Новая эпоха. От конца Викторианской эпохи до начала третьего тысячелетия

Питер Акройд, 2021

История Англии – это непрерывное движение и череда постоянных изменений. Но всю историю Англии начиная с первобытности пронизывает преемственность, так что главное в ней – не изменения, а постоянство. До сих пор в Англии чувствуется неразрывная связь с прошлым, с традициями и обычаями. До сих пор эта страна сопротивляется изменениям в любом аспекте жизни. Питер Акройд показывает истоки вековой неизменности Англии, ее консерватизма и приверженности прошлому. В этом томе события истории Англии берут отсчет с 1902 года, когда завершилась Англо-бурская война, в ходе которой тех, кто раньше испытывал гордость за империю, постепенно охватывали разочарование и стыд. Эдуард VII, хоть и не дотягивал по политическому весу до своей матери, королевы Виктории, был самым любимым в народе английским королем после Карла II. При его сыне Георге V страна участвовала в Первой мировой войне и еще сохраняла некоторые черты викторианского времени, но к концу правления следующего монарха она изменилась до неузнаваемости. Георг VI вступил на престол после отречения Эдуарда VIII, своего старшего брата, и стал одним из символов борьбы против Германии и нацизма во время Второй мировой войны. Он был последним императором Индии и последним королем Ирландии: Британская империя распалась и произошло ее преобразование в Содружество наций. После смерти монарха и коронации его дочери началась новая Елизаветинская эпоха. К рубежу тысячелетий, до которого доходит повествование, за время правления Елизаветы II сменилось десять премьер-министров, самыми известными из которых стали Уинстон Черчилль, Гарольд Вильсон, Маргарет Тэтчер и Тони Блэр. Завершается великолепная серия книг знаменитого британского автора, но история Англии продолжает ход. В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

7

Ужасные близнецы

3 апреля 1908 года К-Б, переутомившийся от работы и парализованный вследствие нескольких сердечных приступов, ушел с поста премьер-министра. Он умер пару недель спустя, по-прежнему занимая резиденцию на Даунинг-стрит. За кулисами ожидал своего выхода компетентный преемник в лице Герберта Генри Асквита. Несмотря на участие в мятеже, Асквит был верен К-Б, занимая должность канцлера казначейства в его кабинете и демонстрируя недюжинные административные способности. Черчилль говорил, что «ум» Асквита «открывается и закрывается плавно и точно, словно затвор пистолета», и в этом образе сумел передать непринужденную эффективность премьера. Непринужденность присутствовала и в его прозвище Поддатый (Squiffy), намекавшем на привычку политика изрядно выпивать, даже когда ему предстояло заниматься политическими вопросами. Он был в своей тарелке и на приеме в загородном поместье, где вполне мог насладиться карточной игрой и обществом молодых дам, и в лондонском клубе в компании аристократов.

Человек с происхождением Асквита в самой сердцевине английского истеблишмента был явной диковинкой. Он родился в Йоркшире, в семье радикальных нонконформистов, сделавших состояние на шерсти, и в раннем возрасте осиротел. Однако суровое пуританское воспитание отпрыска среднего класса заложило в нем непоколебимую веру в себя, а после удачно дополнилось элитарным образованием в Южной Англии. Асквит попал в политику традиционным путем — через Оксфорд и Судебные инны^[21], обзаведясь в первом сознанием легкодостижимого превосходства над другими, а во втором — способностью разбивать любые доводы оппонента. В конце 1880-х, в расцвете своей судебной карьеры, Асквит стал членом парламента от либералов и без труда возвысился среди однопартийцев; в 1892 году он занимал пост министра внутренних дел в правительстве Гладстона.

Он произносил весьма замечательные речи с передней скамьи, однако за изысканной риторикой не всегда удавалось уловить основную их мысль. Он вполне мог конкурировать с Бэлфуром по части элегантного увиливания от прямого ответа, и эту пару роднило не только умышленное напускание тумана в сложные темы. «Асквит не тот, кто вдохновляет людей своей страстью», — писал один журналист. И даже жена премьера описывала его как «холодного, жесткого, черствого человека, которого никто не любит». Либеральный глава правительства так же отличался бэлфуровской инертностью, медлительностью и отчужденностью. Он редко являлся на заседания кабинета в полной готовности, предпочитая раздумывать о поднятых вопросах в ходе обсуждения. Аристократическая верхушка продлевала век своего господства, вбирая в себя и приспосабливая к себе тех членов нового, богатого и могущественного среднего класса, кто готов принять их правила игры. Так, к примеру, Асквит откажется от своего нонконформизма и перейдет в лоно англиканской церкви. Он также женится на дочери баронета, эксцентричной и острой на язык Марго Теннант.

Общие с элитой взгляды Асквита не предполагали, что он станет проводить обширные и радикальные социальные реформы, но позволяли ему умиротворять разнородные идеологические элементы в его партии. В своих мудреных выступлениях он умело балансировал между соперничающими фракциями либералов и их убеждениями. В один момент он критиковал «неверно направленное и парализующее вмешательство государства», и тут же признавал существование «нужд и служб, которые нельзя оставить на растерзание нерегулируемым силам спроса и предложения». Он возглавлял свой разномастный кабинет скорее как избранный председатель собрания, чем как полновластный диктатор. Клан вигов в партии представляли Реджинальд Маккенна и большая группа титулованных лордов; Гладстонову традицию продолжал Джон Морли. Радикальное крыло либералов радовалось, что Джон Бернс сохранил свой пост главы департамента местного самоуправления, а нонконформисты торжествовали, поскольку валлиец Дэвид Ллойд Джордж сменил Асквита в казначействе. Самым неожиданным оказалось назначение на пост министра торговли бывшего члена парламента от консерваторов молодого Уинстона Черчилля. Эти две последние фигуры, обладавшие непомерными амбициями и страстно стремившиеся к социальному реформированию, в глазах прогрессивно настроенного общества выглядели весьма многообещающими.

Ллойд Джордж, сын фермера, вырос в валлийской языковой среде и был нонконформистом. Как раз в приходской школе при церкви, а затем в судах, выступая в качестве адвоката, он и обучился всем тем риторическим приемам, которые прославили его как лучшего оратора эпохи. Ему удавалось представлять сложные проблемы как однозначно очерченные сражения между правильным и неправильным. В зависимости от характера и настроя его слушателей он мог говорить цветисто и лирично или четко и ясно, что делало его в равной степени убедительным и в разговоре с глазу на глаз в курительной комнате нижней палаты, и на заседании кабинета министров, и перед многотысячной аудиторией.

Ллойд Джордж не учился в университете, ограничившись самообразованием — читал много литературы и трудов по политической теории. Вопросы собственности на землю увлекали его особенно, поскольку сам он происходил из сельского Уэльса. Хотя его личный политический ландшафт скорее принадлежал к доиндустриальной эпохе, ему не о чем было спорить с промышленниками и коммерсантами, он не имел ничего против накопления капитала и не интересовался социализмом. В юности его привлекла к либералам программа социальных реформ Джозефа Чемберлена. «Наш Джо» вдохновлял, казался родным по духу, но молодой валлиец вскоре понял фатальные недостатки кумира — мономанию и догматизм, проявившиеся в его одержимом противостоянии самоуправлению в Ирландии. Когда Чемберлен покинул партию Гладстона из-за ее ирландской политики, Ллойд Джордж остался на стороне либералов. Это не единственный случай, когда прагматизм будет брать верх над его принципами.

В палате общин он впервые проявил себя как самый красноречивый противник Бурской войны, клеймя «расовое невежество», питавшее империализм. Он вовсе не собирался распустить империю, скорее — преобразовать ее в федерацию автономных государств. С К-Б Ллойд Джордж поддерживал близкие и теплые отношения, и тот, получив власть, вознаградил своего соратника должностью министра торговли. Величайшее достижение Ллойд Джорджа на данном посту — предотвращение национальной забастовки железнодорожников. Призвав все свое обаяние и словесную ловкость, он добился соглашения между профсоюзами и железнодорожными компаниями, до тех пор пребывавшими в состоянии непримиримой вражды. Даже правая Daily Mail впечатлилась деятельностью Ллойд Джорджа в министерстве и приветствовала назначение радикала-парламентария на пост канцлера казначейства: «Будучи членом кабинета министров, он доказал, что обладает необыкновенными способностями, практичной деловой сметкой, инициативой и большой непредвзятостью». Этот неудержимый деятель, этот велеречивый Макиавелли, изначально не имея никаких связей с правящей верхушкой, будет господствовать в Вестминстере на протяжении следующих пятнадцати лет.

Назначение Черчилля министром торговли не вызывало подобного энтузиазма у консервативных журналистов. За несколько лет до этого он покинул партию тори, свое естественное политическое пристанище; поводом для перехода на другую сторону стала растущая поддержка протекционизма в юнионистском альянсе. Согласно National Review, такой акт «предательства» был типичным для «кондотьера, который никогда и не притворялся, что им движут какие-то иные мотивы, кроме желания собственного успеха». Обвинения в зацикленности на самом себе будут преследовать Черчилля на протяжении всей карьеры, равно как и претензии касательно его позерства перед публикой и жажды власти. Чиновники жаловались, что Черчилль не отличается пунктуальностью, подвержен внезапным приступам энтузиазма, увлекается экстравагантными идеями и изысканными фразами. То был человек свободного и пылкого духа, вызывавший в равной степени восхищение и недоверие. Соратники прославляли его как гения, враги считали неуравновешенным и беспринципным.

Хотя консервативные газеты всячески подчеркивали прагматизм Черчилля, принципы у него тоже были. Он искренне верил в идею социальных преобразований, совсем как его отец лорд Рэндольф. Когда молодой Черчилль убедился, что партия тори реакционна и неприветлива, либералы с радостью приняли его в свои ряды как человека, способного помочь в деле улучшения условий трудящихся классов. Это как раз роднило Черчилля и Ллойд Джорджа в кабинете Асквита: преданность идее социальных реформ и амбиции. Оба понимали, что в политической истории наступил новый период, когда ключевым вопросом станет «положение народа». Оба были убеждены, что прогресс и общественная стабильность возможны только в контексте обширных социальных преобразований. И оба предполагали, что внутриполитические законодательные инициативы дадут либералам возможность переиграть лейбористов и затормозить распространение социализма.

Именно «Ужасные близнецы», как окрестила их консервативная пресса, оказались в ответе за ряд общественных законопроектов и значительное увеличение доли правительственных расходов на систему социального обеспечения. Черчилль стоял за Законом о комиссиях по вопросам заработной платы^[22], где устанавливался минимальный размер оплаты труда, а также за организацией биржи труда, увеличившей подвижность рабочей силы. Ллойд Джордж был движущей силой в принятии Закона о детях 1908 года, защищавшего малолетних от жестокого обращения и запрещавшего использовать детский труд на опасных производствах, и также Закона о пенсиях по старости (1908), по которому вводились не предусматривающие предварительных взносов пенсии для мужчин старше 70 лет, зарабатывающих менее 31 фунта стерлингов в год. Ллойд Джордж также предложил Закон об образовании 1910 года, призванный предоставить молодежи выбор занятия, а также Закон о душевнобольных 1913 года, по которому людей, страдающих психическими расстройствами, переводили из работных домов и тюрем в специализированные заведения. Наконец, самым знаменитым его достижением стал Закон о национальном страховании 1911 года, первый законодательный акт в области страхования от болезни и потери работы.

Один почтовый служащий вспоминал, что, когда первые старики пришли за своей пенсией, слезы стекали по щекам некоторых из них, и они все повторяли — «Господь да благословит этого лорда (sic) Джорджа». Народное возвышение канцлера, гордого своим плебейским происхождением, до «лорда» демонстрировало, что викторианская почтительность к вышестоящим еще не отмерла. Однако новое законодательство как ответ на социальные английские болезни носило характер XX, а не XIX века. Введенное политиками и государственными служащими из профессиональной, а не патрицианской среды, оно закладывало фундамент будущего государства всеобщего благоденствия, обеспечивая минимальные стандарты жизни для отдельной части населения. Через эти новые инициативы люди получали свои права как граждане; их приглашали, как говорилось в одной емкой фразе того времени, «к общенациональному столу». Ничего удивительного, что программу преобразований связывали с социалистическим «новым либерализмом» и что она вызывала энтузиазм у студентов и образованной молодежи. Подрастающее поколение считало, что Ллойд Джордж и Черчилль немало поспособствовали утолению их жажды социальной справедливости.

Но Ллойд Джордж и Черчилль, вероятно, поспособствовали этому настолько, насколько позволяли контролируемая тори палата лордов и идеология laisser-faire, присущая многим либералам. Да еще следовало преодолеть осторожность Асквита. Пусть премьер по большей части и одобрял их предложения, он все же гордился тем, что «энергичные коллеги… никогда не сбивали меня с курса против (моей) воли». Если Асквит считал предложение слишком рискованным, консервативные инстинкты заставляли его жать на тормоза. В частных разговорах Ллойд Джордж жаловался на недостаток «целеустремленности» у своего лидера.

* * *

Впрочем, и активная деятельность несла в себе политическую опасность. Подобный урок Асквит наверняка извлек из конфликта, разгоревшегося вокруг Народного бюджета 1909 года. Бюджет Ллойд Джорджа базировался на принципе перераспределения благ, радикального изобретения, чуждого викторианскому сознанию. Цель его состояла в том, чтобы собрать средства на проведение обширных социальных преобразований с помощью введения прогрессивного налога на высокие доходы и различных сборов с земли, включая 20 %-ю пошлину на любые земельные владения, полученные не как заработок. Канцлер оправдывал эти беспрецедентные для мирного времени требования к владельцам состояний, назвав бюджет «военным» и заявив, что он «собирает деньги на беспощадную войну с нищетой и убожеством». Предложенные налоги не затрагивали мелких представителей среднего класса, работающих за жалованье, и большую часть промышленников, которых Ллойд Джордж считал естественной избирательной средой либералов. Канцлер вновь пытался унять социальное брожение и обыграть партию лейбористов, чьим представителям в палате общин оставалось лишь аплодировать ему. А если ценой тому было отчуждение от партии землевладельцев, то он совершенно не возражал.

Другие, однако, не разделяли такого восторга. Один из грандов Либеральной партии лорд Роузбери отвергал предложения Ллойд Джорджа как «тиранические и социалистические». Тут слышался явный призыв к элите — объединиться, отвергнув партийные различия, и тори не замедлили откликнуться на него. Даже новое поколение парламентариев-консерваторов, происходивших из слоев состоятельных бизнесменов, осуждали бюджет за несправедливость. В одной из своих первых речей, произнесенных в нижней палате, Стэнли Болдуин описывал, какие чрезмерные потери понесет аристократия, если проект будет принят. В последний раз атмосфера в палате общин так накалялась в 1832 году при обсуждении избирательной реформы.

Тем временем в палате лордов царили настроения открытой враждебности вперемешку с ужасом. Лорды отклонили Народный бюджет, и последовал конституционный кризис, подорвавший доверие к политической системе в целом. Король Эдуард, устрашась возможных последствий, попытался неофициально привести стороны к соглашению, но даже усилия монарха оказались тщетны. Пэры-консерваторы оправдывали свою непримиримость отсутствием наказа избирателей. Очевидно, Бэлфур был уверен, что тори выиграют грядущие выборы.

Ужасные близнецы радостно приветствовали возможность донести суть дела новых либералов до народа, и Асквит согласился с их требованиями провести выборы в начале 1910 года. Ллойд Джордж и Черчилль взялись за предвыборную кампанию с присущим им рвением. Они сформировали Бюджетную лигу и координировали работу редакций либеральных газет. Они также задействовали новейшую технологию, рассылая по стране фургоны с закрепленными на них трансляторами так, чтобы их речи разнеслись по городам и весям. Конфликт верхней и нижней палат рисовался как частный случай борьбы между наследственными привилегиями и социальной демократией. Его также представляли как глобальную войну между средним классом и либералами, превалирующими в палате общин, и патрицианской, консервативной палатой лордов. Ллойд Джордж твердо намеревался провести разделительную черту между средним классом и элитой; он предполагал добиться лояльности первого в своей партии, а затем объединить все низшие классы, объявив аристократию их общим врагом. В своих публичных выступлениях он говорил о пэрах, что это лишь «пятьсот человек, случайным образом выбранных из толпы безработных».

Язык классовой борьбы возмущал высшее общество во главе с кролем Эдуардом, заклеймившим подобные речи как «неподобающие» и «вероломные». Согласно высказыванию одного парламентария-тори, канцлер «ввел моду ругать богатых людей за то, что они богаты». Однако и аристократ Черчилль несет ответственность за введение эгалитаристских^[23] и меритократических^[24] идей в эдвардианский политический дискурс. «Сегодня мы не просто спрашиваем: “Чем вы владеете?” — заявлял он, — мы также спрашиваем: “А как вам это досталось? Вы сами заработали или получили все от других?”» Черчилль даже выступал за упразднение палаты лордов — на тех основаниях, что так или иначе ее всегда будут контролировать тори.

И все-таки знамения для Ллойд Джорджа и Черчилля были неблагоприятны. Консервативная партия смогла мобилизовать свои куда более могучие ресурсы в финансах и пропаганде. The Times и Daily Mail призывали избирателей голосовать против либералов, а взамен поддержать таможенную реформу Чемберлена, поскольку она позволит провести социальные реформы без увеличения налогов. Казалось, низшие слои среднего класса удалось убедить этими аргументами, а жители пригородов и без того находили классовую риторику Ллойд Джорджа слишком социалистической. В итоге либералы потеряли на выборах 123 места, и почти все — в пользу тори, но правительство все равно формировали они благодаря поддержке Ирландской парламентской партии и набирающих вес лейбористов, получивших аж 40 мест.

Теперь задача протащить Народный бюджет через парламент стала для либералов бесконечно более сложной: администрация, сформированная меньшинством, едва ли могла педалировать «широкую программу реконструкции», очерченную Ллойд Джорджем и Черчиллем во время избирательной кампании. Один друг Асквита вспоминал, как в первые дни после выборов тот бродил из угла в угол «крайне несчастный и неприкаянный». И все-таки премьер как-то выкарабкался. Результаты выборов разочаровали его, но он тем не менее считал, что в итоге у него есть разрешение электората на бюджет. Ставка делалась на то, что лучший способ заставить пэров-тори отступить — угроза короля Эдуарда ввести в верхнюю палату новых пэров, либералов, которые уж точно пропустят бюджет. Хотя такие прецеденты уже случались, монарх счел предложение «просто отвратительным». Как многие другие члены элиты, Эдуард считал, что теперь правительство контролирует Ирландская партия, задумавшая выхолостить верхнюю палату, чтобы протолкнуть через нее закон о самоуправлении. Он снова предпринял попытку переговоров с Бэлфуром и консерваторами, а когда это ни к чему не привело, неохотно согласился с требованиями Асквита, однако с оговоркой: он пригрозит введением в верхнюю палату пэров-либералов, если лорды продолжат отвергать бюджет, но только после того, как двое выборов подряд подтвердят согласие общества с Народным бюджетом.

Асквит наседал на короля и в другом, смежном вопросе: он предлагал закон, ограничивающий право вето верхней палаты парламента. И снова, в отсутствие внятной альтернативы, король вынужден был согласиться. Без сомнения, решение Асквита добиваться реформы палаты лордов принималось под давлением членов парламента от Ирландии, но либералы давно уже желали ограничить власть пэров. Еще когда К-Б занял резиденцию на Даунинг-стрит в 1906 году, он заявлял о своем намерении «подрезать крылышки» лордам, и Ллойд Джордж некоторое время с энтузиазмом намеревался воплотить эту угрозу своего наставника в жизнь. Верхняя палата представлялась канцлеру не «сторожевым псом конституции», а «пуделем мистера Бэлфура».

Готовность Эдуарда назначить новых, либеральных пэров возымела убедительный эффект, и в конце концов палата лордов провела Народный бюджет с некоторыми поправками. Однако пэры-тори проявили строптивость в вопросе об ограничении их власти и потребовали новых выборов. Выборы прошли в декабре 1910 года, но результаты оказались практически идентичными предыдущим. Асквит снова получил одобрение избирателей на свои планы, и новый король Георг V, наследовавший своему отцу в мае, не видел другого выхода, кроме как пригрозить верхней палате либеральными вливаниями, если те не согласятся на реформы.

Правительство представило Парламентский акт, который лишал лордов права вето на финансовые и бюджетные акты и ограничивал это право в отношении других инициатив. Пройдя в палате общин, акт вызвал жаркие дебаты в верхней палате; дискуссия закончилась победой правительства с минимальным перевесом. Бэлфур и его соратники удивили многих, в последний момент сдавшись под угрозами короля. В результате «стойкие» тори обвинили своего лидера и его последователей в предательстве.

Принятие Народного бюджета и Парламентского акта — огромная победа Либеральной партии. Несмотря на противодействие консерваторов и верхушки землевладельцев, после двух лет борьбы ей удалось провести и радикальный бюджет, и революционный конституционный закон. Теперь официально закреплялось превосходство нижней палаты и преуменьшалось значение неизбираемых наследственных пэров. Одним из пунктов Парламентского акта было введение зарплат членам парламента; политика отныне стала карьерной возможностью для людей из профессиональной среды, а не хобби для джентльменов. То был значительный шаг в сторону полной парламентской демократии.

Но за победу пришлось заплатить. Либеральное правительство потеряло доверие большинства, и само его существование теперь зависело от ирландской поддержки. А поддержка эта, разумеется, предполагала постановку вопроса о самоуправлении, который неизбежно сеял противоречия. Кроме того, борьба за бюджет и акт разозлила «стойких» тори, за которых горой стояла большая часть земельной аристократии. «Королю нужны верные подданные, — комментировал один из них после голосования в палате лордов, — и он знает, что мы готовы умереть за него. Возможно, как раз этого он и желает. Потому что сегодня палата лордов проголосовала за революцию».

Примечания

21

Судебные инны — четыре английские школы подготовки барристеров.

22

В русскоязычной литературе Trade Boards Bill часто неверно переводится как Закон о торговых палатах. Trade board, однако, — не торговая палата, а комиссия по вопросам заработной платы в какой-либо отрасли экономики или на предприятии.

23

От фр. égalité — «равенство».

24

От лат. meritus — достойный, заслуженный, и др. — греч. kράτος — власть.