врач. Похоже, это психиатр-гипнотизер, если вспомнить виденное в кино. Челесту усадили в мягкое кресло и какими-то словами усыпили. Судя по поведению Челесты, а также врача и родни, процедура проводилась не впервые.

— Ви прего ди нон кьедере! — Врач резко поднялся, громкий возглас был слышен даже на улице. — Квест э ун скерно, ми мальтратта, лей нон дорми е инкулька ун шокецца!

*(Не просите! Она насмехается и издевается надо мной! Не спит или внушила себе непонятно что)

Врач — высокий, тощий, лысоватый, в больших очках, с портфелем в руках — недовольно покинул квартиру. Когда он вышел из дома, сел в припаркованную у обочины машину и вывернул на главную улицу, я послал корабль за ним.

После Челесты врач посетил еще двух клиентов. Темнело, узкие улочки жилых кварталов мешали двигаться впритык, я боялся потерять цель в вечерней городской суете: если смотреть сверху, большинство машин и людей выглядят практически одинаково.

Мне удалось отследить маршрут врача до конечной точки. Из трехэтажного многоквартирного дома в одном из богатых районов он не вышел, машина осталась у тротуара среди множества других. Я облетел окна со всех сторон дома, квартира врача нашлась легко. Он жил с женой в четырехкомнатных апартаментах, жена, полноватая черноволосая дама лет под пятьдесят, возилась на кухне, врач сидел за письменным столом в рабочем кабинете. Половину стола занимал большой монитор, но компьютером врач почти не пользовался, основным рабочим инструментам была авторучка — записи делались как в старину, на бумаге. Со стороны гостиной в квартиру вел балкон, которым, в отличие от соседского, почти не пользовались. Сравнение с соседями появилось, поскольку справа от балкона врача кипела жизнь: доморощенный столяр мастерил полочку, под завязку заполнив несколько квадратных метров пространства досками и инструментами. Балкон врача пустовал, в углу пылился пластиковый стул, вдоль перил во всю длину тянулся узкий пластиковый горшок с цветами. Балконная дверь в квартиру оказалась закрытой, я проверил. Окна тоже. При наличии кондиционера держать окна открытыми не было смысла. Это перекрывало мне сравнительно безопасный вход. Впрочем, плана, что делать дальше, у меня не было, я лишь прикидывал варианты.

На ночь свет в квартире потушили, ставни закрыли. Я остался ждать утра. Интуиция толкала на встречу с врачом, от него можно узнать истинное состояние Челесты — с точки зрения современной науки.

Ночью, приняв все меры предосторожности, я спускался и выходил на улицу. На подъезде у звонка с номером интересующей меня квартиры красовалась рукописная надпись с фамилией врача — здесь так принято. Напроситься на прием? И что я скажу? Знакомый Челесты? Неизвестно, что она говорила врачам, особенно если применялся гипноз. Меня возьмут под ручки и поволокут в полицию, а то и в контору посерьезнее, где решаются проблемы международного и глобального уровня.

И кроме вопроса «что сказать» врачу, встает второй: как сказать? В случае родственных языков диалог через бумажного или электронного переводчика, пусть муторно и нервно, с грехом пополам, но состоится, а с такими разными языками, как русский и итальянский, попытка общения выльется в серию недоразумений, и хорошо, если обойдется без мордобития. Я видел, как туристы «общались», тыкая под нос «переведенными» словами и фразами, не понимая, что без контекста получаются бред и, нередко, обида от невольного оскорбления. Словари и электронные помощники хороши в переводе технических инструкций, но никак не живой речи и мыслей, общение с помощью словаря или техники — не общение, а мучение, кто пробовал, тот знает, а кто не пробовал, почитайте написанные по-русски инструкции к китайским товарам, созданные без помощи живого переводчика.

Ночь я провел у окна врача над подъездной дверью. Утром, часам к семи по местному времени, супруга врача ушла в пекарню на другой стороне улицы, в это же время врач куда-то быстро собрался. Наверное, его вызвали, перед выходом он говорил с кем-то по телефону. Врач уехал на машине. Вчерашние документы остались на рабочем столе.

Супруга врача вышла из пекарни и медленно зашагала по мощеному плиткой тротуару домой. Медленно. В этом мой шанс. Решение созрело. На соседнем балконе столяра я позаимствовал гвоздодер и выдавил створку окна в квартиру врача рядом с балконной дверью. Шум ветра и движущихся вдоль улицы автомобилей скрыли стонущий скрип, с которым пластиковая рама сдвинулась, открыв мне проход. Оглядевшись, я быстро прошел в рабочий кабинет. Проще было попасть сюда напрямую через окно, но владельцы впадут в ступор: кто и как забрался в дом по отвесной стене со стороны улицы?! Вызовут полицию, и она, конечно, вскоре выяснит, что ничего не украдено, но у полиции, как и у хозяев, возникнут закономерные вопросы, на которые логичных ответов не будет. С балконом все проще, влезть на него с других балконов труда не составит, и снизу не видно, как в глубине орудуют гвоздодером.

С собой у меня был смартфон с хорошей фотокамерой. Я нашел «дело» Челесты Карпи, оно состояло из нескольких листов бумаги в пластиковом скоросшивателе. Когда ключ в дверях прихожей заскрипел, я с добычей выскакивал обратно на балкон. «Дело» осталось на столе, мне достаточно фотографий. В корабле я с удивлением обнаружил в руке гвоздодер — прихватил машинально. Корабль по моему приказу несся прочь из города, пришлось вернуться и закинуть инструмент на балкон, на место, где он лежал, чтобы все оставалось на своих местах и чтобы никто ни к чему не придрался. Ну, если не считать выдавленной рамы. Ведь ничего не украли? Полицию, возможно, даже вызывать не будут.

Пришло время электронного переводчика. Нервные клетки, говорят, не восстанавливаются. Если это правда, то у меня больше нет нервных клеток. Биться пришлось над каждым словом, каждое словосочетание имело разные варианты прочтений, общий смысл ускользал. Пришлось находить эти словосочетания и формулировки в других текстах, чтобы из контекста вывести правильный перевод, единственно верный. Работа заняла весь световой день.

Через десять часов я выдохнул и откинулся на кровати.

Выяснилось следующее. У Челесты — частичная потеря памяти, посттравматическая или диссоциативная амнезия. Прописаны антидепрессанты, антипсихотические и улучшающие мозговое кровообращение препараты. Одним из способов лечения стал гипноз, недавно прошел последний сеанс — специалист-психиатр отказался продолжать, он не верил в то, что в состоянии гипноза сообщала пациентка. Также в качестве лечения предлагалось увидеть важные для Челесты вещи и посетить места, где ей нравилось бывать и где некие виды или предметы напомнили бы о случившемся в реальности, что память по какой-то причине спрятала за семью замками. Челесту возили по городу, за город, к знакомым и родственникам. Ничего не помогло. Даже родственники парня, покойного Джованни, приняли участие в ее судьбе, хотя отец не простил гибели сына. С Челестой разговаривали на разные темы, в том числе не самые приятные для нее или для окружающих, ей показывали знакомые места и вещи, с которыми раньше ее что-то связывало, ее ловили на слове и пытались вытянуть что-то из прошлого или хотя бы вернуть туда… Бесполезно.

Совет возить по значимым местам мной был тоже опробован, сразу же, когда случилось несчастье. В тот раз все осталось по-прежнему. Попробовать еще раз?

Если не помогли специалисты — что смогу я? К тому же, выкрасть Челесту для вспоминательного вояжа означало устроить вселенский переполох. Когда-нибудь позже — возможно, но не сейчас, когда вокруг Челесты круглосуточно находится столько народа.

Я снова занял место около ее окна. Корабль скрывал меня от взглядов снаружи, в то же время оставаясь прозрачным наружу, чтобы мне было видно все. Ожидание принесло результат. В какой-то момент Челеста осталась в комнате одна, а ее взгляд, кажется, глядел в окно. «Кажется» — поскольку нельзя сказать точно о заторможенном, ушедшем в себя человеке, куда он смотрит и видит ли то, на что смотрит.

Я осторожно постучал в стекло и на миг сделал внутренность корабля видимым.

В ответ — пустой взгляд.

Челеста не вспомнила. Я и не надеялся. Вру, надеялся, конечно же, иначе не делал бы то, что делал.

— Прощай. Нет, до свидания. Я вернусь.

Я дал себе слово позже снова полетать с Челестой «по местам былой славы». И еще раз. И еще. Если другого пути нет, будем долбить стену головой, пока одно из них не расшибет другое.

Я направил корабль из города — куда угодно, только бы подальше. Душу словно полили уксусом. Боже, ну почему глупое несчастье произошло с нами в лучший момент жизни?!

Что для меня счастье? Она. Челеста. Хрупкая отважная итальяночка, любившая меня как никто другой. Теперь я это понял. Случилась всем известная история про красавицу и чудовище: красавица влюбилась в монстра и решила его расколдовать. Ей захотелось увидеть истинное лицо того, кого она полюбила. Другой подоплеки у того, что случилось, я больше не вижу. Челеста не покушалась на корабль, она не знала, как с ним управляться, просто боялась его. Ей нужен был я. Жаль, что понимание пришло слишком поздно.

На душе поднялась темная волна. Это все Сусанна виновата. Если бы не она, не ее братец, не ее могущественный папашка…

Из постели медленно проявилось зеленое чудище. Легка на помине. Я чертыхнулся и одним резким движением отправил «Сусанну» обратно в небытие. Пинок бездушной кукле — не то, чего требовала душа. Мне хотелось расквитаться по-настоящему.

Корабль взял знакомый курс. Только у окон Задольского алое марево схлынуло с глаз. Что я делаю? Мстить? Зачем? Виноват только я. Привычка винить в своих бедах другого, возможно, кому-то помогает — скажем, чтобы чувствовать себя более значительным, но это не мой путь. Мне нужно двигаться вперед, а не назад.

Оставим прошлое в прошлое. Подведем итоги. Отныне я свободен для передвижений в человеческом обществе, и у меня есть могучий корабль, который умеет становиться невидимым, летать с континента на континент, кормить, стирать, лечить…

А вот этим списком стоит заняться, копнуть в него глубже и основательнее. Корабль умеет больше, чем мне может присниться. То, как он легко менял обстановку, когда Полина вспомнила про малиновые тона — неспроста. И Альфалиэль — никак не бог, а обычный человек, если двое деревенских парней скрутили его и лишили всемогущества. Он представал девушкам в ином виде, нечеловеческом. В каком? Нет, главное: как он это делал?

Вот и долгожданное занятие для меня. Нужно лучше узнать корабль и его возможности. Может быть, это поможет мне в главном деле — вернуть память Челесте.

Оставив Сусанну с ее поредевшим (из-за меня, между прочим) семейством в покое, я полетел за город, где машинально привел корабль на знакомую поляну. Здесь, вдали от людских глаз, можно вздохнуть спокойно — до полнолуния далеко, и кроме дикого зверья опасаться некого.

На родных просторах резко похолодало, осень вступила в права, а местная осень даст фору зимам в многих других, тоже отнюдь не южных странах. Скоро все завалит снегом. Как прятать корабль, чтобы при уходе не оставлять следов, которые обрываются посреди снежной целины? Это вопрос завтрашнего дня. Возможно, теперь я вообще не выйду из корабля, если выход наведет кого-то на опасные для меня мысли. Но это, повторюсь, вопрос завтрашнего дня, сейчас у меня появилось дело.

Весь день был посвящен экспериментам. До позднего вечера, когда глаза стали слипаться, а мысли путаться, я хитрил с оправдавшими себя командами, видоизменяя их, и придумывал новые.

Результат вышел почти нулевой. Ничего принципиально нового не выяснилось, только в одном случае я схватился за голову от достигнутого эффекта. Меняя интерьер и выращивая новую мебель, я добавил кораблю новых помещений… и корабль увеличился! Сначала я обрадовался, но выскочил наружу и ощупал наружную поверхность. Внешний размер корабля тоже вырос, почти вдвое, как раз на метраж новых комнат. Зачем мне такая громадина? Она не протиснется там, где я привык летать и парковаться. Я вернул все как было и вздохнул с облегчением.

Что еще можно пожелать? Хочу выглядеть по-другому. Корабль, сделай меня не таким… стой! Опасная формулировка. Хочу остаться собой, но выглядеть богом!

Не сделаешь? Судя по тому, что все осталось по-прежнему, команда сформулирована неверно. Наверняка, Альфалиэль добивался эффекта другим путем, не столь прямолинейным. Как говорится, не зная броду…

Не превратит ли меня корабль в чудище болотное или истукана языческого? С помощником-обладателем чуждого менталитета за языком и мыслями надо следить.

Допустим как вариант, что корабль — это обычная (для неких далеких веков) машина времени. Она попала к нам из будущего, случайно, к примеру — из-за технических неполадок или нечаянного нажатия кнопки. Или специально. В первом случае мне бояться нечего, хозяева остались за тридевять земель… кхм, тысячелетий, и пресловутый «эффект бабочки» давно сработал. Мои действия изменили будущее, искать меня просто некому. Во втором случае надо ждать второй «летающей тарелки» с десантом возвращателей захваченной собственности. Вдруг где-то бродит нерадивый засланец иных времен и клянет меня последними словами? Он выполнил работу, собрал информацию, вернулся к оставленному имуществу… а имущество сперли! Что сделал бы я на его месте?

Первое: вызвал бы спасателей.

Второе: нашел бы вора.

То и другое зависело от возможностей. А если возможности остались в машине времени, которая, помимо главной функции, мною еще не обнаруженной, умела много другого? Здравый смысл подсказывал, что «найти вора» для ребят из будущего — серьезная проблема, иначе я давно сидел бы дома со стертой памятью или кормил рыб где-нибудь на дне Марианской впадины. Значит, как с вариантом о реалити-шоу, я мыслю не в ту сторону. И еще. Альфалиэль, мой предшественник, — засланец из будущего? Чушь несусветная. Так, как поступал он, мог поступать только мой современник. Или человек из прошлого.

Или я слишком благостного мнения о человечестве, и в будущем ничего не изменится? Обидно, если так. Но будущее зависит от нас. Что мы делаем, чтобы человек будущего отличался от нас в лучшую сторону?

Кстати, еще одна идея: а если корабль — это исследовательский зонд из будущего, чтобы собрать сведения и взять образцы? Экипаж ему не нужен. Наоборот, ему нужны упомянутые образцы.

Не отправили же ученые в прошлое специальный аппарат, чтобы, как на крючок с наживкой, поймать местного жителя и привести для опытов? А если отправили — почему я еще здесь?

Нестыковочка.

А если… не из будущего, а из прошлого?! Сколько сохранилось свидетельств существования развитых цивилизаций древности…

Стоп. По порядку, с самого начала. Машина времени создана, чтобы путешествовать во времени — значит, она умеет перемещаться в четвертом измерении так же, как летает в трех первых. Допустим, корабль прибыл из другого времени — неважно, из прошлого или из будущего, с бесследно сгинувшим экипажем или автоматически. Корабль слушается медальона. Хозяин медальона на сегодня — я. Корабль должен исполнить приказ о перемещении во времени, если умеет.

— Хочу… — Я задумался.

Куда полететь, где мне будут рады? Скажу иначе: куда полететь, где мне будут не рады минимально? Не было в истории времен, где любили бы чужаков, чужак — это враг, однозначно и без исключений. Любой дипломат, путешественник, торговец — во все времена это шпион, вызнающий тайны геополитических конкурентов во благо собственного народа. А в чем благо? Не допустить завоевания себя противником. Что предпринимают против завоевания? Ослабляют конкурента или вовсе уничтожают его, такова жизнь независимо от времен. Итог: нигде мне не будут рады.

И все же я рискну.

Хочу увидеть Рим времен империи, раз уж я тут оказался. На этот раз полечу в другой плоскости — не пространственной, а временной. Любопытно, как полет будет выглядеть со стороны.

Чтобы увидеть изменения самому, я остановил корабль над Колизеем. Отсюда прекрасный вид на Вечный Город, на ту его часть, которая из застроенно-разрушенной превратится (если у меня все получится) в цветущую имперскую.

Интуиция говорила, что ничего не получится. Вселенная находится в движении. Галактики движутся, рукав нашего Млечного пути, где находится Солнечная система, тоже вращается, как и Земля вокруг Солнца, скорости у всех — фантастические. Знать бы координаты Земли на интересующий меня момент времени… Какими будут координаты: четырехмерными? Пятимерными? Нет ответа. Вернее, он находится где-то между цифрой четыре и бесконечностью, ближе к последнему значению.

Логика подсказывала, что для координат нужна, как минимум, точка привязки к чему-то. От чего отталкиваться «картографу» вроде меня в переменчивой неисследованной Вселенной, где даже время течет не линейно, а в зависимости от скорости движения объектов?

— Тридцать третий год нашей эры, — скомандовал я. — Эпоха императора Тиберия, если верить историкам. Хочу попасть в Рим.

Из Рима в Иерусалим, где пройдут интересующие меня события, корабль меня, надеюсь, тоже доставит. С остальным разберусь на месте. Или не разберусь. Кстати, будет обидно, если тоже окажусь на кресте, ведь чужаков, особенно инакомыслящих, не любили нигде и никогда. Главное, не оказаться на кресте не рядом, а вместо Него.

Оказаться на кресте — не самый плохой финал никчемной жизни. Возможно, это и есть мой крест во всех смыслах. «Каждому по делам его».

Глава 3

Предчувствия не обманули, у меня ничего не вышло. Эксперименты не столько дали результат, сколько привели к выводу: чтобы не сгинуть в гиперпространстве и не превратиться невесть во что, надо найти того, кто разобрался в управлении кораблем раньше меня. То есть, мне следовало разыскать Альфалиэля. Недавний божок, сейчас он — убитый горем человек, который проклинает судьбу и мечтает вернуться во вчерашний день, чтобы все изменить. Недавно я сам прошел через это, но мне повезло. Везет, увы и к счастью, не всем.

Отсюда возникают три главных соображения. Первое. Знает ли Альфалиэль о корабле больше меня, или это мои домыслы? Второе. Что я предложу в обмен на его знания? Третье. Как его найти?

Первое выяснится опытным путем, пока лишь предположу, что знания прежнего хозяина корабля превышают мои, так как достиг Альфалиэль намного большего — поклонения и благоговейной любви через показ неких фокусов, мне пока недоступных. Переходим ко второму: чем новый псевдобожок может заинтересовать прежнего? Вспомним, что любил прежний. Ответ прост: то же, что и я, но в несопоставимых масштабах. Он любил женщин, много и разных. Теперь, как мне кажется, он должен скучать по утерянным возможностям. Что я могу сделать для него в этом плане? Многое, но большая часть идей подпадает под статьи уголовного кодекса, а остальные не даст воплотить совесть. Насилие и сводничество — пардон, не мое. Что остается? Спросить напрямую, чем могу быть полезен, после чего выбрать не противоречащее моим принципам и совершить обмен на подробную инструкцию к кораблю.

Проще простого. Однако, чтобы спросить свергнутого божка, его нужно найти. Найти — это третье в списке моих главных вопросов, но по значимости — первое, без него не сработают первые два. Какие есть зацепки по главной проблеме? Их немного. Например, куртка. Грязь и вода смыли с нее все отпечатки, да и какой от них толк, даже если бы они были? Впрочем…

С криминалистической обработкой данных мне может помочь старый приятель. У Игорехи, как выяснилось, хорошие связи в органах и около них, он чувствует себя виноватым по отношению ко мне и сделает все, что попрошу.

Однажды я уже просил, связываться с ним больше не хочется. Шансы на то, что экспертиза кого-то опознает, ничтожны, а риск влипнуть в новую аферу зашкаливает. Отбрасываем.

Что у нас далее? Место, куда Альфалиэль прилетал резвиться с девушками — поляна, где сейчас припаркован корабль. Ежемесячно здесь собираются «свидетельницы Альфалиэля». Пожалуй, полнолунная секта — единственная полноценная ниточка, за нее и потянем. Первой раскололась Анюта, но ничего нового она не добавит. Свидетель себя исчерпал. Вычеркиваем, идем далее. Полина. Теперь она видеть меня не хочет — считает кем-то вроде дьявола-искусителя. Тому, кто, с ее точки зрения, послан зародить сомнения в вере, она не откроется. И много ли Полина знает, если подумать? Наверное, нарываться на неприятности не стоит, ничего нового я не услышу. Если только Альфалиэль не повадился ходить к ней постоянно, теперь в личине обычного человека. В прошлый раз она такому визиту обрадовалась. Ставим галочку: если ничто другое не получится, нужно следить за Полиной.

Еще про Альфалиэля могли бы рассказать Аська, Настена… как там звали остальных? Надо найти их и опросить. Найти их — задача простая, деревня Запрядье небольшая, но как вывести на откровенность? У многих есть мужья, и каждая скрывает свое участие в полуночных шабашах. Постороннему человеку они не доверятся.

Простому человеку — нет, а потустороннему Страннику? С Полиной прием сработал. Пока сбежавший из плена Альфалиэль не прибыл к ней среди ночи, как бы доказывая, что она лучшая из всех, Полина со мной неплохо общалась. Впрочем, нет, она не общалась, ее целью было навязать мне свое мировоззрение. А то, что я был вроде бы не от мира сего… Для нее так даже лучше. Привести в истинную веру нечто почти столь же божественное — невероятная заслуга, которая простит многие грехи. «Мы много джиннов и людей для Ада сотворили. У них сердца, которыми они не понимают. Глаза, которыми не видят. Уши, которыми не слышат…» Наверное, в понимании Полины я — именно такой джинн. Но если джинн — то почему не сам Альфалиэль?! Одно другого стоит. Что если выдать себя за него? Пусть будет коряво и неправильно, но я ничего не теряю. Главный отличительный признак — невидимая летающая тарелка — при мне. Чем не Альфалиэль?

Взгляд на небо ничего не дал, вид закрывали тучи, луны не видно. Я взлетел выше. Память не подвела, до полнолуния еще почти две недели. Чем занять себя на такой срок?

Пожалуй, начну слежку за Полиной и за другими, кого увижу. Для начала надо выяснить, кто где живет.

Наступавшая темнота играла на руку: в окнах горел свет, шторы в большинстве домов закрывали только ту часть, которая выходила на улицу, да и те в основном были половинчатыми, снизу до середины, заглядывать сверху было удобно. Неосознанным пожеланием корабль, перелетевший в Запрядье и на миг зависший над деревней, направился к дому Полины.

Она была дома — сидела перед включенным телевизором, на который не обращала внимания, и ласково поглаживала живот. Если мои глаза не врут, живот у нее увеличился. Или это интуиция подкидывает свинью: мне намекнули про сына Альфалиэля, и я вижу не то, что есть, а то, что собирался увидеть?

В доме также были родители, посторонних не было. И рядом с домом никого не было, я проверил. Можно лететь дальше.

С Настеной, жившей по соседству, все оказалось проще. В том, что она ждет ребенка, сомневаться не приходилось, растущее пузико выделялось четко. Рядом суетился Филька. Совет да любовь, ребята, здесь мне делать нечего.

Деревня жила своей жизнью, и пусть ее размеры не поражали, найти нужных обитателей удалось не сразу. После долгого облета я, наконец, нарвался на Катеньку. У нее в большом доме был свой отгороженный закуток, Катенька сидела за письменным столом, включенный компьютер показывал японские мультики. Можно постучать в окошко, и никто, кроме нее, не услышит. А нужно ли? Все, что знала Катенька, знал и я — к тому времени, когда ее втягивали в ночные игры, Альфалиэль уже не владел кораблем.

Привлечь своего божка с помощью Катеньки хотели Полина и старшая сестра Аська — замужняя чернявая особа. В ее поисках я облетел другие окна дома, Аська не нашлась, зато на кухне чистил картошку Антон, с которым Филька поймал всемогущего Альфалиэля. Муж Аськи. Неплохо бы разузнать, как они с Филькой провернули это дело. А вообще, лучше не интересоваться, моим планам новая информация не поможет, а причина поимки видна невооруженным глазом: ловили хахаля своих веселых женушек, в конце концов поймали его и сделали так, чтобы впредь неповадно было.

Не Антон с Филькой мне нужны, а их, с позволения сказать, благоверные. Оставалось ждать сколько потребуется.

Хлопнула дверца деревянного туалета, и появилась та, кого я ждал. По «деревенской моде», особо практичной в осенней грязи, на Аське были галоши и фуфайка поверх старенького спортивного костюма. Вместо дома Аська направилась к калитке, где одновременно появилась еще одна знакомая особа в таком же сугубо практичном одеянии, только галоши на ногах у нее заменяли высокие резиновые сапоги. Светленькая, полненькая, с вечно грустными глазами. Кажется, Санька. Да, Санька: они с Аськой обменялись приветствиями, имя подтвердилось. После приветствий голоса перешли в шепот.

Затянутое тучами небо скрывало звезды, единственный свет в полной темноте шел из дома. Я подлетел ближе. Как привлечь внимание? Просто вывалится из ниоткуда? Но я — не Альфалиэль, со стороны девиц при появлении чужака возможны крики, истерики и прочие неадекватные проявления. Оно мне надо? Нет, оно, такое, мне не надо.

Пока я раздумывал, из дома раздалось:

— Аська, гроб тебе в задницу, где ты ходишь?!

Аська торопливо распрощалась и умчалась на зов. Санька побрела по темной деревенской улице. Она явно никуда не торопилась. Это мой шанс. Я переделал интерьер в сверкающе-малиновый и открыл «портал». Из разверзшегося пространства на Саньку уставился указательный палец и поманил внутрь.

Ее руки возделись к небу, послышалось пронизанное дрожью отчаянное взывание:

— Альфалиэль, родной и непознаваемый, далекий и близкий, всесильный и всевидящий! Утешь страждущего, накорми голодного, спаси умирающего! Будь с нами в восторге и печали, раздели счастье, помоги в горести!

— Давай уже, что ли, залазь, пока не увидели, — поторопил я и за руку втянул Саньку на борт.

Оказавшись внутри, она бухнулась на колени:

— Альфалиэль, всеобъемлющий и вездесущий! Я здесь — твоя сестра, твоя жена, твоя рабыня…

Сестра, при этом жена, да еще рабыня? Она, вообще, понимает, что говорит, или повторяет, как попугай, нужное кому-то? Прежний псевдобожок вызывал у меня все большее раздраженное восхищение. Настолько запудрить дамочкам мозги — это надо уметь.

Я стоял перед Санькой, не зная, как подступиться к расспросам. С Полиной было проще, та мыслила трезво, моя логика ее устроила и вызвала желание спорить и переубеждать. Саньку логикой не пронять, она общается с божеством, и если божество низвергнет себя в ее глазах, сообщив, что оно не божество, а некий заместитель, рандеву закончится истерикой или отказом общаться с негодником, принятым за обожествленного кумира.

Санька бурно дышала, ее накрыло состояние эйфории. Сейчас она ничего не поймет, мысли и тело настроились на другое.

— Прости за мой внешний вид, — тараторила она, молитвенно сложив руки, — ничто не предвещало великой радости, недостойная раба твоя не думала, что свет счастья снизойдет на нее именно сегодня. Возьми то единственное, чем могу я одарить бесконечно могущественного. Спасибо, что выбрал меня. Ты не разочаруешься…

— Прекрати эту ерунду.

Санька замерла на миг, восторг в ее глазах сменился недоумением. Видимо, раньше Альфалиэль не прерывал восхвалений, и я его понимал — мне тоже хотелось купаться в женском обожании и пользоваться его плодами. Но обожание не заслужено, на место одного божка пришел другой, а почитательница даже не заметила. Я ощущал себя самозванцем, Хлестаковым, принятым за ревизора. Я просто оказался в нужном месте в нужное время, в этом разница между удачей и успехом: удача случайна, успех закономерен. Я мечтал об успехе. Что дается дешево, то не ценится, я достоин большего, чем использовать «служебное положение» для видимости успеха. Мне требовалась истинная любовь, ее заменителем я сыт по горло.

Санька поняла меня по-своему:

— Ясно, слова не нужны.

Она скинула фуфайку и вжикнула молнией спортивной куртки до самого низа. Под курткой оказалась футболка, под ней пышную грудь облегал стягивающий лифчик.

Ох, Альфалиэль, мерзавец хитромудрый, как же ты чудесно устроился, и как же хочется плыть по течению в проложенном тобой русле…

Санька избавилась от куртки и взялась за футболку, когда я, наконец, переборол себя.

— Нет.

На меня поднялся удивленный взгляд:

— Сегодня у меня нет ограничений, я вся твоя, о Альфалиэль, желанный и всемогущий.

Вот же ж, Альфалиэль, сукин сын.

Нет, как ни хочется быть Альфалиэлем, а не хочется быть Альфалиэлем. Я — это я. Пусть меня любят за то, что это я, такой, какой есть.

— Поднимись и оденься. Мой вид тебя не пугает?

— Я готова к любому твоему виду, о чудесный и невозможный! — Санька поднялась с колен и нехотя, с надеждой, что остановят, вернула футболку на сдобное тело, затем натянула на плечи куртку и фуфайку.

Я не остановил. Даже когда она влезала в фуфайку. На корабле верхняя одежда не требовалась, но фуфайка не даст быстро раздеться, если Саньке снова приспичит. А я, между прочим, не железный. Женщина для мужчины — добыча. Но пользоваться положением Альфалиэля…

Нет.

В глазах рябило от малиновых, алых и розовых оттенков, выпрямленные стены и потолок мерцали, вспыхивая блестками и переливаясь бриллиантовыми сполохами. Женщинам должно нравиться, а мне хотелось вернуться к зеленоватой жути, привычной и спокойной.

Санька не понимала, чего я хочу, но точно знала, чего хочет сама.

— Ты покажешь мне счастье?

Любопытно узнать, что это значит. Но не спрашивать же напрямую.

— Я сделаю лучше. Сколько времени тебя не хватятся дома?

Радость в глазах Саньки разбилась о мою серьезность.

— До утра. — Она еще раз подумала. — Ну… часа два-три — точно.

— Скажи, где ты хотела бы побывать.

— На небесах!

Любопытно, в каком смысле. Уточнять — чревато. По моей команде корабль открыл внешнюю панораму, мы взлетели выше туч, выше тьмы. Здесь был виден закат — настоящий, почти космический. Игра красок и мощь света вызывали благоговение, окружающая действительность, несравнимая с привычной нам двумерной наземной, заставляла чувствовать себя жучком на гигантском лайнере, летящем из прошлого в будущее. Санька обмерла в немом восторге.

— Еще чего-нибудь хочешь? — спросил я.

— Тебя, единый и многоликий, всесильный и непостижимый, родной и непознаваемый, могучий и ненасытный! Одари меня счастьем!

Смотреть в откровенные глаза было невыносимо.

Двое — одни в бесконечности мироздания. Приглушенное мерцание стен. Соответствующая обстановка. Никто ни о чем не узнает. Партнерша несвободна, но у нее такое бывало не раз, она будет счастлива «повторить» — на догадываясь, что всесильный засранец сменил не только личину, но и личность. Я, в отличие от Саньки, свободен. Юридически. Но сердце занято Челестой. Собственно, даже не в Челесте дело. Глубже.

— Расскажи о себе, чего я не знаю.

Застывшая передо мной Санька в очередной раз удивилась:

— Разве ты можешь чего-то не знать, вездесущий и всемогущий?

— Я всемогущий — значит, могу все, то есть могу и это, верно?

Логика хромала на обе ноги, но сказанное божеством сомнению не подвергалось, оно априори являлось истиной, единственной и непогрешимой.

— Не знаю, что сказать. — Санька опустила глаза. — Мне проще отвечать на вопросы.

— Со здоровьем у тебя все нормально?

— Конечно, иначе я предупредила бы!

Санька опять поняла меня неправильно. Я интересовался в общем смысле, чтобы предложить помощь, но вдаваться в подробности не стоило.

— Где муж?

— Дома. Напился и спит.

— У кого-то в твоей семье есть проблемы со здоровьем?

— Не жалуемся.

Санька категорически не понимала, чего от нее хотят. Ладно, зайду с другой стороны.

— Я хочу, чтобы ты рассказала мне обо мне. То, как меня воспринимаешь. Каким видишь. Хочу услышать всю историю наших встреч и твоих мыслей об этом из твоих уст. Говори со мной как с другом, которому можно доверить все и который все поймет.

— Как скажешь. А-а, это нужно, чтобы я лучше поняла, что происходит? — Санька обрадовалась, как ей показалось, появлению смысла в том, что я требовал. — А мы можем продолжить там?

Кивок указал мне на будуар.

«Не возжелай жены ближнего своего». Обезьяна, которая внутри, не должна победить человека. Я не Альфалиэль.

— Сегодня — начало новой эры, — объявил я. — Прежняя жизнь канула в Лету, отныне все будет иначе. Альфалиэль изменился. Чтобы измениться правильно, Альфалиэлю нужно знать, каким его видели раньше и каким видят сейчас.

Объяснение Саньку устроило, она воодушевленно заговорила:

— Ты сон, который во исполнение мечты становится явью, ты божественная благодать, что вопреки логике снисходит на столь малых и никчемных существ, коими являемся мы, люди, со своими куцыми мыслями и грезами…

Она шпарила заученными фразами, те отскакивали у нее от зубов так, что сомневаться не приходилось: с Альфалиэлем Санька знакома давно и основательно.

Я поморщился:

— А своими словами?

— Ты — любовь, великая, бесконечная, неизмеримая. Духовная и телесная одновременно. Я не могу объяснить своими словами, твои слова — это все, что у меня есть, и все, что мне нужно. Ты — возвышенная одухотворенность и телесная любовь, сошедшиеся вместе. Когда часть становится целым, целое снисходит до частности…

Судя по всему, ответов на заданные вопросы я не дождусь. Санька продолжала видеть перед собой всезнающее божество и отчитывалась перед ним в знании основ.

— Почему муж пьет? — спросил я.

— Правая рука отнялась. Что делать резчику-краснодеревщику без руки? Работу потерял, переехали ко мне в деревню, здесь тоже не пригодился. С тех пор пьет.

— Детей нет?

Глупый вопрос для всезнающего божества, но Санька не заметила прокола. Начав говорить о своих проблемах, она погрузилась в них с головой.

— И не хочу, — заявила она. — Хочу развестись. — Ее взгляд поднялся на меня, в нем сверкнуло. — Все на свете отдала бы, чтобы остаться здесь. Не хочу обратно. Устала от тоски и прозябания.

Это уже не намек, это прямое предложение. Я покачал головой:

— Невозможно.

— Я так и думала. Прости. С тобой так хорошо и просто. Ты изменился. Ты хочешь быть больше похожим на человека, и, конечно же, у тебя это прекрасно получается, но кое в чем, — она покосилась на будуар, — ты, как мне кажется, перестарался.

Я нахмурился. Санька поняла с полувзгляда.

— Еще раз прости. Ты сам разрешил говорить как с другом, которому можно доверить все.

— Муж дома один? — спросил я. — Больше никого?

Она кивнула. Я повернул корабль обратно в деревню.

— Показывай, куда лететь.

— Ты зайдешь ко мне?! Как к Настене и Полине?!..

Опять ее мысли понесло не туда.

— Муж просто спит подшофе или пьян вдрызг?

— Вроде бы в стельку, но… вдруг очнется? Нет, если ты настаиваешь, то, конечно. И все равно не понимаю, почему не сделать это на небесах? А-а, тебе надоело? — Санька оглянулась на темневшую в ночи деревню. — Нет-нет, ничего не говори, я все понимаю и сделаю, как ты скажешь.

— Покажи место, где лучше приземлиться.

Она посмотрела в конец главной улицы, я направил корабль туда.

— Лучше вон там, за домом, на огороде, — сказала Санька. — Между яблоней и сараем.

Я ориентировался по ее взгляду, мы подлетели как можно ближе к задней двери указанного дома.

— Зайди первая и, если муж спит, позови меня, — сказал я.

Санька поклонилась мне, будто я, как минимум, император мира, и умчалась в дом.

Ее не было примерно с полминуты. Наконец, дверь с легким скрипом отворилась, показалась Санька, переодевшаяся в красивое платье.

— Приглашаю великого и несравненного. — Она согнулась в поясном поклоне.

Надо бы отменить церемонии. Позже. Сейчас у меня появилось дело.

Как зовут мужа я не спрашивал, это вызовет новые мысли о моей неосведомленности, а я от старых едва отбился. Муж — здоровенный детина, коротко стриженый, с кулаками размером со среднюю дыню. Не будь он вдребезги пьян, я бы к такому близко не подошел. Он лежал поверх одеяла в майке, штанах и носках.

— Нужна веревка.

— Длинная? — Санька непонимающе моргнула и замерла, не зная, куда бежать, чтобы выполнить мое желание. — Бельевая подойдет?

— Нужна короткая, при этом крепкая. Руки связать.

Больше Санька вопросов не задавала. Она принесла две веревки на выбор, я связал ее мужу руки в запястьях. Вторая веревка тоже пригодилась, для ног. Перестраховка не помешает.

— Несем его ко мне, — распорядился я.

На лице Саньки застыл вопрос «Зачем?», но она благоразумно смолчала. Скоро все выяснится само. На мои действия она глядела с опаской. Боже ж мой, она ведь говорила «Хочу развестись. Не хочу обратно»…

Пусть думает что хочет, вплоть до того, что мы сбросим пьяное тело из стратосферы. Думать, вообще говоря, полезно. Особенно, после того, как все случится, чтобы сравнить «думы до» с «думами после» и сделать выводы.

Мы оттащили ее мужа в корабль, я уложил его на кровать.

— Отвернись и гляди вниз.

Я поднял корабль на высоту в несколько километров. Виды открылись невероятные. Как с самолета, только на месте и в полной тишине.

— Не поворачивайся, — повторил я главное условие.

Не надо, чтобы кто-то чужой увидел силу медальона.

Я лег рядом с пьяным мужчиной и сцепил ниткой медальона обе шеи.

***

В то, что руку можно вылечить, Санька не верила. Случилось очевидное-невероятное. Похоже, Альфалиэль не баловал фанаток излечениями.

Мы с Санькой вернули ее мужа домой. Он так и не проснулся, хотя дыхание стало ровным, а кривившееся в пьяных гримасах лицо остановилось на вполне приличном выражении.

Казалось, Санька чего-то ждала.

— А мы разве не… — Она оборвала сама себя. — Да, ты изменился, Альфалиэль.

Я изменился, я сам это чувствовал. «Счастье — не в обстоятельствах, оно в нас», — сказала Нина. Я задал себе главный вопрос: что мне нужно для счастья? Душа и тело в едином порыве ответили: Челеста. Разногласий нет, ответ получен, он четок, прост и однозначен. Счастье было рядом, я его потерял. Передо мной встал второй вопрос: что я могу сделать, чтобы стать счастливым?

Ничего. Действительно, ничего, как ни страшно это звучит при моем нынешнем могуществе и немыслимых возможностях.

Отсюда вытекал третий вопрос: а что я могу вообще? Другими словами: зачем я?

Я не могу устроить личное счастье, но я могу принести счастье другим.

Вот и ответ.

Это не просто ответ. Это программа к действию. Смысл жизни. Простой и ясный.

Санька глядела на меня со странной задумчивостью:

— Мне всегда казалось, что именно человеческое в тебе совершает все то, чем мы занимались, но сейчас ты не менее человек, чем, скажем, я. А получается, что даже больше.

Глава 4

Отправляясь на ночевку поглубже в лес, я сделал облет окрестностей: вдруг где-то бродит возможный посланец иных времен или цивилизаций? Глупо надеяться на встречу, и еще глупее искать встречи с ним — истинным владельцем корабля, оставленным с носом предыдущим «хозяином». Но совесть или интуиция пнули, и я сделал круг над окружавшими Запрядье лесами.

Посланцев не обнаружилось, зато без каких-либо усилий с моей стороны нашелся тот, ради кого я летал в деревню. Все оказалось проще простого, нужно было сразу подумать: чем займется человек, потерявший всемогущество? Все, что требовалось — поставить себя на его место.

Около хорошо знакомой мне землянки скрюченный в три погибели парень копался в земле. Лопата захватывала куски земли, пальцы мяли и прощупывали, рядом лежал металлоискатель.

Пару минут я наблюдал за утерявшим могущество конкурентом. На вид — младше меня, лет примерно двадцати трех-двадцати пяти, одинакового со мной роста, темноволосый, коротко стриженый, с правильными чертами лица. Густые прямые брови, подбородок с ямочкой, взгляд побитой собаки.

На этот раз он был в черной куртке и джинсах, но это он, тот самый. «Альфалиэль». В кавычках — поскольку «бог» из парня ну просто никакой. Осанкой и накачанными мышцами искатель медальона походил на военного или спортсмена, но никак не на бога.

Я открыл проход и показался в проеме.

— Привет.

Парень вскинул глаза и все понял, его руки бессильно опустились. Он не отвечал, взгляд замер на медальоне на моей груди, и я задал вопрос:

— Ты Альфалиэль?

Это было понятно, но лучше удостовериться.

— Просто Альф, — донеслось глухим голосом.

Альфу было плохо. Рухнула последняя надежда, ему больше не быть богом. Я знаю, каково это, сам испытал не так давно, около лифта.

— А ты кто? — выдавил Альф.

— Ольф.

Альф скривился:

— А по-человечески?

— Олег.

Альф шагнул в мою сторону и протянул руку для пожатия, ожидая, что я поступлю так же:

— Алексей. Можно Алик.

Прости, Алексей-Алик-Альф, медальон дался мне дорогой ценой, его хозяин теперь я, и на уловки не поддамся. Ты знаешь о корабле больше меня. Любая моя ошибка стоит будущего.

Поняв, что из проема я не выйду, Альф опустил руку.

— Чего ты хочешь? — спросил он.

— Поговорить.

— Просто поговорить? Врешь. Тебе от меня что-то нужно, и это «что-то» для тебя очень важно. Ты боишься выйти из чертога и боишься оставаться в нем, потому что не понимаешь, как он работает и кому принадлежит. Ты боишься всего. Пульт достался тебе случайно, иначе ты не открылся бы мне. Ты знаешь обо мне как об Альфалиэле, значит провел небольшое расследование, связал вместе несколько фактов и пришел на место, где я потерял пульт. Что ты хочешь в обмен на пульт?

Корабль он назвал чертогом, а медальон пультом. Вопрос, знает ли Альф корабль лучше меня, решен в его пользу.

— Ты можешь предложить что-то равноценное? — спросил я с интересом.

— Зависит от того, что ты хочешь.

— Давай обрисуем тему разговора, иначе он затянется и никуда не приведет. Ничего равноценного пульту у тебя нет, ты блефуешь и стараешься вызнать, как много мне известно о чертоге. — Я тоже назвал медальон пультом, а корабль чертогом, чтобы не казаться дилетантом в дискуссии с профессионалом. — Но ты прав, управляться с непонятной техникой у меня выходит плоховато, хотя главное мне известно: у кого пульт — тот и хозяин, пусть и временный. Ситуация на сегодня сложилась такая: я владелец чертога, ты никто. Мне не нравится, как ты жил и что делал в образе Альфалиэля, но это не мое дело. Сейчас я хочу договориться с тобой на простых условиях: ты помогаешь мне с неосвоенными функциями кор… чертога, я в ответ исполняю адекватную просьбу с твоей стороны. С формулировкой просьбы не тороплю, а если твоя помощь окажется существенной, то смело рассчитывай на исполнение нескольких просьб. Повторюсь: твое желание должно быть адекватным, то есть соответствовать тем обстоятельствам, которые сложились на сегодняшний день. Твое всемогущество в прошлом. Ты ведь понимаешь, что достаточно мне сделать вот так…

С театральным щелчком пальцев я закрыл проем.

Для Альфа чертог исчез. Невидимый, я отлетел на несколько метров в сторону и остановился, спокойно ожидая, что предпримет бывший владелец. Заметит ли он перемещение прозрачного аппарата?

— Я прекрасно представляю реалии. — Альф устало опустился на землю. — Сделайся видимым, поговорим.

Проем открылся не в прежнем месте, и взгляд Альфа резко перескочил в мою сторону. Я сделал приятный для себя вывод: чертог для бывшего хозяина невидим так же, как для всех. Это было понятно изначально, но стоило проверить — вдруг я чего-то не знал?

— Желание созрело? — спросил я.

— Сначала расскажи, какие у тебя цели.

Правильно, это умный, взвешенный, серьезный подход. Начнись разговор сразу с торга, я задумался бы, стоит ли сотрудничать с таким человеком.

— Имеешь в виду, хочу ли я захватить мир? Или создать новую религию имени себя и стать богом? Или сделать «чтобы наши победили» — «наши» по идеологии, вере, национальности, политическим убеждениям, отношению к меньшинствам или большинству? Или хочу ли я восстановить попранную справедливость в отношении кого-то из тех же меньшинств или большинств? Или жажду ли я вкусить прелестей всех красавиц мира? Ни то, ни другое, ни третье, ни пятое-десятое. Моя цель проста и неказиста: оставаться в тени и помогать людям. Я понимаю, что всех не спасти и мои потуги останутся каплей в море, но с твоей помощью, надеюсь, возможности возрастут.

— Нельзя помочь всем.

— Можно помочь кому-то. Если бы этим «кем-то» оказался ты или кто-то из твоих близких, у тебя голосе слышалось бы больше энтузиазма.

— Как ты хочешь помогать людям?

— Постоянно и постепенно, то есть начну с малого. Буду лечить, кого смогу. Буду спасать заблудившихся и потерпевших крушение. Буду искоренять несправедливость везде, где замечу.

— «А судьи кто?» — хмыкнул Альф.

— Я не судья, и роль палача тоже не рассматривается. Главное — совесть. Когда совесть подскажет, что делать, я буду это делать, в остальных случаях предпочту подумать еще раз или воздержаться. Постепенно вырисуется и составится план, как эффективнее нести людям счастье, и от разовых акций я перейду к системным.

— Все же не можешь без лавров самого главного хоть в чем-то.

— Статус «самого главного» меня не интересует. Если ты сможешь стать людям полезнее меня, я отдам пульт тебе. Меня жизнь достаточно побила, чтобы понять главное.

— И что же, по-твоему, главное?

— Совесть.

— На какие же подвиги ведет тебя твоя совесть?

— Она подсказывает, как, не выпячивая себя, сделать жизнь других лучше. Можно ли уничтожить войны? Пока нет. Но что-то сделать можно. Что? Надо узнать и сделать, но сделать это так, чтобы никому не навредить. Можно ли уничтожить болезни? Пока нет. Но что-то сделать можно. Что? Надо узнать и сделать — так, чтоб никому не навредить. Можно ли уничтожить преступность? Пока нет. Но что-то сделать можно. Что? Надо узнать и сделать — так, чтоб никому не навредить. Можно ли уничтожить шовинизм и национализм? Пока нет. Но что-то сделать можно. Что? Надо узнать и сделать — так, чтоб никому не навредить. Я надеюсь, что ты мне в этом поможешь.

Альф задумался. Несколько раз он открывал рот, но снова закрывал. Когда он, наконец, заговорил, я услышал не то, что собирался услышать.

— Красивые слова. Нацизм тоже начинался с красивых слов.

— Любая идея начинается со слов, а дальше все зависит от людей.

— Я по образованию историк, поэтому поверь специалисту: любая идея — это слова и ничего больше. Кто хочет делать, тот не ищет слов, он делает.

— Поэтому я нашел тебя. Чтобы делать. Зачем мне конкурент, чьи знания могут оказаться опасны? Я иду на риск, результат мне важнее собственной безопасности.

Альф поднялся с земли и отряхнулся.

— Мне нравится твой подход, ты меня почти убедил. Почти — потому что я не верю никому, особенно ворам, укравшим у ближнего что-то ценное. Но в целом ты кажешься достаточно честным, и я согласен на сотрудничество. Впустишь меня внутрь?

— Входи.

Допускать прежнего владельца в чертог было опрометчиво, а что делать? Без Альфа я останусь на уровне неандертальца, который ноутбуком колет орехи.

Интерьер я оставил первоначальный — зелевато-серо-коричневый, с живыми неровными стенами. Альф окинул взглядом обстановку и ничего не сказал.

— Еще умею вот так. — Я сделал чертог малиново-розовым, с блестками и переливающимся сиянием.

Альф поморщился:

— Мы не в домике Барби, верни как было.

Я вернул.

— Новые комнаты делать умеешь? — спросил Альф.

— Это увеличивает корабль.

— Кровать ты мне не отдашь, вдвоем с тобой я не лягу. Предлагаешь мне спать на полу? — Он шагнул к центральному «креслу пилота» — единственному сидячему месту рубки. — Это у тебя кресло, что ли?

— Да.

— Ты действительно ничего не знаешь.

Альф строил из себя всезнайку, а мою информированность намеренно принижал, то есть набивал себе цену. Я вернулся к главному:

— Ты определился с желанием?

— Что ты знаешь обо мне?

— Хватит отвечать вопросом на вопрос. Информация — сила, и если я что-то расскажу, взамен должен получить что-то, как минимум, равноценное. Из нас двоих я в более выигрышном положении, не забывай об этом. Для начала скажи, например, как правильно использовалось кресло, раз уж оно тебя так удивило.

— «Кресло», надо же было додуматься. — Альф поморщился. — На самом деле это алтарь.

Ни фига ж себе тут дела творились. Вспомнилось, как к визиту Альфалиэля готовили Катеньку — юную, неопытную, ничего не понимавшую. Полина, воздев руки, провозглашала, приглашая божка на приготовленное для него пиршество: «Альфалиэль, всеобъемлющий и вездесущий, прими дар счастливых сестер твоих, возьми то единственное, чем можем мы, смиренные и послушные, одарить бесконечно могущественного…» Дальше говорилось что-то про кровь. Оказывается, от меня укрылось самое ужасное. Ритуал не совершился до конца, поскольку вмешались деревенские парни, и если его домыслить, то получится, что Альфалиэлю за непонятные заслуги дарили молодых девушек — скорее всего, как в старину, в языческих обрядах, девственниц. Что безумные адептки делали с ними дальше? В древности на алтарях убивали жертву или сжигали ранее убитую. Если так…

Нет, что-то не вяжется, не могла Аська пожертвовать сестрой ради прихоти. Не верю. Мы в двадцать первом веке живем, а не в десятом.

Эмоции все же выплеснулись:

— Алтарь — он же для жертвоприношений?!

— Я так же сказал, когда мне объясняли. Так же тупил. Подумай сам: почему как «алтарь», так сразу «человеческие жертвоприношения»? В церквях, к примеру, тоже есть алтари. Альтариум, альтус ара — это возвышенное место жертвенника, а жертвовать можно что угодно и чем угодно. У православных алтарь — это отделенная иконостасом часть храма на возвышении, которая предназначена для священнослужителей. На Западе алтарем называют престол, где совершается евхаристическая жертва.

Я стоял на своем:

— А в древности на алтарях убивали, сжигали и даже поедали врагов или назначенных жертв, которых опаивали или, бывало, просто уговаривали, в обмен на жизнь обещая райское блаженство. А что делали на алтаре чертога?

— Ты слышал фразу «Много будешь знать — скоро состаришься»? Позволь, я расскажу обо всем постепенно, а ты, как обещал, сделаешь для меня то, что я попрошу.

— Не то, что ты попросишь, а то, о чем мы с тобой договоримся после того, как ты озвучишь просьбы. И ты не договорил, ты, например, сказал: «когда мне объясняли». Кто объяснял?

— Это новый вопрос, а я устал, спать хочу. Создай компаньону нормальные условия жизни.

— Ни о чем не договорился, а собираешься здесь жить?

— Боишься? Зря. Я очень хочу заполучить пульт обратно, но я реалист, в чудеса не верю. Сам ты свалившееся на тебя всемогущество не отдашь, отобрать не позволят настройки чертога. На самом деле я рад, что тебе понадобилась моя помощь. Я помогу тебе, ты поможешь мне. В чем — я пока не определился, мне надо отдохнуть и все обдумать. Скажу сразу: твои жизненные цели мне нравятся. Если они не просто слова, то я помогу с удовольствием, это будет возмещением за творимое мною прежде. Счастье обладания чертогом казалось вечным, я считал, что успею все. Ошибся. И ты однажды ошибешься. Приходи в гости, когда тебя тоже скинут с трона всемогущества, поболтаем как бывший бог с бывшим богом.

Коллега, понимаешь. Не скрывает, причем бьет в больную точку: «И ты однажды ошибешься». Я все сделаю, чтобы «однажды» произошло как можно позже. И чтобы ударило не так болезненно. С утратой чертога Альф потерял все, а мне после ухода Челесты терять нечего, у меня ничего не осталось. Смысл жизни — любовь. Я понял это поздно, и обрел любовь, настоящую, ради которой стоило жить, лишь когда ее потерял. Теперь смысл моей жизни — помочь другим, иначе у жизни не останется смысла.

Я приступил к созданию новой комнаты с кроватью: представил выемку и начал расширять ее в своем воображении, следя, чтобы чертог точно исполнял задуманное.

Альф скривился, будто ему зуб строительной дрелью лечили.

— Зачем такие сложности? Прикажи: «Планировка на двоих, раздельная».

— Планировка на двоих, раздельная, — сказал я.

Между кладовкой и туалетом открылся проем, за ним в зеркальном отображении появилось помещение — аналог того, где мы находились. С одним отличием: без кресла по центру, то есть, как сказал Альф, без алтаря. Надеюсь, запасной пульт в комплект не входит. На всякий случай я мысленно перестраховался: «Кораблик, дорогой, то есть чертог, как теперь выяснилось. Гость на борту — не более чем гость, слушаться надо только меня, что бы ни случилось и какие бы подлянки ни заготовил и ни предпринял прежний владелец. Бывший хозяин — не хозяин, хозяин — тот, у кого нынешний пульт. Если приказ понятен — подмигни чем-нибудь».

Честно говоря, я не ждал ответа, но стены мягко вспыхнули. Или мне так показалось. «Спасибо!» — поблагодарил я. Надеюсь, мое общество чертогу более приятно. Надежда на это, конечно, глупа, но, согласно народной мудрости, она умрет последней, вместе со мной.

Альф прошел в «свою» половину чертога:

— Скажи, чтобы чертог меня кормил, поил и убирал за мной. Можешь произнести мысленно.

Я произнес, но с уточнением: «Делать это до момента, пока не прозвучит другой мой приказ об этом и только в случае, если пульт находится у меня на шее и существует в единственном экземпляре». Альф протянул руку к стене, вынул послушно отделившуюся емкость с водой, отхлебнул и вернул зеленоватую емкость на место.

— Когда ты увидел меня сегодня — как догадался, что перед тобой не истинный хозяин чертога, а очередной местный владелец пульта? — спросил я. — Ты видел настоящих хозяев?

— А еще я сразу понял, что о чертоге ты ни черта не знаешь. — Альф ушел от ответа на последний вопрос. — Ты не используешь Голос и прочее и, скорее всего, не подозреваешь, что особые возможности существуют. Не знаю, как ты заполучил чертог, это, как мне казалось, из области невероятного, но ты распоряжаешься им. В моих интересах стать тебе полезным.

— Ты расскажешь мне обо всем?

— Наверное. Постепенно. Я буду рассказывать, ты — помогать мне в решении мелких проблем и одной крупной, после которой сотрудничество прекратится — ты узнаешь все важное, и я стану тебе не нужен. С тем, что пожелать, я еще не определился, в голову лезут глупости. Надеюсь, ты понимаешь, что хотя мы оба легко проживем без помощи другого, но — но! — вместе мы сильнее, чем по отдельности.

— Иначе зачем бы я нашел тебя? Кстати, поделись «глупостями», в них может крыться рациональное зерно. Со своей стороны мне будет проще делать встречные предложения.

— Например, мне хочется отомстить двум жлобам из ближайшей деревни.

— Фильке и Антону?

Альф глянул на меня с опаской:

— Откуда знаешь? Нашел новый алгоритм?

— Имеешь в виду чтение мыслей?

— Раньше чертог такого не умел.

— И сейчас не умеет, хотя, конечно, жаль, мне это не помешало бы. Я познакомился с некоторыми деревенскими жителями и узнал достаточно. Тебе незачем мстить Фильке и Антону, они делали то, что на их месте сделал бы любой мужик. Ты спал с их женами, у одного из них ребенок от тебя.

— Не от меня. От мужа, я его вылечил, теперь у них все в порядке.

— Он этого не знает, как и другие. Каково ему жить с таким неправильным знанием, особенно когда на него косятся те, кто тоже считает иначе?

— Вот я и говорю — глупости. Во мне детская обида играет, а чертог давал возможности мстить даже за меньшее. Привычка — вторая натура.

«Мстить даже за меньшее». Жесть. Даже слышать не хочется, что Альф творил в образе всесильного бога. Не зря же он упомянул: «Я помогу тебе, это будет возмещением за творимое мною прежде». Случайными такие оговорки не бывают.

— Мстить не дам. Мечтай о чем-нибудь большом и хорошем.

— Пожалуйста. Мы с тобой могли бы основать религию имени тебя и рулить миром. Ты будешь богом, я верховным жрецом.

— Исключено.

— Я это понял, потому, вместе с предыдущей идеей, сразу назвал глупостями. Ладно, задавай еще один вопрос, и — по койкам. Что тебя интересует в первую очередь?

В первую? Много чего, и все хотелось узнать сразу. Впрочем…

— Чертог излечивает любые физические недуги. Справляется ли он с душевными, и если да, то с какими и как?

— Ни с какими и никак.

Я не сразу до конца осознал ответ, хотя предполагал, что прозвучит именно он. Все стало неважным.

— Кто-то из близких? — По моему лицу Альф прочитал то, что осталось невысказанным.

— Любимая девушка.

— Сочувствую.

Повисла неловкая пауза. Альф боялся показаться нетактичным.

В очередной раз подтвердилось, что Челесте я помочь не смогу. Значит, надо придумать, как помочь другим, иначе жизнь потеряет смысл. Для такой помощи нужно знать все о чертоге, об Альфе, о том, как чертог попал к нему и почему Альф знает так много…

— Еще вопрос, тоже важный, иначе мне не заснуть, — попросил я. — Ты видел настоящих хозяев?

— Я хорошо знаком с предыдущим хозяином, этой информации пока достаточно, остальное — завтра. Спокойной ночи.

— И тебе тоже.

Я избегал навязываемых мне формулировок. Сказанная мной в ответ незамысловатая фраза вроде «Спокойной ночи» могла оказаться паролем-ключом к передаче власти или отключению моего пульта. Лучше перестраховаться.

Я закрыл проем между жилыми половинами и сделал стену односторонне прозрачной. Альф понимает, что я ему не доверяю, он тоже не доверял бы.

В соседней комнате мой временный компаньон разделся, бросил одежду на стену, куда ее немедленно втянуло, улегся на кровати и мгновенно заснул.

«Если гость заговорит с тобой или сделает что-то не связанное с отдыхом, едой и другими физиологическими надобностями, не реагируй и немедленно разбуди меня», — распорядился я. Трюк с брошенной в стену одеждой у меня тоже удался, раздеваться так оказалось быстрее и удобнее, чем уносить в кладовку или оставлять на полу. Я долго смотрел в тускло мерцающий потолок и думал, думал, думал. Сон не шел, мысли о будущем метались из крайности в крайность, от выводов бросало то в пот, то в ледяной озноб. Правильно ли я сделал, скооперировавшись с прежним хозяином чертога — это скоро выяснится. Альф был прав, когда начал разговор с выяснения моей цели. Будь у меня желание стать президентом Земли, я не пошел бы на риск, поселив знатока чертога под одной крышей с собой, возможностей хватало и без того. Другое дело, что власть достигается через кровь. Большая власть — через большую кровь. Даже Альф пошел по другому пути, вместо власти он выбрал удовольствия.

Мне он предложил иное. «Мы с тобой могли бы основать религию имени тебя и рулить миром, ты будешь богом, я верховным жрецом». Будь у нас доверие друг к другу, с религией получилось бы. У нас и так получилось бы, но однажды бог или жрец решат, что второй не нужен, и лишний будет убран. Когда не веришь даже ближнему — как создавать что-то серьезное, чтобы оно сделало мир лучше? Оно-то сделает, но для кого-то одного, за счет остальных.

К тому же, Альф уже создал собственную религию. Будь у него больше времени, однажды «свидетельницы Альфалиэля» в разных частях света вошли бы в бизнес и политику и, по истечении скольких-то лет, перевернули мир к пользе своего суверена.

Я вспомнил постулаты, процитированные Полиной. «Альфалиэль — не явь, это сон, во исполнение мечты он становится явью. Альфалиэль — божественная благодать, что вопреки логике снисходит на столь малых и никчемных существ, коими являемся мы, люди, со своими куцыми мыслями и грезами. Альфалиэль всеобъемлющ. Это верх и низ, пустота и твердыня, душа и тело. Сейчас люди видят два пути, которыми можно следовать — восходящий и нисходящий, другими словами — духовный и телесный. Первый, как бы красиво ни выглядел и ни подавался, тоже ведет в никуда, он в упор не видит желаний плоти, отмахивается от чувств, как от мух. Поиск истины и счастья в ином мире, восхождение к небесному через отказ от всего земного, вечная война со всем, что противоречит этим воззрениям, таков этот путь. Второй путь от самого основания — мирской, земной, чувственный, живой, он почитает множественное, а не единое, отождествляет дух с чувственным миром. Альфалиэль есть третий путь, не восходящий и не нисходящий. Прямой. Горизонтальный. Он не выдергивает за шкирку из родной земли, как в баснях про Мюнхгаузена, и в шелухе убедительных слов не сливает в навоз под благовидным предлогом…» Обращаясь к Катеньке, подготавливаемой в жертву Альфу, Полина добавила: «Если все получится, ты почувствуешь это, ты станешь иной уже сегодня».

«Станешь иной». Убивать и сжигать Катеньку никто не собирался. Также вряд ли под инакостью подразумевалось духовное перерождение, на верную догадку намекали другие слова Полины: «Я в свое время тоже боялась, я была как ты, одна из всех, потому что другие не такие. И не были, когда пришли к нам». Похоже, Альф — любитель непорочности, на этот крючок его ловили заждавшиеся поклонницы. «Если все получится» — это зависело от ритуала вызывания, как они думали. Окажись в то время чертог по-прежнему в руках Альфа, он из-за невидимой ширмы поглядел бы на то, что предлагается, и принял бы жертву либо улетел к другим фанаткам, приготовившим более шикарное и разнообразное меню.

Дарить нелепому божку своих близких, чтобы получить немного общения, духовного и телесного? Жуть. И все же «учение Альфалиэля» упало на благодатную почву. В людях есть запрос на счастье и на чудо, Альф давал то и другое. Первое — прикрываясь красивыми словами о духовности, второе ему вообще ничего не стоило, оно у него просто было.

Любая религия возникает как средство выживания человека в природе, как инструкция для жизни вне райского сада. Конечно, ровно настолько, насколько люди сохранили данную им мудрость, пронеся сквозь века. Библия, Левит: «Не мсти и не имей злобы на сынов народа твоего, но люби ближнего своего как самого себя». Без этого в людских джунглях не выжить. То же самое вошло в другие святые книги слово в слово или перефразировано не только для «сынов народа твоего». Или вот: «И сказал Бог: Я дал вам всякую траву, сеющую семя, какая есть на всей земле, и всякое дерево, у которого плод древесный, дающий семя: вам сие будет в пищу». То есть, изначально человек — вегетарианец, и это неопровержимый факт: желудочно-кишечный тракт у людей как у травоядных животных, а не как у плотоядных. Но из рая с треском прогнали, подножной пищи стало не хватать, попробовали поджаренного в пожарищах мяса… и — понеслось. Приспособились. Понравилось. Но организм был спроектирован под другое, потому после мяса требовался периодический отдых от тяжелой пищи, и появился необходимый организму пост. Затем «еще… мясо было в их зубах, еще не были съедены птицы, как возгорелся на них гнев Громовержца и поразил великим мором»… Не имея опыта употребления мясного, наверное, скушали что-то несвежее, непрожаренное, больное или павшее. С голодухи да с незнания — бывает. О микробах древние люди не знали, руки перед едой не мыли, и вообще — зубы не чистили, в баню не ходили, гигиену с гиеной путали, потому и получили в Писании: «И если что-нибудь от трупа их упадет на какое либо семя, то оно чисто. Если же тогда, когда вода налита на семя, упадет что-нибудь от трупа их, то оно нечисто для вас», «Все на что упадет что-нибудь от трупа их, нечисто будет: печь и очаг должно разломать, они нечисты», и далее в том же духе. А как иначе, кроме как запретами свыше, объяснить несведущему в вирусологии человеку способ спасения жизни и здоровья?

Религии — путеводитель по выживанию. Потому, наверное, проклята или, как минимум, ненавидима во всех Откровениях профессия ростовщика, по-нынешнему — банкира. Кто может устроить конец света и похоронить цветущую цивилизацию, вернув людей на пещерный уровень? Тот, у кого власть. А власть у того, кому должны. Испокон веков известно: за посул списать должок люди пойдут на любые преступления. А с обратной стороны в ту же стену стучат и проламывают ее распухшими лбами полки дрожащих Раскольниковых, присвоивших себе право…

Не так ли погибла прежняя, допотопная цивилизация? У одних было все, у других постепенно не осталось ничего, кроме долгов. Напряжение выросло до взаимоуничтожения, теперь не осталось ничего (не считая чертога, о котором я по-прежнему ничего не знаю, несмотря на кладезь информации за стенкой). Потоп, говорят. А мне кажется — очередной виток самомнения человечества, считавшего, что теперь-то идет в правильном направлении. Идет-то оно, конечно, идет, не обращая внимания, что дорожка проторена к обрыву. Не за то ли Господь когда-то покарал всех скопом, что забыли о главном? Золотой телец — вместо Храма Божьего, банкир — вместо святого отца, прибыль — вместо любви… Но глас вопиющего в пустыне там — в пустыне — и останется, инструкции по выживанию ныне читаются как биографии эффективных менеджеров, нетрадиционными путями поднявшихся на вершину карьеры. Формула «"Успех"равно"Счастье"» оставила слагаемое «Любовь» за бортом, не найдя ей подходящего места, и такое неправильное хромое уравнение принято сегодня за аксиому — страшную и в своей сути человеконенавистническую. А по-моему, «Возлюби ближнего своего» — не просто слова, сказанные много веков назад, а путь. Путь к счастью. Он на Земле только один, через любовь, а кто думает, что знает другой, тот может встретиться на пути, но он будет идти навстречу.

Третий путь Альфалиэля — это он и есть, путь навстречу тем, кто ищет света. Красивые слова, явление чудес и яркая харизматичность — признаки библейского Антихриста, того, кто похоронит мир в его нынешнем виде. Альфалиэль мог стать Антихристом, но из-за стремления получать максимум удовольствий утерял сверхспособности. Будущее мира упало мне в руки. Надеюсь, я распоряжусь им верно.

Так любой подумает на моем месте, ибо каждый знает, как было бы лучше для всех.

Глава 5

Утром Альф обратил внимание на выращенные мной рукоятки управления.

— Покидая чертог, я включал режим «Защита от дурака». Переведи в «Безопасный режим для хозяина пульта, который отдал эту команду сейчас». Если пульт попадет к чужаку, случайного гостя в первом же полете размажет по стенке. Впрочем, если он сумеет наладить с чертогом контакт… Ты же как-то сумел. Нужно придумать более строгие ограничения. Позже займемся, если хочешь.

— Меня пока устраивают нынешние настройки.

— Дело привычки. Кто не ездил в автомобиле, тот в восторге от самоката. — Альф помолчал. — Можно кое о чем попросить? Отвези меня в теплые страны, если не сложно, я соскучился по солнцу.

— Я больше поверю, если скажешь, что соскучился по женщинам.

— Это тоже, но в первую очередь — тепло и солнце. И, кстати, да, женщины тоже. Чудесный комплект. Можно совместить.

— Не надо совмещать.

— Почему? Ты же любишь женщин, у тебя есть любимая девушка.

— Именно, — перебил я. — Любимая. Раньше я много чего не понимал в жизни…

— Тут ты абсолютно прав, присоединяюсь, я тоже много чего не понимал в жизни, — в свою очередь перебил Альф. — Обретение чертога перевернуло мировоззрение, глаза открылись. Оказалось, что «Человек — звучит гордо» — не просто фраза. Каждый из нас немножко бог, изначально. Но мы давим это в себе. Проживаем отпущенное жалко, серо и приниженно. Каждый. Чертог показал мне, насколько люди забыли, что «Человек — звучит гордо». Сначала я сумел возвыситься над толпой, а теперь, после долгих размышлений… Ольф, вдвоем с тобой мы почти всемогущи, мы сможем то, чего ни я, ни ты не сделали бы в одиночку. Представляешь: Ольф и Альф, бог и человек, Отец и Сын. Звучит? Когда чертог со всеми его возможностями оказался в моей собственности, я придумывал всякие штуки, чтобы сделать жизнь интереснее. Ты читал «Мастера и Маргариту» Булгакова? Тебе не хотелось оказаться в веселой компании Воланда, Фагота, Азазелло, Бегемота и Геллы? Компанию собрать несложно, если не в полном составе, а по возможности. Можно, конечно, и в полном, но возникнут проблемы — каждый «потянет одеяло» на себя. Меньше народа — больше удовольствия. Любое жилье на верхних этажах легко станет такой же, как у Булгакова, «нехорошей квартирой», если припарковать чертог к окну или балкону. Появится описанный в книге эффект раздвигаемого пространства. Хоть бал внутри проводи, чертог это позволит. Кстати — тоже идея на будущее. Когда я думал об этом, мне, понятно, мечталось быть на месте Воланда, но те времена прошли. У нас Воландом будешь ты, а мои роли будут меняться. Надо повеселиться — значит, я Бегемот или Коровьев, надо кого-то вразумить или наказать — я превращусь в Азазелло.

Неким шестым чувством я понимал, что Альф «закидывает удочку» — прощупывает на гнильцу, ловит на крючок. Даже если он делал это несознательно, направление мысли видно невооруженным глазом: Альф искал возможность вернуться на борт чертога в любом качестве.

Я слушал молча. Пусть Альф делится сокровенным. Ход его мыслей интересен, мне в голову тоже приходили дикие идеи, и ассоциации с Воландом бывали, где спутником всемогущего путешественника (меня, любимого) оказывалась моя собственная «ведьмочка Гелла, любительница стиля"ню"». Конечно, я говорю о Челесте. Сыграть вдвоем роли известных персонажей и навести шороху в той же Москве с новым представлением в современном аналоге «Варьете» и выяснением, по-прежнему ли квартирный вопрос портит столичных жителей… Это было бы весело. Весело, да, но не больше. Дух зла и ведьма — не те роли, в которых хочется видеть себя и свою женщину. Особенно сейчас, после пережитого. Мне ближе образ волшебника из детской песенки — в голубом вертолете, где «в подарок пятьсот эскимо». Кстати, можно воплотить на досуге. Пятьсот эскимо, миллион алых роз из другой песни, прочие непрактичные мечты вроде алых парусов Ассоли — такие чудеса мне по силам. Хочу быть добрым волшебником.

Альф продолжал воодушевленно:

— На роль Геллы у меня есть чудесная кандидатура. Даже не одна. Сопровождать могущественного мага и стать ему опорой днем и ночью — мечта любой женщины, тебе останется только выбрать. Когда наскучит одна Гелла, на ее место возьмешь другую.

— В том, что ты предлагаешь, я не вижу твоего интереса, кроме желания закрепиться в чертоге надолго.

— Разве закрепиться надолго — не интерес?

— Геллу ты сватаешь мне, а как же, в таком случае, сам представляешь свое житье-бытье, если в соседней половине чертога Гелла будет услаждать Воланда? Или предлагаешь взять одну Геллу на двоих?

— Можно взять нескольких Гелл, а им взять служанок, и себе взять еще служанок или рабынь. Чертог обеспечит любую прихоть, стоит только захотеть. Ты будешь командовать, я помогать. Вдвоем нам любое дело по плечу, вплоть до руления миром.

— Насчет руления миром даже не заикайся, богом-императором Земли может стать только человек с чистой душой, я на эту роль не гожусь.

— Судя по твоим вчерашним словам, очень даже годишься. Или ты врал?

— Ты сам сказал: это слова, к тому же вчерашние. Не поступки. Неизвестно, что со мной будет завтра и каким я буду. Счастье людей не должно зависеть от моего настроения. Тем более, нельзя допустить, чтобы оно зависело от настроения моего преемника, до которого рано или поздно дойдет дело.

— Хорошо, забудем о мировом господстве, вернемся к женщинам. Хочу сделать тебе подарок. Не так давно Запрядьевские готовили в дар Альфалиэлю, как они выразились, «непорочную деву», я знаю где ее найти. Она влюбится в тебя и будет с тобой, сколько захочешь.

— Имеешь в виду Катеньку, сестру Аськи?

— Катенька была после, но ее тоже можно, если понравилась. С Катенькой дело сложнее в другом плане — ее нельзя изъять надолго, поднимется шум. Впрочем, если шумиха и слухи тебя не смущают…

— Никакого шума, никаких слухов. Я не хочу, чтобы о чертоге кто-то узнал. И Катенька мне не нужна, ее вели на встречу с тобой как на эшафот, словно собирались принести в жертву. Алтарь нужен для этого?

Альф скривился:

— Алтарь служит для других целей, и я имел в виду вовсе не Катеньку. Одну девушку родители отправили из деревни в город — избавили, так сказать, «от тлетворного влияния старших подруг». Я успел поговорить с ней еще в деревне, она в восторге от перспектив стать избранницей высшего существа. Сейчас она, скорее всего, живет в общежитии в областном центре. Найдем, посетим? Я уверен, она с удовольствием полетит с нами. В женской компании путешествовать приятнее.

В факте, что в женской компании путешествовать приятнее, я не сомневался, Челеста служила прямым тому доказательством. Другое дело, что теперь я не хотел в спутницы никого, кроме Челесты. Моя мечта осталась в квартире в Риме, и замещать мечту подачкой от потерявшего силу божка я не собирался.

Альф ждал. Вместо ответа на предложение я показательно направил корабль далеко на юг, в тропические моря.

— Что тебе мешало сразу изобразить Воланда и завести на борту одну или нескольких «Гелл», чтобы радовали глаз и наводили новеньких на нужные тебе мысли? — Я плавно подводил Альфа к рассказу о рождении феномена Альфалиэля.

— Выдать себя за Воланда казалось логичным: люди о нем наслышаны, практически все читали книгу или смотрели фильмы. Когда казавшееся выдумкой постучится в окно, не поверить в него будет невозможно. Люди верят даже в то, чего не видели — в Бога или в инопланетян. Проблема была в другом. Назовись я Воландом, нашлись бы те, кто отринет меня по моральным соображениям. Из книги все знают, что Воланд — отец лжи. Также встретились бы мне и те, кто чтит оригинал, по которому Булгаков писал свой фанфик, они меня проклянут, как минимум. Как максимум, они будут всеми силами вставлять палки в колеса и выводить на чистую воду.

— А еще, возможно, те, кто реально примет тебя за Воланда, захотят сделки и потребуют чего-то материального или чудесного в обмен на душу.

— Оказалось проще создать новую веру, чем найти подходящую нишу в готовой. Полученными возможностями нужно распорядиться так, чтобы мне отдавались душой и телом, со слепым доверием, без лишних разговоров, договоров и каких-нибудь обещаний с моей стороны. Просто за то, что я существую.

— То есть, за то, что ты можешь дать.

— В точку: не даю, а всего лишь имею такую возможность. — Альф довольно улыбнулся. — У меня получилось. Новым людям требуются новые пророки, каждый подросток изначально убежден, что все вокруг ошибаются, чужие веры глупы, а то, что выдается за факты, ничем не подкреплено. Подросток считает, что разбирается в жизни лучше взрослых, закостеневших в своих заблуждениях. Подростки и молодые женщины, не нашедшие счастья — благодатная среда для таких, как я.

«Для таких, как я». Опасная оговорка.

— Сколько же на Земле таких, как ты?

Перед глазами возникла картинка, словно из фильмов про нашествие инопланетян: потемневшее от летающих тарелок небо, и внутри каждой сидит лжепророк, любитель развлечений или настоящий хозяин чертога, кем бы он ни был. Невеселое (для человечества) зрелище.

— Существование конкурентов я допускаю, но лично не встречал. И следов их активности нигде не замечал.

— А что на эту тему сказал предыдущий хозяин чертога? — Мысль о нем, с которым Альф, как он выразился, «был хорошо знаком», не давала мне покоя.

— Он считал, что чертог — единственный в своем роде.

— Кем он был?

— Почему «был»?

— Где же он сейчас?!

— Наберись терпения, всему свое время. Мы говорили о религии, которую я придумал. Ее развитие только началось, и жаль, что все пойдет прахом. Ты мог бы подхватить знамя, воспользоваться наработками, расширить круг. Иностранными языками владеешь?

— Нет.

— Плохо. Учи, иначе в общении с людьми будешь ограничен как я.

— Почему о тебе ничего нет в сети?

— Я запрещал упоминать, нарушителей карал.

— Разве привлечение максимального количества девиц — не твой путь?

— Привлекать можно без афиширования.

Все же странно. Вся планета лежала у ног Альфа, а он шастал по деревенским девкам, где его и подловили однажды. Похоже, мне что-то неизвестно о всемогуществе. Или об Альфе.

— Что такое Голос, о котором ты вчера упомянул?

— Дополнительная возможность. Когда используешь Голос, у тех, кто слушает, притупляется критическое восприятие, все сказанное кажется важным.

Стало понятным, почему «свидетельницы Альфалиэля» были от него в таком восторге. Как всегда, объяснение оказалось простым. Не Альфалиэль велик и чудесен, а слушательницы введены в нужное состояние.

— Кроме Голоса, чертог дает еще какие-нибудь необычные возможности? — спросил я.

— Еще, например, есть функции Костюм и Сонный луч. О подробностях расскажу позже, хорошо?

— Почему не сейчас?

— В делах с чертогом нужна постепенность. Я получил все сразу и споткнулся на ровном месте. Ты же не хочешь все потерять?

— Странно, что ты обо мне печешься. Чувствуется какой-то подвох.

— Зря. Я вижу, что как человек ты лучше меня, и чертог, возможно, снова попал с достойные руки.

— «Снова»?!

— Расскажу и об этом. Постепенно.

Снаружи открылась панорама тропического острова с белым песком и кокосовыми пальмами. Повеяло соленой влагой — я открыл проем.

— Искупаюсь? — Альф вопросительно покосился на океан.

— Пожалуйста.

— Если меня укусит акула — спасешь?

— Посмотрим.

— Спасе-ешь, — с улыбкой протянул Альф, — я тебе нужен.

Он выскочил на песок.

Вокруг, насколько просматривалось взглядом, простирались песчаные пляжи и коралловые рифы. Могучий океан спал, мерно выбрасывая на песок сонные волны. Ярко светило солнце. На небе — ни облачка. Одним словом — рай, как его представляют жители бетонных мегаполисов.

Мы прилетели на россыпь красивейших островов в трехстах километрах восточнее Таити. Туамоту, они же Пуамоту и Пти-Бас — почти сплошь атоллы, острова из кораллов с лагунами внутри. «Почти» — из-за пяти вулканических островов, все остальные — коралловые. Здесь находится каждый пятый из всех коралловых островов мира. Около тысячи квадратных километров атоллов на пятнадцать тысяч населения, если не изменяет память. На больших островах росли громадные панданы и баньяны, более двадцати пяти метров высотой, сверху они походили на густые заросли. Средние по размеру острова обходились кокосовыми пальмами, остальные кое-где покрывал кустарник. С пресной водой на Таумоту была напряженка. Среди прочих атоллов здесь находились известные Муруроа и Фангатацфа, где французы проводили ядерные исследования. Мне, как понимаю, о радиации можно не заботиться, чертог вылечит, а моему спутнику, если залететь именно туда, придется несладко. Не сразу, конечно. Захочется сделать подлость — отвезу его на чудный пляжик.

Брысь, позорные мысли. Если при моем всемогуществе мне захочется сделать подлость — я не достоин чертога.

Безлюдный атолл, где мы приземлились, был мне знаком. Здесь случилась беда с Челестой. Когда Альф попросил тепла и солнца, я подсознательно направил корабль-чертог сюда, на памятное место.

Насчет приличий Альф не заморачивался, у кромки воды он скинул с себя все и голышом ринулся в воду. Обычный парень, хорошо накачанный, крепкий. С пультом — бог, без пульта — никто. Достаточно мне закрыть проем…

Я глядел, как ныряя и плавая, Альф получает удовольствие от каждого движения, раньше это было для него обыденностью, сейчас — счастьем.

«Если меня укусит акула…»

Надо ли его спасать, если такое случится? Он пытается стать мне необходимым, вбрасывает «крючки с наживкой», и они работают — я до жути заинтригован. Я хочу услышать его историю. Мне нужно знать, как правильно пользоваться чертогом, откуда он взялся и что из себя представляет. Но.

Если Альфа укусит акула, я не стану его спасать и лечить. Любого другого спасу и, если состояние смертельно, восстановлю обязательно, только не Альфа. Никакая сила в мире не заставит меня в трезвом уме и здравой памяти протянуть нитку медальона на две шеи, если вторая шея принадлежит бывшему владельцу чертога.

Глядя, с каким наслаждением Альф плещется в океанских волнах, тоже захотелось искупаться. Составить компанию?

Исключено категорически. Я мало знаю о свойствах чертога и пульта. Снаружи Альф может отобрать у меня медальон. Мне нельзя покидать чертог, где я под защитой. Понадобится выйти — сначала отвезу Альфа куда-нибудь и высажу на время, пока не улажу внешние дела. Только так. Это не просто лучший, а единственный вариант сосуществования, в котором для меня не таится угрозы. Только бы не попасться на провокацию. Начнет тонуть — пусть тонет. Впрочем, такой, как Альф, не утонет. Такое не тонет.

Когда он вернулся, я ждал на прежнем месте, сидя на кресле, которое, как выяснилось, прежде служило алтарем для неизвестных целей.

— Что ты рассказывал девицам из Запрядья? Мне цитировали новое понимание истории и кучу всевозможных фактов.

Усталый, довольный и мокрый, Альф с блаженством растянулся прямо на полу.

— Запудрить мозги очень легко, — брезгливо отмахнулся он. — Официальная история — наука договорная. Кто-то с весом в научном сообществе на основе известных на то время или удобных ему фактов выдвигает теорию, ее принимают, и версия становится частью истории. От этой работы, как непреложного факта, отталкиваются в своих работах следующие исследователи, на нее ссылаются, ее цитируют. Факты, которые не укладываются в договорную историю, ученое сообщество игнорирует. Не отрицает, а умалчивает. Типичная отговорка: «Очевидец ошибался». Неудобные факты ученые пытаются скрыть, чтобы не потерять звания, должности и финансирование, но невозможно скрыть все. Большинство таких фактов находится в свободном доступе, я выпячивал их и на получившейся основе создал свою теорию. Если со временем моих последователей станет больше, чем традиционных историков, официальной историей станет именно моя версия, ее и будут преподавать в школах как единственную и неоспоримую: «Альфалиэль сказал людям…» — Альф криво усмехнулся. — Знаешь, откуда взялась десятитысячелетняя история Древнего Египта? Ученые нашли список царей, кто кого сменял на троне. Годов царствования указано не было, поэтому каждому имени в списке тупо дали по тридцать три года, в сумме получилось десять тысяч лет. Когда одно имя встречалось несколько раз, ему присваивался порядковый номер, и появлялся новый царь с очередными тридцатью тремя годами у власти, хотя старый царь мог быть свергнут и после короткой междоусобицы, скажем, длиной в месяц, вернуться на трон, и такое могло случаться неоднократно. Кого волнуют такие мелочи? Кого волнуют, того в обойму материально обласканных историков не возьмут. Какой сейчас год?

— А что?

— Ответ правильный. Никакой разницы. Нынешняя хронология писалась не для всего мира, как думают ученики в школе и несвязанные с наукой-историей взрослые дяди и тети. Пришедшие к власти Бурбоны заказали нужную хронологию, чтобы оправдать свои «древние» права на трон, а кто за девушку платит, тот ее и танцует, не правда ли? Тот же Нострадамус, например, составил шесть равнозначных вариантов хронологии, тоже с использованием каббалы как основы для высчитывания сроков правления и назначения событиям нужным дат.

— «Тоже»?

— Тоже — в том смысле, что как у Скалигера и Петавиуса, отцов принятой ныне хронологии. Оба были помешаны на нумерологии. Процитирую отрывок из книги «Метод легкого познания истории» конца шестнадцатого века, он впечатляюще показывает, как писалась история: «Квадрат двенадцати — сто сорок четыре, а куб — тысяча семьсот двадцать восемь. Ни одна империя в своем существовании не превысила суммы этих чисел, поэтому большие числа должны быть отвергнуты. Сферических чисел, включенных в великое число, четыре: сто двадцать пять, двести шестнадцать, шестьсот двадцать пять, тысяча двести девяносто шесть. Посредством этих нескольких чисел, во множестве которых имеются несовершенные, не квадраты, не кубы, нам позволено изучать чудесные изменения почти всех государств. Во-первых, начиная с куба двенадцати, про который академики говорят, что это великое и фатальное число Платона, мы обнаружим, что монархия ассирийцев от царя Нина до Александра Великого воплощает это число в точности…» Нормально? Далее: «Хотя среди писателей существуют великие расхождения о времени рождения Христа, еще Филон, который считается наиболее точным из древних, относит это к три тысячи девятьсот девяносто третьему году. Лукидий от этого года отнимает три, Иосиф Флавий прибавляет шесть, так как получается число — результат квадрата семи и девяти, самым замечательным образом подходящий к изменениям в наиболее важных делах, которые затем последовали». Другими словами, события должно иметь определенную продолжительность не оттого, что имеются источники и свидетельства, а для получения «великого и значимого числа»! Не зря труды создателей общепринятой хронологии не издаются на русском и других языках, их можно найти только на языке оригинала, и чтобы найти, надо основательно потрудиться. А как тебе факт, что найденные в захоронении бронзового века бусы эпохи Ренессанса не вошли в опись находок, чтобы не портить картину? А зачем римский папа в шестнадцатом веке собрал в закрытом архиве Ватикана ВСЕ церковные документы? В эпоху Реформации кардинал Гозий по поручению римской курии написал: «Дозволить народу читать Библию — значит, давать святыню псам и метать бисер перед свиньями». Тридентский собор в четырнадцатом веке запретил мирянам чтение Библии без надзора епископа. Почему считается фальшивкой «Велесова книга»? Потому что нет оригинала. Почему считается достоверным «Слово о полку Игореве», у которого тоже нет оригинала? Потому что это «совсем другое дело». Еще в шестнадцатом столетии профессор д`Арсила из университета в Саламанке утверждал, что древние сочинения греков и римлян, у которых нет оригиналов, придуманы средневековыми монахами, поскольку меценаты платили золотом за «древности». Девяносто девять и девять десятых процентов всех философских, исторических и художественных текстов древних греков и римлян оригиналов не имеют! И, кстати, почему мы думаем, что фантастическая и приключенческая литература возникла в наше время? Оставшаяся доля процента вполне могла быть творениями в этом любимом народом жанре, люди всегда больше платили за вымысел, чем за правду. В семнадцатом веке историк и археолог Жан Гардуин, а затем Исаак Ньютон придерживались той же точки зрения, что и д`Арсила. В одиннадцатом веке Гугон Орлеанский написал «Стих о татарском нашествии», где татары идут через Мидию, а по нынешним договорным воззрениям она исчезла за полтысячи лет до того. Знай Гугон то, о чем ученые договорились между собой в восемнадцатом-девятнадцатом веках, он написал бы иначе, верно? И никого не смущает, что по общепринятой ныне хронологии татары достигли Польши и двинулись дальше в Европу только через век после смерти Гугона Орлеанского, за сто лет до их появления на границах Западной Европы написавшего стихи о вторжении на основе информации своего времени: «Царства опрокинуты, вытоптаны грады, под кривыми саблями падают отряды…». Провидец, однако. Он перечислил захватываемые татарами страны: «Через Русию, Венгрию, Паннонию, Туркию, Аварию, Полонию, Грузию, Мидию…» Между прочим, много столетий считалось правдой утверждение о связи Александра Македонского со славянами, и «жалованными грамотами» от него гордились чехи болгары, хорваты, поляки… А персидский поэт двенадцатого века Низами упоминал о битвах Македонского с русами. Историк Боден в шестнадцатом веке писал: «Ассирийцы разбили халдеев, греков, римлян, парфян, персов, турок, готов и татар». То есть, эти народы жили одновременно, все они — современники. Халдеи и готы, парфяне и персы… Жаль, что ты не историк по образованию, оценил бы иронию. Еще Боден упомянул: «Арабы и карфагеняне, то есть те, кого в древности называли сарацинами…» Иными словами, Карфаген — средневековое государство! Или вот убойный пассаж: «Славы из Скандинавии ворвались в Паннонию во времена Юстиниана, потом этот народ наводнил всю Европу, принеся свой язык и названия. Я слышал, что богемцы, поляки, литовцы, далматии, московиты, боснийцы, болгары, сербы и вандалы говорили на этом языке славов, принесенном из Скандинавии и отличающемся только в диалектах…» Или вот еще вспомнилось: «Арабская империя захватила Вавилонскую империю…» По традиционной истории между арабами и вавилонянами лежат тысячелетия, но Боден писал свое сочинение, когда принятую ныне хронологию еще не придумали. Или еще: «Скотты не любили англичан, саксонцев и тех, кого мы называем турками. Они называли всех сарацинами». Скотты, если что, это шотландцы, и если в оригинальном историческом документе написано о нападении сарацин, то, оказывается, это вполне могли быть германцы из-за моря, но и соседи — англичане. Кстати, турками византийский император Константин Багрянородный именовал венгров, а некоторые турецкие сочинители в дошедших до нас текстах турками называли русских. А как быть с фактом, что древний грек Платон в «Диалогах» поминает противолежащую землю за океаном, Флавий пишет о «Новом Свете», а на фресках раскопанных древнеримских Помпей изображены ананасы? Если что, ананасы в Европу впервые привезли после колонизации Америки. В конце двадцатого века в древнеегипетских мумиях немецкие ученые нашли эвкалиптовое масло и кокаин. Где растут кока и эвкалипты, надеюсь, знаешь?

— Южная Америка и Австралия.

Альф кивнул с едкой ухмылкой:

— Не иначе, оттуда их египтянам китайцы привезли.

— При чем тут китайцы?

— «При чем тут китайцы»?! Как убеждены современные историки, Китай на тысячи лет опередил остальной мир в астрономии, химии, металлургии, геометрии, судостроении, картографии, кругосветных плаваниях, оружейном деле, изобретении компаса, бумаги, книгопечатания… При этом Китай не создал собственно науки, он только первым до всего додумался и все осуществил, нельзя же не верить китайским письменным источникам? А науки Китай все же не создал. Археологи не нашли пушек, плавильных печей, кораблей, печатных станков, а «древние» астрономические и математические таблицы Китая грешат ошибками, идентичными опискам из таблиц, выпущенных в Европе типографским способом в восемнадцатом веке. Первый государственный архив документов эпох Мин и Цин Китай открыл только к концу двадцатого века, когда весь мир уже «знал» о китайском первенстве во всем. И вернемся к пороху. Из чего его делали? Проблема в том, что в Китае нет главного компонента для пороха — селитры. Для ее производства необходимо развитие науки и технологий, а в природном виде на территории Китая селитра в достаточных масштабах не встречается. В мизерных количествах она выделяется из почвы, но это как дышать под водой — в воде тоже есть кислород, но люди почему-то им не дышат. Или еще факт, от которого не отвертеться. Когда в тысяча девятисотом году русские войска вошли в Китай по многим направлениям от Забайкалья до Дальнего Востока, они не заметили Великой Китайской стены. Не нашли ее и восемь других держав, разделивших Китай между собой. И путешественники, в том числе достаточно высокопоставленные, Великую Китайскую стену не видели, хотя специально искали ее и даже обращались для этого к китайскому губернатору — начальнику территории, где стена из древних легенд, по слухам, должна была находиться. Некоторые поиски стены были совершены, так сказать, в международной кооперации, совместно с губернатором провинции, и каждый раз безрезультатно. Войска разных стран провели множество экспедиций по Китаю, осталось множество документальных свидетельств — русских, американских, английских… Легендарной стены в них нет! В воспоминаниях очевидцев (очевидцев, а не поздних или придворных историков!) никакой Великой Китайской стены не существует. Так же русские не заметили стену, когда тянули южную ветку КВЖД. Правда, они, как многие другие, видели трехметровый ров и земляной вал, но где титаническое сооружение, которое мы знаем сейчас? И почему во время раскопок и вскрытия каменной гробницы династии Минг под ней обнаружили женские часы середины двадцатого века? Не потому ли, что одному из фальсификаторов стало стыдно, и он нарочно оставил улику? Вернемся к «при чем тут китайцы». Упомянутые тобой Америку и Австралию они открыли, конечно же, до европейцев, о чем говорят письменные свидетельства и сохранившаяся карта пятнадцатого века. На той карте в невероятных деталях прорисован западный берег Африки и очень невнятно — Приморье, соседствующее с Китаем. Каспийское море на карте присутствует во всей красе, а расположенный рядом с Китаем Байкал отсутствует. Индокитай у древнекитайского картографа получился во много раз хуже, чем полуостров Юкатан в Америке. Китайская река Хуанхэ пролегает неправильно, зато канадская река Лаврентия — со всеми подробностями. Похоже, китаец-составитель карты европейские реалии восемнадцатого века знал лучше, чем собственные. И еще вопрос: почему «самые великие и самые древние в мире» пирамиды, которые находятся, естественно, в Китае, для туристов и ученых закрыты? Так же, на государственном уровне, решением парламента закрыты для раскопок и исследования каменные города Новой Зеландии: древний белокожий народ, которого съели маори, не укладывался в принятые ныне толерантность и ответственность белой цивилизации за колонизацию маори. А что скажешь о знаменитом Парфенонском храме?

Конец ознакомительного фрагмента.