Проблемы субъектов в постнеклассической науке
В работе предпринята попытка постановки проблемы формирования адекватных эпохе глобализации форм и типов субъектности. Предлагаемый авторами путь развития связан с идеями постнеклассической науки, в которой интерпретация знаний неразрывно связана с субъектами, их производящими, с их отношениями и взаимными рефлексивными представлениями, с этическими нормами и морально-нравственными представлениями. При этом отмечается ключевая роль философии, как метасистемного интегратора междисциплинарных исследований. Представляет интерес для специалистов гуманитарных и естественнонаучных областей знаний, ориентированных на проблемы социального проектирования и управления, а также для широкой аудитории управленцев-практиков.
Оглавление
- Предисловие
- Глава 1. Тенденции повышения роли субъектности в отдельных областях научного знания
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Проблемы субъектов в постнеклассической науке предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава 1
Тенденции повышения роли субъектности в отдельных областях научного знания
1.1. Субъектность в контексте этапов развития науки (от классической к постнеклассической науке)
В последние десятилетия в науке происходят принципиальные изменения, связанные, согласно В.С.Степину, со становлением постнеклассического этапа ее развития, Не принимая во внимание этих изменений, мы рискуем (помимо всего прочего) упустить из виду принципиальные изменения в понимании рациональности в науках об управлении и организации. Смена общенаучных картин мира сопровождалась коренным изменением нормативных структур исследования, а также философских оснований науки. Эти периоды правомерно рассматривать как глобальные революции, которые могут приводить к изменению типа научной рациональности.
Три крупные стадии развития науки[1], каждую из которых открывает глобальная научная революция, можно охарактеризовать как три исторических типа научной рациональности, сменявших друг друга в истории техногенной цивилизации. Это — классическая (соответствующая классической науке); неклассическая и постнеклассическая рациональности. Между ними как этапами развития науки существуют своеобразные «перекрытия»: что появление каждого нового типа рациональности не отбрасывало предшествующего, а только ограничивало сферу его действия, определяя его применимость только к определенным типам проблем и задач.
Следуя В.С.Степину, можно сказать, что каждый этап характеризуется особым состоянием научной деятельности, направленной на постоянный рост объективно-истинного знания. Если схематично представить эту деятельность как отношения «субъект-средства-объект» (включая в понимание субъекта ценностно-целевые структуры деятельности, знания и навыки применения методов и средств), то описанные этапы эволюции науки, выступающие в качестве разных типов научной рациональности, характеризуются различной глубиной рефлексии по отношению к самой научной деятельности.
Классический тип научной рациональности, центрируя внимание на объекте, стремится при теоретическом объяснении и описании элиминировать все, что относится к субъекту, средствам и операциям его деятельности. Такая элиминация рассматривается как необходимое условие получения объективно-истинного знания о мире. Цели и ценности науки, определяющие стратегии исследования и способы фрагментации мира, на этом этапе, как и на всех остальных, детерминированы доминирующими в культуре мировоззренческими установками и ценностными ориентациями. Но классическая наука не осмысливает этих детерминаций. Научные исследования рассматриваются как познание законов Природы, существующих вне человека.
Неклассический тип научной рациональности учитывает связи между знаниями об объекте и характером средств и операций деятельности. Экспликация этих связей рассматривается в качестве условий объективно-истинного описания и объяснения мира. Но связи между внутринаучными и социальными ценностями и целями по-прежнему не являются предметом научной рефлексии, хотя имплицитно они определяют характер знаний (определяют, что именно и каким способом мы выделяем и осмысливаем в мире). На результаты научных исследований накладывается осмысление соотнесенности объясняемых характеристик объекта с особенностью средств и операций научной деятельности.
Постнеклассический тип научной рациональности расширяет поле рефлексии над деятельностью. В нем учитывается соотнесенность получаемых знаний об объекте не только с особенностью средств и операций деятельности, но и с ценностно-целевыми структурами. Причем эксплицируется связь внутринаучных целей с вненаучными, социальными ценностями и целями, решается задача осмысления ценностно-целевых ориентаций субъекта научной деятельности в их соотнесении с социальными целями и ценностями.
С точки зрения стратегии развития принципов управления можно сказать, что классическая наука исследует законы и осваивает создание и применение простых систем (примером может служить часовой механизм), неклассическая — сложных саморегулирующихся систем, постнеклассическая наука — сложных саморазвивающихся систем.
Все внимание сегодня обращено на человекоразмерные саморазвивающиеся системы с их проблемой включения человека в сам процесс научных исследований.
Исходя из того что основой современной научной картины мира является универсальный эволюционизм, включающий в себя и «состояния социальной жизни», В.Степин обращает внимание на удивительное соответствие «современной научной картины мира не только тем новым менталитетам, которые постепенно формируются в недрах западной (техногенной) культуры конца 20-го столетия в связи с осмыслением современных глобальных проблем», но и на ее соответствие «философским идеям, выросшим на почве самобытности России и ее Серебряного века, а также философским и мировоззренческим представлениям традиционных культур Востока»[2]. Исходя из принципа универсального эволюционизма, он подчеркивает необходимость коммуникативного (диалогического) включения в современную научную картину мира всей совокупности ценностей мирового культурного развития. Только на этом, уподобляемом вселенскому, пути можно ожидать успехов с построением действительно человекомерных саморазвивающихся систем (примем это как некий очевидный постулат) — а также подлинного понимания альтернативных идей восточных культур, в частности идеи о связи истины и нравственности.
Это можно рассматривать как научное предсказание, основанное на философских исследованиях путей развития научного познания. И сделано оно, как видится, с позиций западной научно-философской культуры.
Каждый новый тип научной рациональности характеризуется особыми, свойственными ему основаниями науки, которые позволяют выделить в мире и исследовать соответствующие типы системных объектов (простые, сложные, саморазвивающиеся системы). При этом возникновение нового типа рациональности и нового образа науки не следует понимать упрощенно в том смысле, что каждый новый этап приводит к полному исчезновению представлений и методологических установок предшествующего периода. Напротив, между ними существует преемственность.
Неклассическая наука вовсе не уничтожила классическую рациональность, а только ограничила сферу ее действия. При решении ряда задач неклассические представления о мире и познании оказывались избыточными, и исследователь мог ориентироваться на традиционно классические образцы (например, при решении ряда задач небесной механики не требовалось привлекать нормы квантово-релятивистского описания, достаточно ограничиться классическими нормативами исследования). Точно так же становление постнеклассической науки не приводит к уничтожению всех представлений и познавательных установок неклассического и классического исследования. Они будут использоваться в некоторых познавательных ситуациях, но только утратят статус доминирующих и определяющих облик науки.
Современная наука, как уже отмечалось выше, на передний край своего поиска поставила уникальные, исторически развивающиеся системы, а в центр исследований в качестве особого его компонента включен сам человек. Требование экспликации ценностей в этой ситуации не только не противоречит традиционной установке на получение объективно-истинных знаний о мире, но и выступает предпосылкой реализации этой установки.
Есть все основания полагать, что по мере развития современной науки эти процессы будут усиливаться. Для техногенной цивилизации на современном этапе ее развития гуманистические ориентиры становятся исходными в определении стратегий научного поиска. Стоит ли в этой связи специально подчеркивать, сколь востребован нашим временем эпохи бифуркации и макросдвига (Э.Ласло) развертывающийся буквально на наших глазах переход к парадигме открытой постнеклассической рациональности в междисциплинарных науках о социальном проектировании, стратегическом управлении и организации.
1.2. Проблема субъекта в психологии
1.2.1. Индивидуальность. Личность. Субъект
Термину «индивид» («индивидуум») в психологии соответствует представление о живом существе, сходном с другими живыми существами (о них говорят как об «отдельных представителях одного и того же вида»), причем оно понимается как общность психофизических свойств, обеспечивающих их существование в определенной среде обитания, своего рода «сумма психотехнологий» жизни. Независимо от того, идет ли речь о человеке — носителе сознания, или, например, насекомых — обладателе сенсорной психики (А.Н. Леонтьев подчеркивал присутствие у них психических свойств «гораздо более уверенно», чем у высших инфузорий), под термином «индивид» подразумевается некое «психофизическое целое», а, следовательно, и проблески «субъективности»: чувствительность, чувствования, «чувственная ткань», ощущения, переживания и др.[3]).
Однако субъективность, как таковая, еще не делает индивида субъектом. Понятие субъекта значительно богаче определениями. «Субъект» — и таков образ субъекта в культуре! — не просто ощущающее, живущее (движущееся, растущее) существо. Субъект заключает в себе источник своего существования. К примеру, он не просто пребывает в движении, а производит это движение «сам», воспроизводя себя в процессе своего движения. Здесь речь может идти о восстановлении энергии, структуры, свойств, процессов и функций живого существа, его места в мире, вообще говоря, — о воспроизведении любых измерений его жизни, если только они рассматриваются как существенные и неотъемлемые.
Имея в виду это особое качество — способность к самодвижению, в ходе которого живое существо воспроизводит себя, — говорят, что оно представляет собой субъект активности. «Быть субъектом» значит: воспроизводить себя, быть причиной своего существования, на философском языке — быть «причиной себя (causa sui)»
Из этого понимания вытекают четыре характеристики субъекта:
1) субъект — целеустремленное (то есть целеполагающее и целедостигающее) существо: иначе ни о каком «воспроизводстве» речи нет, и не может быть;
2) субъект — рефлексирующее существо, обладатель образа себя; иное немыслимо, так как самовоспроизводство подразумевает наличие образа того, что должно быть воспроизведено;
3) субъект есть свободное существо (никто, кроме его самого, не отвечает за процесс, не направляет его и не заключает о том, что всё завершилось или должно быть продолжено);
4) субъект — развивающееся существо, ибо ему приходится действовать в изменчивой, непредсказуемой, среде, и по этой причине воспроизводству подлежат новые, обозначившиеся на предшествующем шаге активности, условия и способы самовоспроизводства[4].
Когда говорят о личности индивида, то как раз и имеют в виду его способность быть целеустремленным, рефлектирующим, свободным, развивающимся существом, то есть полноценным (вполне раскрывшим свою суть, сущностные свои определения) субъектом активности в социуме. Подчеркиваю: «Так говорят..»; «Так принято говорить…» и т. п.
Однако вопрос состоит в том, насколько понятие «субъект» (равно как и «личность» в данном контексте) совместимо с понятием «индивид».
Анализ, предпринятый нами ранее, показывает, что, при общепринятой трактовке, эти понятия неконгруэнтны[5]. Но мы можем выделить, как минимум, четыре условия, выполнение которых позволяет индивиду приобрести статус подлинного субъекта активности (а стало быть, и шанс «быть личностью»). Перечислим эти необходимые условия.
Первое состоит в том, что частично преодолевается целевой хаос функционирования различных подсистем индивида (многие годы назад для их обозначения я ввел термин «заинтересованная подсистема»[6], отталкиваясь от принципов «локального управления», выдвинутых в работах И.М.Гельфанда и И.М.Цетлина). Выскажу предположение, что в этом движении от целевого хаоса к целостности, никогда, впрочем, не достижимой, могут быть задействованы процессы самоорганизации, «состыковки» разнонаправленных тенденций, акты спонтанного синтеза схем, а также — задаваемые извне эталоны и способы поведения. В конечном счете, и сам индивид приобретает способность транслировать освоенные формы поведения другим людям (в этом отношении большой интерес представляют работы В.И. Панова).
Таким образом, «субъектность» других людей как бы присваивается индивидом Рождается способность к целеполаганию и целедостижению (произвольность), позволяющая индивиду воспроизводить себя, упорядочивая проявления собственной активности (возникает волевое «я», своего рода локальный центр управления).
Второе условие заключается в том, что произвольные действия приобретают активно неадаптивный характер (индивид предпочитает цели с непредрешенным результатом достижения: бескорыстный риск, творчество, непрагматические формы общения, самопознания, исследованные нами в (1971–1983 гг.);
Третье условие: индивид отражается в других людях значимыми для них (а не только для него самого) аспектами своего бытия, — обретая, как я говорю, свое «инобытие», идеальную представленность и продолженность в других людях (и, таким образом, в зеркале другого, а на некотором этапе жизни, и в зеркале собственного cogito, он находит инструмент воспроизводства, полагания своего «я» в других и в себе как другом);
Четвертое условие приобретения индивидом статуса субъектности заключается в том, что рано или поздно, но совершенно неизбежно, он обнаруживает факт несовпадения своего «в себе и для себя бытия» («Я в самосознании») и — «бытия в другом и для другого» («отраженное Я»); это становится источником развития индивида как личности, и, в частности, возрастных кризисов развития.
Является ли, однако, выделенные необходимые условия бытия индивида как личности в то же время условиями, достаточными для этого?
На данный вопрос мы вынуждены ответить отрицательно, если 1) продолжаем придерживаться традиционной, классической точки зрения, согласно которой личность индивида «локализована» в пространстве жизни самого индивида (то есть является исключительно внутренней детерминантой его активности), 2) рассматривая «индивида как личность», мы по-прежнему видим в нем единственного субъекта активности, игнорируя факт множественности «я» индивида.
Предлагаемая нами мультисубъектная теория исходит из того, что личность индивида представлена многими субъектами, в которых он фактически обнаруживает свое бытие; при этом выделяются два полюса личности индивида — «индивидуальность» и «личностность», а также динамика их перехода друг в друга (см. рис. 1–1).
Рис. 1-1
Ранее, говоря о полюсе индивидуальности, мы ограничивались общими замечаниями, перенося основной акцент анализа на полюс «личностности» (думается, это было естественно, так как, вводя новое понятие, мы не могли обойти вниманием как теоретические, так и эмпирические аспекты этой проблемы). В данном случае мы может отдать должное «индивидуальности», рассматривая ее под углом зрения мультисубъектной теории личности.
1.2.2. Большие социальные группы как коллективные субъекты: постановка проблемы и направления исследования
На возможностях и особенностях исследования больших социальных групп как коллективных субъектов целесообразно по целому ряду причин остановиться специально.
Во-первых, для современной социальной психологии данная проблема исследования является относительно новой, так как психология таких групп с позиций субъектного подхода ранее глубоко не анализировалась и профессионально не осмысливалась. Выделение субъектных характеристик существенно дополнит понимание психологии больших социальных групп, которая по-прежнему остается недостаточно богатой в социальной психологии.
Во-вторых, исследование психологии больших групп как коллективных субъектов, несомненно, будет способствовать пониманию глубинных изменений, происходящих в современном российском обществе. Такие надежды связаны, с одной стороны, с необходимостью анализа изменений психологии известных социальных групп: процессов осознания ими нового места, функций и ролей в современном обществе, роста их социальной активности, новых явлений в межгрупповых отношениях и т. д. С другой стороны, существует актуальная потребность в изучении психологии новых социальных групп, возникших в российском обществе в 1990-е годы и продолжающих активно формироваться в настоящее время. Имеются в виду не только относительно изученные за последние 15 лет социальные группы предпринимателей, безработных, деловых женщин и т. п., но и совсем малопонятные «новые русские», средний класс, «новые беспризорные», обманутые вкладчики (инвесторы), «зеленые», дворянские собрания, кадеты, правозащитники, новые профессиональные группы и др.
Актуальной проблемой является исследование таких изменений в психологии и первых, и вторых вышеприведенных групп, которые превращают их в коллективных субъектов, способных реально влиять на состояние общества и тем самым изменять его. Особый и теоретический, и практический интерес вызывает анализ тех социальных групп, которые становятся или способны стать субъектами совместных социальных действий, акций, различных форм и видов социального поведения, реализованных в масштабах крупных территорий, регионов, страны в целом.
В-третьих, исследование психологии больших социальных групп с позиций субъектного подхода является вполне релевантным, позволяет расширить научное поле применения данного подхода, раскрыть его реальные теоретические возможности на новом объекте социально-психологического анализа и тем самым способствовать развитию самого субъектного подхода.
В-четвертых, возрастающий интерес к использованию субъектного подхода в изучении психологии больших социальных групп неизбежно усилит интеграционные междисциплинарные связи социальной психологии с социологией, экономической и исторической науками, политологией и наукой управления и др., так как каждая из них имеет свой актуальный интерес к большим социальным группам. В этом взаимодействии социальная психология не просто сохраняет свое полноценное участие, но и является явно востребованной со своим специфическим предметом исследования и результатами, дополняющими научные представления о больших социальных группах.
На процессы становления, функционирования и развития больших социальных групп как коллективных субъектов и коллективной субъектности как их свойства оказывает влияние многочисленная совокупность факторов, выделение и изучение которых представляет собой одно из перспективных направлений исследования. Фактически большой интерес вызывает изучение того, как конкретные факторы воздействуют на формирование и проявление уже известных социально-психологических феноменов групповой идентичности, социальной категоризации, межгрупповых отношений, самооценки перспектив развития своей группы и ее возможностей влияния на социальное окружение и др., и того, как на их основе становятся и развиваются собственно субъектные качества больших социальных групп. К ним относятся, как минимум, следующие:
• социальная активность и инициативность;
• социальная ответственность;
• высокая степень самоорганизации и самоуправления;
• навыки и опыт совершения согласованных групповых действий;
• относительная автономность, самостоятельность и самодостаточность;
• групповая саморефлексивность (наличие и уровень);
• открытость/закрытость для внутригруппового или межгруппового взаимодействия и др.
Результаты конкретных эмпирических исследований, выполненных в Институте психологии РАН (ИП РАН) М.И.Воловиковой, Т.П.Емельяновой, Н.А.Журавлевой, А.Б.Купрейченко, В.П.Позняковым, В.А.Хащенко и др. с помощью преимущественно качественных методов фокус-групп, анализа отдельных случаев и ассоциаций, экспресс-интервью и глубинного интервью, беседы, контент-анализа и др., свидетельствуют, что большинство изучавшихся социальных групп российского общества, выделенных по признакам пола и возраста, характера занятости и семейного положения, отношений собственности и имущественного статуса, типа поселения и региона проживания и т. д., находятся на уровне предсубъектности, не соответствуя основным признакам и свойствам коллективного субъекта.
Выполненные в ИП РАН Т.П.Емельяновой исследования психологии больших социальных групп позволили выделить некоторые социально-психологические феномены и механизмы, как правило, включенные в процесс становления этих групп коллективными субъектами.
Первым таким феноменом является формирование коллективных социальных представлений, которые в процессе их конструирования социальными группами российского общества выполняют не только познавательные функции или функции ориентации поведения, которые ранее уже были известны по результатам исследования более стабильного в социально-экономическом отношении французского общества. У членов фрустрированных групп российского общества (безработных, пенсионеров, особенно неработающих, некоторых групп госбюджетных организаций и т. п.) социальные представления выполняют также важную функцию поддержания позитивного эмоционального состояния. Одним из действенных механизмов ее реализации является функционирование коллективной памяти. Кросскультурные исследования воспоминаний о Второй мировой войне позволили обнаружить в их структуре психологические феномены (мнения, оценки, представления, отношения, установки), которые служат именно для поддержания позитивного эмоционально насыщенного образа собственной группы у ветеранов войны или играют роль объединяющего символа величия нации, вызывающего чувство гордости за свой народ у молодежи. Это фактически происходит в условиях противоречивого дискурса в российском обществе о минувшей войне, особенно о ее причинах и начальном периоде.
В периоды радикальных общественных изменений большие социальные группы остро испытывают потребность в психологическом подкреплении и подтверждении собственной групповой значимости, удовлетворение которой, во-первых, как-то компенсирует моральный дискомфорт от переживаемого исторического периода, а во-вторых, служит эффективным способом реального объединения и сохранения социальной группы как субъекта.
Другим важнейшим феноменом больших социальных групп как коллективных субъектов является коллективный символический коупинг (collective symbolic coping). В исследованиях данный термин встречается у австрийского социального психолога В.Вагнера, который рассматривал дискурс в Большом сообществе как конкретный способ коллективного коупинга. Конечно, коллективный коупинг существует не только в форме дискурса, необходимого для преодоления каких-то групповых проблем. В целом, он выступает важнейшим механизмом стабилизации социального поведения в сложных ситуациях, экстремальных условиях, при столкновении группы с реальными проблемами и т. п. Выявление стратегий и закономерностей протекания коллективного коупинга в условиях общественной, региональной или групповой нестабильности может рассматриваться перспективным направлением исследований.
Изучение феноменов и коллективной памяти, и коллективного коупинга фактически являются новыми областями в отечественной социально-психологической науке, их целесообразно развивать, особенно в парадигме субъектного подхода. Эти феномены, наряду с такими социально-психологическими атрибутами больших групп как психологические отношения, социальные представления и социальные установки, стереотипы и предрассудки, групповые ценности и ценностные ориентации, социальная категоризация и различные виды идентичности, социальное сравнение и социальные ожидания, социальные нормы и правила, социальные эталоны и идеалы и мн. др., помогают понять закономерности переживания людьми периода сложных трансформаций российского общества.
Новые данные о феноменах больших социальных групп как коллективных субъектов, в частности, о динамике коллективной памяти и формировании коллективного коупинга, будут способствовать, с одной стороны, прогнозированию возможных негативных психологических последствий общественных преобразований, а с другой — поиску путей стимулирования процессов развития гражданской ответственности и социальной активности представителей разных групп российского общества.
Сформулированные выше научные направления и проблемы исследования вполне вписываются в содержание макропсихологического анализа состояний современного общества (или макропсихологии как научной отрасли), разрабатываемого в ИП РАН. Выделенные психологические проблемы, безусловно, имеют региональную специфику, поэтому организация сравнительных исследований субъектных особенностей больших социальных групп в разных российских регионах будет реально инициировать также становление региональной психологии как отрасли психологической науки.
1.2.3. Исторический экскурс
В психологии проблема субъекта имеет свою специфику, раскрываемую с позиций субъектного (субъектно-деятельностного) подхода. Понятие субъект становится центральным понятием в психологии, в связи с тем, что С.Л.Рубинштейн показывает: деятельность, так же как и сознание, — это способность деятельного субъекта.[7]
Субъектом представители субъектно-деятельностного подхода называют человека, рассматриваемого на высшем для него уровне активности, целостности, автономности.[8] Он выступает как носитель определенной системности, раскрывающийся во взаимодействии с миром. Именно субъект становится системообразующим фактором на каждом этапе своего развития.[9]
Для человека как субъекта сознания особенно существенно, что именно в ходе рефлексии он формирует и развивает свои цели, т. е. цели деятельности, общения, поведения, созерцания и других видов активности. При этом он осознает хотя бы частично некоторые из своих мотивов, последствия совершаемых действий и поступков и т. д.[10]
Субъектный подход органично связан с развитием методологических основ всех областей психологии. Решение проблем в его рамках опиралось на исследование рефлексивных процессов. В частности С.Л.Рубинштейн подчеркивал, что для принятия испытуемым экспериментальной задачи, экспериментатор должен перейти вместе с испытуемым на позицию участника совместной деятельности, направленной на решение общей жизненной задачи, выходящей за пределы экспериментальной ситуации. Приведем несколько примеров:
— Переход в психологии памяти от исследований, основанных на запоминании бессмысленного материала (типа работ Г.Эббингауза), к работам,
где изучаются роль деятельности субъекта и решаемых задач при усвоении им осмысленного материала.
— В рамках психофизических исследований выделяется направление — субъектная психофизика.[11] Введение в теоретический арсенал психофизики представления об активном субъекте способствовало кардинальному сближению психофизики с общепсихологическим подходом к исследованиям.
— В психофизиологии физиологические сдвиги интерпретируются как активно управляемые субъектом.
— Формирование зрелой личности связывается с ее превращением из «элемента» социальной системы в субъекта деятельности.[12]
— Развитие механизмов рефлексивной самоорганизации, положенное в основу формирования субъектов-профессионалов управленческой деятельности.[13]
— В психотерапии ведущей становится личностно-ориентированная терапия К.Роджерса[14], которая предложила отнестись к личности не как к пациенту, а как к субъекту, способному с небольшой помощью решить свои проблемы.[15] В основу формирования структуры и логики психологических исследований закладываются субъект-объектные, так и субъект-субъектные отношения.[16]
В целом новый подход к человеку и миру позволяет преодолеть концептуальный разрыв между ними, обратить внимание на активность субъекта и, в конечном итоге, выработать методологические основания для гуманистического понимания человека сопоставить гуманистическую и антигуманистическую (тоталитарную) точки зрения.
С.Л.Рубинштейн[17] связывал становление человека подлинным субъектом своей жизнедеятельности, когда его поступки обретают философский оттенок и он действительно ответственен за ход своей жизни, с появлением рефлексии, которая как бы приостанавливает, прерывает этот непрерывный процесс жизни и выводит человека мысленно за ее пределы.
Взаимообусловленность, взаимопроникновение и взаимодействие при решении социальных задач различных типов субъектов (личность, группа, организация и др.) и различных видов сознания (индивидуальное, групповое, массовое) подталкивает многих исследователей к принятию некоторой обобщенной логической структуры, инвариантной по отношению к видам и «носителям» сознания. Такого рода структуры позволяют в единых понятиях анализировать процессы информационного взаимодействия качественно различающихся элементов, не снимая возможности учета их специфики.[18] В этих логико-психологических схемах мы имеем дело с формализованными субъектами, которые могут выступать как модели различных типов реальных субъектов (личность, группа, коллектив, организация и др.).
Системообразующим механизмом для различного рода субъектов является сознание, которое выполняет функцию формирования внутренних представлений (образований) субъектов, регуляции действий и взаимодействий субъектов.
Инвариантными структурами сознания (по отношению к различным типам субъектов) выступают структуры сознания построенные на основе выделения «позиционных» представлений субъектов. Рефлексивные структуры сознания — основа для анализа информационных воздействий во взаимодействия субъектов различных типов.
Особый план структур сознания субъектов определяют социальные нормы, которые охватывают весь спектр возможных поведенческих реакций, действий и активности личности, вводят в мир человека особый аспект, особый план, особую модальность долженствования — модальность ценности и оценки, измерения допустимого, приемлемого, желательного, ожидаемого, необходимого.[19] С их помощью общество в целом и различные социальные группы, вырабатывающие эти нормы, предъявляют своим членам требования, которым должно удовлетворять их поведение, направляют, регулируют, контролируют и оценивают это поведение. Через социальные нормы осуществляется координация и интеграция субъектов разных типов. Этот особый план структуры сознания может быть представлен как многомерное пространство позиций субъектов социальной деятельности значимых для конкретной личности, через «призму» которых она оценивает весь спектр своих представлений и действий.[20]
Принципиальным для субъектного подхода является снятие противопоставления между «исследователем» и «объектом исследования». В его контексте появляется возможность перехода от парадигмы «субъект — объект» к парадигме «субъект — субъект», что позволяет, в частности, наметить пути преодоления ограниченности естественно-научного подхода.
Игнорирование специфики, самостоятельного значения гуманитарных и субъективных знаний и методов неразрывно связано с проблемой целостности представлений сложных социальных систем. В последние годы, благодаря совместным усилиям представителей гуманитарных и естественных наук, достигнуты значительные успехи в повышении роли гуманитарных и субъективных знаний в различных сферах деятельности, создании механизмов формирования, хранения и обмена такого рода знаниями.
Наиболее яркими примерами являются следующие исследования:
— борьба за представимость целого, за наглядность мыслимого, способность решать конкретные задачи построения внутреннего образа структуры: визуализация, схематизация мышления и мыследеятельности, когнитивные модели и др.;[21]
— разработка методов и систем синтеза естественно-научных и гуманитарных знаний;[22]
— развитие механизмов рефлексивного мышления субъектов учебной деятельности;[23]
— развитие механизмов рефлексивной самоорганизации субъектов управленческой деятельности;[24]
— попытки реформирования системы образования с ориентацией на увеличение роли искусства и значения гуманитарных знаний в социализации, обеспечении жизнедеятельности и социальном управлении.
При решении подобного рода задач оказывается недостаточным использовать только одно системное представление и, следовательно, использовать лишь одно членение целого на элементы. Объект как бы проецируется на несколько экранов. Каждый экран задает свое собственное членение на элементы, порождая тем самым определенную структуру объекта. Экраны связаны друг с другом так, что исследователь имеет возможность соотносить различные картины, минуя сам объект. Подобное «устройство», синтезирующее различные системные представления, было названо «конфигуратором».[25]Поэтому и решение вышеуказанных задач возможно только при использовании различных системных представлений, связанных друг с другом.
1.3. Онтология субъекта в работах Г.П.Щедровицкого и В.А.Лефевра
1.3.1. Представление о субъекте в работах В.А.Лефевра и Г.П.Щедровицкого
Деятельностная ориентация Щедровицкого
«…Так где существует человек? Является ли он автономной целостностью или он только частица внутри массы? Это одна форма вопроса. Другая — творчество. Принадлежит ли оно индивиду или оно принадлежит функциональному месту в человеческой организации и структуре? Я на этот вопрос отвечаю очень жестко: конечно не индивиду, а функциональному месту.»
Среди психологов часто приходится слышать нелестные слова в адрес идей и работ Щедровицкого. И эта реакция вполне понятна, но вместе с тем не оправдана. Да, Щедровицкий открыто провозгласил антипсихоло-гическую позицию как ведущую методологическую установку. Провозглашение такой установки — это экстремистский шаг для соблюдения чистоты рассуждений и исследований, но при этом Щедровицкий был многолик и допускал прямо противоположные установки [с.18][27]. Более того, результаты его «антипсихологических» исследований могут служить развитию психологии, если они получены в рамках соблюдения строгих правил. Эта позиция четко высказана В.П.Зинченко:
«На мой взгляд, центральные проблемы, которые на протяжении всей жизни волновали Г.П., это проблемы мышления и деятельности. Хотя при их рассмотрении Г.П. и субъективно и объективно чаще всего был настроен антипсихологически, именно здесь можно найти наиболее интересные и значительные для психологии результаты. В том числе значительные для ее теории и методологии.» [с.344][28].
Кроме того, в ММК сегодня имеют место психологически ориентированные линии. Поэтому недооценивать роль ММК в развитии современной психологии нельзя. Подтверждением могут служить следующие соображения.
Во-первых, многие ведущие психологи (В.В.Давыдов, А.В.Брушлинский, В.П.Зинченко, Я.А. Пономарев и др.) имели непосредственные контакты с участниками ММК, что, безусловно, влияло на их концептуальные представления.
Во-вторых, многие ведущие специалисты из тесно связанных с психологией областей знаний также попадали под влияние представителей ММК и их последователей. Мимо идей Г.П.Щедровицкого и его учеников не мог пройти ни один философ, интересующийся проблемами познания и мышления, в частности, в различные периоды развития методологического семинара в нем принимали участие А.А.Зиновьев, В.Н.Садовский, В.С.Швырев, Э.Г.Юдин, В.А.Лекторский, В.С.Степин и др.
В-третьих, представители ММК или специалисты, продвигающие идеи ММК, являлись и являются руководителями и ведущими специалистами в ряде организационных структур, ориентированных на решение психологических проблем.
В-четвертых, участниками ММК опубликовали много работ по психологической проблематике.
Что дают психологии методологические разработки ММК и развивающих его идеи последователей? Главный результат связан с признанием того, что основа для применения психологических знаний определяется «сверху»: принятой системой онтологических допущений и используемых теоретических моделей. Таким образом, перед психологией встает задача создания конструктивных элементов (онтологических схем и моделей) и проектирования механизмов создания форм организованности полисубъектных систем, на которые можно проецировать психологические знания для решения практических задач и на основе которых ставяться новые исследовательские проблемы. Эти идеи вынашивались в ММК с 50-х годов, когда Щедровицкий начал обсуждать роль моделей и онтологических картин в мыслительной деятельности. Именно последние определяют характер и смысл научного эксперимента. Работы ММК показали, что в отличие от распространенных представлений результаты эксперимента не определяют содержание теоретических понятий, а, скорее, фиксируют условия их применимости.
В дальнейшем Щедровицкий расширил сферу приложений методологии, заявив, что она вырабатывает предписания не только для мышления, но также и для других видов деятельности. В начале 70-х годов строится так называемая «Общая теория деятельности» [с. 233–280][29]. Методология понимается как разработка предписаний для производства разного рода «организованностей» — и мыслительных, и практических: систем коммуникаций, социальных организаций и т. д.
Ведется много споров о степени универсальности полученных результатов, неоспоримо одно: в рамках ММК удалось разработать некоторые технологические и социально-организационные процедуры, применимые при решении ряда задач проектирования и других видов деятельности.[30] Сегодня этот контекст расширяется и охватывает широкий спектр теоретических и прикладных проблем психологии.
Человек в исследованиях Щедровицкого предстает как материал, который вторичен по отношению к механизмам и средствам организации деятельности. «Или — если пользоваться чеховскими словами о том, что раба надо из себя выдавливать, — надо эту субъектность из себя выдавливать. Когда выдавите, можете быть ученым, методологом, учеником. Человеком быть не можете» [с.570][31].
Все же в последних выступлениях Щедровицкий скорректировал свою изначально жесткую ориентацию на бессубъектность. Он признал, что хотя схема «субъект-объект» не годится при исследовании мышления и при занятиях методологией, без нее нельзя обойтись при анализе процессов коммуникации и организационно-деятельностных игр [с.577], что деятельностный подход предполагает невозможность для человека снятия с себя ответственности, что эта сторона, субъективный подход и волевое решение, необходима в каждом деле и есть наверное, самое главное, что требуется от каждого человека [с.16][32].
Рефлексивно-субъектная ориентация Лефевра
«Меня поражает, что рассуждая о личности, общении, сознании, самосознании и даже самой рефлексии, многие исследователи до сих пор изъясняются так, будто бы теории В.Л.Лефевра не существовало вовсе.»
Первый шаг построения В.А.Лефевром концепции рефлексии был связан с тем, что он стал рисовать человечка, держащего в руках планшет, на котором изображен его двойник, выбирающий различные варианты действий. Так он иллюстрировал возможность проигрывания действия до его совершения, т. е. указывал на рефлексивность действия и его принципиальную субъективность. Щедровицкий ссылался на это особое изображение рефлексии, предложенное Владимиром Александровичем в 1962 г. [с.410][34]. В 1965 г. была опубликована его статья, посвященная самоорганизующимся и саморефлексивным системам.[35] В ней рассматривается возникновение индивидуального сознания и самосознания, а также некоторые условия организации коллективной деятельности.
Как справедливо отмечает В.П.Зинченко:
«Т.П. проигнорировал эту работу Лефевра, как и все последующие, посвященные конфликтующим структурам и рефлексивному управлению. Не думаю, что игнорирование имело личностные причины. Они скорее принципиальны и связаны с тем, что проблему сознания и самосознания Т.П. сознательно оставлял за пределами своих научных интересов и поисков. Включение этой проблематики могло бы поколебать его взгляд на деятельность как на бессубъектную» [с. 393][36].
Существенное влияние на понимание рефлексии Лефевром и дальнейшую направленность его работ оказали проведенные в 1960-е годы им и его учениками психологические экспериментальные работы с «дриблингами». Было обнаружено внезапное прерывание автоматизированной деятельности испытуемого в процессе экспериментальной игры.
Типичный эксперимент состоял из двух фаз. В первой программа, играющая роль оппонента, формировала у испытуемого определенный тип поведения, выгодный для испытуемого в контексте данной игры. Во второй программа внезапно меняла свою тактику таким образом, что выработанное поведение переставало быть выгодным.
В экспериментах было обнаружено, что испытуемые способны к резкому прерыванию поведения старого типа. Никаких свидетельств постепенного переучивания обнаружено не было (В.А.Лефевр, П.В.Баранов, В.Е.Лепский, А.Ф.Трудолюбов)[37]
Конец ознакомительного фрагмента.
Оглавление
- Предисловие
- Глава 1. Тенденции повышения роли субъектности в отдельных областях научного знания
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Проблемы субъектов в постнеклассической науке предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
3
Заметим, что в этом ряду «субъективности» отсутствует ядерный элемент, который я называю «анимумом». В отличие от всех вышеназванных и более сложных элементов, надстраивающихся над ним, анимум представляет собой первичное субъективное проявление психики, не соотносимое ни с одним из объектов вовне ни по одному из мыслимых качественных критериев (вкус, цвет, запах, звук, плотность, протяженность, вес, форма и т. п.), кроме того, анимум не совпадает ни с одним из рефлексивных свойств психики (например, с переживанием «это — во мне, внутри меня», или «это — вовне меня», «по ту сторону»). Анимум есть переживание бытия, а оно — попробуйте отличить! — есть то же самое, что и переживаемое бытие. Существование анимума, на мой взгляд, дает ответ на стародавний вопрос о продуктивности внимания: является ли внимание продуктивным процессом. Ответ: «Да», если иметь в виду, что внимание есть процесс актуализации базового психического элемента: то, чего не было, посредством внимания, теперь есть в сознании.
4
Впервые данное понимание «субъекта» было опубликовано мною в главе 10 «Активность» учебника «Введение в психологию» (под общей редакцией проф. А.В. Петровского). М., Академия, 1996.
8
Знаков В.В. Понимание субъектом мира как проблема психологии человеческого бытия / Проблема субъекта в психологической науке / Под ред. А.В.Брушлинского, М.И.-Воловиковой, В.Н.Дружинина. — М.: Изд-во «Академический проект», 2000. С. 86–105.
9
Сергиенко Е.А. Природа субъекта: онтологический аспект Проблема субъекта в психологической науке / Под ред. А.В.Брушлинского, М.И.Воловиковой, В.Н.Дружинина. — М.: Изд-во «Академический проект», 2000. С. 184–203.
10
Брушлинский А.В. Исходные основания психологии субъекта и его деятельности / Психологическая наука в России ХХ столетия: проблемы теории и истории/Под ред. А.В.Брушлинского. М.: Изд-во “Институт психологии РАН”, 1997. С. 208–252.
11
Бардин К.В., Индлин Ю.А. Начала субъективной психофизики. М., Институт психологии РАН, 1993, часть 1. — 254 с.
14
Rogers, C.R. Client-Centered Therapy: its current practice, implications and theory.-Boston: Houghton Mifflin, 1951.
15
Абульханова К.А. Мировоззренческий смысл и научное значение категории субъект / Российский менталитет: вопросы психологической теории и практики. М.,1997. C. 56–74.
16
Дружинин В.Н. Структура и логика психологического исследования. М.: Институт психологии РАН. 1994. — 163 с.
18
Parsons T Social System. Glencoe, 1952.
Лефевр В.А. Элементы логики рефлексивных игр //Проблемы инженерной психологии /Под ред. Б.Ф.Ломова. Вып.4, Ленинград, 1966. С. 273–299.
21
Щедровицкий Г.П. Принципы и общая схема методологической организации системно-структурных исследований и разработок /Системные исследования. Ежегодник. М.,1981. С. 193–227.
22
Финн В.К., Михеенкова М.А. Отражение рефлексии в ДСМ-системе автоматического порождения гипотез //Рефлексивные процессы. Материалы международного симпозиума. М.1994.
23
Давыдов В.В. Проблемы развивающего обучения. М.: Педагогика, 1986.
Рубцов В.В. Основы социально-генетической психологии. М.: Изд-во “Институт практической психологии”, Воронеж: НПО ”МОДЭК”, 1996. — 384с.
Жегалин В.А., Нечипоренко А.В. Концепция философско-методологического и психолого-педагогического обеспечения человеко-машинных систем (ЧМС) //Вопросы методологии. 1991, N4. С. 9–20. И др.
28
Зинченко В.П. Комментарий психолога к трудам и дням Г.П.Щедровицкого / Познающее мышление и социальное действие (наследие Г.П.Щедровицкого в контексте отечественной и мировой философской мысли) / Редактор составитель Н.И.Кузнецова — М.: Ф.А.С. — медиа, 2004. С. 336–403.
30
Лекторский В.А. Георгий Петрович Щедровицкий и современная философия / Познающее мышление и социальное действие (наследие ГП.Щедровицкого в контексте отечественной и мировой философской мысли) / Редактор составитель Н.И.Кузнецова — М.: Ф.А.С. — медиа, 2004. С. 170–205.
33
Научное и социокультурное значение рефлексивного движения в России. Материалы Круглого стола 5 марта 2001 г. Институт психологии РАН // Рефлексивные процессы и управление. 2001. N1. Том 1. С. 6–33. www.reflexion.ru
35
Лефевр В.А. О самоорганизующихся и саморефлексивных системах / Проблемы исследования систем и структур. Материалы к конференции. — М. Академия наук СССР. 1965. С. 61–68.
Проблемы эвристики. М.: Высшая школа, 1969.
