Хороший год

Питер Мейл, 2004

Год у Макса не задался. Он лишился работы и надежды расплатиться с долгами. И вдруг он получает в наследство усадьбу дяди Генри в Провансе с обширным виноградником. Макс едет туда, намереваясь побыстрее продать землю и дом. Однако жизнь в Провансе пришлась ему по вкусу, к тому же все его мысли теперь занимает красавица Фанни, независимая и своенравная. Внезапно из Америки приезжает Кристи, внебрачная дочь дяди. Возможно, за ней признают права на усадьбу, и тогда Максу придется вернуться в дождливый Лондон и навсегда расстаться с прекрасным солнечным краем и своей любовью. Жизнь Макса осложняется до крайности, когда выясняется, что история с дядюшкиным наследством еще запутаннее, чем ему представлялось…

Глава 3

После утренней пробежки Макс открыл воду в душе на полную мощь и, чувствуя, как горячие струи лупят по особо чувствительному после попойки черепу, принялся перебирать события последних суток. Все к лучшему, одеваясь, решил он; ему повезло, и повезло крупно. Отправившись пешком в Найтсбридж выпить чашечку кофе, он неожиданно для себя заметил, что насвистывает «Марсельезу».

День выдался серенький, но без дождя, и Макс сел за один из столиков, вынесенных на тротуар, — очередная попытка лондонских рестораторов хотя бы летом воспроизвести шарм парижских кафе. Посетители вокруг бормотали что-то в мобильные телефоны, перебирали документы, поглядывали на часы, боясь опоздать на работу. А Максу вся эта суета больше ни к чему! Его охватила такая острая радость, что он даже чуточку устыдился. Сегодня всего и дел, что получить деньги по чеку, договориться с notaire^[11] о своем визите и заказать билет.

Прежде всего — notaire. В Англии сейчас половина девятого, во Франции половина десятого; контора должна быть открыта. Макс достал закапанное кальвадосом письмо и, разглаживая его на столе, стал внутренне готовиться к разговору на французском. Он уж и не помнит, когда последний раз проходил эту пытку. Не трусь, убеждал он себя, набирая номер, дело нехитрое, вроде езды на велосипеде: раз научившись, не забудешь никогда. И все равно, услышав сквозь помехи металлический женский голос, недовольно бросивший «Алло?», он ответил не сразу. Как водится у французов, интонация была такая, будто он выбрал крайне неудачное время для звонка.

Однако стоило Максу объяснить, что он племянник Генри Скиннера и наследник всей его собственности, голос, принадлежавший, как выяснилось, секретарше мэтра Озе, заметно потеплел. Хотя разговор несколько раз прерывался — секретарше требовалось посоветоваться, скорее всего, с самим нотариусом, — в конце концов они договорились, что Макс может приехать в контору завтра после двенадцати. Он допил кофе и отправился искать ближайшее бюро путешествий.

— Компания «Эр Франс», до Марселя? — Девица в турагентстве не соизволила даже проверить информацию по компьютеру. — Вынуждена вас огорчить, сэр. «Эр Франс» больше не совершает прямых рейсов из Лондона до Марселя. Могу взглянуть, как обстоят дела с «Бритиш эруэйз».

С тех пор как одна авиакомпания потеряла его чемодан и безосновательно обвинила в том, что он якобы не ту бирку наклеил на свой багаж, Макс возненавидел всех авиаперевозчиков. Чемодан ему несколько дней спустя вернули; он был расплющен и явно побывал под колесами — об этом свидетельствовали следы шин. Однако ни извинений, ни компенсации за ущерб не последовало. Если бы Макс так не торопился в Прованс, он поехал бы на поезде.

Выяснилось, что на прямые рейсы все билеты уже проданы; пришлось согласиться на перелет до Парижа, где он сможет сразу пересесть на другой самолет и к обеду будет в Марселе. С билетом в кармане Макс забежал в свой банк, а остальную часть дня посвятил хозяйственным делам, поскольку уезжал он из Англии, видимо, надолго.

Вечером, когда все было сделано и вещи уложены, он вылил в стакан остатки водки и устремил взгляд за окно, где сквозь сгущающуюся тьму не пробивался ни единый отблеск заката. Приятное волнение и предвкушение удовольствия нарастали. Завтра он увидит солнце и будет спать в незнакомой кровати — не исключено, даже в своей собственной незнакомой кровати, если, конечно, не возникнут трудности с получением наследства. От возможностей, которые сулила новая жизнь, слегка кружилась голова. Макс записал на автоответчике новое сообщение: «Уехал во Францию. Приеду через полгода. Вероятно».

Аэропорт Хитроу, как всегда битком набитый пассажирами, наводил тоску; над Парижем небо затянули тяжелые тучи. Лишь когда navette^[12] «Эр Франс» миновал Сент-Этьен, небо очистилось и на много миль вокруг засияло яркой, как на открытках, синевой. В Марселе Макс из аэропорта направился в службу проката машин и тут же с удовольствием окунулся в густой полдневный зной. Таксисты в темных очках и рубашках с коротким рукавом отсиживались в тени своих машин, разглядывая девушек в открытых летних платьях. Легкий ветерок донес запах дизельного топлива, который всегда навевал Максу воспоминания о Франции; ослепительно яркое солнце четко высвечивало каждую складку, каждый выступ в известняковых скалах позади аэропорта. Оптимальный свет для художников. Максу его лондонский костюм показался тусклым и чересчур плотным — явно не по погоде.

Взятый напрокат маленький «рено» катил в сторону Люберона; пейзаж вокруг был нов и одновременно знаком, напоминая Максу о школьных летних каникулах: его сразу же отправляли во Францию, где дядя Генри встречал его в аэропорту и вез к себе. Свернув с Седьмой автомагистрали, он поехал по узкой извилистой дороге через сосновые и дубовые рощи; в открытое окно бил теплый ветерок, из радиоприемника медовый голос Патрика Брюэля томно нашептывал: «Parlez-moi d’amour»^[13].

Однако мысли об amour вскоре вытеснило острое желание облегчиться. Макс съехал на обочину, припарковался рядом с запыленным белым «пежо» и ринулся в кусты. Там, как выяснилось, уже расположился по той же надобности водитель «пежо»; мужчины с пониманием по-приятельски кивнули друг другу.

Спустя некоторое время Макс нарушил молчание:

— Славный денек. Солнышко чудесное.

— C’est normal^[14].

— В моих краях это редкость.

Собеседник пожал плечами, застегнул молнию, закурил сигарету, кивнул на прощанье Максу и направился к своей машине, а Макс предался размышлениям о на диво беспечном отношении французов к естественным отправлениям. Невозможно себе представить подобное в Англии, где-нибудь на окольной дорожке близ Кингстона. Там если человек и решится на столь отчаянный шаг, то совершать он его будет тайком, виновато косясь через плечо, в жутком смущении и страхе: а вдруг сюда завернет случайная полицейская машина? Тогда бедняге не миновать ареста за непристойное поведение.

Он проехал по мосту через Дюранс; на картах Дюранс числится рекой, но из-за ранней летней засухи она обмелела и превратилась в мутный ручеек. Дальше начинался департамент Воклюз, а прямо по курсу показался Люберон — цепь невысоких округлых холмов, очень уютных с виду благодаря густым зарослям вечнозеленого карликового дуба. Этот фотогеничный горный кряж уничижительно называли живописными горами. Действительно, издали они были даже чересчур красивы. Но Макс, не забывший своих мальчишеских походов и приключений, знал, что склоны там куда круче и выше, чем кажется, а скалистый грунт под дубовыми зарослями режет ноги не хуже коралловых рифов, так что лазать по этим горам нелегко.

Свернув с главной дороги и следуя указателям, он направился в Сен-Пон. Интересно, сильно ли изменился поселок с той поры, когда он был там последний раз? Навряд ли. Эти пологие отроги Люберона, у подножия которых лежит деревушка, не входят в число элитных районов департамента. И в отличие от сверхмодных деревень — таких, как Горд, Менерб, Бонньё, Руссильон, Лакот, — Сен-Пон не может претендовать на почетное звание village perché^[15], поскольку построен был не на вершине холма, а на равнине. Быть может, именно это обстоятельство благотворно сказалось на нраве местных жителей: в округе они славятся бóльшим дружелюбием и радушием, чем их соседи, живущие севернее, на высоких утесах, и в прошлые времена веками враждовавшие друг с другом.

Красивая, обсаженная платанами дорога вела прямо в деревню. Если верить легендам, эти платаны, как и все прочие в Провансе, насадил Наполеон, чтобы укрыть от солнца проходившую здесь армию. Как при такой одержимости зелеными насаждениями он находил время для войн — или хотя бы для Жозефины, — история умалчивает.

Макс поставил машину в тенек и отправился на центральную площадь. Все было таким, как ему помнилось: кафе, табачная лавка, мэрия и фонтан. Единственное новшество — ресторанчик; в тени больших зонтов не спеша ели люди; ни единого свободного столика. Что же там было раньше? Наверно, деревенская парикмахерская. В голове всплыла смутная картинка: его стрижет крупная надушенная женщина, ее объемистый бюст либо упирается ему в ухо, либо маячит перед глазами, воспламеняя воображение подростка.

От сквера отходили тенистые, узкие, не шире коридора, улочки. Макс заметил вывески над дверями булочной и лавки мясника, а дальше, на углу, — облезлый указатель со стрелкой, над которой он разобрал заветное слово Notaire. Макс взглянул на часы; до назначенной встречи еще полчаса, которые надо где-то убить. Солнце палило немилосердно. Мучимый жаждой, Макс зашел в кафе, приветственно кивнув компании престарелых картежников; те прервали игру и уставились на облаченного в костюм чужака. Макс заказал pastis^[16].

Женщина за стойкой махнула рукой в сторону уставленной бутылками полки:

— Lequel?^[17] Ricard? Casanis? Bardouin? Janot? Pernod?

Макс пожал плечами, и она понимающе улыбнулась:

— Alors, un Ricard^[18].

Налив в стакан щедрую порцию, она поставила его на оцинкованную, в царапинах и вмятинках стойку, рядом с кувшином, покрытым капельками влаги. Макс добавил в стакан воды и направился к столику на террасе, где к нему присоединилась местная собака. Она положила голову Максу на колено и уставилась на него большими и выразительными — как у Чарли — карими глазами.

Макс сделал первый глоток мутной беловатой жидкости: напиток был крепкий, освежающий, с резковатым вкусом анисового семени. Чудеса: изредка он заказывает его в Лондоне, но здесь он почему-то куда вкуснее. Конечно, сказывается жара, в такое пекло «Рикар» — самое подходящее питье. Но и обстановка имеет значение. Пастис особенно вкусен, когда рядом щелкают, ударяясь друг о друга, boules^[19] и слышится французская речь. А было бы еще вкуснее, подумал Макс, если бы не костюм и не носки на ногах. Он достал письмо notaire и еще раз пробежал его глазами; вспомнились слова Чарли: «новая жизнь… считай, ты напал на золотую жилу… за бутиковыми винами будущее». Макс поднял стакан и выпил за будущее.

По другую сторону площади последние посетители ресторанчика не без опаски выходили под палящее солнце, поспешно нацепляли темные очки и неторопливо, вразвалочку, как положено после обеда, отправлялись по делам. Один, определенно зажиточный, пузан с недокуренной сигарой в зубах свернул в улочку, которая вела к конторе нотариуса. Может быть, он и есть notaire? Макс допил пастис и встал из-за стола. Пора вступать в наследство.

Контора оказалась в самом конце улочки, на краю деревни, дальше начинались виноградники. Дом нотариуса был небольшой, окна от жары закрыты ставнями, на входной двери медная дощечка. Макс нажал на кнопку звонка.

— Oui?^[20] — раздался из домофона знакомый металлический голос, явно раздраженный нарушением распорядка дня.

Макс представился, замок щелкнул, и он вошел в контору — знакомиться с обладательницей голоса.

За большим старомодным, заваленным папками письменным столом сидела средних лет женщина в мелких кудельках перманента, модного в дни молодости ее матери. Изобразив подобие улыбки, она махнула рукой в угол комнаты, где стояли два стула с жесткими спинками:

— Мэтр Озе скоро освободится.

И вновь углубилась в бумаги.

Со стоявшего рядом столика Макс взял журнал «Кукушка» — полугодовой давности, с обтрепанными уголками. Твердо следуя редакционной политике, все внимание журнал уделял похождениям постоянных своих героев: монакской принцессы Стефани, последней (на данный момент) голливудской знаменитости, сыну Жан-Поля Бельмондо, принцу Уильяму, Джонни Холлидею. Влюбились они или уже разлюбили, значения не имело; главное, что любое событие их жизни наверняка вызовет острый интерес у ожидающих приема посетителей.

Макс углубился было в эксклюзивное интервью с лучшим пластическим хирургом Бразилии, но его отвлекли громкие сердитые голоса, доносившиеся из-за закрытой двери, где, по его предположениям, находился кабинет мэтра Озе. Наконец кто-то возмущенно крякнул, дверь распахнулась, и, громко топая, из кабинета вышел дюжий мужчина с пропеченным на солнце крестьянским лицом; с порога он злобно зыркнул на Макса. Секретарша и глаз не подняла от бумаг. Лицо сердитого посетителя показалось Максу смутно знакомым, но где он мог его видеть прежде, Макс понятия не имел и решил продолжить чтение; судя по интервью, бразильский хирург добился потрясающих успехов в подтягивании ягодиц.

Несколько секунд спустя послышался стук каблуков по кафельным плиткам пола, и в дверях, приветливо улыбаясь, возник мэтр Озе.

— Месье Скиннер? Очень рада познакомиться. Не зайдете ли в кабинет?

От изумления Макс на миг онемел. Затем встал и пожал протянутую руку. Вопреки своему официальному мужскому званию, мэтр Озе оказался молодой стройной женщиной с оливковой кожей и густыми блестящими, рыжими, будто окрашенными хной, волосами — такие видишь только во Франции. Ее жакет с юбкой неплохо смотрелись бы даже в Париже, а элегантные ножки были обуты в не менее элегантные туфельки на высоких каблуках.

— Месье Скиннер? — Ее, очевидно, забавляло его беспредельное удивление. — Что-то не так?

Макс замотал головой и пробормотал, что ни разу не видал своего английского адвоката, мистера Чэпмена, в туфлях на высоких каблуках, после чего проследовал в кабинет. В отличие от приемной со скудной и довольно обшарпанной мебелью кабинет мэтра Озе походил на хозяйку: элегантный, современный, в бежево-коричневых тонах. На письменном столе — ничего, кроме ноутбука, блокнота, вазы с пионами и хрустального стакана с целым букетом ручек «монблан».

— Будьте добры, представьте какой-нибудь документ, удостоверяющий вашу личность, — попросила она и с улыбкой добавила: — Чистая формальность.

Макс протянул ей паспорт. Надев очки, она сопоставила фотографию с сидящим напротив оригиналом и покачала головой:

— Эти снимки редко нам льстят, правда? Почему — хотела бы я знать.

Легким движением пальцев она подтолкнула паспорт к Максу и достала из выдвижного ящика связку больших старинных ключей на бечевке.

Затем мэтр Озе принялась перебирать документы в папке с его фамилией, зачитывая отрывки из разнообразных бумаг. Макс слушал краем уха, юридические тонкости его не занимали: пользуясь тем, что мэтр сидела опустив голову, он увлеченно ее разглядывал. Она слегка наклонилась к столу, и шелковая блузка чуть приоткрыла ложбинку на груди; смуглая кожа южанки прямо-таки светится; волосы — чудо; ногти на изящных ручках некрашеные; обручального кольца нет. Может быть, судьба его и впрямь делает поворот к лучшему? Макс стал мысленно подыскивать повод для другой, не столь деловой встречи.

–…Таким образом, сейчас вам незачем волноваться насчет налога на имущество. Срок оплаты наступит лишь в ноябре. — Она закрыла папку и отодвинула ее от себя вместе с ключами. — Voilà^[21].

Потянувшись к блокноту, она что-то туда записала и вдруг слегка надула губы, словно подчеркивая тяготы жизни notaire:

— К сожалению, дела о наследстве часто весьма запутанны. — Она взглянула на Макса поверх очков и грациозно наклонила голову. — Один такой путаник как раз уходил от меня, когда вы сидели в приемной; вы, наверно, его заметили.

В памяти Макса всплыло хмурое крестьянское лицо.

— Вид у него был не слишком довольный. Кто это?

— Клод Руссель. Он работал у вашего дядюшки.

Вот теперь Макс вспомнил. Это же Рассел, только с годами постаревший, огрузневший, полысевший и потрепанный жизнью, но, безусловно, тот же самый человек, которого он пару раз видел в дядином доме.

— Что его так расстроило?

Мэтр Озе посмотрела на часы с браслеткой из тонких золотых пластин.

— Объяснить это довольно сложно, сегодня у меня слишком мало времени…

Макс радостно вскинул руку:

— Мне пришла в голову чудесная мысль…

Она молча, с легкой улыбкой глядела на него.

— Завтра. Пообедаем вместе. Даже notaire необходимо обедать, правда?

Она сняла очки. На мгновение заколебалась, потом повела плечом:

— Да, notaire действительно необходимо обедать.

Макс встал и склонил голову в нынешнем, укороченном варианте поклона.

— Тогда до завтра, — сказал он и повернулся к двери.

— Месье Скиннер! — окликнула она. — Не забудьте ваши ключи.

Макс взял ключи и папку с документами. По дороге к выходу он на минутку остановился у стола секретарши:

— Надеюсь, вас ждет сегодня поистине замечательный вечер. Шампанское и танцы.

Та глянула на него и утвердительно кивнула:

— Конечно, месье.

Макс, насвистывая, вышел из нотариальной конторы. Секретарша проводила его глазами. Молодые люди часто ведут себя подобным образом после первой встречи с мэтром Озе.

Примечания

11

Нотариус (фр.).

12

Самолет, совершающий челночные рейсы (фр.).

13

«Говорите мне о любви» (фр.).

14

Обычное дело (фр.).

15

Деревня на возвышенности (фр.).

16

Анисовый ликер (фр.).

17

Который? (фр.)

18

Тогда «Рикар» (фр.).

19

Шары (фр.).

20

Да? (фр.)

21

Вот и все (фр.).