Вокруг света с десятью су в кармане

Поль д'Ивуа, 1893

Поль д’Ивуа (1856–1915) – псевдоним французского писателя Поля Делётра, плодовитого и коммерчески весьма успешного автора более двух десятков приключенческих романов. В данном томе публикуется роман «Вокруг света с десятью су в кармане», где автор яркими красками описывает приключения юноши, Армана Лавареда, во время кругосветного путешествия, которое тот вынужден совершить, чтобы выполнить условия завещания, сулящего ему многомиллионное наследство. Помимо увлекательных эпизодов, описывающих похождения смельчака, рискнувшего практически без денег объехать вокруг света, роман знакомит с жизнью людей в самых разнообразных уголках земного шара.

© ООО ТД «Издательство Мир книги», оформление, 2010

© ООО «РИЦ Литература», 2010

Духовное завещание кузена Ришара

— Итак, ваш ответ?

— Я уже вам сказал, господин Буврейль: никогда!

— Подумайте еще, Лаваред!

— У меня уже все обдумано. Никогда, никогда!

— Да поймите, вы ведь в моей власти, и если выведете меня из терпения, то завтра же вся ваша обстановка будет продана и вы останетесь без крова!

— Прибавьте еще: и без гроша.

— А между тем, если вы согласитесь — вам предстоит прекрасная партия, состояние, независимость.

— И вы воображаете, что я, сделавшись зятем господина Буврейля, бывшего полицейского доносчика и агента по сомнительным делишкам, — не перестану уважать себя?

— Вы, жалкий журналист, должны гордиться тем, что на вашу долю выпадает честь сделаться зятем такого богача, как я! Уж не говоря о том, что дочь моя, Пенелопа, вас любит, что я даю за ней в приданое двести тысяч франков, а в будущем и еще больше…

— Дело не в вашей дочери: меня отталкивает не женитьба и не ваша дочь, а ее отец.

— Нельзя сказать, чтобы вы были очень любезны, господин Лаваред.

— А мне это совершенно безразлично, Буврейль.

У нашего богача был еще последний аргумент. Буврейль стал медленно раскладывать и пересчитывать белые и синие подлинники и копии гербовых бумаг.

— Вот, кроме трех просроченных квитанций, еще и ваши векселя, которые я скупил, чтобы иметь вас в своих руках. Все ваши долги погашены.

— Как это любезно с вашей стороны! — заметил иронически молодой человек.

— Да, но зато теперь я ваш единственный кредитор. Если вы женитесь на Пенелопе, я возвращу вам все ваши долговые обязательства. В случае же отказа я буду вас преследовать по суду.

— Сделайте одолжение… сколько угодно!

— Ведь здесь векселей на двадцать тысяч франков, а с моими издержками сумма эта скоро удвоится…

— Однако и делец же вы!

— Прошу вас решить немедленно, так как мне необходимо ехать в Панаму, чтобы навести справки на месте по поручению акционерного общества.

— И нашло же это общество кому доверить свои интересы… Что касается моего решения, то оно вам уже достаточно хорошо известно, чтобы больше к нему не возвращаться. Итак, покончим, нам не о чем больше говорить. Можете обращаться к вашим судебным приставам, поверенным, адвокатам. Идите, наслаждайтесь вашими гербовыми бумагами, это ваша любимая пища, а я ее не перевариваю… До свидания.

Буврейль собрал бумаги, надел шляпу и, хлопнув дверью, вышел. Он был недоволен.

Как видно из предыдущего разговора, Буврейль был одним из тех людей, которые не только не брезгают никакими средствами для своего обогащения, но еще и требуют всеобщего к себе уважения.

Что же касается до нашего героя, Лавареда, то с ним надо познакомиться поближе.

Арман Лаваред родился в Париже. Отец его был южанин, а мать бретонка. От отца он унаследовал смелость и энергию, а от матери — ее спокойный, рассудительный характер. Кроме того, как дитя Парижа, он отличался живым, насмешливым умом, которого ничем не удивишь и не озадачишь.

Оставшись рано сиротой, он воспитывался у своего дяди Ришара, причем заботы дяди о его воспитании ограничивались платой за уроки и не распространялись на нравственное развитие мальчика.

У дяди Ришара и без того было много забот о своем собственном сыне — Жане, кузене Армана Лавареда. Характеры двоюродных братьев были совершенно различны. Насколько Арман был цветущим, веселым и расточительным, настолько Жан был болезнен, грустен и расчетлив.

Жан был немного старше Армана. В 1891 году первому было около 40 лет, а второму 35. Жан продолжал солидно поставленное большое торговое дело отца и быстро обогатился. Будучи слабого здоровья и тяжелого характера, он кончил тем, что возненавидел даже Париж, Францию, своих друзей и родственников и поселился в Англии, в Девоншире.

Богатством своим он обязан был случайной коммерческой сделке, когда взамен уплаты за нагрузку хлопка в Америке он получил прекрасное имение. При своей необщительности он был вполне доволен, что может жить в стране, где у него не было знакомых.

Тем временем смелый, предприимчивый, любивший разнообразие Лаваред порядком растратил свой капитал.

В 1870 году, еще юношей, он поступил волонтером в армию генерала Шанси, где впервые узнал, что значит храбрость. Затем он снова принялся за науку, попробовал заняться медициной, но, познав близко людские недуги, получил к ним отвращение. Затем он принялся за морские науки, побывал в плавании и даже получил некоторые познания в области кораблестроения. Но как только морское дело перестало быть для Армана загадкой — он охладел к нему и отдался новым увлечениям.

По возвращении в Париж Лаваред отправился военным корреспондентом на русско-турецкую войну, где пробыл все время кампании, был свидетелем осады и взятия Плевны, пробрался в Азию и в конце концов почувствовал, что нашел свое призвание. Из него вышел прекрасный корреспондент. Его можно было встретить в Тунисе, Египте, Сербии, России, Италии и т. д. — словом, везде, где парижская пресса имеет своих представителей. Обладая живым умом, энергией, крепким здоровьем и имея некоторое понятие о всех науках, Лаваред сделался журналистом.

В начале этой главы мы и застаем его в роли журналиста за неприятным разговором с Буврейлем.

Из нашего описания его характера ясно, что Лаваред, тратя деньги без счета, не думая о завтрашнем дне и ставя выше всего свою независимость, не мог быть богатым. Он зарабатывал, правда, много, но не откладывал и жил широко.

Однако разговор с Буврейлем заставил его призадуматься.

«Это животное, — думал он не без основания, — наложит арест на мое жалованье. Он способен наделать мне массу неприятностей, до продажи моего имущества включительно. Но так как он не успеет сделать этого ранее, чем через двадцать четыре часа, то, значит, сутки я еще могу быть совершенно спокоен».

И в самом деле, в этот вечер он заснул сном праведника и проснулся лишь тогда, когда на следующий день его разбудила старушка Дюбуа, относившаяся к нему очень сочувственно:

— Вам письмо, господин Арман. Его принесли от нотариуса. Ваш адрес не был точно известен посланному, и ему пришлось пробегать весь вечер. Где он только не побывал: и в редакции, и в ресторане; в конце концов он пришел сюда очень поздно и поручил мне передать вам письмо рано утром.

— Благодарю вас. Вы уверены, что это от нотариуса?

— Да, по крайней мере, он мне так сказал.

— Я боюсь, как бы это не было от судебного пристава. Не проделки ли это Буврейля!

Лаваред был настолько беспечен, что даже не распечатал письма; он прочел утренние газеты, оделся, отправился завтракать и только по дороге решился, наконец, его вскрыть. Действительно, это было письмо от нотариуса.

Господин Панабер приглашал его прийти безотлагательно по делу, касающемуся лично Лавареда. Самая обычная, ничего не объясняющая формула приглашения. Позавтракав, Лаваред отправился к нотариусу, так как ему было назначено явиться к двум часам.

По дороге он встретил семью англичан, шедших по тому же направлению. Без сомнения, это были англичане; мужчина лет пятидесяти, с классической выдержкой и неизбежными бакенбардами, в клетчатом костюме и дорожном пальто, по которому легко узнать путешествующего англичанина; старушка-мать или гувернантка, в жалкой круглой шляпе с зеленым вуалем и в длинном бесформенном макинтоше, сопровождавшая молодую девушку. Эта последняя была свежа и красива, с тем чудным цветом лица, который присущ большинству красивых англичанок.

Лаваред невольно взглянул на нее.

В ста шагах от них, на перекрестке Шатоден и Фобур-Монмартр, съехались три кареты с разных сторон. Молодая англичанка не заметила третьей кареты и была бы раздавлена, если бы не Арман, который стремглав бросился к лошадям и остановил их.

Кучер выбранился, лошади заржали, прохожие подняли крик, а молодая девушка отделалась только испугом. Она, правда, побледнела, но была совершенно спокойна. Протянув руку Арману, она поблагодарила его крепким пожатием.

— Не за что, мисс, право, не за что…

Отец и гувернантка подошли также к Лавареду и поочередно пожали ему руку.

— Вы меня благодарите так, как будто я действительно спас вам жизнь, — скромно проговорил он. — А между тем наши извозчичьи лошади так спокойны, что вы, конечно, успели бы пройти.

— Тем не менее вы оказали мне большую услугу; не так ли, папа? Не правда ли, миссис Гриф?

— Конечно, — ответили оба.

— С этих пор я считаю себя обязанной вам. Я никак не могу привыкнуть к парижским улицам и особенно волнуюсь, когда мне приходится отыскивать дорогу.

— Не позволите ли вам помочь в этом? — спросил любезно Лаваред.

Тогда отец вынул из портфеля письмо и сказал:

— Мы идем к нотариусу…

— И я также.

— Да еще к нотариусу, которого мы не знаем.

— Так же, как и я.

— Он живет в Шатоден.

— И мой тоже.

— Господин Панабер.

— Ну, да, это его фамилия!

— Какое странное совпадение!

— Странное — может быть; но для меня весьма приятное. Вы не откажете мне в удовольствии проводить вас?

Приходят к нотариусу, предъявляют свои письменные приглашения, и всех их вводят в кабинет, исключая гувернантку, которая остается ждать в конторе.

«Значит, мы пришли по одному и тому же делу», — одновременно подумали Лаваред и англичанин.

Какая странная игра судьбы! Люди, никогда не знавшие друг друга, призваны вместе к одному и тому же нотариусу, о существовании которого никто из них до сих пор и не подозревал.

Господин Панабер, не любивший терять времени даром, поклонился и сразу приступил к делу.

— Господин Лаваред, господин Мирлитон, мисс Оретт, — начал он, — честь имею выразить вам свое сожаление по поводу смерти одного из лучших моих клиентов, владельца замка Марсоней в Кот-Доре, двух домов в Париже, на улице Обер и на бульваре Мальерб, и замка Беслет в Девоншире. Имя умершего Жан Ришар.

— Мой двоюродный брат! — воскликнул Лаваред.

— Мой сосед! — проговорил англичанин.

И оба посмотрели друг на друга, хотя без недоверия, но с видимым удивлением.

Между тем нотариус хладнокровно продолжал:

— Согласно воле покойного, я пригласил вас сюда, чтобы прочесть его духовное завещание, написанное собственноручно, занесенное в книгу и скрепленное его подписью.

Он быстро прочел обычное обращение и остановился на следующем:

— «Включая вышеозначенные дома и владения, ренты, акции, облигации и наличные деньги, хранящиеся у моего нотариуса, состояние мое достигает приблизительно четырех миллионов франков. Так как у меня нет ни брата, ни жены, ни детей, ни прямых потомков, то моим единственным наследником является мой двоюродный брат Арман Лаваред…»

— Как вы сказали? — прервал Арман.

— Подождите, — возразил нотариус. — «Но я его назначаю полным наследником при одном условии. Так как он не знает цены деньгам и может попусту растратить мое состояние, как он это сделал во время нашей совместной поездки в Булонь-сюр-Мер (это удовольствие обошлось ему в две тысячи франков, тогда как я истратил сто шестьдесят четыре франка восемьдесят пять сантимов), то во избежание этого я ставлю следующее условие: Лаваред должен отправиться из Парижа с гривенником в кармане, как вечный жид. И подобно ему, с этими деньгами объехать вокруг света. Это принудит его быть экономным. Я даю ему ровно год для выполнения этого условия. Конечно, нужно, чтобы кто-нибудь сопровождал Лавареда для контроля над его действиями; для этой цели я назначаю человека, который лично заинтересован в этом деле и на которого вполне можно положиться. Это мой сосед по Бастль-Кестлю, господин Мирлитон, которого я назначаю наследником всего моего состояния вместо Армана Лавареда в том случае, если последний не исполнит в точности предложенного мною условия…»

— Как — меня? — воскликнул англичанин. — Да я ведь очень мало знаю этого оригинала, и у нас постоянно были с ним тяжбы!..

— «Господин Мирлитон, — продолжал непоколебимо метр Панабер, — хорошо умеет отстаивать свои права. Как только мне делалось скучно, я затевал с ним всевозможные споры: то дело касалось общей стены, то реки, разделявшей наши парки, то сбора плодов с деревьев, росших на границе наших владений. Это меня развлекало и разнообразило мою скучную жизнь. Ввиду этого господин Мирлитон, которому я условно завещаю мое состояние, сумеет воспользоваться своим правом. Само собою разумеется, что в случае недобросовестного отношения к бедному Лавареду, господин Мирлитон лишается наследства. Он должен исполнять свою обязанность честно и бескорыстно. Сознаюсь, что не без злорадства предвижу, как мой милый расточительный двоюродный братец будет лишен наследства».

Это чтение произвело различное впечатление на слушателей. Лаваред улыбался, искренно или принужденно, — сказать трудно. Сэр Мирлитон оставался спокойным. Одна только мисс Оретт была видимо взволнована. Она покраснела, потом побледнела и, взглянув на этих двух господ, мечтавших о четырех миллионах, первая заговорила.

— Отец, — сказала она, — ведь ты не способен обмануть этого молодого человека, не сделавшего тебе ничего худого?

— Дочь моя, — ответил он, — дело есть дело, и, конечно, было бы неблагоразумно упустить такое состояние. Невозможно не только совершить кругосветное путешествие, но и проехать на эти деньги из Парижа в Лондон…

— Итак, вы от этого не отказываетесь?

Нотариус вмешался в разговор:

— Если бы ваш отец и отказался, то все-таки Лаваред не получит наследства, не исполнив данных условий. Но если он откажется сам…

— Вы шутите, — воскликнул Арман, — с неба валятся миллионы, и вы думаете, что я равнодушно буду смотреть на них? Кроме того, то, чего требует мой кузен, не так уже трудно исполнить. Тот, кто привык путешествовать между Бастилией и бульваром Маделен, не имея ни гроша, может съездить к самому черту всего за гривенник!

— Вы хотите попробовать? — сказал англичанин. — Хорошо, сделайте милость. Я постоянно буду следить за вами, и не пройдет двух дней, как я выиграю дело.

— Хорошо, я принимаю вызов, — холодно заметил Лаваред. — Буду ждать вас завтра утром на Орлеанском вокзале!

Затем Арман обратился к господину Панаберу:

— Я вернусь в вашу контору двадцать пятого марта девяносто второго года до окончания занятий.

И он спокойно вышел.