Папенькина дочка

Петр Сосновский (2024)

Эту книгу я написал быстро. Найти тему и дать название книге мне помогла коллега по работе. Я случайно разузнал у нее, что она долгое время была папенькиной дочкой. Это словосочетание и мне не раз в детстве приходилось слышать. У отца от первой жены была таковая. Я приложил немало сил, чтобы написать этот роман.

4

Светлана меня воодушевляла на многие дела. Я ею был доволен. Благодаря девушке, я стал лучше учиться, хотя, если говорить честно, меня техникум в нашем городке не привлекал. Я поступил в него совершенно случайно. На горизонте была Москва. Для меня родители готовили институт. На какое-то время московский вуз отошел на второй план. Причина была в том, что я вернулся из армии поздней осенью. Набор в учебные заведения уже был окончен. Я не знал, что мне делать, необходимо было как-то убить время.

Мои друзья Виктор Преснов и Михаил Крутов возвратились со службы раньше меня — весной. У них было предостаточно времени, чтобы успешно сдать экзамены и поступить в наш техникум. О чем-то другом они и не помышляли.

Я уже не помню, как все это было, кто конкретно из ребят сказал мне первым: «Асоков! Иди к нам учиться», — но я случайно о данном предложении ребят проболтался дома, и отец, махнув рукой в знак того, что так тому и быть, тут же отправился в дирекцию учебного заведения, в котором учились мои друзья, и пристроил меня.

— Андрей! — сказал мне тогда он. — Это неплохое предложение, выход. Иди! А там видно будет! Не понравиться учеба, я тебя на следующий год переведу в столицу. Сейчас даже я не в силах что-либо сделать. Сам понимаешь, поздно, учебный год начался.

Учиться я пошел без особой охоты, за компанию — рядом будут мои товарищи, а значить, мне скучать не придется. Встреча с Олегом Анатольевичем — физоргом несколько отодвинула меня от Виктора и Михаила, хотя я с ними контакта и не терял, но за то придала смысл моим походам в техникум. Светлана — для моих занятий спортом предоставила мне крылья. Я лишь ради соблюдения этикета подходил к физоргу и говорил ему: «спасибо». Нет, я не мог отрицать, его помощь была ощутима, но без девушки я, завоевав приз, не смог бы себя чувствовать на седьмом небе. Без крыльев нет неба.

Я летал. Рядом была Светлана. Я, благодаря ней, стал более аккуратным и внимательным. Мои родители не раз обращали на это мое внимание.

— Да, это все она — Светлана, ее влияние, сын наш таким никогда не был, — говорил с поднятой головой отец, — никогда!

— Ты, должен, — обращалась ко мне мать, — нас с нею познакомить. — Я, соглашался, говорил: «Хорошо-хорошо!», а после отнекивался, тянул время. Особенно на меня нажимал отец.

Однажды, он не выдержал и, уставившись на меня своими стальными глазами, они у него могли быть самыми разными и даже такими, строго сказал:

— Андрей, если ты завтра, ну крайний срок послезавтра не приведешь Светлану к нам в дом, не познакомишь нас с нею, я сам отправлюсь в общежитие и поверь мне, найду что сказать девушке, пусть тебе будет после стыдно.

Я выполнил просьбу отца. Тянуть время стало опасно. Он работал в министерстве в каком-то управлении начальником отдела, и, наверное, оттого был решительным, напористым, умел требовать. Я понимал, когда он говорит и дает время — можно не спешить, а когда голос у него строг — это значить, необходимо его желание выполнить — выполнить незамедлительно.

На следующий день я разыскал девушку во время перерыва в длинном коридоре и попросил после очередной — последней пары лекций подождать меня у входа в техникум. Когда занятия окончились, мы встретились. Я подхватил Светлану под руку и увлек ее за собой. Она еле поспевала за мной, быстро-быстро перебирая ногами.

— Андрей, что-то случилось? — спросила девушка, заглянув мне в глаза. — Или ты просто соскучился по мне, а, говори?

— И то и другое! — ответил я. — Мои родители хотят тебя видеть.

— Прямо сейчас? — спросила она.

— Да, прямо сейчас! — ответил я, ничуть не сбавляя шаг. — Мать взяла отгул. Отец ради этого приедет раньше домой. Он завтра уезжает, ему нужно хорошее настроение. Мы ему должны помочь его обрести.

— Не мог меня предупредить раньше? — спросила Светлана.

— Извини, не мог.

Командировка у моего отца была на большой завод — туда к себе. Там он, наверняка, должен был встретиться со своей дочерью. Я это понял по поведению матери. Он не удержится, и сообщить хрупкой девочке из прошлого обо мне, и еще о Светлане — моей принцессе. Непременно похвастается ей. Я представлял, как отец скажет и потрет при этом руки. В глазах замужней сводной сестры я стану взрослым и она, возможно, забудет мою детскую выходку — избиение ее прутом.

Минут пять-десять Светлана шла по инерции, размышляя над моими словами.

— Ну, хорошо! — согласилась она, — наверное, так и должно быть. — Для меня слово «отец» — свято. Отец, есть отец, — сказала девушка и задумалась.

Всю оставшуюся дорогу мы шли молча.

На морозе девушка раскраснелась и выглядела просто русской красавицей. У дома, на крыльце она остановилась, я легонько подтолкнул ее:

— Заходи!

— Асоков, не торопи, дай, я соберусь с духом.

— Запомни, обратной дороги нет! — сказал я и она, с шумом вдохнув морозный воздух, подняв голову вверх, быстро вошла в дом. Я, проследовал за ней.

Прихожая у нас не была светлой, даже днем, летом в ней царил полумрак, а тут вдруг странно хоть иголки собирай. Я свет не стал включать, ни к чему.

— О, солнышко! — сказал отец. Он уже был дома. Отец умел делать комплементы. Его слова были, кстати. Услышав их, в прихожую вышла мать.

Я помог Светлане раздеться, представил ее родителям, и мы прошли в зал. Отец посадил девушку на диван. Я устроился рядом, чтобы в случае необходимости прийти ей на помощь. Моя мать могла приревновать меня к Светлане и невольно обидеть ее. За отца я не беспокоился. Хотя кресло было более представительно и могло выделить Светлану, он не посадил в него девушку, а сел сам. Я был доволен этим обстоятельством. Моя зазноба не была под перекрестным огнем наших глаз. Что было важно особенно в первый день знакомства.

Мои родители были в восторге. Светлана им пришлась по душе. Она косноязычием не страдала, говорила легко, порой была наивна. Это особенно радовало мою мать. Отец хотя и загадочно улыбался, однако воспринимал слова Светланы также по-доброму.

Девушка рассказала, кто она, упомянула о своих родителях, сообщила, где они живут и кем работают, затем принялась описывать свою жизнь в городке. Долго говорила о занятиях в техникуме, мы с ней были в разных группах, объяснила причину выбора своей будущей профессии.

Я ее слушал с удовольствием. Себя, она не выделяла. У нее на первом месте были друзья, подруги. Особенно много было слов о Татьяне Полнушке. Девушка была ей более близка, чем Валентина. Как ни как из одного поселка. Татьяну она знала с детства. Их отцы фронтовики — дружили.

Мой отец Николай Валентович на работе человек значительный, дома в семье среди близких и друзей не страдал манией величия. Я знал — он, если бы слог у моей зазнобы был вычурным и многосложным, ее бы не принял. Отец очень тонко умел поддерживать беседу и я, наверное, только благодаря нему, стал Светлане еще ближе.

Время прошло незаметно быстро. Был накрыт стол. Мы покушали. Мать к чаю приготовила пироги. Наконец настал момент, я пошел провожать девушку до общежития. Отец, улучил мгновение, за спиной у моей подруги, поднял вверх большой палец и прошептал мне:

— Во-о-о!

Меня, его жест обрадовал.

Я стал часто приглашать Светлану к себе домой. Ей было у нас хорошо. Она с удовольствием помогала моей матери Любовь Ивановне возиться на кухне. Та, ею не могла нахвалиться:

— Андрей, она у тебя работящая. И, что главное — все умеет делать по дому. Даже пироги печь. Отличная будет жена.

— Ну, это ты ее, наверное, всему учишь? — тут же парировал я.

— Да нет, она сама.

Светлана Зорова любила бывать у нас дома. Однажды я провожал ее до общежития. Мы шли, прижавшись друг к дружке. Я шел, держа правой рукой левую руку Светланы, пропустив ее сзади со спины, а левой спереди — правую. Песня рук — иначе такое переплетение не назовешь.

Однажды Виктор Преснов хотел перенять у нас манеру так ходить, но не смог. Хотя я ему и ни раз показывал, все бес толку.

— Не знаю, как это у вас получается? Я и Валентина, в недоумении, — сказал он мне с завистью.

Я с трудом удержался от ответа: — «И не получиться, Валентина — другой человек — это тебе не Татьяна!»

До закрытия общежития еще было много времени. Мы шли неторопливо. Зорова не удержалась и сказала мне:

— Андрей, я у вас порой чувствую себя лучше, чем дома. Такое состояние ощущала я только в детстве. Но это было давно.

Дома — это было дома. Лучше нигде не может быть. Я не принял ее слова, но вникать в смысл сказанного не стал и посчитал их за обыкновенную лесть. На самом деле все было не так. Мне это стало понятно значительно позже.

Мою мать Светлана называла леди. Она Любовь Ивановну несколько побаивалась. А вот с отцом чувствовала себя на равных, хотя часто и говорила о нем:

— Николай Валентович элегантен, как граф! — Отец к особам женского пола относился очень деликатно. Он, это умел делать, мне до него было далеко. Я не обладал тем шиком, которым был наделен отец. Это у него было от природы.

Я с родителями девушки познакомился значительно позже. Прошел не один год. Светлана, ни в какую не хотела меня везти к себе в поселок. Что-то ей мешало. Она постоянно придумывала всевозможные причины, чтобы не поехать. То, она говорила, что у нее отец болен, то вдруг эта самая эпидемия перебрасывалась на мать и уже она неважно себя чувствовала. Алексей, брат также присутствовал у нее в разговорах, и часто из-за него она оттягивала день моего знакомства со своими родителями.

— Вон, смотри! — говорил я ей, — Преснов с Валентиной уже скоро поженятся, а я еще не знаю ни твоей матери, ни твоего отца, хотя ты в своих словах очень часто говоришь о них. Они у тебя присутствуют везде.

— Ну, Андрей, не обижайся на меня, познакомлю я тебя с ними. Придет время…

И время пришло. Я помню — мы не учились — выполняли заключительные работы. После их защиты нам должны были вручить дипломы об окончании техникума.

Однажды, когда я перестал ждать, Светлана сама подошла ко мне и сказала:

— Андрей, ты можешь со мной поехать?

— Да! — ответил я. — С удовольствием.

До поселка, в котором жила семья моей девушки, мы добрались быстро — на автобусе. Я не ожидал, что это так близко от моего городка. Москва и та была дальше, правда, она расширялась и оттого семимильными шагами подступала к городку, и недалеко было то время, когда она, как большая река вбирает малые водоемы, могла вобрать его в себя полностью, целиком.

Светлана на улицах своего поселка со всеми встречными здоровалась, вынуждая и меня быть вежливым — следом за ней говорить «здравствуйте», при этом я слегка склонял голову. Люди на меня глазели, как на заморское диво. А у моей девушки спрашивали:

— Света! Это не жених твой?

— Да, жених! — отвечала она, и отпускала вниз глаза. За спиной я слышал: «Дочка Киргиза вон какого знатного жениха себе отхватила… А он тоже не русский, есть в нем что-то не наше».

Однажды — это было уже после нашей со Светланой женитьбы, я спросил у нее: «А почему твоего отца в поселке зовут Киргизом? Он же никакой не киргиз!». «У нас любят давать прозвища, — ответила Светлана. — Мой отец не русской национальности. Этого достаточно. Никуда не денешься. Как назвали, так назвали. Вот так!»

Девушка вела меня под руку к себе домой с боязнью. Я ощущал ее тревогу — что еще будет. Ее опасения мне стали понятны значительно позже. А до этого я четко делал шаги навстречу своего будущего.

Дом был большой из кирпича одноэтажный, двухквартирный, покрыт железной крышей. Я увидел у калитки пожилую невысокого роста умеренно полную женщину и направился к ней. Светлана пошла следом за мной.

— Здравствуйте баба Паша! — сказала моя подруга. Я также поздоровался. Девушка представила меня:

— Это, Андрей, — и все, больше ничего. Женщина, знающая цену жизни — это было видно по ее изможденному лицу, в отличие от других знакомых Светланы не стала интересоваться и выяснять кто я такой, не видела в том необходимости. Ей оказалось достаточно одного моего имени.

Девушка немного постояла, перекинулась с бабой Пашей ничего незначащими словами и, взяв меня за руку, потянула в сторону.

— Наша квартира чуть левее, — сказала моя зазноба и, отпустив мою руку, показала на окна, затем оторвалась от меня и пошла вперед, выигрывая доли минуты, для того чтобы предупредить своих родных о моем появлении. Она чувствовала себя неуверенно, словно чего-то боялась.

Я поднялся на крыльцо и прошел в прихожую следом за нею. Меня встретил отец девушки, он испытывающим взглядом окинул меня с ног до головы, затем, освободив правую руку, он ею держал завернутое в полотенце белье, протянул для приветствия, пожав, спешно выставленную мою, представился:

— Дядя Филипп. — Мать Светланы, следом за мужем тихо добавила: — Я, Мария Федоровна. — В доме находился и Алексей. Я его не понимал. Он был женатым человеком, но часто пропадал в поселке, оставляя жену с ребенком в городе. Не знаю, то ли она не хотела общаться с его родителями, то ли он ее просто не брал с собою, чего-то стеснялся. Брат Светланы тут же подошел ко мне со словами:

— А, это ты, — и подал руку. Он тоже держал в руках белье.

Филипп Григорьевич мужчина лет пятидесяти оказался очень уж прост, мне незнакомому парню тут же предложил:

— Андрей, у нас сегодня банный день, не желаешь с нами сходить за компанию? — и при этом кивнул головой в сторону Алексея. Я тогда отказался, но то тогда, а после с превеликим удовольствием ходил в баню. Она у Филиппа Григорьевича оказалась отменной. Мне понравились его березовые и дубовые венички с вложенными в них стеблями мяты. С каким жаром я научился стегать себя ими — до изнеможения и обдаваться после холодной водой. Это не в городской бане мыться. Невозможно даже сравнить.

— Хозяин барин, — сделал заключение Филипп Григорьевич, услышав мой отрицательный ответ и сказав Алексею: — Пошли, — двинулся к двери, оглянулся, и Марии Федоровне выдал:

— Вы в баню пойдете вечером, гостя нужно как следует встретить, чтобы стол ломился, вот!

Они ушли. Я остался со Светланой и ее матерью, затем Мария Федоровна занялась готовкой, а мы отправились в зал — другую комнату. Что мне бросилось в глаза обстановка в доме была бедной: большая русская печь, рядом слегка занавешенный ситцевыми шторами настил, упирающийся другой своей частью в стену — на нем видно как и на самой печи спали, стол у окна, большая скамья, несколько, табуреток — это в одной комнате. В другой — зале тоже печь — Светлана назвала ее грубой. На ней можно было, как на диване, посидеть и не только, развалится — «погреть кости» — это выражение Филиппа Григорьевича. Зимой, в лютые морозы, груба была просто необходима. Еще в комнате стоял письменный стол, вокруг него располагались стулья, сундук для одежды. В спальную комнату я не заходил. Мне было достаточно взмаха руки девушки и слов:

— Там, апартаменты родителей. — Слово — «апартаменты» было произнесено, как-то свысока и я для себя принял его как место, ничуть не уступающее предыдущим помещениям, мной уже виденным, однако, пользующееся положением привилегированным — особым статусом.

За русской печью находилась детская. Светлана показала мне и ее. Алексей обычно спал на печи, а она на кровати — железной с никелированными набалдашниками. После того, когда они стали взрослыми, ее брат на ночь стал располагаться на настиле — летом или же в зале, на грубе — зимой.

Тому, что я увидел в доме у Светланы, особого значения не придал: поселок, ни город и интерьер должен быть соответствующим. Наша квартира выигрывала, она была меблирована просто шикарно. Я, предвидел разницу в обстановке задолго до знакомства с семьей девушки, слыша ее ахи, когда она бывала у меня в гостях. Меня поразило, то, что произошло несколько позже, когда с бани вернулся красный, что тот рак, хозяин. Он разыскал меня и Светлану в детской и настоял:

— Так, молодые люди, живо за стол. Все уже готово! Бутылка в центре. Нужно выпить за знакомство! — Я начал что-то говорить, пытаясь отказаться от такого приглашения, но Филипп Григорьевич моих возражений не принимал.

— Нет-нет, — дыхнул он на меня перегаром. Заметив, как я поморщился, Филипп Григорьевич в свое оправдание, тут же рассказал притчу о том, что еще царь Петр говорил: «Нет денег, теленка последнего продай, но с бани вернувшись, выпей!» — Я вот сто грамм уже принял, так что извиняемся. А теперь, вот еще примем, — сказал он и стал меня поднимать со стула. Мне пришлось отправиться на кухню. Следом за мной пошла и Светлана. Она себя чувствовала неудобно. Ей было стыдно за настойчивость отца, но поделать она ничего не могла.

— Иди, вот сюда, на видное место. Присаживайся! — указал мне на стул отец Светланы. Рядом Филипп Григорьевич по левую сторону от меня усадил свою дочь, затем уселся сам, но в торце стола. Мария Федоровна и Алексей красный, как и Филипп Григорьевич, уселись несколько особняком. Едва я устроился, как отец Светланы тут же ухватил бутылку за горлышко и налил всем водки.

— За знакомство! — сказал Филипп Григорьевич. — Я чуть отпил и поставил стакан на стол. — Нет, так не пойдет! Ты, что больной? Парень на вид крепкий или не уважаешь нас? Что мы не люди?

— Уважаю, — ответил я.

Моя зазноба стала говорить о том, что я спортсмен и мне нельзя. Отец Светланы так и не понял, отчего нельзя, не желал понимать, таращил на меня глаза и сильно возмущался:

— Вон, какой торс. Здоровяк и не хочешь выпить, странно это, странно.

— Папа, у Андрея завтра соревнования. В другой раз.

Филипп Григорьевич махнул на меня рукой и стал пить молча без тостов. Выпивка была — одна водка, вина здесь не держали, закуски также были не прихотливы — соленые огурцы, помидоры, капуста, селедка и еще что-то из острого и соленого. На горячее Мария Федоровна подала жареную картошку тушеную в печи, с мясом. Она мне понравилась.

Меня разносолы, приготовленные Марией Федоровной, не шокировали. Разговоры за столом порой были покруче, поострее и посолонее самих закусок. Мне было трудно ориентироваться. Я часто терялся, и вел себя неординарно, не зная, как отвечать на реплики Филиппа Григорьевича. Он задавал тон за столом. Был груб и напорист. Светлане и Алексею передо мной было неудобно. Мария Федоровна сидела тихо. Она себя чувствовала виноватой.

— Вот, моя доченька! Одна моя кровиночка! — гнусавил, напившись, Филипп Григорьевич, а затем вдруг начинал ругать себя за то, что не пригласил отца Татьяны Полнушки:

— Вот была бы компания. А то и выпить не с кем.

Свой стакан водки я так и не допил до конца. После, при расставании хозяин, повиснув у меня на плечах, не удержался, и заплетающимся голосом сказал мне:

— Андрей, я раньше спиртного в рот не брал, религия не позволяла, а вот теперь, пожалуйста. И правильно делаю. Я, русский, понимаешь, русский до глубины души. Наши, мусульмане в праздничные дни кумыс пьют, в тяжелые времена травку курят, а я не хочу пить кумыс, он слабый, не хочу курить травку, лучше буду пить водку. Она и в праздники хороша и в тяжелые времена. От нее легче избавиться, чем от наркоты. Я бы избавился, но тяжелые времена, начавшиеся в сорок первом году… — он махнул в сердцах рукой, помолчал, а затем продолжил:

— Ты, тоже русский! Неправильно все это, — и Филипп Григорьевич показал на мой стакан. — На горе оставляешь!

Я, признал в отце Светланы, алкоголика: его волосы были всклочены, под глазами мешки, лицо худощавое, измождено резкими длинными морщинами. Было в жизни что-то такое, что с давних лет тяготило Филиппа Григорьевича, вынуждало его быть с водкой на «ты» — пить и пить. Мое присутствие ему было на руку. Он моим визитом остался доволен, так как это дало ему возможность напиться. В водке Филипп Григорьевич находил успокоение, отодвигая мучившую его застарелую проблему — рану военных лет, которую невозможно было вылечить. К дочери он относился очень уж ласково, она была у него любимой, для сына ему не было жалко ни грубого слова, ни крепкого тумака. Я не понимал, отчего он так неодинаков в отношении к своим детям.

Алексей недолго побыл за столом. Филипп Григорьевич не выдержал его присутствия и, двинув горячим кулаком по столу, выгнал парня на улицу. Причина была до того пустячной, что я даже ее не заметил. Лишь обратил внимание на слова Светланы в защиту брата:

— Пап, да пусть сидит!

— Нет, не бывать тому! Марш отсюда. Мерзавец! — выкрикнул хозяин.

Минуты через две-три тихо незаметно следом за братом Светланы из-за стола выскользнула и Мария Федоровна.

— Знаю, побежала своего сыночка гладить по головке! — отпустил фразу в адрес жены Филипп Григорьевич.

Находиться долго в доме Светланы мне было тягостно и я, выразив желание освежиться, выбрался во двор. Больше я за стол не сел. Моя невеста из-за поведения своего отца чувствовала себя передо мной неуверенно. Ее зеленые глаза выражали тревогу. Что-то девушка не договаривала. Мы в тот день не были откровенны. Нам не хватало взаимопонимания. Я искал руки Светланы и не находил их.

Время пролетело быстро. Я его не заметил. Очнулся лишь, когда услышал вдруг слова своей принцессы:

— Ой, тебе уже пора! — сказала она. — Быстренько собирайся и пошли на станцию. Остался последний рейс, больше автобусов на сегодня не будет. Идем, я тебя провожу, да и мне нужно торопиться: баня совсем простынет.

Я уехал один. Глаза у Светланы были печальны. Я это чувствовал, может оттого, что она на прощанье меня не поцеловала. Такого раньше не было.

Долго-долго в окошке старого пазика я видел перед собой ее образ. Девушка стояла и на прощанье махала мне рукой. По прошествии времени я понял, что тогда Светлана Зорова расставалась со мной, расставалась навсегда. Однако мне того не хотелось, и я чтобы, задуманное ею не сбылось, должен был приложить немалые силы. Светлана должна была под моим влиянием забыть на время о своих родителях и заняться собой, только собой. Этого было достаточно, чтобы она почувствовала себя моей, стала моей, была моей. Мне справиться с ее противостоянием удалось не сразу.